Текст книги "Моя прелестная роза"

Глава 7

Джордж Блэкмер вышел из своего фаэтона и поднялся по массивным каменным ступеням Ашбертонского аббатства.

После того как на его стук дверь открылась, он сказал:

– Доложите герцогу о моем прибытии. Обычно каменное лицо дворецкого Оуэнза странно дрогнуло.

– Его милость… в отсутствии Блэкмер снял перчатки.

– Послушайте, я же врач герцога, а не какой-нибудь назойливый посетитель. Он непременно захочет меня видеть.

После некоторого колебания Оуэнз наконец сказал:

– Герцога нет в его резиденции. Он уехал один, никому ничего не сказал о своих планах. Я… мы все несколько обеспокоены.

Брови Блэкмера вопросительно изогнулись.

– Один? Дворецкий кивнул.

– Ускакал на лошади, даже не взяв с собой своего лакея. Сразу же после вашего последнего посещения.

– За эти две недели он не прислал даже какой-нибудь записки? – недоверчиво спросил Блэкмер.

– Нет.

– Вы никому не сообщили о столь продолжительном отсутствии герцога?

– А кому мы должны сообщить? Его светлость имеет полное право ехать куда захочет. Вот только, – Оуэнз сглотнул, – он никогда не вел себя так необычно.

Поступок и в самом деле необычный. Блэкмер наблюдал за Стивеном вот уже много лет и был уверен, что тот никогда еще не совершал ничего столь непредсказуемого. Хотя, несомненно, смертный приговор может нарушить душевное равновесие любого человека.

– Если он вернется или вы узнаете какие-нибудь новости о нем, немедленно мне сообщите, – сдержанно сказал он. – Я должен это знать.

Блэкмер оставил аббатство, бормоча себе под нос какие-то ругательства. Его проклятый пациент может быть в любом уголке Англии. И один только Бог знает, что с ним происходит. Чувствует он себя, вероятно, достаточно сносно, но его самочувствие может в любой миг измениться.

Доехав до дома, Блэкмер удалился в свой кабинет и стал там расхаживать взад и вперед, ломая голову, что же ему делать. Обслуживающий персонал Ашбертона, по-видимому, не захочет делать ничего, что могло бы не понравиться их хозяину, и все же надо что-то предпринять. Ведь только он один знает, чем объясняется внезапный отъезд герцога.

Логичнее всего было бы написать брату Ашбертона, живущему в Уэльсе. Кстати, вполне вероятно, что герцог находится именно там, ищет сочувствия и готовит брата к вступлению в права наследника. Блэкмер был лишь поверхностно знаком с лордом Майклом Кеньоном, но и этого оказалось достаточно, чтобы убедиться: Майкл – человек очень суровый, иметь с ним дело опасно; если его предупредить, неизвестно, что он предпримет. Возможно, обрадуется, узнав, что скоро станет наследником. Но может случиться и так, что он гневно обрушится на непрошеного вестника, то бить на самого герцогского врача. Возможно, он даже… Последствия могут быть самыми непредсказуемыми.

Но никакого выбора не было. Еще раз выругавшись, доктор уселся за письменный стол и, тщательно подбирая каждое слово, написал письмо лорду Майклу Кеньону.

Глава 8

Внимательно осмотрев копошащихся в небольшом театре людей, Розалинда наконец увидела Стивена.

– Стивен, не поможете мне перенести эти декорации?

– С удовольствием. – Подойдя к Розалинде, он поднял ложное окно с пола. – Куда его поставить?

– Сюда, пожалуйста. Как раз на то место, где спит Алоизий. Он обычно устраивается там, где всем будет мешать.

Розалинда с незаметной улыбкой наблюдала, как Стивен уговаривает овчарку покинуть нагретое место. Она вдруг припомнила арабскую поговорку: «Если верблюд сунул нос в шатер, скоро он окажется там весь». Конечно, не очень-то тактично сравнивать аристократический нос Стивена с носом верблюда, однако всего за одну неделю он оказался полноправным членом труппы Фицджералда. Он помогал устанавливать декорации, а это была довольно тяжелая работа, правил фургоном, когда они переезжали, исполнял мелкие эпизодические роли и учил Брайана латыни, когда Томас был слишком занят.

