Текст книги "Моя прелестная роза"

– Этот человек…

– Ты его знаешь? – Он оглянулся через плечо, но прохожий уже исчез.

– Нет. Он слишком молод. Н-но напомнил мне кое-кого из тех, кого я здесь видела. – Она вытерла губы тыльной стороной руки.

Мрачно приготовившись услышать что-либо очень неприятное, Стивен спросил:

– Этот человек обидел тебя? Может быть, поколотил?

– Нет, дал мне поесть, – запинаясь, проговорила она. – Кажется, колбаску. Мне не понравился его взгляд, но я была так голодна, что взяла то, что он предложил. Он поймал меня, поцеловал… и сунул руку мне под юбочку. Он был весь провонявший, а его язык… Я подумала, что он хочет меня съесть. – Она вновь вытерла рот, на этот раз ее рука дрожала.

– Он тебя долго… мучил? – спросил Стивен. Попадись ему тогда этот человек, он бы его просто убил.

– Нет, не долго. Я укусила его за язык. Он завопил, уронил меня, и я убежала. – Усилием воли она овладела собой. – Но колбаску я так и не отдала. Спряталась за кучей мусора и съела.

Думая о тех ужасах, что ей пришлось перенести тогда, Стивен испытал беспомощную ярость.

– Как же ты умудрилась выжить? Где ты спала? Она вновь пошла быстрыми нервными шагами.

– Есть множество уголков, где может спрятаться малышка. Конечно, там меня подстерегали другие опасности. – Завернув свой левый рукав, она показала на небольшой, еле заметный шрам под локтем. – Это след от крысиного укуса.

Ему хотелось схватить ее на руки, унести, посадить на лодку и отвезти обратно в безопасный Мэйфер. Но у нее было другое желание, и он вынужден был с этим считаться.

– А ничто не напоминает тебе о том времени, когда ты не была еще сиротой?

– Я помню корабль, на котором мы приплыли в Лондон, – медленно сказала она. – Плавание было тяжелым. – Она помолчала, а затем с удивлением добавила: – Мы отплыли из порта, где говорили по-французски, и я понимала этот язык. В той, конечно, мере, в какой дети могут что-либо понимать.

– И с кем ты путешествовала?

– С женщиной. – Розалинда запнулась, ее глаза смотрели в каком-то неопределенном направлении. – Она была больна, и я носила ей поесть. И каждый раз она стонала и говорила, чтобы я уходила. Я так и не знаю, что с ней было.

– Это была твоя мать?

– Нет, – резко сказала Розалинда. – Это не была моя мать.

Он так и не понял, почему она возразила с такой резкостью. Но ни время, ни место не благоприятствовали дальнейшим расспросам. Он взял ее под руку, они пошли дальше и, завернув за угол, оказались на другой улочке. Как и говорила Розалинда, здесь было тихо и спокойно. Несколько раз он замечал, что из-за закопченных окон кто-то за ними наблюдает, но немногочисленные прохожие смотрели на них равнодушно.

Обходя тощую собачонку, он заметил:

– Находясь здесь, я лучше понимаю, почему никто не протянул руку помощи сироте. Она грустно улыбнулась:

– Не могу даже выразить, скольким я обязана Фицджералдам: к Марии я сразу же почувствовала доверие. Наверное… наверное, она напомнила мне мою мать. Когда она подняла меня на руки и спросила, согласна ли я, чтобы у меня были новые мама и папа, я поклялась про себя, что никогда-никогда не сделаю ей больно.

– Ты выполнила свою клятву. Томас сказал, что ты была просто примерным ребенком. – Стивен улыбнулся. – Даже чересчур примерным.

– Я боялась, что, если буду плохо себя вести, они отведут меня сюда. – Нервным движением она откинула волосы со лба. – Дурацкая, конечно, мысль, но я так и не смогла выкинуть ее из головы.

У Стивена болезненно сжалось сердце, когда он подумал, в каком ужасе в те годы жила Розалинда.

– Неудивительно, что ты была такой примерной. Они вновь завернули за угол. Посреди квартала на ступенях полуразрушенного дома сидела древняя старуха. В деснах у нее была зажата незажженная глиняная трубка.

