Текст книги "Ирландское сердце"

– Да, ничего тут не поделаешь, – сказала я Розе и Мейм. – Идемте.

Как бы мне в такой ситуации пригодился черный ход! Но в этом ресторане такового не было. Поэтому, чтобы выбраться отсюда, нам троим предстояло пройти мимо Королевы Долли и ее придворного.

«Вряд ли он заметит меня», – подумала я. Он был слишком ослеплен. Я уже положила руку на панель вращающейся двери, как послышался его голос:

– Уж не мисс ли это Келли, которая едва не опоздала?

Он обращался ко мне, развалившись на своем стуле. И смеялся, делая из меня посмешище перед всей публикой.

Я обернулась и, выпрямившись, кивнула ему. Роза и Мейм стояли по обе стороны от меня.

– Добрый день, мистер Макшейн, миссис Мак-Ки, – сказала я.

– Подойдите, – позвал Тим, помахивая сигарой.

«Пьян», – решила я. Стол был уставлен глиняными пивными кружками, а ведь еще не было и двух часов. Я понимала, что должна уйти, и все же шла прямиком к нему в сопровождении Розы и Мейм. Что там происходило с женщинами в бабушкиных рассказах про чары? Кажется, у них плавились мозги, а тело само двигалось вперед.

– Долли, это та самая девушка, о которой я вам рассказывал, – пояснил Тим Макшейн.

– Девица, попавшая в затруднительное положение, – ответила Долли, кивая в мою сторону. – И Тим спас вас.

Перья на ее шляпе словно целились мне прямо в сердце.

– Ну, это как сказать, – возразила я. – Я могла бы сесть в следующий вагон.

– Так вам и следовало поступить, – согласилась она. – Я уже давно ни за чем не бегаю. Просто стою на месте, и все хорошее само притягивается ко мне.

– Здорово, – откликнулась я, – а вот я продолжаю спринтовать, пока еще способна на это.

Мейм фыркнула, подавляя смех.

– Это мои подруги, Роза и Мейм Маккейб.

– Ах, сестры, – воскликнула Долли. – А вот мне Бог сестер не дал. Я родилась на сундуке с реквизитом и воспитывалась в водевильном театре «Орфеум Сиркьют». Мы росли вместе с Джорджи Коханом[3]3
  Джордж М. Кохан, или Джордж М. Коэн (1878–1942) – американский певец, композитор и поэт-песенник, продюсер. Наиболее известен своими театральными постановками, в основном водевилями.


[Закрыть]. – Она широким жестом раскинула руки. – Моя единственная семья – сердечные люди театра! А вы, как я понимаю, незамужняя женщина, сама зарабатывающая себе на жизнь в этом жестоком мире. – Она горестно вздохнула, понурив голову, и мы втроем внезапно ощутили себя персонажами какой-то мелодрамы.

– Я вижу, кое-кто уже наводил о нас справки, – сказала я, подозрительно взглянув на Тима Макшейна.

– Сити-холл – замечательное место для получения самой разной информации, – пояснил он. – Ну, и я, конечно, уже имел удовольствие встречаться с сестрами Маккейб во время мессы в церкви Святой Агнессы в Брайтон-парке.

Все это и правда походило на какую-то игру. А он – на большого пройдоху.

Я была уверена, что воскресным утром Тим Макшейн был где угодно, только не на мессе в церкви Святой Агнессы.

Роза, разумеется, поймала его на слове и сказала:

– Странно. Я вас там никогда не видела.

– А я стою сзади, – бойко ответил он.

Но Мейм не собиралась спускать ему эту болтовню.

– Видимо, совсем уж сзади. Возможно, даже на улице, – ехидно заметила она.

Он засмеялся.

– А может быть, вы просто касаетесь своей шляпы, проходя мимо церкви? – вставила я.

– Да, именно так.

Тут слово снова взяла Роза:

– А вот я, проходя мимо церкви, обязательно захожу внутрь. Поэтому, когда мое тело понесут отпевать по центральному проходу, Господу не придется задаваться вопросом: «А это еще кто такая?»