Голова его полностью зажила, поэтому Розалинда решила, что он остался только потому, что ему нравится их жизнь. Во всяком случае, его настроение за это время заметно улучшилось.

Она часто с жгучим томлением вспоминала о том необыкновенном поцелуе, которым они обменялись. Но по молчаливому уговору они избегали оставаться наедине. Однако их неудержимо тянуло друг к другу, и, прислушиваясь к оживленным разговорам, которые вели между собой члены труппы, оба старательно подавляли взаимное физическое влечение.

Когда он выполнил все, что ему поручили, она не могла не задуматься: надолго ли еще он останется. Но спросить не решилась. Испытывала суеверный страх, что открытый разговор на эту тему может побудить его вернуться к обычной для него жизни. Конечно, этот день настанет и, вероятно, довольно скоро. Но сама она не станет торопить события.

– Требуется ли сделать что-нибудь еще, мадам распорядитель?

Она внимательно оглядела все кругом, включая скамьи, лампы освещения и декорации.

– Как будто бы все в порядке. Это одна из тех постановок, к которым легче всего подготовиться. Он потрепал Алоизия за уши.

– И что сегодня идет?

– «Изабелла, или Роковая женитьба». Это необыкновенно волнующая трагедия о преданном простодушии и жестокой смерти. – Розалинда рассмеялась. – Одна из лучших ролей моей матери, она заставляет всех женщин рыдать от сострадания. Впервые в роли Изабеллы я увидела ее здесь, в Уиткоме. Мне было тогда лет пять, и я с криком выбежала на сцепу, потому что думала, будто она и в самом деле умирает. Публика была в восторге. По общему требованию мы всегда играем здесь «Изабеллу».

– Вы рассказываете это как анекдотический случай, – сказал он, подняв темные брови. – Но я представляю себе, что чувствовала бедная маленькая девочка.

Она вдруг замерла: его слова вновь пробудили испытанное тогда волнение. Похолодев, она положила руку на грудь и на какой-то миг вернулась в прошлое. Вот ее любимая приемная мать лежит на смертном ложе, а она… она чувствует невыразимую боль и ужас.

Стивен, встревоженный видом Розалинды, схватил ее за руку.

– Что с вами?

Возращенная этими словами к действительности, она принужденно рассмеялась.

– Странно. Я как будто заново пережила все случившееся. Глупо, не правда ли?

– Совсем нет, – спокойно проговорил он. – Вы потеряли свою родную мать. Представляю себе, какой ужас вы должны были испытать, представив себе, что и ваша приемная мать умерла. Впечатление, вероятно, было такое, будто наступил конец света.

– Для меня это и в самом деле был конец света. – В глубине ее души зашевелилось что-то ужасное, темное. Смерть матери. Конец света.

Вздрогнув, она отмела так и не облекшуюся в определенную оболочку мысль. Место ей среди теней, а не на свету. Странно, что Стивен в отличие от нее сразу же заметил связь между двумя событиями. Впрочем, это легко объяснимо: просто она старалась не вспоминать о своей жизни до того, как ее удочерили Фицджералды.

Он ласково пожал ее руку.

– Вы никогда не пытались вспомнить, как выглядела ваша родная мать?

– Иногда пыталась. Без всякого успеха. Но Мария говорит, что моя мать, по всей видимости, была достойной женщиной: для маленькой девочки у меня были очень хорошие манеры. – Взволнованная этим разговором, Розалинда оглядела театр. – Странно, что нет Эдмунда. Мы должны были с ним порепетировать, потому что давно не играли эту пьесу.

Чувствуя, что его собеседница хочет переменить разговор, Стивен убрал руку.

– Как она называется?

– «Неверный возлюбленный». Это глуповатый фарс, который разыгрывается в спальне. Приятная перемена после мелодрамы «Изабелла». – Увидев, что отец беспокойно расхаживает перед входом в театр, она нахмурилась. – Папа недоволен отсутствием Эдмунда.

Через миг-другой Томас хлопнул пачкой бумаг по ладони, резко повернулся и подошел к сцене.