– Я узнаю ее, – выдохнула Розалинда. – Кажется, это она сидела здесь каждый день. Старая Молли. Помнится, она была замужем за моряком и все время, пока он бывал в плавании, сидела здесь, наблюдая за всем, что происходило вокруг.

– Ты думаешь, это та самая женщина? Прикусив нижнюю губу, Розалинда задумалась.

– Молли уже и тогда казалась старой, но волосы у псе были темные. У этой женщины волосы седые, лицо более морщинистое, но я все же думаю, что это она, Молли. – Розалинда внимательно оглядела грязные окрестные дома. Именно на этой улице она и жила. – Я помню странные фасады этих домов.

– Они построены в голландском стиле. – Стивен попробовал представить себе, какой должна была казаться улица маленькой напуганной девочке. Думать об этом было не слишком-то приятно. – Может быть, есть какая-нибудь особая причина, почему ты помнишь ее все эти годы?

Розалинда кивнула.

– Томас и Мария нашли меня именно здесь, и Молли видела, как все это произошло.

– Попробуй узнать, помнит ли она это до сих пор. – Продолжая придерживать Розалинду за локоть, Стивен приблизился к старухе. Она съежилась, но не сделала попытки уйти. Ее лицо было так сморщено, что вполне можно было предположить, что вот уже несколько десятков лет она в любую погоду сидит здесь на улице.

– Добрый день, – вежливо поздоровался он. – Моя жена хотела бы кое о чем вас спросить. Старуха вынула изо рта трубку.

– Хорошо.

– Давным-давно, двадцать четыре года назад, здесь бродила девочка-сирота. Она жила, подбирая объедки, – сказала Розалинда. – Вы ее помните?

Старуха пожала плечами:

– Тут бродило много сирот.

– Эта была совсем маленькая, кроха. Старуха задумчиво пососала свою незажженную трубку.

– Ах, эта. На улицах не так-то много маленьких девочек. Их забирают в бордели. Ее взяли темноволосый мужчина и женщина. Они не походили на содержателей борделя, а там кто его знает. – Сузив глаза, она присмотрелась к Розалинде. – Должно, ты и есть та самая девочка? Не так уж много светловолосых с карими глазами.

Розалинда кивнула.

Старуха перевела взгляд на Стивена.

– Это твой муж? Тебе повезло.

– Я хорошо это знаю, – согласилась Розалинда. – А вы добрая. Однажды даже дали мне хлеб.

– Не дала, – закудахтала старуха. – Старая Молли ничего не дает бесплатно.

– Верно, я что-то дала вам взамен, – медленно сказала Розалинда. – Вот только не помню, что именно.

– Платочек, – подсказала Молли. – Тонкая ткань, хорошее шитье. Я берегла его долгое время, потом продала за два шиллинга.

Розалинда затаила дыхание, ее глаза расширились.

– Платок? А вы не помните, как он выглядел? Молли вся сощурилась.

– Там были вышиты цветы. Какое-то животное и буква «М». Как и у меня. – Она вновь закудахтала. – Поэтому мне и не хотелось его продавать.

– Стивен, у тебя найдется карандаш и листок бумаги? – взволнованно спросила Розалинда.

Стивен протянул ей карандаш и сложенный конверт. Розалинда быстро набросала небольшой квадрат со стилизованным львом в одном углу и изысканно вырисованным инициалом «М» в другом, с цветами по всему свободному пространству. Затем, показав свой набросок Молли, она спросила:

– Вышивка выглядела так? Старуха скосила глаза на ее рисунок.

– Да, так. Значит, это и впрямь был твой платочек. Стивен взял Розалинду за свободную руку. Рука дрожала.

– Вы не помните, как моя жена появилась на этих улицах? – спросил он.

Молли пожала плечами:

– Говорят, ее вместе с какой-то старухой привезли на боте с корабля. Как только женщина ступила на берег, у нее начался приступ какой-то тяжелой болезни. Она умерла. Сторож попытался поймать девочку, но она убежала. Так говорили люди.

Старая женщина. Это подтвердило уверенность Розалинды, что она путешествовала не с матерью.

– Сколько времени провела моя жена здесь, пока ее не увели?

