Текст книги "Пик"

– И во время нападений пропадают дети, – бесцветным тоном откликнулась я.

Оружейник кивнул:

– Вот потому-то дела и пошли скверные.

Поколебавшись, я неохотно предложила:

– Может, привлечем армейских Магов? Да, я в курсе, с ними трудно работать…

– Вот именно. И я разослал по территориям просьбу, чтобы прислали еще Охотников. – Кент провел рукой по лицу. – Нам надо откуда-то взять еще помощи. А я уже не понимаю, где ее просить.

Я виделась с дядей, вернее, он приходил меня навестить. И я секретным способом передала ему: «Свяжись с Учителями, попроси у них помощи».

Но пока никакого ответа из Монастыря не пришло. Ни да, ни нет. Просто ничего. Почту оттуда мы не получали уже несколько недель. Что там творится? Вдруг пришлецы осадили Монастырь?

– Утомил я тебя, – сказал Кент, хмуро посмотрев на меня.

– Я не утомилась, – возразила я. – Мне страшно. И грустно. И я не знаю, что делать. Но больше всего мне страшно. – Я не прибавила «стыдно», хотя стыдно мне тоже было.

В палате мне хватало времени на размышления. И теперь… теперь я извелась от мыслей, что мои попытки уберечь Монастырь – это все неправильно. Ну да, тем, кто живет в окрестностях Монастыря, нужны Охотники и та защита, которую дают им Охотники и Учителя. Но Пику-то нужны все ресурсы, какие есть. Да, я переживаю о своих земляках – но я точно так же переживаю о здешних цивах. Я за них отвечаю. Может, давно надо было попросить Учителей, чтобы они прислали сюда Охотников? И рассказать о Монастыре Кенту? Если бы я попросила… Если бы рассказала… Глядишь, и дела наши были бы не такие скверные.

– Я тебя понимаю, детка, – опять вздохнул Кент. – Пойду-ка я, а ты отдыхай.

И, не дожидаясь моего ответа, он встал и вышел.

А я осталась наедине со своими мыслями. Я, конечно, молодец: дала слово Учителям – и держу его. Но здесь от этого всем только хуже.

14

Сигнал вызова вырвал меня из навеянного препаратами сна. Я вскочила и заковыляла по палате, пытаясь сообразить, где же моя одежда. Но тут вошел дежурный санитар и затолкал меня назад в постель.

– Сидеть, – приказал он мне словно собаке.

Я уже достаточно проснулась, чтобы понять, где нахожусь, и нашарила видпульт. Но на экране не возникло ничего нового: одни архивные записи. Я упорно тыкала и тыкала в кнопки, пока до меня наконец не дошло, что экран не настроен на главные видэфиры.

Я чертыхнулась. Может, ну его этого санитара: пойду поищу прямой эфир. Раз сигнал тревоги слышен даже в медчасти, то тут никаких сомнений: это общий вызов. Вызывают всю Элиту, кто на ногах, и напарников Элиты, и вдобавок кого-то из медперсонала. А я тут валяюсь и ничего не знаю!

Но наверняка в моей палате стоит камера. От капельниц и аппаратов меня отстегнули, но, вероятно, медики как-то мониторят пульс, давление и все такое. Если я встану и пойду куда-то, кроме туалета, который у меня общий с соседней палатой, мигом кто-нибудь примчится и прикрутит меня ремнями к койке.

Я опять чертыхнулась. Вот засада – я даже за собственными Гончими наблюдать не могу!

И тут меня посетило озарение. Гончие! Это же способ все увидеть!

«Ча!» – мысленно позвала я.

«Мы в летучей комнате, – тут же отозвался он. – Прийти к тебе сию минуту не можем».

«Летучая комната» – это Ча о винтокрыле. До того как я слегла, Гончим не так часто доводилось летать. «Не надо ко мне приходить, – сказала я. – Мне здесь не дают смотреть Охоту. Можно я посмотрю твоими глазами?»

«На здоровье!» – ответил Ча. Я закрыла глаза, и в моей голове будто начали крутить кино. Странноватое такое кино, с чудно́й перспективой и еще более чудны́м светом, но зато на свой лад очень достоверное. И в прямом эфире.

Мы такое проделывали дома, когда Ча со стаей отрывались от меня больше чем на полмили и Гончим надо было мне что-то показать. А в этот раз я впервые смотрела на винтокрыл глазами Гончей.