Я засмеялась, но Долли Мак-Ки театрально устремила глаза вверх. Целилась она, полагаю, в небеса, но взгляд ее упирался в потолок зала «Хенрикки». Затем она скорбно промокнула воображаемую слезу под глазами.

– О да, однажды этот день настанет для всех нас. Мой последний муж был крепким и здоровым молодым человеком, а на следующий день взял и умер.

«Уж как-то больно быстро умер», – подумала я. Многие полагали, что этот титул – «миссис» – Долли присвоила себе, как это делают некоторые люди сцены. Вроде это добавляет респектабельности. Глупо, по-моему. Сара Бернар, например, не прячется за несуществующего мужа – как, кстати, и Дженни Линд[4]4
  Йоханна Мария Линд, более известная как Женни или Дженни Линд, – шведская оперная певица, прозванная «шведским соловьем».


[Закрыть] с Лилли Лэнгтри[5]5
  Лилли Лэнгтри, урожденная Эмили Шарлотта Ле Бретон – британская актриса и «светская львица».


[Закрыть], – но Долли делает вид, что уносится в воспоминания о своем великом горе, и закрывает глаза.

У меня мелькнула мысль: какого черта Тим Макшейн вообще связался с ней? Но в этот миг Долли открыла глаза и посмотрела прямо на меня.

Вот тут и проявился смысл этого ее представления. Эти темные глаза красноречиво говорили мне: «Можешь в темпе поаплодировать, а затем иди отсюда подобру-поздорову».

Теперь она пристально смотрела на Тима, который немедленно встал и сказал:

– Было очень приятно снова увидеться с вами, леди.

После этого он снова обратился к Долли:

– Мы должны дать этим девушкам билеты на ваше выступление в «Лирик Опера».

Она улыбнулась.

– Лучше пусть они подождут, пока я буду снова играть в водевиле у Маквикера. Я дала согласие выйти там на сцену с Коханом в следующем месяце. Это доставит вам больше удовольствия, чем мой оперный репертуар, – сказала она, продолжая смотреть мне в глаза. – Еще раз, как ваше имя?

– Келли, – ответила я и прямо там, перед Богом и людьми, а также перед метрдотелем, начала петь:

 
– Видел здесь кто-нибудь Келли?
«Ка» – «е» – «двойное эл» – «и»?
Видел здесь кто-нибудь Келли?
Видели вы его улыбку?
О, у него рыжие волосы и голубые глаза,
Он ирландец до мозга костей.
Так видел здесь кто-нибудь Келли?
Келли с Изумрудного Острова?
 

Мужчины за соседним столиком захлопали мне, Мейм и Роза присоединились к ним.

Не хлопала только Долли.

– Я запомню это имя, – сухо сказала она.

Когда мы уходили, Тим Макшейн не проронил ни слова.

Мы чинно дошли до угла, свернули на Стейт-стрит, заскочили в универмаг Маршалла Филда и тут уж начали хохотать до упаду.

– Ох, Нони! – воскликнула Роза. – Спеть подобным образом прямо в ресторане!

– Она так свысока смотрела на нас, что я больше не могла вынести этого ни минуты, – ответила я.

– Она великолепна, – сказала Мейм. – Наверное, люди сцены все же не такие, как все мы.

– Ты имеешь в виду членов великой семьи представителей шоу-бизнеса?

– Здорово было бы увидеть Кохана, – мечтательно произнесла Роза. – Как думаешь, она и вправду даст нам билеты?

– Постой-ка, Роза, ты ведь предупреждала меня держаться подальше от Тима Макшейна, а теперь собираешься принять от него билеты?

– Нет, думаю, мы не можем этого сделать, – неуверенно согласилась она.

– Что ж, мы попусту потратили деньги, – заметила я.

– Почему же? – удивилась Роза. – Мы прекрасно поели, а еще познакомились с Долли Мак-Ки!