– Месяца два. Точно не помню.

Стало быть, Розалинда провела здесь восемь или девять недель, живя в грязи, убегая от крыс и всяких извращенцев, подбирая объедки. Эта мысль отозвалась в нем почти физической болью и укрепила его решимость сделать что-нибудь для Томаса и Марии. Он склонил голову, прощаясь с Молли:

– Благодарю вас, мадам.

Она обнажила в улыбке беззубые десны.

– Такой славный джентльмен, как вы, мог бы вознаградить старую Молли за ее помощь.

Он вытащил из кармана золотую монету – полугодовое жалованье для служанки – и дал ее старой женщине.

Радостно хихикая, она поспешила в дом, видимо, боясь, как бы он не передумал и не отобрал монету. Стивен внимательно осмотрел рисунок жены.

– Этот лев похож на геральдическое изображение. Ты ничего больше не помнишь об этом? Розалинда покачала головой:

– Этот лев вспомнился мне только сейчас.

Он всмотрелся в причудливый инициал.

– Может быть, настоящее твое имя начинается с «М»? Мари? Маргарет?

Вся побелев, Розалинда вдруг попятилась от него.

– Господи! Я не должна была сюда приезжать. Это ошибка.

Чувствуя, что его слова пробудили какие-то темные воспоминания, Стивен обнял ее за плечи.

– Сейчас мы отправимся домой, – попробовал он ее утешить. – Все хорошо, Розалинда. Что бы ни произошло тогда, в те давние времена, сейчас все хорошо.

Она растерянно посмотрела на него.

– Отныне уже ничего не будет хорошо. – И она вдруг заговорила по-французски.

Какого же дурака он свалял, что привез ее сюда! Взяв Розалинду за руку, он повел ее к набережной.

– Скоро мы будем дома. Ты больше никогда не вернешься сюда, моя прелестная роза. Никогда.

Она шла, словно ослепшая, спотыкаясь о всякие неровности. Тревожась за нее, он в какой-то мере утратил бдительность. Завернув за угол, они столкнулись с каким-то здешним аборигеном, который держал в руке зловеще поблескивающий нож.

– А ну-ка отдай мне свое золотишко, – угрожающе сказал вор. Он был высокий, с отвислым животом, от него сильно разило виски. – Я видел, как ты дал золотишко старой Молли. Бьюсь об заклад, у тебя найдется еще кое-что для меня. – Он усмехнулся, обнажив свой щербатый рот. – А ну выкладывай, что у тебя есть, и я не трону ни тебя, ни твою леди. – Его взгляд, однако, задержался на Розалинде.

Она испуганно прижалась к Стивену:

– Нет, нет.

С тех пор как они здесь высадились, Стивен испытывал незатихающую ярость, и теперь эта ярость излилась в стремительной реакции. Ударом ноги он вышиб нож из руки вора, а затем мощным прямым ударом справа повалил его наземь.

Тот выкрикнул какое-то непристойное ругательство. Стивен выхватил пистолет, взвел курок и прицелился между глаз вора. Его палец слегка надавил на спусковой крючок, когда он увидел ужас в налитых кровью глазах. Несчастный проклятый ублюдок.

Напомнив себе, что он в змеином гнезде и, стало быть, в случившемся нет ничего удивительного, Стивен убрал палец с крючка.

– Найди себе какую-нибудь честную работу, – холодно бросил он.

В этот момент из-за угла появились слуги, державшиеся на некотором отдалении от них. Увидев, что происходит что-то неладное, они подбежали к своему хозяину.

– Ваша светлость, с вами и с герцогиней ничего не случилось? – взволнованно воскликнул один из них, тот, что повыше. Его лицо было пепельно-бледным.

– Все обошлось благополучно. Но заберите у этого малого нож. – Он показал дулом пистолета на упавшее оружие. – Змея с вырванными зубами уже не представляет никакой опасности.

Он убрал пистолет под пальто, потом повернулся к Розалинде. Привлек ее к себе и сказал:

– Ну что ж, оставим это место крысам? Она ничего не ответила. Вся дрожала и, невзирая на свой рост, казалась почти хрупкой. Он погладил ее шелковистые волосы и прошептал несколько утешающих слов, ощущая странную смесь покровительственного чувства и желания.