Все алебрихе, не только Шиндже, отрастили щупальца и примотали себя к креслам или к крепежам на полу. Заодно они опутали щупальцами Кусача с Дергачом и Мирддина с Гвалхмаем. Больше в машине никого не было. Все-таки одиннадцать Гончих, да еще семь из них с клубками щупалец – особо разгуляться негде.

Ча сидел возле двери. Ночное зрение у него – просто обзавидуешься. Я заметила еще два винтокрыла, летящие бок о бок с «нашим», – оба с погашенными огнями, в режиме маскировки. Что за территория мелькала под днищем винтокрыла – этого я разобрать не могла. В общем, было непонятно, куда мы направляемся. Ча, кажется, тоже не знал. Он передавал мне не мысли, а ощущения: гул мотора, вибрацию днища под лапами, качание и тряску, запахи свежескошенного сена, ночной сырости и горячего металла.

Терзаться, сидя в кровати, мне пришлось довольно долго. Винтокрылы начали снижаться лишь через добрых полтора часа. Пилот у Ча был настоящий виртуоз: скользил, накренившись, над самыми верхушками трав – чтобы Гончие могли выпрыгнуть, втянуть свои щупальца и нормально приземлиться.

Гончие построились клином: Ча, Мирддин и Гвалхмай впереди, а Душана в полный рост возвышался над всеми сзади. И вся стая ринулась через траву к точке сбора. Это оказался укрепленный город, со стенами. Защита у него была вроде бы посильнее, чем у предыдущего городка, – судя по тому, что стены пока стояли целые и пришлецы толпились снаружи. Пушечные выстрелы вспышками озаряли стены, временами выхватывая из темноты ряды противника. Слышался приглушенный гул – пришлецы пытались пробить оборону там, где она им казалась наиболее уязвимой.

Внезапно грохот выстрелов и шум сражения стих. Я сперва встревожилась, а потом догадалась, что Гончие, должно быть, создали себе какую-то слуховую защиту – а то вдруг снова объявится банши.

Я старательно удерживала свои мысли, чтобы они не лезли в голову к Ча и не создавали там путаницы. У Ча и так забот полон рот – ему же стаей командовать. Не годится, чтобы я его отвлекала.

Отряд, вероятно, был настроен не повторять прошлого опыта, когда пришлецы вломились в город. Охотники направились прямиком к сборищу гогов и магогов, громивших слабый участок стены. Я «слышала» теперь, как Ча отдает приказы стае: «Мирддин, бери Кусача. Гвалхмай, бери Дергача. Ступайте налево и направо вдоль стен, ищите…» Ча назвал слово, которого не было в людском языке, но мне оно было понятно. Гончие пустились на поиски Жителя-Князя. Я сама поступила бы так же.

И именно эта четверка справится лучше всех. Они пепельно-черные, в точности как сумеречные тени. Будь они темнее, по-настоящему черные – тот, кому надо, сразу бы их приметил. В сумерках для пытливого глаза угольно-черный все равно что белый.

Ча со стаей устремился к Скарлет и Сьелль – их Гончие-летуны тоже занялись поисками Князя, только с воздуха. Моим Гончим не надо было защищать меня, и они вообще-то могли сами выбрать, кого прикрывать. Моя стая выбрала моих подруг. И я за это почувствовала прилив благодарности к своим Гончим. «Душана, давай сольем наши Щиты с их Щитами», – мысленно произнес Ча, и меня совсем затопило благодарностью.

Охотники прорвали линию обороны гогов и магогов. Тут и завязалась настоящая потасовка, и наши слабые места сразу стали очевидны.

Во-первых, Охотники стреляли из гранатометов, почти не прибегая к магии. Ночная смена слишком выдохлась, и хотя Гончие вливали в них магическую энергию, у Охотников не было сил ею воспользоваться. А во‐вторых, в наших рядах то и дело появлялись прорехи. У меня аж сердце заныло: ведь мы сражаемся в таких невыносимых условиях – мы измотаны, подавлены, и наши силы на исходе.

Мне так хотелось хоть чем-то помочь! Но я могла лишь сидеть и смотреть на все глазами Ча.