– Ну а ты встретила Тима Макшейна, Нони, – добавила Мейм.

– Ах, вот оно что… – наконец сообразила Роза. – Так вот зачем, оказывается, мы туда пошли.

– Взрослый мужик на побегушках у этой женщины выглядит просто умилительно, – заметила я.

– А может, он любит ее, – возразила Мейм.

– Я уверена, что он любит тренировать ее лошадей, – сказала я. – А они живут вместе?

– Нони, – упрекнула Мейм, – они ведь не женаты. Даже Долли Мак-Ки не осмелится на такое.

– В противном случае ни один приличный человек просто не придет на ее шоу, – подхватила Роза.

– Какие бы там у них ни были отношения, это все не наше дело, верно, Нони? – спросила Мейм.

– Абсолютно, – подтвердила я.

* * *

Оставшиеся три квартала до «Уорд» нам пришлось преодолеть бегом, не сводя глаз с позолоченного ангела с трубой на верхушке здания. И труба его как будто бодро пела прямо в нашу сторону: «Снова опоздали».

Мисс Аллен повела нас троих прямиком в кабинет мистера Бартлетта.

– Мисс Аллен говорит, что у вас троих сегодня выдался насыщенный денек, – сказал он. Этот невысокий полный мужчина с черными волосами – под цвет его очень серьезного делового костюма – в «Уорд» человек новый. – Вы нарушили чуть ли не все правила, установленные мисс Аллен, и к тому же опоздали с ланча на целый час.

Он открыл лежащую перед ним папку.

– Я получил от мисс Аллен массу жалоб на вас.

Внезапно он улыбнулся. Странно.

Все прочие девушки из работающих здесь тут же обвинили бы во всем меня, чтобы оправдаться самим. Но сестры Маккейб – самые лучше, поэтому они не сказали ни слова. Мы все втроем молчали.

«Увольте нас, увольте нас всех, и покончим с этим», – подумала я.

– Мисс Аллен утверждает, что вы трое непослушные и недисциплинированные, – продолжил мистер Бартлетт, листая свою папку.

– Ирландки, – вставила мисс Аллен.

– Ну все, – заявила я. – С меня хватит!

– Погодите минутку, – прервал меня мистер Бартлетт. – Я считаю, что нужно выслушивать своих служащих.

Вот как? Ну ладно… Терять мне было нечего, и я начала первой:

– Во-первых, не нужно винить в нашем опоздании Розу и Мейм. Это целиком моя вина.

Но Мейм перебила меня:

– Мы пошли на ланч потому, что мисс Аллен была очень строга со мной. А в ресторане встретили Долли Мак-Ки, и она заговорила с нами. Как же мы могли уйти? Это было бы очень грубо и невежливо.

– Долли Мак-Ки? – переспросил мистер Бартлетт. – Да, от нее просто так не уйдешь.

Мисс Аллен подняла руку.

– Теперь вы понимаете, что я имела в виду, мистер Бартлетт? С этими девушками вечно происходят какие-то истории. Я бы сказала, что они постоянно отвлекаются, а вот эта, – она указала на Мейм, – все время подолгу разговаривает с клиентами, обещает им выслать какие-то рецепты, и вообще, болтает всякую ерунду.

– А как же насчет польских фермеров и той жатки, мисс Аллен? – ехидно спросила я.

– Какой такой жатки? – насторожился мистер Бартлетт.

Я рассказала ему о том, как Мейм подружилась по телефону с одним фермером и тот договорился в складчину с друзьями купить жатку – именно у нас, а не в «Сирс» или «Джон Дир». Мистер Бартлетт одобрительно кивнул, и я продолжила:

– Вы не понимаете. Мейм – не просто прекрасный собеседник. Она отличный автор и понимает людей.

– Не думаю, что… – начала было мисс Аллен, но тут уже ее жестом остановил мистер Бартлетт.

– Продолжайте, – сказал он мне.