Она подняла глаза, и он увидел, что ее лицо исполнено странной безмятежности.

– Ты обнаруживаешь все новые и новые таланты, Стивен. Если бы ты был младшим сыном и вынужден был проходить службу в армии, не сомневаюсь, что ты преуспел бы на этом поприще.

Он понял, что она обладает почти сверхъестественной способностью мгновенно подавлять страх и беспокойство. Именно это качество, видимо, и помогло ей выжить в тех ужасных условиях, в которых она оказалась… Размыкая свои объятия, он сказал:

– Мужчина должен уметь защищать себя. Это необходимо.

Пока они возвращались к пристани, где их ожидал бот, он придерживал ее за плечи. На этот раз слуги старались не отставать от них.

Стивен подумал, что темные воспоминания еще долго будут преследовать Розалинду, даже когда они покинут этот грязный район.

Глава 25

Сначала, пока они ехали назад, Розалинда укрылась в том уголке души, где привыкла прятаться с раннего детства. Гуда, в это светлое место, не было доступа ужасающей реальности. Ничто не могло ранить ее там. Немного погодя, однако, она вышла из своего убежища. Конечно, она помнила, что случилось, но уже сумела избавиться от болезненных ощущений.

Заметив, что Стивен наблюдает за ней с глубоким участием, она улыбнулась и взяла его за руку.

– Расскажи мне о кораблях, стоящих на швартовых у таможни.

Успокоившись, он начал рассказывать ей о различных примечательных местах. После того как их бот буквально протолкнулся через густое скопление лихтеров и барж, он сказал:

– Если ты еще не совсем устала, я хотел бы показать тебе одно место около «Ковент-Гардена».

– Я не устала, – заверила она, радуясь возможности отвлечься.

Сам Стивен также вполне мог бы испытывать усталость, но выглядел он бодро. Удачная расправа над грабителем как будто бы придала ему живости духа. Они высадились у нового моста Ватерлоо. Стивен отослал своих слуг вместе с ботом, нанял кеб, и они поехали по направлению к « Ковент-Гардену».

Когда они проехали мимо шумного рынка, Стивен остановил извозчика, расплатился с ним и велел подождать их возвращения. Выйдя из кеба, Розалинда оказалась перед небольшим театром.

– «Атенеум»? Никогда не слышала о таком.

– Он закрыт уже много лет. Это место представляет исторический интерес, поэтому я подумал, что ты захочешь его осмотреть. Это последний из театров, построенных после того как Карл Второй был восстановлен на престоле и отменил пуританский запрет, наложенный на всякую театральную деятельность. Остальные сгорели или были заменены новыми. – Стивен подошел к маленькой двери справа от главного входа и громко постучал.

Пока они стояли там в ожидании, к ним подошла цветочница с корзиной, наполненной цветами теплых осенних тонов. Опытным взглядом оглядев Стивена, она сказала:

– Купите цветы для своей прекрасной леди, сэр, – и искушающе протянула букет.

Она не ошиблась в выборе покупателя. Щедро заплатив за цветы, Стивен с улыбкой подарил их Розалинде.

– К сожалению, роз нет.

– Мир был бы менее интересен, если бы в нем росли одни розы. – Она погрузила лицо в осенние цветы. – Спасибо, Стивен. Ты такой заботливый.

Он скривил губы:

– Если бы я действительно заботился о тебе, я бы не повез тебя сегодня в трущобы.

В глубине ее души, угрожая подорвать спокойствие, зашевелилось что-то темное, зловещее. Она даже вздрогнула. Но отрицательно помотала головой.

– Хорошо, что я туда съездила. На ее губах промелькнула печальная усмешка. – Но не все, что для нас хорошо, бывает приятно.

В открывшихся дверях показался пожилой человек с куском сыра в руке. Рядом с ним стоял пес с грустными глазами.

– Да?

– Я Ашбертон, – сказал Стивен. – Извините, что оторвал вас от еды. Вы сторож Фарли? Если да, то вас должны были предупредить о моем приходе.

