Текст книги "Ангелы страшатся"

Правила отношений между элементами ментальной или мыслительной жизни не являются ни нерушимыми «законами» природы, ни даже абсолютными предписаниями логики. Они могут нарушаться и часто нарушаются.

Но я снова говорю: «Бог поругаем не бывает».

III. Между строк

Несмотря на ограниченность логики, мы можем позаимствовать у нее то положение, что результат вычисления или абстрактного рассуждения не относится к тому, что считается «вечным» и самоочевидным. Туда не относятся и явные шаги, приведшие к этому результату. Самоочевидным является именно то, что в ходе вычисления находится между строк. Математики называют паттерн, лежащий в основе данного вычисления, алгоритмом. Исходя из этого, мы попытаемся вычленить типы утверждений, из которых состоит алгоритм.

Во-первых, есть определения, которые, как мы все согласны, есть лишь гипотеза, как говорили древние – протазис, первый член формулы (если… то…). За ними следуют определения процессов. Наконец, есть конкретные единицы или данные. Если числа – это то-то и то-то, и если сложение определено так-то и так-то, мы можем взять «5» и «7» и сложить их в соответствии с ранее данными определениями. Однако за всем этим есть кое-что еще. Процесс требует большего, чем было сказано, и это кроется между строк. Он требует директив для человеческого или механического калькулятора, указывающих, в каком порядке должны выполняться шаги.

Часть этих инструкций анализируется в школьных учебниках. Например, многие взрослые помнят из начальной школы те абстрактные утверждения о порядке шагов выполнения вычислений, которые формально называются распределительный и перестановочный законы. В форме уравнений математики говорят нам, что

a + b = b + a,

а также, что

a × b = b × a.

Таким образом, в рамках операций сложения и умножения порядок элементов несущественен. Однако когда шаги выполнения сложения сочетаются с шагами выполнения умножения, упорядочение элементов приобретает первостепенную важность:

(a + b) × c не равно a + (b × c).

Для начала заметим, что эти правила в действительности отнюдь не ограничиваются математикой. Если вы повар, вы знаете, что очередность процедур на кухне является неотъемлемым компонентом любого рецепта. Если вы развивающийся эмбрион, все стадии развития должны совершаться в правильной последовательности и правильной синхронности.

Другими словами, мы не можем относиться к перестановочному и распределительному законам просто как к побочному продукту искусственных человеческих тавтологий. Везде, где есть целенаправленность и/или рост и/или эволюция, будет иметься что-то вроде «законов» очерёдности. Они не будут подобны «законам» физики, не допускающим исключений, и не будут подобны «законам» юристов, за нарушением которых следует наказание. «Законы» очерёдности пропозициональных шагов при доказательстве (или рецептурных шагов в кулинарии и при эмбриональном развитии) могут нарушаться и часто нарушаются, и за их нарушением не следует наказание или отмщение со стороны человека или Бога. Тем не менее исход последовательности будет зависеть от очерёдности шагов, и если последовательность имеет неправильный порядок или некоторые шаги пропущены, исход может быть гибельным.

Есть история о Сократе, взявшемся доказать, что любое образование есть лишь вопрос извлечения из необразованного ума того, что он и так знает. Чтобы это продемонстрировать, Сократ привел с улицы маленького мальчика, которого угораздило там оказаться, и задал ему длинный ряд вопросов таким способом, что последовательность ответов мальчика оказалась доказательством знаменитой теоремы Пифагора о сумме квадратов катетов. Проделав этот длинный ритуал и получив от мальчика финальное подтверждение того, что требовалось доказать, Сократ сказал: «Как видите, он всегда это знал».

Но это полная чепуха. То, чего не знал мальчик и что взял на себя Сократ, был на каждом шаге ответ на вопрос: «Какой вопрос будет следующим?» Столкнувшись с голым требованием доказать теорему Пифагора, мальчик, не знающий порядка шагов, составляющих теорему, не смог бы сказать ничего.

Аналогичным образом, эмбрион в первую очередь должен знать порядок шагов эпигенеза. Помимо инструкций ДНК, он должен нести директивы касательно очерёдности выполнения шагов своего развития. Он должен знать алгоритм своего развития. Здесь мы встречаем вид информации, отличный как от аксиом, так и от операций в каждой строке. Между строчками вычислительного процесса скрыт порядок его шагов.