– Вы знаете, что «Трибьюн» каждый год проводит для школьников конкурс сочинений на тему «Почему я считаю себя патриотом»?

– Да, знаю. Это широко рекламируется, – ответил он.

– Так вот, Мейм выиграла этот конкурс, когда ей было тринадцать. Взяла первый приз! Причем писала она не про отцов-основателей, не про войны и не про конституцию. Она написала о том, как приехала в Америку. Ее мама с сестрой – присутствующей здесь Розой – уехали вперед, так что десятилетняя Мейм во время этого долгого-долгого плавания на корабле путешествовала совершенно одна под присмотром знакомой соседки. Как назывался тот корабль, Мейм? – спросила я у нее.

– «Компания», – ответила она.

– Ох, Нони, все это мистеру Бартлетту неинтересно, – вмешалась Роза.

– Нет-нет, продолжайте, – возразил тот.

– Так вот, когда корабль вошел в гавань Нью-Йорка и Мейм увидела статую Свободы, она подумала, что это гигантская фигура Девы Марии, матери Иисуса, которая держит факел, показывая ей путь в Америку, к ее собственной маме. Я все правильно говорю, Мейм? – снова обратилась я к подруге.

– Да, – ответила она. – Видите ли, мистер Бартлетт, я была очень юной, мне было очень одиноко, потому что с матерью и сестрой я общалась только в письмах. И вдруг я увидела самую большую статую Пресвятой Богородицы в своей жизни, и она словно говорила мне: «Все будет хорошо».

– Расскажи ему про путешествие на поезде, Мейм, – подсказала я ей.

– Наша соседка в графстве Каван, Мэри Кларк, которая присматривала за мной на корабле, потом отправилась вместе со мной в Чикаго. В том поезде было очень много людей, и все делились между собой едой: немецкими колбасками, польскими варениками, моцареллой с итальянским хлебом. Я такого никогда даже не пробовала. Пока я ела, то смотрела в окно. Как много тут деревьев! В Ирландии деревья есть только у самых богатых, а в Америке они растут повсюду, и в их тени может укрыться любой желающий. Когда мы приехали на вокзал «Юнион Стейшн», ко мне сразу бросились мама и Роза и начали крепко обнимать меня. Вот я и написала, что Америка была для меня великодушной матерью, которая делится любовью со всем миром, которая принимает в свою семью, устраивает пикник в тени деревьев, угощает всякой едой из разных стран и говорит при этом: «Кушай. Здесь ты дома». Поэтому я патриот этой страны.

– И она получила за это первый приз, – подытожила я.

– Это интересно, – сказал мистер Бартлетт, а затем обратился ко мне: – А вы, мисс Келли, тоже пишете?

Я покачала головой, но тут вмешалась Роза:

– Нора у нас художница. Она может нарисовать кого угодно и что угодно. Видите это платье, которое сейчас на ней? Эту модель она нарисовала сама.

– А Роза сделала выкройки и сшила его для меня, – подхватила я. – Знаете, очень непросто правильно сшить узкую длинную юбку с перехватом ниже колен, а она…

– Довольно, девочки, – прервала мисс Аллен. – Прошу меня извинить, мистер Бартлетт. Я не хотела занимать ваше время такими глупостями. Я просто не могу держать таких легкомысленных болтушек в команде своих телефонисток. Они плохо влияют на остальных. А вот эта, – она указала пальцем на меня, – постоянно говорит с девушками о том, что женщины должны иметь право голоса на выборах, и вообще несет всякий социалистический вздор.

– М-да, эти трое – действительно проблема, – сказал мистер Бартлетт. – Мне понятны ваши трудности, и я согласен с вами: эти девушки не годятся, чтобы принимать заказы клиентов. Не могли бы вы подождать за дверью кабинета? – обратился он к нам.

Я услышала, как мисс Аллен облегченно вздохнула, и сказала:

– Спасибо, сэр, спасибо. Двухнедельная зарплата вместо подъемных при увольнении нас устроит.