– Стивен, я хочу, чтобы вы сыграли роль подлого любовника в дополнительной пьесе. Вам почти не придется ничего говорить: надо только при низменном характере соблюдать благородный вид и еще по ошибке переспать с другой женщиной.

– Простите, я не расслышал? – удивленно произнес Стивен.

Розалинда рассмеялась. Выражение его лица показалось ей очень забавным.

– Вы будете играть роль Клаудио, погрязшего в пороках герцога; он испытывает сильное вожделение к Аннабель, добропорядочной девушке, которую сыграет Джессика. Вы пригрозите, что казните ее отца, если она откажется отдаться ему. В конце концов Аннабель согласится удовлетворить его похоть, однако, отговариваясь своей девической стыдливостью, поставит условие, чтобы все происходило в полной тьме. Она и ее возлюбленный – Антон, его будет играть Уил Ландерс, хитроумно попросят свою более сговорчивую подругу, то есть меня, занять место Аннабель. Я любовница, покинутая герцогом, но все еще его любящая, поэтому соглашусь принять участие в этом заговоре.

Он вскинул брови.

– Судя по всему, я могу снискать себе кое-какую славу, играя герцогов.

– У вас вид настоящего герцога, – одновременно заявили Розалинда и Томас. Все трое тут же переглянулись и расхохотались.

– Видимо, я обречен быть герцогом, – с кислым видом сказал Стивен. – Что у вас в руках, экземпляр пьесы?

Томас вручил ему текст.

– Диалоги здесь не слишком остроумные, поэтому, если забыли слова, можете импровизировать. Главное – играть свободно. Возвышаться над жизнью. Держать себя надменно, но без вульгарности.

Кивнув, Стивен стал внимательно читать свою роль, тем временем Томас собрал других участников фарса. Когда они подготовились к репетиции, Стивен успел запомнить весь диалог, хотя и не всегда слово в слово, но достаточно хорошо, чтобы сыграть свою роль. Главное было выглядеть высокомерным и властным, а это давалось ему с устрашающей легкостью. Насмешливо прохаживаясь по поводу Джессики, он проявил и неожиданно комический талант. Джессика в роли Аннабель то и дело взрывалась вспышками гнева.

Репетиция проходила достаточно гладко, Томас останавливал ее всего несколько раз, чтобы дать какое-нибудь режиссерское указание. Розалинда так увлеклась, что совсем забыла об опасностях, с которыми сопряжена была сцена подмены одной девушки другой. Но вот Стивен на цыпочках вошел в некое подобие беседки и тихо позвал:

– Где ты, моя дорогая, моя нежная голубка?

– Здесь, Клаудио, здесь, – пропела Розалинда. Она уже собиралась кинуться к нему в объятия, как вдруг со всей ясностью осознала, что это не Эдмунд, а Стивен. С Эдмундом поцелуй был чисто игровым, но со Стивеном…

Он, видимо, почувствовал то же самое, ибо остановился в ярде от нее, и похотливое чувство, выражавшееся па его лице, сменилось смятением.

– Чего вы ждете? – нетерпеливо окрикнул его Томас. – Целуйте же ее!

Глубоко вздохнув, Стивен перестал играть похотливого соблазнителя.

– Мне еще никогда не приходилось целовать прилюдно женщину, да еще в присутствии ее отца. Даже в театре. Надеюсь, у вас под рукой нет кнута.

Томас рассмеялся:

– Честно сказать, я как-то не подумал об этом, но могу понять ваши опасения.

Он повернулся и поманил к себе жену, которая, сидя на одной из задних скамей, болтала с актрисами.

– Поди сюда, моя любовь. Мы покажем этому молодому человеку, как это делается.

– Лечу, мой герой, – возгласила Мария. Когда мать забралась на сцену, Розалинда слегка отодвинулась, плохо отдавая себе отчет, смеется ли она в глубине души или встревожена. Было бы весьма неловко, если бы их со Стивеном вдруг охватило на сцене сильное физическое влечение. Впрочем, ситуация складывалась столь же комичная, как и та пьеса, которую они репетировали.

Дождавшись, пока Мария подойдет ближе, Томас громко позвал:

– Где ты, моя дорогая, моя нежная голубка?

– Здесь, Клаудио. – Мария кинулась в его объятия. – Здесь! Здесь!