Теперь я хочу свести воедино то, что с различных точек зрения было сказано по поводу концепции «структуры» в данной главе и в Главе 13 «Непоругаемый Бог». В этой главе я выдвинул предположение, что о «структуре» следует думать как о чем-то наподобие Вечных истин Блаженного Августина, либо перестановочного и распределительного законов математической логики, либо алгоритмов, выступающих рецептом последовательности вычислений. Эти вещи следует сравнить с идеями порядка в природных и человеческих делах, таких как принцип ананке, который, как считалось, управлял переплетенными жизнями людей, богов и городов-государств. Все эти подходы были попыткой нащупать описание наиболее крупных ментально или экологически организованных систем, какие мы только можем воспринять или вообразить. Фактически речь идет о чем-то, что явно имеет много общих атрибутов с той сущностью, которую люди называют Бог. При этом ничего не говорилось ни о персонификации Бога, ни о персонификации человеческих индивидуумов. Здесь в отношении индивидуумов надо помнить лишь то, что они являются подсистемами бо́льшего целого и отвечают нашим критериям «ментального».

Следующие пункты подводят итог вышесказанному:

1. «Структура» – это информационная идея, то есть идея, придающая форму. Она пронизывает всю сферу биологии в самом широком смысле, начиная от организации внутри вирусных частиц[80]80
  Может, лучше сказать «начиная от одноклеточных бактерий»? Из всей логики автора следует, что жизнь как ментальный феномен возникает после возникновения замкнутой оболочки, которая разделяет среду на «внутреннюю» и «внешнюю», причем внутренняя должна сильно отличаться от внешней, например, концентрацией каких-то веществ. Однако чтобы это отличие не было немедленно нивелировано энтропией, одновременно с возникновением оболочки должны возникнуть гомеостатические (то есть рекурсивные/ментальные) механизмы, поддерживающие это отличие. Вирусы же не имеют таких механизмов самокоррекции и являются просто гигантскими молекулярными агрегатами. В современной биологии принято мнение, что клеточные организмы эволюционно предшествуют вирусам, которые происходят от «сбежавших» из клетки кусков генетического материала. – Примеч. пер.


[Закрыть] и до феноменов, изучаемых культурными антропологами.

2. В биологии многие закономерности сами отчасти вносят вклад в собственное определение. Эта рекурсивность близка к самой основе понятия «структура». Что же касается атомов, то у них (как я думаю) сведения о собственных закономерностях не возвращаются к ним по петле обратной связи, дабы управлять их действиями в следующий момент[81]81
  Здесь Бейтсон, вероятно, намекает на полемику с взглядами Тейяра де Шардена и некоторых других касательно «ментальности мельчайших частиц», начатую в «Разуме и природе» (см. изд. УРСС 2016, стр. 103–104). Представление о всеобщей одушевленности природы известно как «панпсихизм» и уходит корнями в первобытный анимизм. Интересно отметить, что в существование «душ атомов» верил и К. Г. Юнг. Хотя некоторые соображения Юнга Бейтсон находил полезными, к поздним идеям Юнга, например «синхронизму», Бейтсон относился со скепсисом и сарказмом, что ясно видно в Гл. 5 данной книги. – Примеч. пер.


[Закрыть].

3. Информация или директивы, которые я называю «структура», всегда на шаг отстоят от своих референтов. Например, это имя какой-то характеристики, внутренне присущей референту, или, более точно, это имя или описание некоторого отношения, теоретически внутренне присущего референту.

4. Человеческие языки, и особенно западные языки, имеют странное свойство делать чрезмерный акцент на изолированных вещах. Акцент делается не на «отношения между», а на концевые точки отношений, на relata [ «объекты, связанные отношениями»; от relatio – отношения – лат.]. При таком акценте нелегко постоянно ясно помнить, что слово «структура» зарезервировано для обсуждения отношений (и особенно следует избегать множественную форму этого слова – «структуры»).

5. В той мере, в какой имя никогда не есть поименованная вещь, а карта никогда не есть территория, «структура» никогда не бывает «истинной».

(Рассказывают историю о Пикассо. В поезде незнакомец пристал к нему с вопросом: «Почему вы не рисуете вещи такими, какие они есть на самом деле?» Пикассо отвечал, что не вполне понимает, что господин имеет в виду, и тогда незнакомец достал из бумажника фотографию своей жены. «Я имею в виду вот так, – сказал он, – как на самом деле». Пикассо нерешительно откашлялся и сказал: «Ваша жена какая-то маленькая. И совсем плоская».)

