Текст книги "Два завоевателя"

6

Долгий путь до Башни Нескьи показался Барду нескончаемой пыткой. Он гнал коня, а сам при этом едва мог удержаться в седле. Невыносимо болело тело, голова раскалывалась от каждого удара копыт. Скакал, не смея поднять глаза от седельной луки, в которую вцепился обеими руками. Он был один, вокруг расстилались поля, перелески, солнце заглядывало ему в лицо, в рыжеватом небе молча висели облака – они тоже корили его? Презирали? Как и былинки, что росли по обочине, как острые камешки, что наполовину выглядывали из утрамбованной земли? Они тоже, заметив его приближение, решили попрятаться в почву? Это что, род помешательства? Если нет, то как назвать то, что он сотворил с Карлиной? Затмение нашло? Теперь Бард пришел в себя. Если все нормально – выпрямись в седле, окинь взглядом окрестности. Боги, она проклинала себя за то, что не смогла заставить его убить ее! Вспомнился проникновенный – или проникающий? – ласковый – как нож? – голос Мелисендры: «Бард, что с тобой, дорогой? Ты не заболел?» А ведь он поступил с ней так же, как с Карлиной. Она не таит зла, Бард был уверен в этом, ее забота о нем искренна. Может, потому, что он – отец ее ребенка? Или прощение возможно? После долгого покаяния, после многих трудов во имя твое, Аварра… Неужели твоя милость беспредельна? Тогда подскажи, дай знак. Ох, Великая Мать, почему ты не защитила свою служительницу, почему наказала после, а не до? Или с ее помощью ты решила проучить меня? Но почему при этом должна страдать Карлина? Я тоже свихнулся. Какие вопросы задаю?

В поздних сумерках в прогале между холмами мелькнул гигантский шпиль Башни Нескьи. Собственно сама Башня – пристанище лерони – представляла собой замок из нескольких, один выше другого, донжонов. Вот почему издали похожие на единое сооружение подобные крепости получили названия Башен.

Теперь Бард скакал при мерцающем лунном свете – хотя бы голову можно было поднять. Он совсем забыл о еде, отдыхе, разве что спешивался несколько раз, чтобы дать передохнуть коню. Теперь, у Башни, вдруг несколько оробел – решил спешиться, чтобы привести себя в порядок. Поливший на закате землю дождь промочил плащ – он выжал его, смахнул остатки воды, потом глянул на небо. Тучи разошлись, стояла ясная ночь, подсвеченная зеленоватым ликом Идриэля. Оставшиеся в небесах редкие хлопья облаков тоже сияли ласково, безмятежно.

«Она ждет меня, – с неожиданной уверенностью решил Бард. – Это ее ликом воспользовалась богиня.

Точно-точно… Она сошла с ума. Нет, наверно, это я сошел с ума. Эх, если бы!..»

Горько было сознавать, что, к сожалению, он находится в полном здравии и боль, смятение получил по заслугам. Сама мысль об этом говорила о полноценности рассудка.

«Было бы проще простого сойти с ума и с хихиканьем указывать на самого себя пальцем. Ты вот так, при ясном сознании, найди опору. Кто подаст руку такому, как я? Выходит, у меня хватает ларана, чтобы проникнуть взором в запредельное? Мелисендра! Все дело в ней, это она возбуждает во мне этот дар. Но почему Мелисендра никогда не открывала мне то, что открыла Карлина? У нее хватило бы сил. Какая жалость, что я потерял ее! Но почему она простила меня, ведь я поступил с ней так же?»

Мелора! Вот кто ему поможет, вот кто сможет открыть глаза на самого себя. Ну, почему он не обращал внимания на то, что творится вокруг? Ведь все в Карлине буквально вопило – она не желает быть твоей женой! Оставь ее в покое! Почему накатило на него такое ослепление? Зачем уперся в мысль о необходимости жениться на дочери короля, чтобы упрочить свое положение при дворе? Кто, мол, посмеет посягнуть на зятя короля? Поддался гордыне и даже наказание семилетним изгнанием не вразумило его. Бард тяжело вздохнул – когда и где один человек мог вразумить другого? И, словно эхо, откликнулась душа – было такое, было. И не раз… Ты же сам пришел за помощью к человеку, перед ним готов смириться. Перед Мелорой.