– Да. – Фарли шагнул в сторону, пропуская Стивена и Розалинду в запущенный вестибюль. Стивен с серьезным видом подождал, пока пес одобрительно фыркнет, и только тогда сказал:

– Вы не возражаете, если мы осмотрим все сами? – Пожалуйста, сэр, а я вернусь обратно в фойе. – Фарли откусил кусочек сыра и пошел по боковому коридору, сопровождаемый лениво трусившим рядом с ним псом.

Розалинда прошла прямо в зрительный зал. Он был тускло освещен высокими подпотолочными окнами.

– Какой чудесный театр, – сказала она, опытным взглядом осматривая сцену и места для зрителей. – Достаточно вместителен и в то же время невелик, чтобы актеры могли говорить, не напрягая голоса. Ничего похожего на «Друри-Лейн»: он, конечно, очень красив, но все амбары по сравнению с ним кажутся уютными.

– «Атенеум» никогда не имел королевского патента, у него довольно богатое прошлое. Им управляли разные директора, и зрелища в нем показывались разные. – Стивен углубился в проход между рядами скамей без спинок. – Отсутствие средств помешало перестроить «Атенеум» в большой театр наподобие «Ковент-Гардена» или «Друри-Лейн». Я с удовольствием бывал здесь и был огорчен, когда «Атенеум» закрылся.

Идя за ним следом, она чихнула.

– Он нуждается в полном переоборудовании.

– Совершенно верно. – Он достиг места, где размещался оркестр. Отсюда на сцену вела узкая лестница. Обернувшись, он протянул руку. – Ипполита, ты последуешь за мной?

Жизнь была много проще, когда он был мистером Ашем, а она бродячей комедианткой. Стремясь хоть на несколько минут вернуться в прошлое, она расстегнула плащ, чтобы он развевался как королевская мантия, и, преобразившись в повелительницу амазонок, взяла руку мужа.

– С удовольствием повинуюсь тебе, дражайший Тезей.

Они поднялись на сцену, как если бы был их выход в пьесе «Сон в летнюю ночь», но Стивен изменил роли, наградив ее смачным театральным поцелуем, как это делал, когда играл любвеобильного герцога в «Неверном возлюбленном». Однако, невзирая на отсутствие публики, его поцелуй был полон самого искреннего чувства. Очевидно, он уже оправился от недавнего приступа боли.

Когда их уста наконец разомкнулись, она рассмеялась. Жгучее дыхание страсти развеяло холодок, еще оставшийся в ней после их утренней прогулки в минувшее.

– Вы забываетесь, сэр. Ведь мы не одни, а перед публикой.

Он улыбнулся. Его загорелая кожа собралась в мелкие морщинки вокруг глаз.

– Тут никого нет, только мыши и пауки.

– Неправда. – Вырвавшись из его объятий, она вышла на авансцену. – Зал полон призраков перебывавших здесь людей: они готовы смеяться, плакать или швыряться гнилыми апельсинами, если что-нибудь им не нравится. – Она изящно поклонилась незримой публике, левой рукой придерживая юбки, а правой гордо подняв букет.

Он заинтересованно спросил:

– Значит ли это, что нам следует попрактиковаться в поцелуях, чтобы достичь профессионального уровня? Она кокетливо улыбнулась, но покачала головой:

– Вы знаете, чем это кончится, мой господин и повелитель, мы только до смерти напугаем пауков.

Посмеиваясь, он прошел в затененную глубь сцены.

– Судя по остаткам декораций, в последний раз здесь исполнялась какая-то мрачная готическая мелодрама. – Он отодвинул в сторону полотно с изображением отдаленного зловещего замка. За ним оказалась залитая солнцем идеализированная пасторальная сцена, которая, очевидно, служила декорацией для счастливого конца.

Розалинда наблюдала за его ловкими атлетическими движениями, стараясь запомнить еще один образ для своей личной портретной галереи. Мысленно она назвала картину: «Стивен в его прекрасном, героическом обличье». Появись он в черном костюме, традиционной одежде Гамлета, это была бы настоящая сенсация. Темный камзол подчеркивал бы ширину его плеч, а широкие бриджи – длинные мускулистые ноги. А уж какой у него гульфик…

Эта нескромная мысль заставила ее покраснеть. Она хотела предложить вернуться в Ашбертон-Хаус, но это было бы неблагодарно по отношению к Стивену, который ради нее устроил посещение этого очаровательного театра. К тому же предвкушение могло только усилить ожидающую их конечную радость.