«Структура» – это всегда до некоторой степени уплощенная, абстрагированная версия «истины», однако структура – это всё, что мы можем знать. Карта никогда не есть территория, однако иногда полезно обсудить, в чем отличие карты от гипотетической территории. Ближе подойти к невыразимому, непередаваемому мы уже не можем. Выражаясь в духе Льюиса Кэрролла, территория – это то, что всегда будет завтра и никогда сегодня.

6. Ясно, что структура – это детерминирующий фактор. И действительно, мы неоднократно рассматривали структуру как что-то вроде Бога, тем самым отождествляя Иегову с его заповедями или блейковского Уризена с его цепями. Но это всегда привносит дуализм, раскол между структурой и той большей реальностью, которой структура внутренне присуща. У структуры нет отдельного существования. Тенденцию создавать в воображении дуалистическую вселенную можно легко подправить, если помнить, что тот, кто создает понятие структуры в ходе синтеза описаний из данных, пробивающихся через фильтр органов восприятия, – это часто мы сами. В таких случаях мы можем напомнить себе, что та структура, которую мы проектируем на «внешний» мир, есть лишь побочный продукт наших собственных восприятий и мыслей. Этот эпистемологический дуализм подправить гораздо труднее, если мы смотрим на биологические сущности, поскольку птицы, рыбы, люди и развивающиеся эмбрионы создают свои собственные предпосылки и руководящие принципы и придерживаются этих предпосылок в ходе развития своей физиологии и систем поведения.

Научному уму нелегко постоянно ясно осознавать общую эпистемологическую истину: и Десять заповедей, и правила морфогенеза и эмбрионального развития, и предпосылки в основе грамматики коммуникации людей и животных – всё это части обширного ментального процесса, внутренне присущего нашему миру, которые столь же реальны и столь же искусственны, как и силлогизмы логики.

IV. Разрывы в коммуникативной ткани

Теперь, когда из непрерывно текущего организованного мирового потока мы извлекли понятие «структура», настало время предпринять попытку синтеза: вернуть ее на место. Пора посмотреть, насколько ткань наших описаний, сообщений и директив соответствует миру, брызжущему жизнью и событиями.

Первое, что бросается в глаза, – она полна дыр. Если попытаться охватить жизнь нашими описаниями или представить целостность организма как полную охваченность своей собственной системой сообщений, мы сразу увидим, что описаний нужно гораздо больше. Однако как бы мы ни наращивали структуру, как бы подробно ни детализировали описания, всегда останутся бреши.

Не нужно даже смотреть на структурное описание живых сущностей. Достаточно прислушаться к словам, чтобы почувствовать скачок между любыми двумя пунктами нашего описания, зазор между областями покрытия любых двух фраз нашего описания. В поэме Роберта Саути[82]82
  Саути, Роберт (Southey, 1774–1843) – английский поэт и прозаик. – Примеч. пер.


[Закрыть] «Битва при Бленгейме» описывается маленький Петеркин, спрашивающий о найденном предмете:

 
Он подошел к деду спросить, что это —
Такое большое, гладкое и круглое.
 

Позднее выясняется, что он говорит про череп солдата, погибшего в битве («Это была знаменитая победа!»), однако это знание возникает в результате скачков от одного высказывания к другому. Мы должны знать, что значит «большой» для «маленького внука», играющего в поле. Чтобы в качестве слушателей выполнить ментальные инструкции, предлагаемые нам поэтом, мы должны быть готовы перепрыгивать от размера предмета к его текстуре и от текстуры к форме. Однако по сравнению с реальностью описание есть лишь скудный набор контурных линий. Фактически наши знания и о черепе, и о маленьком Петеркине очень неполны, и это не вина поэта, давшего нам так мало. Таков неизбежный результат природы коммуникативного процесса. Предоставленные данные неспособны полностью, без пробелов охватить предмет описания.

Искусство – это хитрое использование того, что слушатель уже знает, того, что уже есть в его черепе, чтобы заставить его заполнить подробности. Конечно, и Петеркин, и его сестренка Вильгельмина были белокурыми! Конечно, разложение полностью очистило череп!

Такое прединформированное состояние получателя сообщения является необходимым условием любой коммуникации. Данная книга не может ничего вам сказать, если только вы уже не знаете 90 процентов ее содержания.