Да, все дело в гордыне, в оскорбленном самолюбии. Его с детства шпыняли… Тут у Барда даже дыхание перехватило. Он рос без матери! Он недестро! Зачем ссылаться на обстоятельства? Отец усыновил его, и даже при таком пятнышке в происхождении он вполне законно стал главнокомандующим армией Астуриаса. У него были отличные перспективы – с его-то умением орудовать мечом! В раннем возрасте его уже сделали королевским знаменосцем. Вот так бы и шло все своим путем. Всему свой срок – и с Карлиной, законной своей женой, он сумел бы найти общий язык. Сколько таких пар, живущих без любви, но в согласии при дворах. Но ему все было мало, мало! Почему жизнь не могла идти накатанной дорогой? Характер помешал? Или злоба, которая все время душила его? Вот правильное объяснение. Сколько он помнил себя, она постоянно грызла его. Когда где-то кому-то было хорошо, он хотел испортить ему настроение, потом, когда занял должность главнокомандующего, считал это своим долгом… Скольких друзей, знакомых он ни перебирал в памяти, только Мелора относилась к нему с душой. Все остальные либо восхищались воинской славой, либо верно служили, либо старались не попадаться на глаза. Даже Пола и того нельзя было назвать другом. На чем сошлись они? На пакости! Использовали вдвоем одну и ту же девчонку. Устроили соревнование!..

Выходит, только Мелора? Да, только она. Родная мать сразу отказалась от него, когда отец решил взять его в дом. Без колебаний… Так, по крайней мере, ему рассказывал отец. А он сам? Любил ли он Барда или провидел будущее и решил, что из этого мальчика выйдет толк? Придет час, и его можно будет использовать как орудие для удовлетворения собственных амбиций. Аларик – вот кто на самом деле любил его… «Однако он никогда не знал меня, вдохновлялся мечтой о старшем брате. Если бы он заглянул в мою душу, то возненавидел бы меня». Ни одна из женщин, с которыми он, Бард, спал, не любила его. У всех вызывал отвращение, потому что брал силой, против воли.

Сводные братья любили его – зачем отрицать! В ответ он одного искалечил, другого оскорбил, а затем убил.

«Почему Белтран стал моим врагом? Как же я мог посмеяться на ним? Он открылся, обнажил душу, признался в страхе. Он гордился мной, по-хорошему завидовал. Странно, только теперь понял, что, открывая душу, он показал себя куда большим храбрецом, чем я. Я не смог признаться, что и мне было страшно в первом бою. И испугался, что он сочтет меня ровней, таким же, как и он. Выходит, я испугался быть человеком? В этом все дело.

Как встретит меня Мелора, когда я доберусь до Башни? Она вывернет меня наизнанку, ткнет носом в это дерьмо, скажет, что я окончательно выжил из ума, если рассчитываю, что она позаботится обо мне… Или, может, пожалеет. Она лерони, кому, как не ей, знать, что сделать, чтобы вернуться на путь истины. На праведный путь. Я ведь только заблудился. Я не свалился в пропасть. Я бы и оттуда попытался выбраться… Может, мне никогда не выйти на верную дорогу, но я должен попытаться. Возможно, богиня простит меня…»

Если не поздно!

Передохнув немного, он вновь отправился в путь. Только с большой натяжкой эту краткую остановку можно было назвать отдыхом. Даже конь еле плелся, а у Барда не было ни сил, ни желания подгонять его.

Холодало. Ди Астуриен попытался плотнее натянуть на себя влажный плащ. Это была слабая защита от ночной прохлады и сырости. Так же как и ряса Карлины, прикрываясь которой она пыталась защититься. Он безжалостно сорвал одеяние, швырнул в угол… Мучительные воспоминания жгли Барда. С открытыми ли глазами, с закрытыми ли он видел только одно – испуганное лицо, ее отвращение – Карлины. Слышал ее мольбы. Неужели эти видения будут преследовать его всю жизнь? Неужели ничто не поможет, даже время? В глубине сознания ясно родился ответ – в этом случае и время бессильно. Сколько бы ни каялся, как бы ни замаливал свой грех, ему теперь никуда не уйти от этого. Бард всегда будет помнить пытку, которой подверг любимого человека.