Городскую стену крушили две пары гогов и магогов. Одну парочку удалось вырубить довольно быстро – помогли внезапность плюс несколько метких выcтрелов из гранатомета. А вот вторая пара ну никак не поддавалась. Я так и ерзала на постели от досады и нетерпения. Ну почему Кент не прикажет им отойти от стен?! Винтокрылы бы вдарили по пришлецам ракетами с воздуха!

Тут я сообразила, что наверняка Кенту эта затея в голову приходила – и он ее отверг. Потому что эти двое действовали не как обычные гог с магогом – то есть не в стиле двух тупых-как-пробка-громил. Гог с магогом прятались от гранат за брошенными машинами как за физическими щитами. Они высматривали стреляющие жерла гранатометов и вполне целенаправленно швыряли в стрелков разные обломки. А если попадало в них, они не метались вслепую, рыча от боли. Кто-то командовал ими напрямую.

Я бессильно комкала одеяло. Я хочу туда! Мне надо быть там!

Искра ослепила гога, но тот, вместо тупого шараханья, подхватил машину, за которой скрывался как за щитом, и со всей дури запустил ею в последний стрелявший гранатомет. От этой летящей штуковины деваться Охотникам было некуда. В смысле им грозил конец.

Но за долю секунды Молот и Гвоздь перенаправили свои Щиты и укрыли ими как зонтом пять или шесть человек.

Охотники были спасены от неминуемой гибели. Но сами Молот и Гвоздь, отдав им свои Щиты, остались без прикрытия. А мантикоры только этого и ждали.

Никто не успел и глазом моргнуть, как одно здоровенное чудище запрыгнуло в гущу битвы и приземлилось прямехонько возле братьев. Жало взметнулось дважды. Молот и Гвоздь упали.

Мантикора нагнулась, чтобы подхватить зубами одного из братьев, но тут возник Марк Паладин. С яростным воплем, размахивая топором, он ринулся в атаку – точь-в-точь средневековый рыцарь из легенд о короле Артуре. И металлическим прикладом изо всех сил саданул мантикору по башке.

Марк попал ей прямо в глаз.

Мантикора с визгом выронила Молота. «Душана!» – возопил Ча, но было поздно. Сработали молниеносные рефлексы мантикоры – и жало вонзилось Марку в грудь.

Душана бацнул к нему и обдал тварь огненным потоком. Тем временем Кент и еще трое оттаскивали Марка, Молота и Гвоздя прочь.

Я с усилием выпросталась из сознания Ча и стукнулась о кроватную боковину. Что-то треснуло, и левую руку прошила резкая боль. Я сломала кость. А ведь меня предупреждали.

Но мне было не до сломанной руки. Пусть болит, наплевать. Мне надо быть там, до зарезу, тотчас же.

И я завыла как брошенный пес. В палату вбежали санитары и врачи, впрыснули мне гипноспрей, и я отключилась. И последнее, что я слышала, был громкий плач.

Но это плакала не я.

Это плакала Джесси.

Наутро я проснулась, и в горле у меня саднило, а на левой руке красовался лубок.

И я была не одна. Рядом на стуле сидела Сьелль.

– Держи. – Она протянула мне пачку носовых платков. А я опять заревела в голос. Сьелль продолжала говорить: – Кент догадался, что у тебя был вроде как сеанс телепатии с Гончими? – Это прозвучало как вопрос, поэтому я кивнула, не переставая всхлипывать. – Ну… да. Тогда все ясно. – Сьелль неопределенно махнула рукой на мое лицо и мою руку в лубке. – Кстати, мы победили. То есть мы вместе с армейскими Магами. Гончие Скарлет нашли эту бледную немочь, Жителя-Князя, и военные в него разрядили все что можно. Ну, он и дал деру. – Но по голосу Сьелль я поняла, что это не было «ура-ура, победа!», а скорее «мы не проиграли». И, поняв это, я разрыдалась еще горше.

Сьелль могла бы извиниться и уйти, но она осталась. Она так и сидела у моей кровати, пока Ча и Шиндже не прокрались в палату и не запрыгнули ко мне на одеяло. Тогда Сьелль ушла, но ненадолго: вернулась с новой пачкой носовых платков и уселась на краешек кровати. Ча растянулся с другой стороны, а Шиндже улегся в ногах. Сьелль неловко обняла меня за плечи и вручила мне свежие платки. Я хотела попросить ее уйти, но не смогла. У меня внутри все горело, голова разламывалась и рука тоже, и я радовалась, что у меня все болит – потому что я это заслужила. И в то же время, как это ни гадко, я была благодарна Сьелль, что она не уходит. Потому что я боялась остаться наедине со своим горем. Я боялась остаться одна. Ведь я… Ох, что же мне теперь делать?