Последовал затяжной, истинно драматический поцелуй, который время от времени прерывался репликами Клаудио Он говорил о красоте возлюбленной, говорил, будто у него такое чувство, что он знал ее всегда, а это означает, что Небеса благословляют их соединение. Мария подыгрывала ему так блистательно, что присутствующие не могли удержаться от хохота.

Когда показ был окончен, Джессика сказала громким, на весь зал, шепотом:

– Родители опять взялись за старое.

Когда общее веселье улеглось, наступила очередь Розалинды и Стивена показать, на что они способны. Когда они оказались совсем рядом, она подмигнула ему и прошептала:

– Выбора у нас нет. Почему бы нам не получить удовольствие от того, что нам все равно придется сделать.

Его глаза насмешливо засветились. Он схватил Розалинду и с неожиданной пылкостью перегнул ее через руку. Она инстинктивно схватилась за него, едва не забыв, что играет комедию. Но, оправившись от первоначального смятения, стала испытывать жгучее удовольствие в его объятиях. Перед публикой не произойдет ничего такого, что ей не стоило бы видеть. Сцена разыгрывается почти в полной тьме, поэтому как актриса она чувствовала себя вправе гладить руками его широкие плечи, тугие мускулы. Она смотрела в туманную глубь его серо-зеленых глаз, любовалась его строгими, красивыми чертами. Касалась его губ кончиками пальцев, как часто делают женщины в темноте.

Затем глубоким грудным голосом сказала:

– Ты даже не можешь себе вообразить, как я ждала этого момента, любимый.

– Я так мечтал о тебе, моя голубка, – ответил он. Его глаза горели желанием. – Я так тосковал по тебе в одиноком молчании ночи.

Его голос прозвучал с таким сильным чувством, что ее сердце сжалось. Ах, если бы он и в самом деле говорил искренне, что думает.

Продолжая вести с ней цветистый диалог, Стивен медленно поднял ее, а сам встал так, чтобы собравшиеся могли хорошо видеть ее лицо. Если бы играл Эдмунд, вдруг подумала Розалинда, он непременно показывал бы всем свой благородный профиль, а ее держал бы спиной к публике. Но Стивен был лишен актерской жажды славы.

Она нежно потерлась о его лицо щекой, плохо понимая, играет ли роль или хочет выразить свои искренние чувства.

– Обещай, что никогда не забудешь меня, мой любимый.

– Как я могу позабыть такую нежность, такой огонь? – Он поцеловал ее. Губы у него были теплые и властно требовали ответа.

– Отпусти эту женщину, подлый негодяй! – вдруг проревел Томас.

Розалинда и Стивен отпрянули друг от друга, словно на них вылили ведро ледяной воды. Это получилось совершенно естественно. Розалинда почувствовала, что ее партнер весь напрягся, затем расслабился, когда на сцену вышел Томас, сопровождаемый двумя слугами с факелами.

– Это архиепископ! – в мнимом ужасе воскликнул Стивен.

Разглядев при свете факелов стоявшую рядом с ним женщину, он отшатнулся, как если бы перед ним оказалась ядовитая змея.

– Это ты, Этель? Как ты посмел обмануть меня, Троллоп? Что ты сделал с моей обожаемой Аннабель?

При этих словах, рука об руку, появились Джессика и Уилл Ландерс. Вид у них был сияющий. Архиепископ громовым голосом заявил, что только что обвенчал эту молодую пару.

Что до погрязшего в пороках герцога, то он, архиепископ, лишает его титула и отдает на суд церкви.

Упав на колени перед Томасом, Розалинда в отчаянном жесте подняла сплетенные вместе руки.

– Ваше преосвященство! Пожалуйста, пощадите моего возлюбленного. Да, верно, он согрешил. Но его сердце отнюдь не источено пороком. Просто его испортили богатство и власть.

Эта последняя фраза всегда вызывала смех у публики. Многие из них были бы не прочь обладать большим богатством и властью. А уж Бог с ней, с испорченностью. Затем Розалинда повернулась к беспечному соблазнителю.

– Не в моих силах заставить тебя полюбить меня. Только скажи, дражайший герцог, ведь мои поцелуи казались тебе сладкими, когда ты принимал меня за другую?