Она с наслаждением понюхала букет. Может быть, Стивен и по-настоящему любил свою первую жену, но и его второй жене не на что жаловаться.

Он поднял глаза:

– Эти веревки и висячие дорожки вверху, вероятно, использовались для всяких сценических эффектов? Она кивнула.

– И я насчитала не меньше трех потайных дверей, откуда могли бы появляться призраки и всякие сверхъестественные существа. Брайану очень бы здесь понравилось.

Он усмехнулся:

– Для того чтобы летать по воздуху, не надо хитроумных приспособлений. В замке Бурн даже Мария раскачивалась среди деревьев, как обезьяна.

Она рассмеялась, вспомнив эту картину. Казалось, долгие годы отделяли их от святой Екатерины и старой Молли.

– Может быть, нам стоит осмотреть весь театр? Она заткнула цветы за корсаж.

– Тогда мне придется вернуться домой и немного полежать. Сам знаешь, день выдался довольно тяжелый.

– Ах вот как. – Понимающе кивнув, он открыл дверь в задней части сцены. – Тяжелый день.

Улыбаясь» она вышла через открытую дверь. Из Стивена мог бы получиться прекрасный комический актер. При желании он мог вложить лукавый смысл в самое простое замечание.

В «Атенеуме» оказалось множество артистических уборных, гримерных и мастерских. Выросшая в театре Розалинда смешила Стивена своими уморительно забавными замечаниями. Оба они играли в тонкую игру, которая разжигала их чувства в ожидании возвращения домой. Когда он открывал дверь, она непременно задевала его своими шуршащими юбками. Он же пользовался любым поводом, чтобы, взяв ее за руку, погладить ладонь.

Максимум соблазна и максимум возможностей. Осмотрев нижний этаж, они поднялись выше. Здесь размещалась мастерская для изготовления декораций.

– Странная история, – заметила Розалинда, когда увидела посреди мастерской полузаконченные декорации. – Театр, должно быть, закрылся совершенно неожиданно.

– Да. Меценат вдруг обанкротился. Владелец театра не пожелал расстаться со своей собственностью, но и не смог найти нового мецената, который согласился бы оплатить уже сделанные долги. Поэтому, почти все осталось в том виде, в каком театр был в день закрытия. – С этими словами Стивен принялся открывать другие двери. Почти нее они вели в кладовые, заваленные бутафорской мебелью и декорациями.

Последняя дверь вела в костюмерную. На полках лежали шляпы, королевские регалии и всякая всячина, костюмы висели на вбитых в стены крючках. Розалинда подошла к ближайшему костюму и сняла с него чехол.

– Да это же костюм Генриха Восьмого. Его всегда шьют по портрету Гольбейна.

Стивен улыбнулся, узнав разрезные, подбитые ватой рукава и роскошную ткань.

– В этом костюме Томас выглядел бы просто великолепно. Очень величественно. – Он снял следующий полотняный чехол. – Жабо, высокие сапоги. Вероятно, Фальстаф?

– Да. Похож. В последнее время стараются, чтобы костюмы более точно соответствовали эпохе, но до совершенства туг еще далеко. – Розалинда обеими руками подняла сверкающую помпезную корону. – Вот это подошло бы папе. В следующем сезоне он хочет сыграть Лира. Лира, считает он, можно играть только после пятидесяти.

Стивен вынул шпагу из груды оружия у стены и сделал ею несколько выпадов.

– Томас прав. Молодость верит, что она бессмертна. Если бы только молодой актер мог понять неутолимые желания и отчаянное безрассудство старости в преддверии неминуемой смерти. – Он был неприятно поражен, уловив элегические нотки в своем голосе. Это уже походило на жалость к себе.

Он сделал еще несколько движений шпагой, проверяя, хорошо ли она сбалансирована.

– Этой шпагой, пожалуй, даже и сыра не разрезать.

Розалинда наблюдала за ним с нескрываемым восхищением.

