Текст книги "Охотница"

Я с полчаса слонялась по ним, охая и ахая. Столько роскоши я за всю свою жизнь не видела. У меня даже была своя ванная! Ванная – это первое, из-за чего я подумала, что, пожалуй, тут жить можно.

Все три комнаты были оформлены в оттенках серого, и внезапно меня осенило: это же мои цвета! Когда тут всё успели приготовить? Это сбило меня с толку и, честно говоря, даже напугало. Мне кажется, это ненормально – что все так носятся с одним человеком.

Хотя, надо признать, все вокруг выглядело ужасно соблазнительным. Полки в ванной оказались забиты всякими пахучими флакончиками, лосьонами и косметикой. В гостиной был релакс-уголок с видсистемой, диваном, парой кресел и парой маленьких столиков, заставленных какими-то непонятными абстракциями. В релакс-уголке обнаружилась охлажденная вода, фрукты, сласти, а еще тут висел шкафчик с орешками, горошком в васаби и всякой всячиной в контейнерах. Особая штуковина нагревала воду, и можно было вскипятить чай: нашлись баночки с травяным чаем и коричневым порошком. Порошок я попробовала на вкус: надо же, тот самый, из которого делают шоколайк. Красота.

В спальне был еще один видэкран. А сама спальня оказалась гораздо, гораздо больше моей комнатки в Монастыре. В моем монастырском жилище помещалась только кровать да сундук с одеждой. А в этой спальне поневоле ощущаешь себя маленькой. На кровати тут свободно улягутся двое или даже четверо, если целому семейству захочется спать в тепле. И вокруг кровати полно места – есть где походить. По обе стороны у изголовья стояли маленькие столики. Экран висел над изножьем кровати. Матрас на кровати выглядел вроде бы обыкновенно, но, судя по всему, сделан был из чего-то несусветного. Понятия не имею, что это за материал: сначала он словно бы прогнулся подо мной, а потом спружинил, в точности как и кресло. На кровати лежало серое одеяло из такой же ткани, как коконы в поезде. Одеяло здесь совершенно ни к чему – в этом здании поддерживается одна и та же температура. Так что одеяло скорее всего для красоты и уюта. Гардероб размером не уступал моей прежней комнатке. Внутри него – и тут я облегченно выдохнула – уже кто-то развесил мою старую одежду, даже ту, которую я сняла в душевой, причем ее постирали. Но, к моему неудовольствию, большую часть гардероба занимали новехонькие вещи моих цветов. Кое-что худо-бедно годилось для Охоты, но остальное… Похоже, кто-то решил, что я маловато набрала тряпья и надо бы приодеть меня по полной. А заодно внушить неуверенность. И ощущение неправильности. Полная «кояанискатси» – жизнь вне равновесия[14]14
  «Кояанискатси» на языке индейцев хопи – безумная жизнь; жизнь, лишенная равновесия; жизнь, которая сама управляет человеком. Скажем, этим словом можно описать отношения человека и технологий. Есть очень красивый и очень известный документальный фильм с этим названием, где показана искаженность, «неправильность» современной жизни.


[Закрыть].

Первое, что я сделала, – приняла долгий горячий душ, попутно перепробовав все баночки, флакончики и мыла в ванной. И большую часть я забраковала. Да нет, я очень даже люблю приятные запахи. Но эти все какие-то не мои, и мне не хочется ими пахнуть. В конце концов я все-таки выбрала подходящий гель: травяной и совсем простой. Насчет косметики я боролась с искушением: всем ведь нравится хорошо выглядеть, верно? Но я не умею краситься. Дома мы всю косметику делали сами, и получалось что-то другое. Ладно, я еще освою эту науку.