Стивен драматически возвел глаза к небесам. После долгой, исполненной напряжения паузы он хрипло сказал:

– Они и в самом деле были сладкими, дорогая Этель.

Он взял ее за руку и поднял на ноги. Его лицо выражало искреннее раскаяние.

– Прости, моя верная подруга, что я был так несправедлив к тебе. Вспоминай обо мне после того, как я приму заслуженную мною жестокую кару.

Тут он поцеловал ей руку, очень удачная актерская находка, по крайней мере в глазах Розалинды. Все ее тело затрепетало.

Удовлетворенный раскаянием герцога, архиепископ тут же даровал ему прощение и обвенчал с Этель. Джессика собиралась уже спеть шутливую заключительную песенку, когда кто-то громко выругался на весь театр:

– Что за дьявольщина!

Только что вошедший Эдмунд Честерфилд устремился к сцене.

– Как вы посмели отдать мою роль этому… этому жалкому дилетанту? – И он вонзил в Стивена злобный взгляд.

Томас сухо сказал:

– В театре принято закреплять за актерами их роли, но только в том случае, если они безукоризненно выполняют свои обязанности. А вы слишком часто пропускаете репетиции.

Розалинда подумала, что, если бы Эдмунд извинился за свое опоздание, ее отец, вероятно, простил бы его. Однако молодой человек не счел нужным сдерживать свою ярость.

– Вы… вы жалкий старый тиран! – взорвался он. – Вы с трудом помните роли, вот и устраиваете эти свои репетиции, чтобы поиздеваться над более талантливыми актерами. Я знаю, вы завидуете мне, потому что сами неудачник, которому пришлось завести собственную труппу, чтобы не остаться совсем без работы.

Томас и Мария побледнели, другие члены труппы ахнули, а Джессика устремила на наглеца поистине убийственный взгляд. Розалинда машинально сделала шаг по направлению к отцу, зная, что он не останется нечувствительным к таким злобным нападкам.

И тут Стивен сказал ледяным тоном:

– Вы ведете себя как щенок, не прошедший надлежащей дрессировки, Честерфилд. Томас Фицджералд, бесспорно, один из лучших актеров Англии. Вы можете оспаривать его авторитет, но не можете отрицать талант, если, конечно, в вашей душе сохранилась хоть капля честности.

На этот раз побледнел Эдмунд.

– Ты-то чего суешь нос, куда тебя не просят? Да еще распушил хвост, точно павлин. Я хорошо видел, как ты втерся в нашу труппу. Да только напрасно все это, потому что актер из тебя никудышный. И перестань увиваться вокруг Джессики, пустое это дело. Она и близко не сядет с таким старым козлом, как ты.

Розалинда сжала кулачки, готовая напасть на обидчика отца и своего нового друга. Как смеет Эдмунд нести такую подлую чушь!

Однако Стивен, лишенный актерского темперамента, казалось, воспринял эти оскорбления совершенно спокойно. Он даже слегка улыбнулся.

– По поводу своей игры, мистер Честерфилд, я слышал не очень-то лестные отзывы людей компетентных. Поэтому, чтобы вы ни сказали, вам не удастся задеть меня. У меня нет никакого желания быть актером. Что до вашего вульгарного обвинения, будто бы я увиваюсь вокруг Джессики, то это сущая неправда. – Тут он метнул быстрый иронический взгляд на Розалинду. – И, конечно, я старею. Как и все мы. – И, скривив рот, он добавил: – Это еще не самое худшее.

Но Эдмунд уже закусил удила.

– Хватит с меня, – не сказал, а выплюнул он. – Я ухожу. Директор Королевского театра в Бате просто умолял меня, чтобы я вступил в его труппу, но я имел глупость из чувства лояльности остаться с этой кучкой бездарных бродяг. – Он резко повернулся и пошел прочь. – Будьте вы все прокляты! – прокричал он надтреснутым голосом.

Воцарившееся молчание нарушил Стивен.

– Нельзя отрицать, – сухо сказал он, – что он все же научился прилично уходить со сцены.

Все дружно прыснули, и обстановка сразу же разрядилась. Эдмунд, оглянувшись, бросил на всех последний яростный взгляд и вылетел из театра.