И мы покинули кабинет.

– Интересно, с чего это он заставляет нас ждать? – поинтересовалась я. – Уволил бы сразу, да и дело с концом.

Но через несколько минут мистер Бартлетт позвал нас обратно. Мисс Аллен молча опустилась на свой стул.

– Мы с мисс Аллен сошлись на том, что этот отдел – несоответствующее место для вас троих, – тем временем начал мистер Бартлетт. – Однако компания «Монтгомери Уорд» не должна терять таких талантливых молодых сотрудниц. Мисс Маккейб, мне нужен человек с литературными способностями, чтобы отвечать на вопросы и предложения, которые присылают мне наши клиенты. Как думаете, вы могли бы справиться с такой корреспонденцией?

Я не сразу поняла, о чем он говорит. Но потом у меня автоматически вырвалось:

– У Мейм замечательный почерк.

– Мы в «Монтгомери Уорд», мисс Келли, только что закупили пишущие машинки, – сказал он. – Нам кажется, что женщины, с их более изящными пальцами и способностью приспосабливаться к монотонной работе, как нельзя лучше подойдут для того, чтобы печатать на них. Мисс Маккейб, вы не возражаете против того, чтобы принять участие в таком эксперименте?

– Не возражаю, мистер Бартлетт, – ответила Мейм.

– А вы двое могли бы работать совместно над женской модой, – продолжил он. – «Монтгомери Уорд» уже хотела добавить такой раздел в свой каталог. Но нашим покупателям не будет интересна европейская мода или даже то, что привозится из Нью-Йорка. Мы хотим предлагать хорошие платья, выкройки которых легко повторить. Повернитесь кругом, мисс Келли… Да, такой простой, но стильный наряд, вроде вашего платья, прекрасно подойдет для этих целей. Вы согласны со мной, мисс Аллен?

Мисс Аллен даже не подняла головы.

– Думаю, да, – выдавила она из себя.

– У меня появилась мысль назначить мисс Келли и мисс Розу Маккейб в наш новый отдел дамской моды. Мы попробуем, начав, скажем, с семи разных изделий, которые будут проиллюстрированы рисунками мисс Келли в нашем каталоге, а затем растиражируем и будем продавать выкройки мисс Маккейб. А вашу заработную плату повысим на один доллар в неделю.

Это окончательно повергло в шок мисс Аллен.

– Но, – возмущенно начала она, – тогда они будут получать по пять долларов в неделю, а это как раз столько, сколько платят мне!

– И вы стоите каждого пенни этих денег.

Потом мистер Бартлетт обратился ко мне:

– Но все ваши модели и выкройки будут принадлежать «Монтгомери Уорд», мисс Келли. Это понятно?

Ну и ну. Неужто он на самом деле собирается платить за мои эскизы одежды, тогда как все предыдущие мои учителя называли мои рисунки не иначе как каракулями? И это при том, что Генриетта постоянно грызет меня за то, что я «замусорила весь дом бесполезными клочками бумаги»? А мистер Бартлетт хочет поместить мои рисунки в каталог вместе с выкройками Розы, чтобы их могли покупать все женщины? Да я могу делать по семь разных набросков каждый день, потому что в голове моей роится уйма идей. И пусть они будут принадлежать «Монтгомери Уорд». Что мне одной с ними делать? Вряд ли мы с Розой когда-нибудь сможем сами стать портнихами. Не могу представить, чтобы я сантиметровой лентой измеряла чьи-то там бедра с полным ртом булавок. Если бы я искала идеальную работу, то это было бы как раз рисование – причем за пять долларов в неделю! Что будет с Генриеттой, когда она об этом узнает?

– Пока что все вы свободны, – сказал мистер Бартлетт. – Мисс Аллен подберет место для отдела дамской моды, а для вас, мисс Маккейб, поставит в приемной моего кабинета письменный стол с пишущей машинкой. Спасибо вам, девушки. Всем хорошего дня.