Мне предстоял вечер наизнанку – это если сравнивать с моими вечерами в Монастыре. Там я бы съела незатейливый ужин в компании монахов, Учителей и других Охотников: у нас у всех на тарелках лежало бы одно и то же. Потом все, кроме Охотников, принялись бы за уборку и готовку. Охотник, даже если он не повстречался за день с пришлецом, нес дозор, а это сама по себе тяжелая работа, особенно зимой. Потому нас освобождали от домашних обязанностей. А после мы все вместе спустились бы в общинный зал. Если было что смотреть, мы смотрели ролики, а если нет, то слушали музыку; кто-то мог часок-другой позаниматься программированием; иногда мы крутили старые ролики из библиотеки или новые из почты. Я болтала с подружками, мы играли в игры. Многие девчонки приносили рукоделие, потому что свет в общинном зале был лучше, чем дома у большинства деревенских. Охотники обычно рано отправлялись спать: нам требовалось не только много еды, но и много сна. Монастырь и наша деревня, Укромье, выше границы снегов, и у нас всегда холодно. Поэтому я набивала грелку углями из камина, который горел у входа в кельи, и запихивала в постель. Пока я раздевалась, постель грелась. Зимой я засыпала моментально, а летом, бывало, лежала без сна и смотрела в окно. Иногда я видела там луну и звезды. Иногда случалась буря. И всегда был снег – как обещание, что никто не осмелится забраться сюда.

Но, как я уже сказала: сегодня предстоял вечер наизнанку. Я выключила везде свет. Натянула мягкую пижаму, которая ждала меня на кровати, взяла бутылку воды и включила видвизор. До чего непривычно: во-первых, смотреть видролики в одиночестве, а во-вторых, не думать, сколько тратится электричества. Но я буду их смотреть, потому что надо докопаться до сути.

И я принялась переключать каналы. Один, второй третий… по алфавиту. С ума можно сойти, сколько их. На букве «О» я вся похолодела, потому что… ну да, вот он, полюбуйтесь: канал Охотников. Примерно так я себе его и представляла, с учетом того, чего я тут наслушалась. Кроме общего канала, тут еще у каждого Охотника – и у тех, кого я уже видела, и у незнакомых – был личный канал. Я тут же включила канал Аса, и по ушам мне шибануло громкой музыкой. Ас был в каком-то темном месте, но там мерцали огоньки и плясала толпа народу. Строчка внизу экрана заверяла меня, что это прямой эфир.

Камеры и впрямь повсюду.

Ну и как без этого? Конечно, я включила свой канал. Любой бы включил, разве нет? Я даже побаивалась, что увижу саму себя, сидящую на кровати, но пронесло: показывали мой рапорт военному в поезде, а потом пошел сюжет из столовой – как я демонстрировала всем своем умение проковыривать Щиты. На самом деле скукотища для тех, у кого нет магического ви́дения, – а его у вас нет, если вы не Охотник и не Чародей. Магии же вы на экране не различаете. Потом стали крутить подправленную версию моей битвы с Пришлецом. И выяснилось, что я уже в первой десятке Охотников, на девятом месте.

Вот почему Ас так взбесился.

Я потыкалась в каналы других Охотников. Обычно показывали, что Охотник делает, вперемежку с информацией о рейтинге и трепотней видведущих. Если с Охотником происходит что-то интересное, как с Асом, то дают прямой эфир; если нет – показывают старые эфиры. Или еще интервью и докролики. Снова и снова одно то же: коротко звучат фанфары, потом возникает логотип Пика и Союзных Территорий и один и тот же голос произносит: «Охотники на страже! Пик и Территории могут спать спокойно!» Это уже откровенно смахивало на мантру.

Один из моих Учителей как-то сказал: «Остерегайся того, что повторяют слишком часто. Часто повторяемое начинает казаться правдой, хотя на деле не всегда ею является». Эту фразу повторяют и повторяют. Так значит…

Так значит – что? Наша задача – убедить цивов, что с нами им ничего не грозит. А для этого… Эта тема про звезд спорта все и объясняет. Эфиры делают нашу службу вроде как заурядной, обыденной. Ну подумаешь, Охотники, подумаешь, пришлецы! В то же время у цивов рождается уверенность, будто все тип-топ. Хотя на самом-то деле цивам много чего грозит не только по ту сторону Барьеров, но и по эту тоже. Их безопасность – липовая.

А дядя в курсе? Наверняка в курсе, ведь у него под началом все Охотники, которые не в армии. Он меня об этом пытался предупредить?

В Пике народу тьма-тьмущая. Мне даже не представить сколько. Люди тут как сельди в бочке, все в одной куче. И они все время настороже, все время ждут: а вдруг кто-то проломит Барьер?