Дождавшись, пока стихнет смех, Томас сказал:

– Бог свидетель, я расстаюсь с ним без особого сожаления. Парень не лишен таланта, но слишком недисциплинирован.

– К тому же смахивает на щенка, который нуждается в дрессировке, – поспешила заметить Джессика.

Томас вздохнул. Отсмеявшись, он вернулся к обычным заботам театрального директора.

– И все же он ушел не вовремя. – Несколько мгновений он, наморщив лоб, размышлял. Затем быстро взглянул на Стивена. – Я хотел бы с вами встретиться в таверне при гостинице.

Несколько насторожившись, Стивен согласился, и оба они ушли из театра. Розалинда проводила их хмурым взглядом, стараясь догадаться, о чем может говорить ее отец со Стивеном.

Глава 9

День шестьдесят девятый

Томас Фицджералд взял с собой дымящиеся кружки эля и направился в укромный уголок бара. В это дневное время гостиница бывала безлюдна, и можно с уверенностью предполагать, что тут их никто не потревожит.

Хотя живот у Стивена и побаливал, он все же привычно посасывал эль, раздумывая, что хочет сказать ему Томас. Может быть, выразит свое недовольство тем, что уж слишком горячо он обнимал его дочь на репетиции? Сжимая в объятиях необыкновенно желанную женщину, он старался чувствовать себя прежде всего актером, а потом уже мужчиной, однако не мог не сознавать, что это ему не вполне удается.

Торопясь избавить себя от заслуженной критики, он сказала:

– Извините, что я был не слишком любезен с Честерфилдом. Разговаривай я с ним помягче, возможно он успокоился бы и попросил прощения.

– Сомневаюсь, – Томас пожал плечами. – Говоря начистоту, я уже несколько раз подумывал, не уволить ли его. Получив от меня работу, сначала он был благодарен, но потом, видимо, решил, что ему сам черт не брат. Надо полагать, молочницы вскружили ему голову своим обожанием. – Актер тряхнул своей львиной гривой. – Но все же он соблюдал контракт. Не так-то легко найти замену в самый разгар театрального сезона, поэтому я хотел продержать его до конца года. Теперь мне надо подыскивать кого-нибудь другого.

– А до этого времени вам предстоит как-то обходиться без него?

– К сожалению, это повлекло бы за собой значительные трудности. Пришлось бы проводить больше репетиций; чаще менять реквизит и костюмы. – Помолчав, пожилой человек вкрадчиво сказал: – Все очень упростилось бы, займи вы место Честерфилда.

Стивен поперхнулся элем:

– Вы просто шутите?

– Ничуть. – Актер сделал широкий, размашистый жест. – Я знаю, что вы не питаете той страстной любви к театру, которая необходима актеру, чтобы он преуспел, но вы очень неплохо справляетесь со вторыми ролями и с ролями характерными. Никогда не теряетесь, очень быстро учитесь своему делу, это, заметьте, в наших обстоятельствах очень важно, а ваш голос обладает большой силой и диапазоном. Он почти так же хорош, как мой. Среди любителей такой голос встречается крайне редко.

Это неудивительно, подумал Стивен, есть много общего между исполнителем актерской роли и выступлением в палате лордов. Но ведь сезон может продолжаться еще много месяцев. Один Бог знает, сколько он еще продержится. За три недели, что прошли с тех пор как доктор Блэкмер поставил свой диагноз, он заметил небольшое, но достаточно ощутимое ухудшение.

– Извините, но, увы, я не могу принять ваше лестное предложение.

Томас вздохнул.

– Зная, что вы джентльмен, я, честно сказать, и не думал, что вы согласитесь. Но вам как будто бы нравится быть среди нас, поэтому я все же решил спросить. У вас есть одно большое преимущество – отсутствие этого проклятого актерского темперамента.

Стивен улыбнулся:

– Откуда же взяться проклятому темпераменту, если я не актер?

Томас усмехнулся, но тут же перешел на серьезный тон.