Мы не могли пошевелиться. Сказать, что мы были ошеломлены, – значило не сказать ничего.

Наконец Роза медленно произнесла:

– Спасибо, мистер Бартлетт. Большое вам спасибо.

– Мы вам очень благодарны, – добавила Мейм.

А я сказала:

– Мы не подведем вас и хорошо поработаем.

– Я уверен, что так и будет, – ответил он. – Кстати, мисс Келли, передавайте привет вашему брату Майку.

– Вы с ним знакомы?

– Да. Как и с вашим кузеном Эдом – он хороший боксер.

– А вы, случайно, не ходите в атлетический клуб в Брайтон-парке? – спросила я.

– Хожу иногда, – сообщил он. – По субботам, когда навещаю свою бабушку, Кейт О’Коннор.

– Это которая из магазина? – уточнила Роза. – Так вы, наверное, сын ее дочери Мэри?

– Да, – подтвердил он.

– Но тетя Кейт Ларни говорит, что Мэри О’Коннор вышла замуж за протестанта и выехала из их района.

– Это не совсем так, – возразил он и добавил: – Мисс Аллен, у вас рот открылся. – Он улыбнулся нам. – Жена моя из семьи Маккарти из Пэтча. А сейчас мы с ней живем в приходе Веры, Надежды и Милосердия в Виннетке под Чикаго. Я уже некоторое время слежу за вами тремя.

– Боже мой, – вздохнула я. – Ну и заставили же вы нас потрястись от страха. Мы ведь не знали, что вы один из нас.

– В первую очередь я – служащий «Монтгомери Уорд», и это самое главное. И я предложил вам эту работу только потому, что верю: ваши таланты принесут выгоду компании. Но никаких фаворитов я не допущу, как и того, чтобы наши трудовые ресурсы разлагали всякие смутьяны разного толка. Вы меня понимаете, мисс Келли?

– Я демократка, а не какой-то там агитатор, – ответила я. – Но я действительно хочу, чтобы женщинам дали право голоса и чтобы с рабочими обращались справедливо. Что в этом плохого?

– Ничего, – сказал он. – До тех пор, пока вы хорошо справляетесь со своей дневной работой.

– О да, мы будем стараться, – заверила его Роза.

– Все, пойдем, Нони, – сказала Мейм, – пока наш замечательный отгул еще не закончился. Завтра мы придем ровно в девять, мисс Аллен.

Наша бывшая начальница встала и расправила плечи.

– В восемь сорок пять, – поправила она.

– Но… – начала было я, однако сестры Маккейб подхватили меня под руки и потащили к двери.

– Ради всего святого, Нони, – сказала Мейм, когда мы, благополучно спустившись по лестнице, оказались в холле. – Ты что, пыталась там договориться до того, чтобы этот человек передумал?

– А что мы скажем всем остальным? – спросила я, когда мы остановились перед дверью комнаты телефонисток.

– Они, вероятно, уверены, что нас уволили, – предположила Мейм. – И порадуются.

– Ты так думаешь? – засомневалась я и, вспомнив свою завистливую сестру Генриетту, задумалась, как бы я сама отреагировала на такую сказку с неожиданно счастливой развязкой. Ведь, согласно катехизису, зависть и ревность – два смертных греха.

Чтобы уберечься от этого, я решила сохранить эти хорошие новости в секрете, но Мейм уже кричала через дверь:

– Девочки, девочки! Нас не уволили! Вместо этого мы получили замечательную новую работу! Здорово, правда?

Все удивленно посмотрели на нас, и на некоторых лицах я увидела отблески тех самых смертных грехов.

Но затем Элис Дженнингс, соседка Мейм по рабочему месту, встала, подошла к ней и крепко обняла.

– Я так рада за тебя!

Тут подхватили и остальные:

– Молодцы! Молодцы, девчонки!

«Что ж, – подумала я, – Тиму Макшейну следует знать, что Долли Мак-Ки здесь не единственная профессиональная актриса. Уготованное Господом тебя не минует».