Любимого? К собственному удивлению, перемешанному с ужасом, он понял, что любит Карлину. Пусть это было извращенное, нелепое чувство, но он в самом деле любил Карлину, эту маленькую, тихую девушку, подругу детства, которой он когда-то достал котенка, а потом продемонстрировал, что свернуть ему голову – раз плюнуть. Боги, как он любил Джереми и Белтрана, как нуждался в них, но теперь их не вернешь. Не будет никогда ни дружбы, ни любви. И только по его вине. Джереми искалечен, Белтран мертв… Что, так лучше? Слезы едва не брызнули из глаз, когда он подумал, какие перспективы открывались бы перед ними, будь они по-прежнему вместе, плечом к плечу… Но не было слез – то ли все выплакал, то ли и этого утешения он был лишен. Он любит Эрленда, а ведь сыну тоже не за что любить его. Пусть даже дети любят безотчетно. Все равно, придет день, и Эрленд спросит, кто же его отец? Эрленд, узнав правду, отвернется от него. Что там отвернется – возненавидит! Как и Аларик, как дом Рафаэль… как Мелора. А он не может молчать. Держать все это в себе – значит в конце концов свихнуться. Что ждет его, когда он все расскажет ей?

Он расскажет, не пожалеет, обрушит на нее все это негодяйство, это дерьмо, в котором копошится его душа. Ему не отмыться без посторонней помощи, но какой груз он взваливает на другого человека! Хватило бы сил, Бард враз бы покончил самоубийством. Долго ли ткнуть кинжалом под ребра, мгновенный страх, боль – и все кончено. Всем хорошо, и прежде всего ему – ведь он больше никогда не обидит другого. Никого уже не будет мучить, никому не навредит. Ни Карлине, ни Эрленду, который так нуждается в отце. Ни Аларику. Пусть брат слаб и, только опираясь на Барда, сможет удержать трон. Ведь ты от всех неукоснительно требуешь исполнения долга, вот и подай пример! Боги, может, действительно пырнуть себя клинком, и Мелора никогда не узнает, какой груз он собирался обрушить на ее голову?

Башня, залитая зеленоватым лунным светом, теперь виднелась во всей своей красе. К его удивлению, ворота были открыты. Бард въехал во внутренний, очень тесный двор, стих цокот копыт, наступила тишина. Несколько минут сидел в седле, прислушиваясь, непонятно, что ждал. Из низкой дверцы вышел заспанный служитель. Бард спросил его, может ли он повидаться с лерони Мелорой Макаран?

Служитель почесал в затылке – ни вопрос, ни незнакомый всадник его не удивили. Видно, подобные поздние посетители были здесь обычным явлением. Он вернулся к двери и крикнул кому-то, чтобы тот разыскал Мелору – мол, ее тут посетитель дожидается. В этот момент Бард тяжело сполз на землю. Мужчина, видя, что гостю совсем плохо, помог ему зайти в караульное помещение, где угостил пирожками и налил в кружку вино. Бард набросился на еду, к вину же не прикоснулся – знал, что ему и половины хватит, чтобы свалиться и заснуть. Вином горе не залить. Проснется утром – все повторится. Только хлопот хозяевам подбавит…

Сначала он услышал голос Мелоры – она уверяла кого-то, спускаясь по лестнице, что «и подумать не могу, кто бы это мог явиться в такой поздний час, Лорил». Затем сама вошла в караулку. С первого взгляда Бард понял, что она еще больше пополнела, округлилась лицом. Одета совсем по-домашнему – в светлый, до пят халат, голова и лицо укрыты вуалью.

– Бард? – Мелора удивленно глянула на него. В этот момент она коснулась его сознания своим лараном и сразу отпрянула. На лице отразился шок, который она испытала, поняв его состояние.

– Бард, дорогой! Что случилось? Что с тобой? Нет-нет, Лорил, все хорошо. Это мой друг, я провожу его в гостиную. Бард, ты можешь идти? Пойдем, пойдем, милый, здесь так дует. Ты совсем замерз.