Я прикрыла глаза, чтобы все хорошенько обдумать. Ладно, пускай все эти люди как стадо оленей. Олени всегда держат ухо востро, вечно всего боятся. Хрустнет ветка у тебя под сапогом, и олень вжих! – и был таков. А цивы… Они же постоянно в напряжении, ждут нападения. И стоит им только подумать, что на них напали, они кинутся врассыпную. Побегут сломя голову, не видя опасности, будут лезть под ноги Охотникам и устроят полнейший хаос.

Но мало-помалу они устанут бояться. И когда нагрянет настоящая опасность, бдительность их подведет. Единственный способ избежать этого – поддерживать в цивах уверенность, что все под контролем. Но если Охота – это больше развлечение, чем защита, то…

Гладиаторы – вот мы кто. Мы заставляем цивов забыть, что вообще-то Пик в осаде. Мы внушаем им, что наша служба… ну не то чтобы легкая, но она как спорт. Как состязание по стрельбе: бывает, и на состязании кого-то зацепит – экая невидаль. Мы убеждаем цивов, что даже если кто-то и проломит Барьер, то это пустяки. Ведь все эти пришлецы не опаснее злой собачонки. Поэтому, если вдруг прямо посреди города Охотник кого-нибудь уложит, цивы не разбегутся в поисках укрытия и не станут воплями распугивать всех вокруг.

Я снова подняла взгляд на экран. Страшно подумать, сколько же времени уходит, чтобы эти эфиры снять и смонтировать. А сколько народу их смотрит? Все поголовно? Нет, такую прорву каналов все поголовно смотреть не могут. Но все равно много.

До чего же все тут вывихнуто. Меня прямо пробило этой мыслью, и я вся помертвела. Штука в том, что мы, Охотники, здесь для того, чтобы… ох, было бы все просто и без затей, как дома. Но ведь нет. Вот взять меня: с одной стороны, я вроде бы Охотница. А с другой, – обманщица. Потому что мне предстоит обманывать цивов, вешать им лапшу на уши. А ведь я не приучена врать. Если вся моя жизнь отныне – сплошное вранье… Да пропади они пропадом, все эти роскошные ванные! Ничто в мире меня тут не удержит – сбегу при первой же возможности. Мне хотелось свернуться калачиком и разрыдаться. Для этого у меня имелись все резоны. И имелись резоны проделывать это не в одиночестве.

Я начертила Письмена, открыла Путь, и Ча медленно прошел по нему в своем собачьем обличье. Он смерил меня долгим взглядом и вспрыгнул ко мне на кровать. Я обвила его руками, и в этот самый миг он узнал, что меня гложет, и улегся рядом. А я разревелась в его шелковистую шерсть и потом наконец заснула, уткнувшись в его плечо.

Когда я проснулась, стояла тьма хоть глаз выколи. Из-за этого я сразу сообразила, где я, хотя бывает, что соображаю не сразу. Темнота дома и темнота здесь – это две совершенно непохожие темноты. И меня этой непохожестью ударило как обухом по голове.

Отныне мой дом – коробка без окон. А я в этой коробке – как игрушка, которую до поры аккуратно положили в ящик.

Глава 8

Я снова заснула. А потом, даром что в спальне и не было окон, я проснулась с рассветом – как всегда. Ну, или почти с рассветом. Ча, конечно, ушел. На Горе я почти всегда выходила в утренний дозор, поэтому просыпаться засветло уже у меня в крови, как мандалы на ладонях. Кромешный мрак выбивал из колеи, поэтому я с минуту неловко нашаривала выключатель возле изголовья. Со светом все вернулось в более-менее привычное русло. Я быстро собралась и проверила перском.

– Расписание, – произнесла я, рассудив, что должно же тут быть расписание.

И оно тут было. Перском исправно проинформировал меня, что через два часа мне надлежит быть в оружейне. Тут же раздался мелодичный звон, и по всем апартаментам разнесся безликий женский голос:

– Раде Чарм быть в оружейне в ноль восемь часов.

Ну что ж, заменит мне монастырские колокола. По крайней мере, не просплю.

Я напомнила себе, что я вообще-то Охотница. Моя служба все та же, и она тем более важна, раз цивы не понимают, что к чему.