– Это был самый отважный и самый безрассудный поступок, какой я видела в жизни, – наконец произнесла Сьелль. На самом деле и я думала примерно то же самое. Я кивнула, прижимая к лицу мокрый платок. – Я… я тоже о нем горюю, – сказала Сьелль, и ее лицо сморщилось, как платки, стиснутые в моей руке. Меня накрыло по новой, и мы, привалившись друг к другу, дружно заплакали – и плакали, пока не осипли от слез, пока не превратились в совершенные чучела.

Вошел санитар и вывел Сьелль за дверь, а мне вручил литровую бутылку с водой и таблетку.

– Вот таблетка. И чтобы все выпила до дна, – суровым тоном велел он. – Я постою рядом и послежу.

Чтобы он отвязался, я запихнула таблетку в рот и выхлебала всю бутылку – торопливо, но аккуратно, чтобы не облиться. Санитар забрал пустую бутылку и вышел, привернув свет. А я откинулась на постель, сжимая в здоровой руке носовые платки.

Я должна была быть там. Должна была. Я уже выздоровела. Мне же не обязательно делать что-то, что повредит костям. Я могла бы пользоваться одной лишь магией. Я могла бы прикрыть Молота и Гвоздя, пока они прикрывали других Охотников. И братья бы остались целы. А Марку не потребовалось бы бросаться на выручку…

Но это еще что. Я как собака на сене – мне известно, где живут лучшие Охотники и Чародеи на свете – и я молчу. О боги, что же я натворила?! Я забочусь об обитателях Горы и Монастыря за счет тех, кто живет тут! Учителя ни за что не стали бы покупать себе безопасность такой ценой и отсиживаться в Монастыре, когда нужна их помощь!

И Марка больше нет… Джесси стопроцентно обвинит во всем меня, и будет права. Но вдруг от ее гнева пострадает и Гора? Для Джесси не секрет, что там есть еще Охотники. И окажись они здесь, всего этого кошмара не случилось бы. Что, если она предаст свой новый дом? Хотя это, наверное, и не предательство даже – ведь тамошние Охотники так нужны здесь…

Нужно что-то делать. Правда, непонятно что… Нельзя нарушать слово, данное Учителям, но так дальше продолжаться тоже не может. Я должна хотя бы попытаться и позвать Монастырь на помощь. Иначе как мне жить с моей тайной?

«Ча, можешь раздобыть мне бумагу и ручку?» – мысленно попросила я.

В горле у меня опять подозрительно запершило. Ча поглядел на меня, склонив голову набок, соскочил с кровати и рысцой удалился из палаты. Через пять минут он вернулся с ручкой и бумагой.

Я взяла их и принялась за письмо.

Я написала Учителям, какие ужасные творятся дела. Написала, что Дрейф спит и видит, как бы вытеснить нас из Пика и оставить город открытым для вторжения. А пришлецы мало-помалу истощают наши силы, и скоро Дрейф не придется даже особо напрягаться, чтобы от нас избавиться. Написала, что Марк погиб. Источники, откуда мы можем получить поддержку, иссякают. И мне кажется, что долго нам не продержаться. Боюсь, вышло довольно сумбурно, но Учителя наверняка поймут и придумают, как нам помочь. А уж если не придумают, то я вообще не представляю, что делать. И, думаю, никто не представляет.

Я свернула письмо и отдала Ча, а потом отворила для него Путь. Он так посмотрел, словно хотел что-то сказать. А потом мысленно как бы обнял меня, шагнул в Портал и исчез.

Обвив руками Шиндже, я плакала о Марке, пока таблетка не подействовала и я не заснула.

Наутро я чувствовала себя точно так же, как и засыпая накануне. Аппетита не было, но медики явно это предусмотрели: санитар принес мне огромный стакан какой-то густой сливочной жидкости и стоял рядом, пока я не выпила все до капли.

– Спасибо, – сказала я ему.