Он, едва волоча ноги, побрел за ней. Сил не было слово вымолвить. Только пришло на ум, что и Мелисендра, увидев его, назвала «дорогим». Это у них семейное, что ли? На верхнем этаже – каком по счету, не заметил – Мелора свернула из полутемного коридора в комнату, небольшую, бедно обставленную, в углу в камине пылал огонь. Здесь было тепло, и Бард понял, как сильно замерз.

– Садись сюда, поближе к огню. Лорил, – обратилась она к мужчине, который провожал их с лампой в руке, – принеси еще дров, потом можешь вернуться к себе. Да что ты, не глупи, я же не юная лерони и мне не нужна защита. Это мой старый друг, мы знакомы с юности, вместе участвовали в походах. Он не причинит мне вреда.

Итак, усмехнулся про себя Бард, есть, оказывается, на свете человек, который считает, что Бард ему не опасен. Роковое заблуждение! Может, в этом как раз и таится искорка, которую стоит раздуть и она согреет, очистит душу? Вот как тот огонь, который добродушно потрескивает в камине. Лорил ушел. Мелора подвинула маленький столик и села напротив.

– Мне принесли ужин, как раз когда меня позвали. Раздели его со мной, Бард, нам обоим хватит.

В корзине лежали куски орехового хлеба – еще теплые, пахучие… Несколько ломтиков свежего, сдобренного ароматными травами сыра, тарелка наваристого бульона. Мелора подвинула пустую глиняную чашку и отлила в нее половину содержимого тарелки. Поставила перед Бардом. Тот молча принялся пить густой горячий бульон. По телу разлилось тепло. Тем временем Мелора сделала несколько бутербродов с сыром и вручила их Барду.

– Хочешь еще бульона? Могу принести, на кухне всегда можно найти добавку. Ты меня слышишь? Ешь, ешь бутерброды, я уже сыта, а ты скакал весь день. Когда ты приехал, был похож на маленького баньши. Ну так, Бард, что случилось? Рассказывай!

Он встал и неожиданно рухнул на колени у ее ног. Мелора порывисто вздохнула, а он не мог рта открыть. Как он смеет взвалить на ее плечи свои грехи? Наконец справился с комком в горле и сказал грубо, невразумительно:

– Я никогда больше не приду сюда. Прости меня… Я… я пойду. Я не могу.

– Что не можешь? Не глупи, Бард. – Лерони взяла его за подбородок – рука полная, мягкая, – подняла его лицо так, что он смотрел ей прямо в глаза. Другой рукой коснулась его правого виска – словно ток пробил. Он догадался, что Мелора может все узнать без слов. Более того, ей уже все известно. Некое таинственное откровение коснулось его. И точно – лицо ее исказилось.

– Аварра милостивая! – с ужасом выдохнула она, потом совсем мягко, даже ласково добавила: – Нет, с тобой она не была милосердной, но ведь ты сам заслужил это, правда, Бард? О-о, Бард! – прижала его голову к своей груди. Так и замерли – сынок, вымаливающий прощение у матери. А ведь матери он никогда не знал. Выходит, без матери не обойтись. Волк с трудом сдерживал слезы.

– Дорогой мой, – еще раз прошептала Мелора, – как же ты дошел до этого? В этом есть и моя вина, Бард, – я ведь прекрасно знала, как нуждаешься ты в любви и ласке. Мне бы следовало найти способ помочь тебе. Но я так гордилась своей стойкостью, своей непогрешимостью, своей правильностью, наконец… Словно все это существует само по себе. Я вознесла себя над людьми – как же, я почти святая. Что поделаешь – все мы люди, все совершаем ошибки – это самая ужасная сторона жизни. Может, наказание, которому мы подвергаем сами себя, заключается в анализе прежних поступков? Я должна была помочь тебе!..

– О какой помощи ты говоришь? О какой помощи вообще можно говорить в этом случае? Как ты можешь винить себя в том, что совершил я? Как я могу жить с этим? Как мне это вынести?