По карте я отыскала столовую; там почти никого не было. Только я и Паладин. Союзником обзавестись не помешает, решила я. Надо же хоть с кем-то по-человечески общаться. Поэтому я направилась не к линии раздачи, а прямиком к Паладину.

– Вчера у меня не было возможности поблагодарить тебя за помощь, Старший Охотник, – официальным тоном провозгласила я. – Прости мне мою неучтивость.

Он уставился так, словно у меня выросла вторая голова:

– Да на здоровье. У вас там все такие вежливые?

– Невежливые получают по шее, – улыбнулась я.

Он засмеялся. Без этой своей суровости он казался другим. Как на картинках из книги про короля Артура, которую я однажды читала.

– Со мной ты, пожалуй, зря любезничаешь. Мне хоть и случается попасть в топовые, но другие Охотники меня не сильно любят.

Я пожала плечами:

– Значит, другим Охотникам не доводилось иметь дело с Христовыми. А в моих прежних угодьях целых три поселения ваших. И мы нормально ладим. Поэтому не вижу повода не ладить с тобой. И если на то пошло, я тут для всех деревня. Подозреваю, ты охотнее мне кое-что объяснишь, чем Ас.

Он смерил меня долгим задумчивым взглядом.

– Ладно, – наконец кивнул он. – Бери еду и валяй спрашивай.

И я пошла за едой. Какое счастье, тут хоть что-то знакомое. Яйца, например, – хорошие, натуральные. И жареный картофель тоже. Я набрала тарелок, вернулась к Паладину и уселась напротив. Он отодвинул свой пустой поднос и скрестил руки на груди – приготовился к моим расспросам.

– Топовый, культовый, все эти эфиры Охотников, – начала я. – Оружейник сказал, мы должны внушать цивам уверенность в безопасности. Но что значит «топовый» и «культовый»? И как вообще можно уследить за всеми этими каналами?

Он фыркнул:

– Мы тут все расписаны в рейтинге по популярности. Чем чаще смотрят твой канал, тем ты выше в рейтинге. Мы тут вроде гладиаторов. Знаешь, кто такие?

Я кивнула с набитым ртом.

– Культовый – это те, кто возглавляет рейтинг, – продолжал Паладин. – В других городах, кстати, тоже бывают яркие Охотники, и их эфиры передают тут вместе с нашими. В общем, у каждого Охотника и у всяких знаменитостей – музыкантов, художников, танцовщиков, актеров – свой канал. – Он покачал головой. – Некоторые каналы появились и пропали, но Охотничьи всегда действуют. И еще есть канал для Элит-Охоты. На эти индивидуальные каналы пашет целая индустрия.

– Но это же… ненормально.

– Да нет, это только кажется, будто все очень сложно. Если начнешь смотреть, сразу увидишь: чего-то дельного там всего на пару часов плюс еще прямые эфиры. А в основном крутят повторы. Я почти уверен, что так нарочно задумано. Это чтобы люди – не те, которые с деньгами и могут поехать куда-то и все себе позволить, а обычные люди, работяги, сидели и пялились в видвизор все свободное время. Пока они смотрят ролики, они опасности не представляют. И к тому же они делаются пассивными. Пассивные люди не задают вопросов. Они принимают на веру, что все хорошо, кругом безопасно, а пришлецы – это чудища из бабушкиных сказок, а не реальная угроза. Даже если зритель вдруг узнаёт район, где идет Охота. Но чаще всего не узнаёт. Секторы, где люди по-настоящему выходят наружу, показывают не часто. Да и то народ таким сюжетам не доверяет. Все считают, это наполовину фальшивка, если не целиком.

Я только поморгала в ответ. Ну и умный же он, этот Паладин. Мне бы до такого в жизни не додуматься.

– У нас тут примерно сотня Охотников, не считая Элиты, – продолжал Паладин. – Иногда больше, но не меньше. Три смены дозоров. И человек двадцать – двадцать пять самых популярных считаются топовыми.

А, вот что значит это словечко.

– А на камеру снимают всё-всё? – слабым голосом проговорила я.

Он скривился – чуть-чуть, но у меня на такие мелкие гримасы глаз наметан.

– Всё-всё. Когда нет чего-нибудь остренького, ведущие начинают строить догадки и делают намеки. Так что ты следи за тем, что говоришь и что делаешь. А то про вас с Карли много чего выдумают.