Он еще постоял немного, ожидая, не попрошу ли я чего-нибудь. Но сейчас в поддержке больше нуждался другой человек, не я. И мы с санитаром оба это понимали. Поэтому через мгновение он вышел, и я была ему внутренне за это признательна. Вероятно, он мне тоже.

Санитар принес мне еще гору платков. Если так и дальше пойдет, я всю медчасть без платков оставлю.

Я очень хотела поговорить с Джесси. И я очень не хотела говорить с Джесси. Я малодушно отправила ей сообщение, в котором набормотала какие-то соболезнования и всякую чушь вроде «А еще хуже, что мне даже в голову не приходят правильные слова, чтобы сказать их тебе». Под конец послания я разревелась – сначала думала стереть, но потом решила оставить, потому что я же плакала искренне, а не напоказ. И отправила.

Только сообщение ушло, как явился Кент. Выглядел он страшнее смерти. Как будто сутками не спал. Даже думать не хочется, сколько у него случилось вызовов с момента гибели Марка. Похоже, все вызовы были его.

– Ну как ты, детка? – спросил он.

Я раскрыла рот, собираясь сказать «Да ничего», но вместо этого проблеяла тонким голоском:

– Я не знаю, что делать! – И разразилась потоком слез.

– Никто не знает, Радка, – ответил он, тяжело опускаясь на стул. – Я пришел не затем, чтобы ты мне сотворила чудо. – И он беспомощно махнул рукой. И от этой его беспомощности мне сделалось совсем плохо, хотя, казалось бы, куда уж хуже. Это как видеть бессилие кого-то из Учителей. – Все идет… Как-то неправильно идет. Словно есть нечто большее, но от нас оно скрыто… И провалиться мне на месте, если я понимаю, с какого боку тут подходить.

На его лице отпечаталось отчаяние. Ему тоже так тошно, что хоть плачь. Поэтому нечестно взваливать на него очередное бремя. Я вытерла глаза и села прямо:

– Я хочу вернуться на службу, сэр.

– И думать забудь! – прикрикнул Кент. – Посмотри, что ты с собственной рукой сотворила – и это сидя в кровати! – Он кивнул на мой лубок. – Тебе винтовка отдачей ключицу враз сломает. А дробовик – вторую руку. И если упадешь, тоже руку сломаешь. Или ногу…

– Ну пожалуйста, сэр, послушайте! – взмолилась я. Повернуть время вспять и исправить свои косяки я не могу, так хотя бы сейчас сделаю что в моих силах. – Я отдохнула и восстановилась. Я даю слово: только магия, и больше ничего. А мои Гончие обеспечат мне мягкую посадку, если упаду. Пожалуйста!

– Медики мне голову оторвут, – пробормотал оружейник. Но потом со вздохом согласился: – Ладно. Посиди пока, а я схожу к докторам, попробую тебя вызволить. Нас так мало, что половина раненых на ногах.

Я осталась ждать, пока он договорится с медиками. И тут ко мне пришла Джесси.

Она много плакала, это сразу бросилось в глаза. И походка у нее была такая, будто каждый шаг давался ей с трудом. Но прямо с порога она выдала:

– Не смей, как он, по-глупому насмерть убиваться!

От такой решимости я даже опешила. И невнятно пролепетала:

– Что?

Джесси махнула рукой в сторону медчасти за дверью:

– Ишь, чего удумала: Кенту зубы заговаривать. Нечего насмерть убиваться, даже если совесть неспокойна. – Мне Джесси и рта раскрыть не дала. Она, похоже, заготовила целую речь и вознамерилась во что бы то ни стало произнести ее от начала до конца. – Чего греха таить, я сперва решила: это ты виновата. Кабы не ты, так поди не сунулся бы он в эту проклятую Элиту. Но кабы он туда не сунулся – я-то так и жила бы у своих, и жениться нам никто бы не дал. Поэтому ты вроде и не виновата, выходит. Но я решила: нет, виновата, надо было тебе там быть. И сама же поняла, что чушь это собачья – кому как не мне знать. Будь ты там, переломилась бы как прутик, а ребят все равно бы та тварь ужалила, и он бы все равно… – Она сморщилась, но взяла себя в руки. – А раз уж я тебя не виню, так ты и подавно себя не вини. И не смей убиваться насмерть!

С этими словами она решительным шагом вышла из палаты. А я так и сидела разинув рот.