Мелора погладила его лоб, откинула волосы, мягко сказала:

– У тебя нет другого выхода. Ты должен терпеть, и я должна вынести этот ужас, и Карлина. Все мы. Разница в том, что некоторые из нас просто догадаться не могут, за что на их долю выпали эти несчастья. Скажи, Бард, только откровенно – тебе бы хотелось, чтобы этого никогда не произошло? Ты не спеши, ты вдумайся. Ты бы хотел остаться в неведении?

– Хотел бы я, чтобы ничего этого не случилось? Ты с ума сошла?! Конечно… Черт побери, лучше бы я на самом деле ничего не знал, мне бы хотелось вычеркнуть эти минуты из своей жизни…

– Нет, ты не понял. Ты бы хотел, я имею в виду, вернуться к тому состоянию, к тому человеку, каким ты был перед встречей с Карлиной?..

Киллгардский Волк не выдержал, разрыдался – да, да, к черту эту истину, я не хочу ничего знать, хочу тешиться неведением. Карлина взвалила на него этот груз с помощью ларана, это она приоткрыла дверцу в запретное; может, используя этот дар, можно захлопнуть створку, вырвать из его мозгов это ядовитое жало? Может, Мелора попробует, ведь она такая сильная колдунья!.. Потом рыдания стихли. Ну и что? Опустил голову, долго стоял на коленях молча… Ну, вырвет она жало, но рана-то останется. И будет свербить, донимать, не давая ни минуты отдыха, сна… Сказал же Карлине – что сделано, то сделано. Вот и аукнулись эти слова. Закрыть глазки, забыть, что случилось, – значит неизбежно вновь вляпаться в то же дерьмо. Вот на эту истину у него смелости хватит. Опять начнется то же самое – походя, искалечит брата, другого, юного несмышленыша, заколет, любимых будет брать силой – и при этом не ведать, что творит? Так не бывает. Рана будет свербить, постанывать?! Его даже передернуло от отвращения. Спасибо, нет…

Последнее слово Бард, оказывается, произнес вслух – скорее выдавил из себя. Хриплым, чужим голосом… Потом только сообразил, от чего отказался, чему поставил заслон – вопросу, заданному Мелорой, а не будущему, которое въявь нарисовалось ему. Даже смешно стало – хрипло, жутко захихикал, представив себя слепцом в прекрасном саду, где было полным-полно невиданных чудесных цветов. Так и жить – аромат чувствовать, идти на него и хватать все, что попадется под руки? Этак все цветы можно смять.

Теперь Бард рассмеялся вольнее – отрывистым, лающим смехом.

– Нет уж! Лучше ведать… Это страшно, но… лучше знать.

– Вот и хорошо, – прошептала Мелора. – Вот мы и шагнули. В первый раз… Вот и ладушки.

– Я хочу… Мне просто необходимо каким-то образом исправить все. Все, что смогу!..

Женщина кивнула:

– Сможешь, сможешь… Прошлое не вернешь, но впереди, только задумайся, сколько будет подобных случаев, но ты уже будешь опытен, обременен знанием. Как это ни горько, Бард, но я обязана сказать – прошлое нельзя вернуть, поскольку грех не замолишь. Это еще одна истина. Можно только обрубить цепь зол, и в какой-то мере исправить последствия. Я не знаю как – ты сам догадаешься. Истина не может вернуть прежнее состояние. Самое большее, на что она способна, – это научить жить правильно. Поверь мне – это не мало… – Тут она вдруг посуровела и резко спросила: – Ты что, бросил Карлину одну? Во всей этой грязи?

Бард не мог взглянуть ей в глаза, он отвернулся:

– Мне казалось, что будет лучше, если никто не будет знать об этом. Ну, не увидит ее… в этом положении.

– Ты в этом уверен? Значит, ты сотворил все это и умчался. А подумал о том, что через несколько дней тебе придется встретиться с ней лицом к лицу?

– Да… Я послал к ней Мелисендру. Она… Она добрая… Я не знаю, как Карлина может жить со всем этим… ну, что я сделал, но Мелисендра возле нее. И больше никого. Действительно, – неожиданно спокойно и озадаченно спросил он, – как Карлина сможет жить со всем… этим? И сможет ли?..