Мне захотелось упасть лицом в тарелку с яйцами.

– Ох, мамочки! – простонала я. – Да это хуже чем сплетни!

– Это сплетни и есть, только другого уровня. И на основе полной анонимности. Те, кто их распускает по комп’сети, скрываются за особыми идентификаторами. Никто ни за что не отвечает. – Он опять качнул головой. – Эфиры транслируются не только в Пике, и не только у местных Охотников есть каналы, но все же Пик – это… – И он замолчал, подыскивая слово.

– Пик – это пик, – подхватила я. – Как Голливуд до Дисерея.

– Dies Irae, – поправил он, чуть нахмурившись. – Вы, безбожники, вечно путаете.

– Но Дисерей все так называют… – И я неодобрительно покосилась на него. – Все, кроме вас, Христовых. Как ты его назвал?

– Ди-ес И-рэ, – по слогам проговорил он. – Это не был Апокалипсис, раз никто не вознесся живым на небо. Значит, это было что-то другое. Dies Irae – это по-латыни «день гнева».

Ничего себе новости. Я, конечно, Охотилась и для Христовых, но они при нас, «безбожниках», держали рот на замке. О своей вере они среди чужаков не распространялись. Особенно это касалось обитателей Укромья и Монастыря. Вероятно, из-за того, что звездный час Христовых обернулся страшенным провалом, а мы, то есть Охотники и военные – так уж получилось, – спасли их шкуры.

– Вот видишь, ты сам себе яму роешь, – беззлобно заметила я, надкусывая яблоко. – Ну, вся эта тема насчет «безбожников». Это очень грубо. Вы Христовые, ведете себя так, будто в целом мире, кроме вас, никто ни во что не верит. Будто бы, кроме вашего Бога, и верить не во что. А ведь это не так. Люди верят в разные вещи и в других богов – но они же все равно верят, и называть их безбожниками невежливо и вообще неправильно.

Интересно, разозлится он сейчас или нет? С тех пор как впервые встретила Христового, язык так и чесался им все это высказать.

Паладин хлопал глазами, словно каждое мое слово звучало как гром среди ясного неба и ему на все это и сказать-то нечего. А потом он прыснул от смеха:

– Да тебе палец в рот не клади, Охотница Рада!

– Охотник, ходящий вокруг да около, – мертвый Охотник, – глубокомысленно заключила я. – А ты правда зовешь Гончих ангелами?

– Только назло типам вроде Аса, – признался он. – Ну и чтобы дома всем было спокойнее. Хотя у моих Гончих есть крылья, а сами они обалдеть какие красивые.

Я тут же обзавидовалась:

– Твои летают?! А мои нет. Я их упрашивала, но Ча сказал, они такого не делают.

– А твои разговаривают?! Мои не умеют. Каждый раз, как им надо мне что-то сообщить, приходится играть в угадайку. – Он водил мокрым пальцем по столу, чертя простую мандалу. – Если выбирать между летать и говорить, я бы выбрал говорить.

– Разумно. – Мой первый день был так себе, но у Паладина наверняка все было еще хуже. – А как ты оказался тут?

– Так же, как и ты: мне велели – вот я и оказался. Ну, или немного иначе, потому что моим без церемоний заявили: или он, то есть я, приезжает, или мы придержим ваше снабжение. – Он помрачнел. – Это вы далеко на западе, а мы-то ближе к Пику, поэтому рано или поздно нам сказали бы что-то в этом роде. Наш священник вел переговоры. Надеюсь, он хоть что-то выторговал, и нам выкрутили руки не задаром.

– Ох, прости, – негромко и очень искренне ответила я. – Но почему Пик так делает?

– Потому что мы с моими Гончими та еще чума для пришлецов. Цивы смотрят на нас как на цирк, но Пику выше крыши нужны лучшие Охотники. – Он стер влажный рисунок ладонью. – Если оружейник тебе не сказал, то я говорю. За Барьерами мы в осаде. Пришлецы зарятся на весь континент и не забывают, что Пик – их главная цель. И ты не забывай. Что бы ни воображали себе люди за пределами этих стен, без Охотников даже целый арсенал «Геенн» их не спасет. Элита много делает, но их самих не так много, и к тому же они постоянно заняты чем-то таким, о чем цивам знать не положено. Мы нужны не меньше Элиты, а то и больше.