– Видимо, как подобает аристократу, ты учился фехтованию с самого детства. Он кивнул.

– Я неплохо освоил это искусство. В своей мелодраматической юности мне случалось ожидать вызова на дуэль. Если бы выбор был за мной, я бы предпочел шпаги пистолетам. – И он пронзил клинком невидимого противника.

– Какими кровожадными бывают молодые люди! – Розалинда положила большую корону и взяла другую, поменьше. – Я хотела бы купить папе новую корону. Старая уже никуда не годится. И диадему для Марии. Честно сказать, я хотела подарить ей роскошную горностаевую мантию. – Она обвела комнату слегка опечаленным взглядом. – Как ты думаешь, возродится ли когда-нибудь «Атенеум»?

– Вполне возможно. – Он бросил бутафорскую шпагу на груду оружия. Время как будто бы вполне подходило для задуманного разговора. – А как ты полагаешь, «Атенеум» понравится твоим родителям?

– И даже очень. Только представь себе, как мама лежит в роли Изабеллы на диване. Она умирает, и вся публика рыдает взахлеб. – Розалинда нежно улыбнулась. – Или папу в роли обезумевшего короля Лира, которого ведет по сцене Джессика в роли Корделии.

– Ну так что, купить мне этот театр для них? – деланно небрежным тоном спросил Стивен.

Поглощенная мечтами, Розалинда не сразу осознала смысл его слов. А когда осознала, опустила корону, и глаза у нее стали как два больших блюдца.

– Ты шутишь?

– И не думаю. Я все размышлял, каким образом обеспечить старость твоих родителей. И мне кажется, что театр – самое лучшее для этого средство. Будучи его владельцем и директором, твой отец сможет делать все, как пожелает. Вместе с твоей матерью они наконец-то смогут добиться заслуженного успеха. – Он посмотрел на алебастровую колонну с полуразбитым бюстом Юлия Цезаря. – У меня сохранились самые теплые воспоминания об «Атенеуме». Я просил своего адвоката проверить, каково его финансовое состояние.

– Театр сдается в аренду? – тихо спросила Розалинда.

– Вообще-то говоря, театр, все, что в нем есть, и скромный дом позади него продаются. Я хочу передать всю эту собственность в бесплатное владение твоим родителям, оплатить его ремонт и переустройство и создать фонд для оплаты издержек за первые два года. – Он взял корону из ослабевших рук Розалинды и лихо надел ее на голову Цезаря. – Поскольку им не придется платить арендную плату, они смогут, невзирая на небольшие с современной точки зрения размеры театра, получать хорошую выгоду. К счастью, в отношении театров, не имеющих патента, сейчас действуют не такие строгие правила, как прежде. И слава Богу. Пора влить свежую кровь в лондонскую театральную жизнь.

– Но ведь на то, чтобы купить и оборудовать это здание, потребуется целое состояние, – с вытянувшимся лицом сказала Розалинда.

– Состояние у меня есть, – сказал он. – Даже несколько состояний. Не могу же я унести их с собой в могилу.

Она озадаченно провела рукой по волосам.

– Папа – человек очень независимый. Он может не принять такого щедрого подарка.

– От своего зятя? Почему? Да, он человек независимый, но не глупец же, – усмехнулся Стивен. – Считай «Атенеум» выкупом за невесту. Я мог бы заплатить этот выкуп коровами или верблюдами, но думаю, что будет более уместно подарить им театр.

Глаза Розалинды засверкали. Она уже обдумывала, какие широкие возможности откроются перед ее семьей.

– Если они переедут в Лондон, Джессике не придется уходить из труппы, чтобы добиться успеха. И Брайан, когда подрастет, сможет остаться со своими.

– А если твоя сестра выйдет замуж за Саймона Кента или другого актера, они смогут продлить существование «Атенеума» до середины столетия. Возможно, у них будут дети, которые продолжат их дело. – Он задумчиво улыбнулся. – Хотя я и не смогу увидеть все это, мне очень нравится идея создать театральную династию Фицджералдов.