– Она сдюжит, – ответила Мелора, – потому что знает людей. Теперь и тебе станет понятно, что это значит. Она знает, что это за зверье, наделенное душой.

– Ты тоже, – помолчав некоторое время, сказал Бард, потом глянул прямо в ее глаза: – Это и есть ларан? Это с его помощью?..

– Не совсем. Но это первый шаг в обучении. Вот почему, показав тебе всю твою подноготную, Карлина тем самым отплатила добром за причиненное зло. Она подарила тебе возможность заглянуть в самого себя, это и есть ларан, вернее, его исходная точка. Карлина тоже начала с нее…

– Хорош дар! – горько откликнулся Бард.

– Конечно, это самое главное – уметь заглянуть в себя. С этого все начинается… Бард, уже поздно, мне надо поспать, я после дежурства. Представь, у нас в Башне тоже есть обязанности. Нет-нет, я не брошу тебя. Мне надо связаться с Варзилом – он наш тенерецу, наш настоятель, или Хранитель, – он пришлет кого-нибудь мне на замену. Тебя нельзя бросать в такую минуту.

Бард припомнил, что встречался с Варзилом на свадьбе Джереми. Каков он был, сейчас трудно было вспомнить. Какой-то маленький человечек с бредовыми идеями. Это в том, прежнем измерении – бредовыми. В те дни он ходил с высоко поднятой головой – сможет ли теперь с той же победоносной надменностью поглядывать на окружающих? Все, что затевал, оканчивалось катастрофой. В конце концов он, Бард, добрался и до самого себя. Сокрушил, как говорится, напрочь. Посредством Карлины… Угу! В таком случае стоит ли называть идеи бредовыми только потому, что они ему не по нраву?..

Мелора коснулась его руки:

– Достаточно! Не забирайся в такие дебри. В них легко заплутать. Этак начнешь жалеть себя – ничего хорошего от этого не жди. Ты очень устал. Послушай, – голос ее смягчился, – когда отдохнешь, мы с тобой еще поговорим. Уже на спокойную голову все взвесим, разложим по полочкам. Нет, забывать ничего нельзя, но и копаться в этом просто так не стоит. Сейчас надо отдохнуть и поспать. Я побуду возле тебя.

Она поднялась, убрала посуду со стола, потом отнесла ее в угол. Поставила перед креслом скамеечку для ног.

– Я не должен был беспокоить тебя, – сказал Бард, – ради этого.

– Почему? Я же не больна, не измотана. Вот, положи ноги на скамеечку – ага, вот так. Позволь я сниму твои сапоги. Сними пояс, меч, зачем они тебе? Вот и хорошо. – Потом подошла к занавесу, отдернула его. Открылась небольшая ниша, где стояла кровать. Значит, это ее постель. Мелора бросила ему подушку. – Кресло очень удобное, я сама много ночей в нем проспала, когда болела или когда меня могли вызвать в любой момент. Если тебе ночью надо будет выйти, туалет в конце коридора, вниз по лестнице. Там есть дверь, окрашенная в красный цвет. Это для стражи. Тебе нельзя пользоваться туалетом и ванной здесь. Ты не из наших. – Она накрыла его пледом. – Спокойной ночи, Бард.

Мелора потушила лампу, прошла мимо него. Потом он услышал слабый скрип пружин. Странно, такая большая женщина, подумал Бард, а так легка в движениях, даже кровать едва скрипнула. Он даже шагов не слышал, когда она шла по комнате. Бард погладил ворс на пледе, натянул его до подбородка. Ему показалось, что он вернулся в детство, – вспомнилось, как мачеха укрывала его меховым одеялом, подтыкала под спину, а потом натягивала до подбородка. Странно: он всегда считал, что леди Джерана ненавидит его и только ждет момента, чтобы жестоко отомстить. За что? Бард и сам сказать не мог, но был уверен, что она такую возможность не упустит. Теперь же почему-то в голову лезли те нередкие случаи, когда та была добра с ним. Выходит, он просто хотел думать, что она ненавидит его и жаждет разделаться с пасынком? Значит, он просто вбил себе в голову, что мачеха кипит злобой?