– А что тогда… – Я почувствовала, что сзади кто-то приблизился.

– Доброе утро, Паладин, – сказала Карли. – Могу принять эстафету.

Паладин развел руками:

– Доброе утро, Карли. Нет-нет, я на твою подопечную не претендую. Но если не боишься моего дурного на нее влияния, – готов помочь ей обвыкнуться.

Карли водрузила поднос на стол. Слова Паладина ее как будто не задели.

– Ты ее предупредил, чтобы до поры прикинулась младенцем с невинными глазками? А то репортеры живо баек наплетут.

Я вспыхнула. Паладин криво усмехнулся.

– Вроде того, – признался он. И снова обратился ко мне: – До цивов пока не дошло, и все об этом помалкивают, что на самом деле пришлецы поменьше, но тоже жутко опасные, проникают сквозь Барьеры. В самых удаленных районах, на краю фермерских полей. А потом они находят способы пролезть через Прайм-Барьер, сверху или снизу.

Я выпучила глаза и вся помертвела внутри:

– Что?!

Этого же не может быть! То есть обойти Барьеры еще, наверное, возможно. Возможно пролезть под ними или перемахнуть через них. Но чтобы пройти сквозь него!

Карли и Паладин кивнули.

– Вот поэтому у нас целая армия несет дозор на фермах и по периметру. И Элит-Охота тоже. Дела раз от раза все хуже, Элита то и дело перехватывает кого-то внутри Барьеров, а не снаружи. – Паладин стал мрачнее тучи. – Там тоже все снимают, но не всегда показывают. А если показывают, то говорят, будто это по ту сторону Барьеров.

Ясно, почему власти так озабочены умиротворением народа.

– Убитых пришлецов меньше не стало, – продолжил Паладин. – По крайней мере, за то время, пока я здесь. Ну ладно, это пока не драккены с гогами, но все равно попадаются и твари размером с лошадь.

– Те, что поменьше, как раз башковитые, – вставила я.

– Псаймоны все время выискивают тварей, которые проникли внутрь и затаились, – подхватил Паладин. – И в полицейском департаменте специальные люди их ищут. И еще мы. Гончим учуять тварь – раз плюнуть, поэтому нам все карты в руки.

Я снова растерялась. Псаймоны ищут пришлецов по эту сторону Прайм-Барьера? То есть они ищут Жителей?! По эту сторону?!

Паладин поднял взгляд на угловую камеру.

– Мне, пожалуй, пора. А то кто-то подумает, что мы втроем собрались не просто поболтать за чашечкой кофелайка. Удачной вам Охоты.

Что значит «не просто поболтать»? А, понятно. Они же все просматривают, что мы говорим, что делаем.

Карли сочувственно посмотрела на меня, когда Паладин официально отдал честь и удалился. Ему и правда подходило его Охотничье имя. Его облик как бы предполагал доспехи, и он двигался так, словно они были. Я вздохнула и сумрачно уставилась в стакан с соком.

– Я все это ненавижу, – прошептала я. – Эти камеры, эти рейтинги, эти тайны. Мне хочется домой. Но я надеюсь привыкнуть. Потому что должен же кто-то защищать людей – а кто, если не мы?

– Правильно мыслишь, – кивнула Карли. – Теперь ты понимаешь, почему твои первые дозоры будут по эту сторону Прайм-Барьера. Какое у тебя оружие?

– В смысле что бы я выбрала? – спросила я. – А бесшумность важна?

– Бывает важна.

Карли не сводила с меня взгляда. Я нутром чуяла, что это еще одна проверка.

– Для бесшумности – ручной арбалет. Потом девятимиллиметровый пистолет – это если жареным не запахнет. Шестизарядный револьвер – если запахнет. Пару ножей для метания – на всякий случай. Ну и дробовик с пулями-жакан[15]15
  Пули-жакан – тяжелые пули для гладкоствольных охотничьих ружей.


[Закрыть] – а то вдруг револьвера мало окажется.

Выпалив все это, я вперилась в Карли. Та кивнула:

– Плюс еще боеприпасы – и ты упакована. Я сообщу в оружейню: они соберут нам боекомплекты. Когда идешь на Охоту-соло, сначала узнаёшь, какие тебе выделили угодья, потом решаешь, что тебе нужно из оружия и одежды. Готова?