Как бы то ни было, то, что истинно для слов и историй, которыми обмениваются люди, также истинно и для внутренней организации живых существ. Все, что предположительно может сказать ДНК, или могут сказать гормоны и вещества, управляющие ростом, охватывает лишь малую часть бесчисленных подробностей процессов эмбрионального развития и конечной анатомии и физиологии существа. Развивающиеся ткани должны знать аподозис, второй член формулы (если… то…), который является выражением повиновения протазису, первому члену формулы (если… то…), исходящему от ДНК (и окружающей среды). Если посмотреть под таким углом, ясно, что информационное покрытие будет очень разреженным. И именно по этой причине в формах и реакциях растений и животных мы видим паттерны и повторяемость. Избыточность – это экономичный способ покрыть сложный объект ограниченным объемом структурной информации.

Все знают (или должны знать), что нельзя научиться танцевать просто по книге. Нужно также иметь реальный опыт танцевания, который книга неизбежно оставляет неописанным. Именно практика позволяет вам соединить отдельные инструкции воедино и сформировать паттерны.

В целом любые описания, любая информация по своей сути способны затронуть лишь небольшое число пунктов описываемого вопроса. Все остальное остается непокрытым. На него могут намекать экстраполяции из фактически сообщенного материала, однако в принципе оно остается неопределенным и вне контроля со стороны системы обмена сообщениями. Например, Конституция США оставляет несказанным практически все. Все, что сумели дополнительно извлечь юристы, по-прежнему определяет лишь разбросанные там и сям отдельные детали базовых принципов человеческих взаимодействий. Бо́льшая часть остается неопределенной или ждет свой разработки до получения первых формообразующих намеков.

Аналогичным образом сочетание кратковременной готовности, определяемой, вероятно, генетическими факторами, плюс одномоментного различия, привносимого точкой вхождения сперматозоида, задает плоскость зеркальной симметрии эмбриона лягушки. После этого в сообщении нужды больше нет. Макроскопическое различие, зафиксированное в критический момент, будет направлять всю оставшуюся жизнь лягушки. Каждое поколение клеток будет следовать уже существующему шаблону.

Все это, однако, только помогает нам еще лучше осознать неизбежную неполноту любых описаний, любых директив, любой структуры.

Попробуйте описать лист, или еще лучше, попробуйте определить различие между двумя листьями одного растения, либо между вторым и третьим ходильным придатком («ногами») данного конкретного краба. Вы обнаружите, что то, что вам требуется зафиксировать, распределено по всему листу или всей ноге краба. Фактически невозможно прийти к какому-то общему утверждению, выступающему предпосылкой для всех отдельных деталей, и уж совсем невозможно иметь дело со всеми деталями по очереди.

«Структура» и «описание» неспособны полностью охватить действительность. Ding an sich, кантовская «вещь в себе» всегда содержит бесконечное число подробностей. Лишь некоторая незначительная часть деталей ноги краба или листа является результатом управления со стороны генетики или конкретных условий роста. Но если вы возьметесь за предложенную выше задачу сравнить два листа или две ноги краба, вы кое-что узнаете об отношениях между структурой (или описанием) и действительностью. Быстро выяснится, что при описании всегда неизбежно остаются непокрытыми несколько видов пробелов:

1. Имеется пробел, связанный с деталями различий между деталями. Насколько мелкоячеистой ни была бы наша сеть описания, всегда найдутся еще более мелкие детали, которые уйдут от описания. И дело не в нашей небрежности или лени. Сам принцип механизма описания, будь то язык или растровое изображение, является цифровым (дискретным) и разрывным, тогда как переменные, внутренне присущие описываемой вещи, являются аналоговыми и непрерывными. Если, с другой стороны, выбрать аналоговый метод описания, мы столкнемся с тем обстоятельством, что никакая количественная величина не может точно отобразить другую количественную величину. Любое измерение всегда неизбежно приблизительно.

2. Существуют пробелы между типами описания, не обязательно наличествующие в описываемой вещи. «Большой», «гладкий» и «круглый» – это разноплановые утверждения, не имеющие точек соприкосновения. Актами описания или детализации континуальность природы постоянно дробится на дискретное множество «переменных».