Наконец Мелора уснула – сразу стало слышно ее дыхание. Это первый знак, свидетельствующий, что человек спит. Это было так непривычно для него, что она позволила ему, человеку с такой славой, всегда жестоко обращавшемуся с женщинами, остаться в ее комнате. Нет, он ни капельки не желал ее. В голову закралась мысль, что вряд ли он теперь захочет женщину без болезненного укола, который обязательно напомнит ему, как он обошелся с Карлиной. «Вот Карлина и отомстила», – с тоской подумал Бард. Наложила заклятье… Как вспышка родилась в сознании мысль, что с той самой минуты, как мать отказалась от него, где-то в подвалах рассудка возникла идея, что его никто и никогда не сможет полюбить. Эта идея обернулась отчаянием. Может, в этом подспудном отчаянии все дело? Может, потому и показались ему удивительными ласка и доверие Мелоры? Он потыкал кулаком чуть припахивающую духами подушку, размял ее, улегся поудобнее и провалился в сон.

Когда он проснулся, был день. За окном падал снег. Первый снег в этом году. Вот и зима пришла на холмы Киллгард, еще одна зима в череде бесконечной смены времен года. Хлопья были крупные, падали медленно, величаво… Мелора принесла ему бритву и чистую рубашку – сказала, что один из охранников одолжил, затем пригласила к общему столу на завтрак.

– Таким образом, – объяснила она, – все будут знать, что у меня нет любовника в миру. Это запрещено уставом на все время, что я пребываю здесь. Я вовсе не беспокоюсь за свою репутацию, но и нарушить правила – значит дать повод для скандала. У Варзила и так очень много хлопот.

Когда Бард уселся за стол с местными стражниками, то почувствовал легкий укол – главнокомандующий армией Астуриаса, знаменитый Киллгардский Волк, а сидит с солдатами. Но ведь он не в своей стране, может, его здесь не узнали, а если даже и так, то кому какое дело, о чем генерал советуется с лерони? Это их тайна – пусть только кто-нибудь попробует сунуть нос. Завтрак был вовсе не плох – ореховый хлеб, рыба, запеченная в тесте. Все очень вкусно… Побрившись, переодевшись в чистое, наевшись, он почувствовал себя лучше. После завтрака рыжий юноша, явно из Хастуров, передал ему приглашение посетить дома Варзила из Нескьи.

Дом Варзил. Враг, как и Эйрик… Он тоже происходит из рода Риденоу. Однако Аларик в нем души не чаял, да и на него он произвел хорошее впечатление, когда приехал на свадьбу Джереми. Даже несмотря на то, что Варзил был союзником Каролина из Тендары…

«Должно быть, это чертовски трудное дело – сохранять нейтралитет в мире, где каждый готов вцепиться в глотку соседу. С другой стороны, когда кругом подобная неразбериха, когда вся земля в огне, куда легче присоединять эти королевства одно за другим».

Память вроде бы подсказывала, что Варзил должен быть достаточно молод, однако человек, встретивший его в маленьком кабинете с каменным полом, одетый запросто, оказался весьма почтенного возраста. Лицо покрывали многочисленные морщины, волосы заметно поседели. В самом деле, Варзилу должно было быть много лет – как он сам не сообразил, ведь он отстроил Башню Нескьи после бомбардировки, а это случилось еще до рождения Барда. В ту пору Варзил был молод…

– Добро пожаловать, Бард мак Фиана. Я обязательно поговорю с тобой, но прежде у меня есть несколько срочных дел. Посиди вон там, – он указал в угол, а сам продолжил разговор с молодым человеком, одетым в цвета Хастуров, который тоже находился в кабинете. И на этот раз первым ощущением Барда была оскорбленная гордость – так вот каков хваленый нейтралитет Варзила из Нескьи, однако, услышав, о чем идет речь, успокоился.

– Да, скажи людям из Хали, что мы непременно вышлем лекарей и лерони, чтобы помочь тяжелораненым. Однако напомни, что телесные раны, которые можно лечить, не самое страшное. В первую очередь должны быть обследованы беременные женщины. У многих случились выкидыши, и, может быть, им повезло больше других, так как те, кто доносит плод, в половине случаев родят уродов. Вот за такими женщинами пригляд должен быть особый. Их надо эвакуировать в первую очередь. И всех остальных надо предупредить, что зачинать сейчас детей на зараженной местности нельзя. Эта пакость может длиться годами.