Я встала из-за стола:

– Всегда готова.

Наши Охотничьи угодья оказались по нашу сторону Барьеров. Дядя показывал мне этот район Пика у себя в кабинете: там располагались так называемые городские фермы. На фермы это, конечно, мало смахивало: гидропонные теплицы и пруды с тиляпиями, большие безликие строения, где в резервуарах выращивали овощи и клонов на мясо. Большинство людей едят пищу из пробирки, но и она бывает разная. Чем старше клетки родительской особи, тем хуже качество и вкус клон-продуктов. Первое поколение клеток от коровы или морковки – лучшее, а на пятом-шестом уже приходится прибегать к искусственным добавкам и красителям. Поэтому на фермах всегда держат настоящих животных, чтобы в любой момент можно было взять очередную порцию клеток. Только эти животные живут тут в стерильных условиях, не как на привычных мне фермах.

– Эта часть Пика – лакомый кусочек, – заметила Карли. Мы стояли на маленькой платформе, откуда открывался хороший вид на небольшие пастбища. Там бродили несколько коров, овец, свиней и немного домашней птицы.

– Легкая добыча для любителей мяса, – понимающе добавила я. – А скотине некуда бежать и негде прятаться.

Карли кивнула и спрыгнула с платформы. Я спрыгнула следом. Гончие обеспокоенно кружили возле меня – значит, они начеку, но пока ничего не учуяли. Сейчас они были в облике грейхаундов. Гончие Карли – их было только четверо – напоминали волков, сотканных из сумрака. И почему-то они не казались трехмерными. Карли давала им команды незаметными жестами.

– А эти мясные туши сильно перетрусят, если Гончие будут бегать среди них? – спросила я.

– Не сильно, – хмыкнула Карли. – Во-первых, к Гончим они привыкли. Во-вторых, они тупы, как пробки.

Я кивнула. Ча поднял на меня взгляд, приоткрыв пасть в ожидании.

– Искать, – велела я ему и остальным. – Будьте рядом.

Это означало не отходить дальше чем на выстрел. Многим пришлецам пули – что горошины, но не всем. Проверенное правило: если это не Житель, то чем мельче пришлец, тем больше вероятность его прикончить пулей или чем-то из железистого металла. У наших патронов всегда стальные гильзы, в дробовиках пули и дробь тоже всегда из стали. Все железное и стальное для пришлецов – сущий кошмар. Это случайно выяснилось во время Дисерея. А потом отыскались старые сказки и книги, где как раз это самое и говорилось о «сверхъестественных созданиях». Вот тут-то военные принялись всерьез шерстить библиотеки и копаться в фольклоре, народных преданиях, мифах и фэнтези. И оказалось, что многое оттуда – чистая правда. И всем этим премудростям из сказок стали обучать Охотников и Чародеев.

Гончие настороженно рыскали по аккуратным лоскуткам пастбищ, а мы с Карли шли следом. Мы тоже были начеку; Гончие бесподобны, но и пришлецам палец в рот не клади – некоторые из них умеют ловко выпрыгивать из ниоткуда и запрыгивать обратно. Мы зовем это словом «бацнуть». Гончие тоже могут бацнуть. Не всякие Гончие, но мои могут.

Все это время у меня в голове крутилась мысль: выходит, Жители умеют проникать за Прайм-Барьер? Мне приходилось убеждать себя, что это ничего не меняет, Охота будет как дома. На Горе нет Барьеров, и Жителям ничего не стоит объявиться среди нас, было бы желание.

Мы обошли огороженные пастбища без всяких происшествий – разве что спугнули и разогнали нескольких хобов. Ничего неожиданного: хобы – они как тараканы, от них нипочем не избавишься. С виду они похожи на сморщенных человечков, скрюченные и лысые, только размером с кролика. И они – редкий случай для пришлецов – носят одежду: остроконечные шляпы, кожаные штаны, деревянные башмаки и потрепанные льняные рубахи. Краем глаза я уловила какое-то движение: оказалось – парящая камера. Никогда к ним не привыкну.

Мы проверили пастбища и принялись обшаривать и обнюхивать каждый дюйм земли между строениями. Карли поманила меня и показала круглый люк в земле.