Меня отпустили в мои апартаменты при условии, что на легкие вызовы я не хожу, только на общие. И что я буду носить такие специальные распорки на руках и на ногах – вроде лубков, но еще амортизирующие удар. Я на все согласилась. После Джессиной речи в голове у меня замаячила какая-то смутная догадка. Кент, вероятно, прав: есть нечто большее, скрытое от нас.

И, вероятно, кое-кто насчет этого большего может меня просветить.

Но сначала… Сначала мне предстоит сделать сенсационное признание. Пора уже раскрыть часть своих секретов.

Я уселась на постели. Рука у меня дрожала, причем вовсе не от слабости. Я набрала: «Оружейник Кент, мы не могли бы встретиться в обычном месте при первой возможности?»

Отправив сообщение, на скорый ответ я даже и не рассчитывала. Но Кент ответил через пять минут: «Через полчаса на старом месте». И я решила, не откладывая, отправиться в садик с прудом. Потому что мне же еще надо взять себя в руки и успокоиться.

Спустя полчаса в сад явился оружейник. Я тем временем крошила в пруд рыбий корм. И изо всех сил отбивалась от воспоминания, как Марк сказал про рыбок: «Не стоит подрывать в них веру». Но воспоминание брало верх. Надеюсь, рыбкам не будет никакого вреда от соленых слез, капающих в их пруд. Заметив Кента, я торопливо вытерла глаза рукавом.

– Зная тебя, Радка, я сразу решил, что вряд ли это что-то заурядное, – заявил он, запирая за собой дверь, и повернулся ко мне. – Ну что, выкладывай.

– Прошу вас, сэр, – сказала я, протягивая к нему здоровую руку, – обещайте выслушать меня до конца не перебивая. Даже если вы рассердитесь и вам захочется меня убить – все равно. Пожалуйста.

На его усталом лице мелькнуло какое-то непонятное выражение. Он сел.

– Хорошо, обещаю. Что бы ты ни говорила, послушать тебя мне всегда интересно.

Я начала с самого начала, с первой встречи с Тирсионом возле поезда. Рассказала, что, по моим ощущениям, он меня преследовал во время Охот, возникая то тут, то там. Потом была вторая встреча, когда Тирсион предупредил меня насчет Аса. Кент, кажется, хотел что-то вставить, но вспомнил о своем обещании и промолчал.

Но когда я подошла к финалу, к нашей последней встрече в Отстойнике, Кент уже еле-еле сдерживался.

Я тщательно избегала называть Тирсиона по имени, только призналась, что Житель открыл мне свое имя и разрешил призывать его. Если это была лишь хитрая уловка, чтобы я выдала путь в штаб… значит, хоть тут у меня достало ума не влипнуть.

– Ну вот, это все, – выдохнула я.

Я сидела, уставившись на коленки, и ждала, когда же оружейник начнет орать. И странно… Но меня отпустило. Наоборот, я даже испытала что-то вроде облегчения. Как будто сняла с себя тяжкий груз.

Оружейник орать не стал.

– Ты сказала, твои Гончие сочли этого… это существо… достойным доверия? – уточнил Кент после долгого молчания. Я подняла глаза. Кент смотрел так, словно настороженно что-то обдумывал.

– Да, сэр, в особенности Мирддин и Гвалхмай, – подтвердила я.

– Гончие Аса.

– Да, сэр.

Нетрудно было догадаться, к чему он клонит, но я предпочла помолчать. Пусть поразмышляет вслух и сделает собственные выводы.

– Ас и его Гончие могли спланировать долгоиграющую ловушку, – ровным бесцветным тоном заметил оружейник. – Чтобы мы открылись навстречу пришлецам.

– Но моя изначальная стая доверяет Мирддину и Гвалхмаю, – возразила я. – И Гончие Карли тоже. Вряд ли одни Гончие могут обмануть других. Если мы начнем сомневаться в Гончих, то можно смело убирать Барьеры и запускать в город пришлецов.

Кент устало провел рукой по волосам:

– Дело говоришь. И то, что… это существо… тебе сказало, тоже дьявольски интересно. На самом деле это намек на то сокрытое от нас большее, о котором я говорил. – Он тяжело вздохнул. – Итак. Как думаешь поступить?