– Но люди не желают покидать свои поместья и фермы, – ответил Хастур. – Как мы можем убедить их?

– Действительно, – со вздохом согласился Варзил. – Эта земля заражена навсегда, без всякой надежды на улучшение ситуации. Разве что через много-много лет… Но не в пределах человеческой жизни. Там нельзя жить… От всего этого ужаса только одна польза…

– Польза?! О чем вы говорите, ваи ларанцу?

– Башня Далерет тоже присоединилась к нам и решила хранить нейтралитет. Они поклялись больше никогда и ни под каким предлогом не производить колдовское оружие. Их настоятель Марзан из Валерона дал слово присоединиться к договору. Так же как и королева Дариа из Изольдира. И Валерон, и Изольдир дали клятву на верность Хастурам.

Бард от удивления сжал челюсти. Выходит, все эти земли теперь находятся под управлением Хастуров?

Вот что еще… Если Хастуры взяли на себя обязательства, накладываемые договором, то почему вдруг такое зверство случилось в Хали? Он солдат и не испытывал чувства вины перед такими же солдатами, павшими в бою от его меча. У них были равные шансы. Но люди, которые использовали этот ужас против женщин и детей, бомбили их, загадили землю так, что и через несколько поколений там нельзя будет ни сеять, ни разводить скот, вызывали у него отвращение. Бард знал, что его армия в состоянии победить Хастуров на поле боя. Может, поэтому они и нуждаются в подобном колдовском оружии?

Когда Варзил закончил разговор с посланцем Хастуров, он попросил его:

– Скажи домне Мирелле, что я хотел бы поговорить с ней.

Услышав это имя, Бард в первое мгновение не испытал никакого волнения, однако, когда молодая женщина вошла в кабинет, сердце забилось гулко, тревожно. Вот еще одна памятная весточка из его прошлого. Он сразу узнал ее – Мирелла очень похорошела. Одета она была в белое платье, которое носят советники Хранителя.

– Ты уже отдежурила, дитя мое? Конечно, тебе следует отдохнуть после сурового испытания, которое выпало на твою долю в Хали.

Мирелла уже совсем было собралась ответить, но в это мгновение заметила в кабинете Барда.

– Ваи дом, и вы здесь? Я слышала от Мелоры, что вы теперь стали лордом-генералом армии Астуриаса. Простите, дом Варзил, можно я расспрошу гостя о моих родственниках? Как мой дедушка, как Мелисендра?

Бард обнаружил, что ему много легче смотреть в лицо красавицы, чем он мог предположить. Конечно, она знала о его похождениях – все в Сотне царств были наслышаны о его «подвигах», так что он вполне достоин носить позорное имя «Бард мак Фиана». Имя «ди Астуриен» еще надо заслужить.

– С мастером Гаретом все хорошо, – откликнулся он, – хотя он сильно постарел. Но держится бодро, отправился с войском на войну с Риденоу, был в строю до самой победы. – Он нерешительно глянул на Варзила – всего декаду назад он приказал вздернуть Эйрика за клятвопреступление. Тот печально глядел на Барда, но в этом взгляде не было осуждения. – Они капитулировали.

– А Мелисендра?

«Мелисендра ей тетка, что она наговорила обо мне?»

– И с Мелисендрой все в порядке, – тут Барда словно прорвало, он заговорил доверительнее, взволнованней: – Я думаю, теперь она счастлива. Мне кажется, что она решила выйти замуж за одного из моих рыцарей. Я, конечно, не буду возражать. Король Аларик обещал усыновить Эрленда, а то малыш повис между небом и землей.

«Мелора советовала найти способ, чтобы хоть в какой-то степени исправить зло. Это точно – надо сделать все, что можно сделать. Это только начало, этого очень мало, но главное – начать. Вот ведь как бывает, мы с Полом – два сапога пара, а она все-таки полюбила его».