3. Аналогичная разрывность возникает в иерархии описательных утверждений. Из соображений экономии, человек-описатель (или молекула ДНК) неизбежно должны объединять детали в группы. Изогнутый контур будет приближенно обобщен математической кривой. Мелкие подробности некоторой формы будут сжаты в уравнение. Достигнув некоторого успеха в описании данной группы деталей, нам неизбежно придется сделать следующий шаг на пути обобщения и обобщенно выразить отношения между группами. Чтобы утверждать наличие различий между листьями или ногами краба (или, что не менее важно, молекулами ДНК), нам придется точно определить формальные сходства между парами элементов. И так далее. При этом от описания ускользает скачок от детали к группе деталей и далее следующий скачок от группы к группе групп. Эти скачки ускользают от внимания и остаются неописанными по многим причинам. Мы не знаем, как описывать подобные абстрактные разрывности. Нужная для этого математика по-прежнему пребывает в зачаточном состоянии. Однако даже имея более мощную математику, мы быстро придем к бесконечному ряду. Предположим, мы сделали описательные утверждения, имеющие иерархически смежные логические типы, более высокий и низкий. Если затем отойти в сторону от иерархии и описать отношения между двумя этими типами, это новое описание будет иметь третий логический тип, и нам придется описать отношения между третьим типом и предыдущими, что приведет нас к четвертому типу, и так до бесконечности.

Такая аргументация разворачивается в нечто вроде топологической диаграммы проблем описания любой живой сущности. Эта аргументация имеет свою собственную «структуру», и организм, который мы пытаемся описать, также имеет собственную «структуру», причем в обоих случаях это слово указывает на взаимосвязанные совокупности сообщений. Однако эти сообщения (подобно любой структуре и описанию) никогда не могут охватить всех деталей того, что требуется определить или описать. Другими словами, там будут пробелы различных видов, описанных выше. Следовательно, наша диаграмма полной работающей системы будет такой (и в этом топологический аспект вопроса), что если мы начнем двигаться поперек нее, мы будем попеременно проходить то через узлы формульного выражения и структуры, то через зоны пробелов. Это будет верным вне зависимости от мелкости ячеек сети структуры.

[Описанные выше различные виды пробелов характерны для Креатуры, мира биологической организации и описания. В мире Плеромы проблемы описания, разумеется, сильно отличаются. Там мы можем использовать информационную концепцию «структуры» только для указания на информационную природу нашего описания. Мир потока не имеет пробелов в том смысле, в каком мы здесь о них говорим. Например, температура в доме, описанном в Главе 4, изменяется непрерывно. Ни дискретность градаций термометра, ни более важная разрывность в виде пороговых значений переключения термостата, определяющая «структуру» системы, не могут внести разрывов в этот поток.]

Весь долгий путь на ощупь, пройденный в данной главе, дает нам модель, подобную той, которая была в общих чертах представлена в конце моей книги «Разум и природа»[83]83
  Между моделью, предложенной тогда, и предлагаемой сейчас, есть одно фундаментальное различие. Тогда «процессуальная» сторона модели показалась мне состоящей из разрывных (дискретных) шагов (см. рис. 9 на стр. 206, изд. УРСС, 2016). Это было серьезной ошибкой, которая возникла потому, что я подошел к процессуальной стороне модели со стороны «формы». Мне было нужно, чтобы процессуальный аспект заполнил пробелы в несомненно разрывных формальных компонентах, и эта потребность породила разрывность. Хотя, несомненно, было правильным видеть форму или структурный аспект как разрывные и иерархичные, было неправильным проецировать эту разрывность на процессуальный аспект.


[Закрыть] и развита в Главе 4 данной книги. Речь идет об отношениях между «формой» (или структурой) и «процессом» (или потоком).

Перед тем как двинуться дальше, я хочу предупредить тех, кто пойдет тем же путем, и тех, кто уже сейчас борется с аналогичными проблемами. Сложность и двусмысленность данного вопроса проистекает из следующих обстоятельств:

1. «Данные» ученого, изучающего биологические феномены, создаются им самим. Они являются описаниями описаний, формами форм.

2. В то же время сообщения, описания, директивы и формы (называйте как хотите) уже внутренне присущи биологическим феноменам. Это и значит иметь внутреннюю организацию, быть живым.

3. Все формы, описания и т. д. (включая и те, которые внутренне присущи организмам) подобны языку. Они разрывны и вносят искажения.

4. Формы совершенно необходимы нам для понимания как свободы, так и ригидности живых систем. Для совокупного процесса они служат тем же, что ось для колеса. Ограничивая и не допуская движение в других плоскостях, ось дает колесу возможность плавного движения в выбранной плоскости.