– Я знаю, что прошу вас о большом одолжении, но все же не могли бы вы заменить Честерфилда хотя бы до тех пор, пока я не подыщу ему замену? Думаю, на это уйдет не так уж много времени. Кстати, я получил письмо от друга из Северной Англии, он очень тепло отзывается о молодом актере по имени Саймон Кент, которому крайне нужна работа. Бейтс утверждает, что этот малый очень одарен и находится сейчас в трудном положении. Я сегодня же напишу и предложу ему работу до конца сезона. Но до его прибытия мне придется как-то изворачиваться. Вы знаете, как трудно с людьми в труппе. Отсутствие даже одного человека сразу же ощущается.

Стивен кивнул. Вот почему пригодились даже его скромные способности. По иронии судьбы Томас предлагал Стивену то самое оправдание, в котором он нуждался. Итак, домой он может пока не возвращаться, ибо должен, да, именно должен, помочь друзьям.

– Недели через две мне надо уехать, но до тех пор я буду с радостью вам помогать.

– Хорошо, хорошо. – Томас, весь сияя, осушил кружку с элем. – Только не соблазните мою дочь. Стивен оцепенел.

– Но вы-то, надеюсь, не думаете, что я увиваюсь вокруг Джессики.

– Конечно, нет. Все, у кого глаза не на затылке, видят, что вы увлечены Розалиндой. Что и говорить, вкус у вас неплохой. Каждый может оценить по достоинству красоту Марии или Джессики, и только человек более наблюдательный сумеет заметить, что Розалинда так же хороша, как моя жена и дочь. – По его лицу расползлась сардоническая улыбка. – Я должен поблагодарить вас за сдержанность. Конечно, моя маленькая Роза – женщина взрослая, но ее сердце было уже однажды разбито. Такое вполне может повториться.

«Спасибо, хоть мне приписывают сдержанность, – поморщился Стивен. – Любопытно, что успели заметить Томас и его жена».

– Поверьте, у меня нет ни малейшего желания как-то обидеть Розалинду. Мы оба сознаем, что нам следует избегать сколько-нибудь глубокой привязанности.

– Потому что приемная дочь бродячих актеров не заслуживает внимания джентльмена?

Стивен почувствовал, что он на грани срыва.

Вопрос был вполне обоснованный, потому что многие аристократы и в самом деле считали актрис соблазнительно легкой добычей. Как будто словом «актриса» можно хоть как-то описать такую женщину, как Розалинда.

– Вы же джентльмен, однако женились на обычной актрисе Марии.

– Слово «обычная» никак не подходит к Марии, – возразил Томас. Тут он запнулся, поняв, что его поймали на слове. – Извините. Я поступил не слишком тактично, высказав предположение, что вы заурядный лондонский повеса. Отцовские чувства не всегда поддаются объяснению.

«Пожалуй, пребывание в вольной актерской среде не очень хорошо на мне сказывается», – подумал Стивен, задавая вопрос, который ему явно не стоило задавать:

– Испытываете ли вы сколько-нибудь разные чувства по отношению к своей приемной дочери и родным детям?

– Когда девочка выросла у вас на глазах, когда вы слышали, как она смеется и плачет по ночам, кто бы ни был ее отец – она ваша дочь. Может быть, мы даже относились к ней с большей заботой, потому что она была такой крошкой. – Пользуясь несколькими каплями пролитого эля, Томас нарисовал тюдорскую розу. – Да еще и такой славненькой. Розалинда была совершенно необычным, до странности необычным ребенком. Иногда я даже думаю, что, если бы мы ее не приютили. Господь не даровал бы нам Джессику и Брайана. И это было бы большой трагедией. А ведь мужчина становится мужчиной, только когда воспитывает ребенка. – Он смущенно замолчал, затем прибавил: – Вы же знаете, мы, ирландцы, народ сентиментальным.

Стивен поднял кружку и произнес тост-экспромт:

– Возможно, но то, что вы с Марией нашли Розалинду, было для нее истинным благословением. – В его голосе появились печальные нотки. – Я только жалею, что между нами не могут быть более… прочные отношения.

– Стало быть, вы женаты, – с шумным выдохом проговорил Томас. – Честно сказать, так я и подозревал. Не забывайте об этом.

Пусть уж лучше думает, что он женат, чем узнает истинную правду.