– О, Стивен, это и в самом деле самая замечательная идея, о какой мне приходилось слышать, а ты самый замечательный человек! И не только потому, что ты так неслыханно щедр. – Она крепко обняла его. – Ты увидел в Томасе и Марии не просто пару провинциальных бродячих актеров, едва сводящих концы с концами. Ты разглядел и их благородство, и их талант, и высокие мечты. – Она взглянула на него со слезами на глазах. – И даже решил помочь им претворить эти мечты в явь.

Посмотрев на ее поблескивающие волосы, на гибкую женственную фигуру, он вдруг вспомнил о той испуганной девочке, которая собирала объедки на набережной.

– Они спасли тебе жизнь. Не подбери они тебя тогда, с тобой случилось бы нечто ужасное, а ведь Мария и Томас были молоды, бедны и необеспеченны. И все же взяли тебя и стали твоими любящими родителями. – Он ласково обхватил ее лицо руками. – За это я с радостью отдал бы все, что у меня есть, до последнего пенни.

– Театра будет вполне достаточно. – Смеясь сквозь слезы, она подняла лицо и поцеловала Стивена, сказав этим поцелуем то, чего не смогла бы выразить словами. И он поцеловал ее в ответ. Желание, которое в нем медленно накапливалось, вдруг превратилось в огненно-жгучее стремление схватить ее в объятия, заласкать так, чтобы она никогда в своей жизни больше не испытывала страха.

Оторвавшись от его губ, она хрипло сказала:

– Поехали домой. – Ее глаза потемнели почти до черноты, а губы слегка припухли от желания.

– Чуть попозже. – Он хотел ее прямо сейчас. Накануне ночью он был слишком измучен болью, чтобы желать близости. С каждым днем он чувствовал, что ему все хуже. Надолго ли хватит у него сил, чтобы предаваться любви? Может быть, ему следует считать не только оставшиеся дни, но и каждое их соединение?

В горячем нетерпении он прижал ее к стене костюмерной. Длинный камзол Генриха упал с крючка на пол. Его губы нашли ее губы, а широкая грудь с такой силой прижала заткнутый за корсаж букет, что все вокруг наполнилось горько-сладким запахом. Она изумленно выдохнула воздух, но ее язык уже нетерпеливо ласкал его язык, а бедра со всей силы льнули к его паху.

Он положил руку на ее полную грудь. Грудь волновала его своей женственностью, напоминая лакомый спелый плод.

А ведь она могла умереть от голода или какой-либо болезни. Какое-нибудь чудовище в человеческом облике могло совершить над ней отвратительное надругательство.

Просто невыносимо думать, что он мог так никогда ее и не узнать.

Ему вспомнились стихи Эндрю Марвелла:

Принадлежи нам мир и время…

Но времени у них нет. Быстро пролетают и часы, и дни. Он опустил руку вниз, к заветному месту между ее ногами. Она застонала и, просунув руки под его камзол, стала гладить его спину.

Я чувствую: за мною вслед

Несется колесница лет…

Он поднял ее юбку и нижнюю одежду и нащупал рукой то место, где со всей силой бился пульс жизни. Ее глаза закрылись, голова откинулась на королевское одеяние, в то время карего рука ритмично ласкала кусочек плоти, сгусток чувственности.

Могила холодна, пуста,

С устами там не слить уста…

Может быть, и так. Но пока он жив. Живо все его тело: кости, жилы и кровь.

Он расстегнул бриджи и вошел туда, куда так стремилась его тугая плоть.

Он жив. Живы его ум, душа, живо его мужское начало.

Она глубоко вздохнула. Он остановился на миг, устыдившись своей грубой спешки.

Могила холодна, пуста…

Он чувствовал, что потерял самообладание. Когда он с Розалиндой, его просто переполняет жизнь. В следующий миг он вновь глубоко погрузился в нее.

Она издала какой-то хриплый грудной звук, ее руки так и вцепились ему в спину.

С устами там не слить уста…

[7]7
  Цитаты из стихотворения английского поэта Эндрю Марвелла (1621-1678) «Застенчивой возлюбленной».


[Закрыть]

Но здесь они целуются, повинуясь дикому, первозданному инстинкту. Его жена, его подруга, чей образ запечатлелся в его душе, если, конечно, у него есть душа. Все сильнее разгорается страсть, превращаясь во всепоглощающее пламя, Жив. Жив…