– Ливневый водосток, – пояснила она. – Не бойся: там, внизу, – всего лишь сточная вода. И подсветка, чтобы камеры могли снимать. Но если кто-нибудь прошмыгнул над или под Барьером, то он скорее всего отсиживается там и пережидает день.

Я подозрительно осмотрела люк. Из подземных ходов, по которым можно ползать, дома были только подвалы и рудники. Охотиться в рудниках мне никогда не нравилось.

Но меня никто не спрашивает, что мне нравится. Это же мои Охотничьи угодья. С тяжелым сердцем я наблюдала, как Карли открывает люк, а потом сама лезла следом за ней вниз по лестнице.

Что меня ждет в водостоке, я понятия не имела. К моему удивлению, это оказался довольно просторный бетонный туннель диаметром футов девять. По дну бежал ручей. Пахло всего лишь застоявшейся водой, никакой вони не ощущалось. И туннель очень неплохо освещался. Вот уж этого я точно не ожидала.

Карли заметила, что я во все глаза таращусь на свет, и с кривой усмешкой кивнула на лампы:

– Здесь парящая камера не годится. А без света снимать никак.

Ну да, понятно. Не просто лампочки, а целая осветительная система – все для удобства наших зрителей. Это же часть Охоты.

Наши Гончие тоже спустились в водосток. Гончие Карли спрыгнули, а мои бацнули.

– Паладину никогда не дают эти угодья, – сообщила Карли, когда мы двинулись вдоль туннеля. – Его Гончим здесь, внизу, трудновато. Зато на открытом воздухе они хороши.

Я только хотела расспросить, как выглядят Гончие Паладина, но тут Ча зарычал, и у меня внутри что-то предупреждающе екнуло. И я услышала негромкое «тук-тук».

– Ноккеры! – завопила я. – Щиты!

Я тут же взметнула свой, и он со щелчком встал на место. Карли тоже выбросила Щит, судя по яйцевидному искривлению воздуха у нее над головой. Гончие встрепенулись. По туннелю навстречу нам неслась серо-коричневая лавина из сморщенных человечков ростом мне по колено. Человечки были почти голые, всклокоченные, скрюченные, как древние старики, и уродливые, как растрескавшийся бетон. В руках они держали оружие с каменными наконечниками и жуткого вида каменные молотки. И еще у них имелись острые, как ножи, зубы.

– Что за черт! – прохрипела Карли.

Видимо, до этого ноккеры ей не встречались. А вот мне встречались. Мы с Гончими гоняли их так часто, что мне даже не надо было отдавать команды.

Яркое освещение все-таки давало преимущество, какого не было у нас в копях. Нас прикрывали базовые Щиты – парализующий страх, который испускают ноккеры, через них не проникал. А окажись здесь какой-нибудь полицейский или бедолага цив, который что-то чинил бы в этом водостоке, – страшно подумать, что бы с ними сталось. Мои Гончие, по моему примеру, притиснулись к стене, Гончие Карли тоже. Я разрядила в ноккеров дробовик, зарядила, опять выстрелила. Первый ряд ноккеров разметало в стороны тяжелыми пулями; те, что бежали следом, опешив, шарахнулись на ораву, напирающую сзади. Ноккеры повалились наземь, путаясь руками и ногами. Несколько драгоценных мгновений – и куча-мала превратилась в кровавое месиво. Ча и Душана бацнули к куче, остальные Гончие распределились между мной и ноккерами. Я оттолкнула Карли к стене и выбросила перед нами обеими Щит помощнее. И мои Гончие, как по команде, изрыгнули огонь.

Не тот симпатичный фейерверк, который они устроили в поезде, а ревущее пламя из геенны огненной – ничуть не хуже того, что изрыгают огнедышащие твари. Ноккеры, зажатые огнем с обеих сторон, дико заверещали на тысячу голосов. Кто-то в отчаянии бросился наутек, но бежать было некуда: кого щадило пламя, того настигали Гончие Карли или наши пули. Вскоре оставшиеся ноккеры бессильно повалились на бетон и в страшных корчах с воплями испустили дух. Жар стоял такой, что кожу ощутимо пощипывало, поэтому я и прижала Карли к стене, выставив Щит.