– Поверьте, я не забуду, каково мое положение. Хотя они обо всем и договорились, Стивен не спешил уходить. Он впервые разговаривал с Фицджералдом достаточно долго, и это доставляло ему удовольствие. Он жестом велел хозяину наполнить пустую кружку своего собеседника, а затем спросил:

– Вы думаете, что Честерфилд в самом деле получил предложение от Королевского театра? Ведь это один из лучших английских театров.

Томас пожал плечами.

– Если они и приглашали его, то разве что на второстепенные роли. А ведь у меня он играл первые. Но скорее всего он солгал. В конце концов, в основе жизни каждого профессионального актера лежит не что иное, как ложь. Неудивительно, что на всех актеров смотрят с подозрением.

Джентльмен, решившийся стать актером, совершает резкую перемену в своей жизни. Какие мотивы, любопытно, могли руководить Томасом?

– Вы сказали, что в университете вас считали способным малым? Вы никогда не сожалели, что пожертвовали всем. выбрав актерскую стезю?

– Никогда, – не раздумывая ответил его пожилой собеседник. – Но я сожалею, что из-за меня пострадала Мария. Она могла бы стать одной из величайших трагических актрис. Как Сара Сиддонс. Выйдя за меня замуж, она закрыла себе дорогу в большие театры, ибо я органически неспособен уживаться с директорами театров, которые все, как один, идиоты и олухи. – Он усмехнулся, как бы издеваясь над самим собой. – Все, за исключением, естественно, меня.

Слегка улыбнувшись, Стивен покачал головой:

– Вы ничуть не уступаете ей талантом. Вы когда-нибудь пытались пойти на компромисс, чтобы достичь заслуженной славы?

Томас вздохнул:

– Пару раз пытался. Но через несколько дней неизменно оказывался на ножах со своим нанимателем. Возможно, не будь мой отец таким тираном, я был бы, вероятно, поуступчивее с театральными директорами. С другой стороны, будь он человеком разумным, я бы не оказался на сцене и не был бы лишен наследства, как это произошло.

В нескольких словах актер поведал о себе очень многое. Будучи и сам сыном отца-тирана, Стивен очень хорошо понимал, какую силу сопротивления это нередко вырабатывает. Но он выбрал путь покорности и отчуждения, а не открытого мятежа. Следует ли полагать, что он оказался благоразумнее Томаса или, может быть, просто проявил большую глупость? Если бы он чувствовал в себе актерское призвание, решился бы он убежать из дома, чтобы поступить в театр? Или несметные богатства и свойственное Ашбертонам чувство долга навсегда удержали бы его в заложниках?

На последний вопрос можно, пожалуй, со всей определенностью ответить да, ибо чувство долга, чувство ответственности прививалось ему с самого рождения. Но теперь он сильно раскаивался, что видел перед собой в жизни лишь одну-единственную цель, не видя миллиарда возможных других. Его брат, восстав, обрел собственную дорогу к счастью. У самого же Стивена не хватало смелости, силы воображения, чтобы понять, что у него есть возможность выбора. Может быть, приложив достаточно усилий, он смог бы сбалансировать чувство долга с какими-то своими интересами.

Но вот он умирает, и сознание исполненного долга – что-то вроде жидкой кашицы, если сравнить ее с тем пышным пиршеством, каким изо дня в день является жизнь Фицджералда. Он отхлебнул еще эля и вдруг ощутил вкус золы. Показалось, или так оно и есть на самом деле?

– Нелегко, верно, было организовать собственную труппу. Но вы смогли достичь очень редкой степени свободы.

– Да. – Глаза Томаса похолодели, он усмехнулся. – Я так мечтал о своем театре где-нибудь в Бристоле или Бирмингеме. Удобный дом, достаточно денег, чтобы обеспечить жене и детям хоть какие-то радости жизни. Я мог бы испытать все свои теории о реалистической манере игры, об исторических костюмах… – Его голос пресекся. – Но у меня никогда не было достаточно денег для этого, а еще лет через десять я стану слишком стар, чтобы сыграть какую-нибудь великую роль, кроме короля Лира. Как сказал Эдмунд, я стану жалкой развалиной и, сидя у камина, буду вспоминать обо всех своих неудачах.