– Если и есть нечто большее, то Лавандовый Житель к нему касательства не имеет. Хотя я уверена, он про это самое большее знает. Примерно как обитатели Озерного края знают, что творится в Пике, хотя не живут в нем и в общем-то не вовлечены в городскую политику. Я хочу выяснить: вдруг он готов рассказать… – Я скривилась, потому что прозвучало как-то жалко. Но тут ничего не попишешь. – Я хотела бы побеседовать с ним. Но с глазу на глаз. У него ведь наверняка тысяча и один способ распознать, одна я или нет.

– Мне это не нравится, – тусклым голосом отозвался Кент. – Но я уже не понимаю, что делать. Вариантов у нас в любом случае негусто. А его тема про овец и мирные пристанища… По-моему, эта часть звучит убедительно. И многое объясняет. Скажем, слухи, которые до меня доходили. Мне казалось, Жителям нравится причинять людям горе – чтобы люди теряли друзей и родных, детей. Но, возможно, дело не в этом. – Кент поднялся на ноги. – Вызывай транспод и отправляйся в Отстойник. Еще не хватало, чтобы Житель тут светился.

– Нет, мне бы такое в голову не пришло, сэр! – горячо заверила я. – Только Отстойник. И вся стая со мной. И все мои распорки на мне. И еще я бы прихватила… электрошокер. Им я смогу пользоваться, ничего себе не ломая. А Житель едва ли поймет, что это такое.

– Тогда приступай. Перском не выключай, чтобы я слышал каждое слово. Настрой на мою приватную частоту. – Кент отпер дверь. – И не заставляй меня жалеть, что я отпускаю тебя. Это приказ.

Я отослала Гончих, поклявшись, что призову их опять, как окажусь за Барьером. Я так и поступила, пройдя через башню. Ча еще не вернулся, но это было даже хорошо, что именно сейчас вожаком побудет Мирддин. В конце концов, это же он настаивал, что Тирсиону нужно верить. «Найди мне спокойное и безопасное место, – приказала я Мирддину. – Мне надо… Короче, мне надо убедиться, что Тирсион тот, за кого себя выдает».

Мирддин вскинул голову. «Думаешь все же пойти к нему на службу?» – как ни в чем не бывало поинтересовался он. Как будто пойти к Жителю на службу – это ничуть не предосудительно, а, наоборот, очень даже неплохая мысль.

«Не совсем. – Это был правдивый ответ. – Тут кое-что посложнее».

Мирддин смерил меня взглядом и кивнул: «Верно говоришь. Ты и сама сложная. Будет тебе безопасное место».

Гончие отыскали такое место довольно быстро: кирпичный остов старого дома без крыши. До того как дом окончательно рассыпался, кто-то заложил кирпичом все окна и одну из двух дверей. Скорее всего, во время Дисерея. Наверное, здешние жители так пытались укрепить дом, превратить его в твердыню и убежище. Вокруг дома плотной стеной росли высокие вечнозеленые деревья и кусты. Снаружи выглядело как довольно густая роща – желающих ломиться через заросли найдется не много. А нам ломиться и не пришлось. Потому что Душана бацнул внутрь со мной на спине.

В доме тоже росли деревья. За густыми кронами меня никто не разглядит с воздуха. Идеальное укрытие. И ловушка тоже идеальная. Хочется верить, ни мне, ни Тирсиону не придется проверять ее на практике.

И вновь, стоя в безлюдном, всеми покинутом месте, я собрала свою волю в кулак и позвала Тирсиона по имени.

Прямо передо мной, меж стволов двух молодых деревьев, возник Портал, и Тирсион шагнул мне навстречу. Одет он был по-прежнему в лавандовое, но в этот раз не так пышно. Его нынешнее облачение больше подходило для хождения среди деревьев и кустарника: рукава всего до колен, мантия всего до щиколоток, а волосы заплетены в обычную косу из множества прядей, и коса перекинута через локоть.

– Итак… – начал он. Потом пристально всмотрелся в меня и нахмурился. – Пастырь, ты ранена.

– Спасибо Лэтрениру, – сурово отозвалась я. – Это он натравил на меня банши.

Тирсион нахмурился еще сильнее:

– Мне это отнюдь не по нраву. Темные тени сгущаются вокруг тебя, пастырь. И покуда ты среди своих близких и среди людского рода, Лэтренир таится в тенях. Он не замедлит нанести удар. Память у него долгая, куда дольше твоей жизни. Он не забывает и не прощает, если кто-то встает у него на пути. Но теперь-то ты согласишься пойти ко мне на службу? Я могу защитить тебя.

– Пойти к тебе на службу – значит предать мой собственный род. Я не могу так поступить, ведь я нужна тут. Все пастыри тут нужны. – Я стояла, расправив плечи, и смотрела Тирсиону прямо в глаза. – Будет недостойно и бесчестно с моей стороны бросить паству в час беды.

Тирсион слабо улыбнулся:

– Ты высоко ставишь честь, и мне это по нраву. Но… ты спросила меня, как я докажу, что достоин твоего доверия. Твои раны дают мне возможность доказать. Ты позволишь?

Тирсион сделал незаметный жест, и за его правой рукой потянулась шлейфом золотая пыльца – след магии.

«Он спрашивает, можно ли наложить на меня какие-то чары?» – спросила я у Мирддина, который как будто лучше всех понимал этого Жителя-Князя.

«Да. И тебе следует принять его предложение», – мысленно откликнулся Мирддин. Я покосилась на алебрихе. Никто из них вроде бы не намекал всем видом, что это ужас-ужас. Я со всхлипом вобрала воздух.

А тем временем Кент сидит в штабе и силится понять, что же «это существо» пытается со мной сотворить. Ха-ха, удачи Кенту.

Ну ладно. Да будет так. Для меня – прыжок веры. Для Тирсиона – шанс доказать свою благонадежность. И если я наломаю дров… тогда и поделом мне. И я кивнула.

Тирсион вскинул руки и начертил какие-то незнакомые золотисто-зеленые Письмена. Они поплыли ко мне и окружили меня. Потом Тирсион распростер руки – Письмена обволокли меня и превратились в золотисто-зеленую оболочку, которая обтянула меня как вторая кожа.

И меня накрыло разными ощущениями. Откуда-то издалека доносилась затейливая мелодия – кажется, играли на арфе. Мои ноздри наполнил аромат роз. А во рту появился вкус меда. Меня всю окутало теплом, точно я стояла на солнцепеке и солнечные лучи грели кожу. И куда ни глянь, был этот роскошный золотисто-зеленый свет, а Письмена неспешно плыли в воздухе подобно золотым рыбкам.

И моя сломанная рука перестала болеть. Раз – и перестала.

Легче легкого подпасть под такие чары и уплыть вслед за ними. Но я держала ухо востро и не расслаблялась. Тирсион усмехнулся: он понимал, что у меня на уме, и видел мое упрямство. И начертил в воздухе новые Письмена.

Золотисто-зеленый свет иссяк. Звуки арфы смолкли, тепло отступило. Последним пропал запах. И остался только вкус меда у меня во рту. Я нерешительно стянула лубок и размяла руку.

Ничего не хрустнуло. И не заболело.

– Так ты меня, получается, исцелил? – недоверчиво спросила я. Армейские маги могут исцелять. И слюна у моих алебрихе целительна. Но чтобы вот так быстро…

– Да, – подтвердил Тирсион и слегка помрачнел. – Однако сердца твоего мне не исцелить. Я соболезную твоей утрате. Ты потеряла кого-то из близких. Душевные раны куда глубже телесных, а боль в сердце куда сильнее, чем в сломанной руке.

От его неожиданного сочувствия я чуть было не расклеилась. У меня перехватило горло, но я вспомнила, зачем я здесь, и взяла себя в руки:

– И все же, чтобы доверять тебе, мне нужна информация. Ты, судя по всему, многое знаешь обо мне. Я хочу узнать все о тебе. И чем ты отличаешься от Князя Лэтренира.

Тирсион поднял тонкую бровь:

– Все? Но такой рассказ займет не одну луну. Или даже множество солнцевращений.

– Тогда давай сжатую версию.

Тирсион легонько вздохнул и закатил глаза. Но все-таки сделал очередной незаметный жест. Молодые деревца за нашей спиной согнулись, и я вдруг обнаружила, что у нас появились два сиденья из переплетенных ветвей. Я постаралась не пялиться как дурочка и опасливо опустилась на ветки. Оказалось удобно и пружинисто. Тирсион тоже сел, и Гончие сгрудились вокруг меня.