Текст книги "Интимная жизнь моей тетушки"

– Все в порядке? – повторил он, когда я захлопнула дверцу.

– Все отлично, – излишне громко ответила я, а потом продолжила еще громче: – Вот только сниму это кашемировое пальто, и тогда все будет просто прекрасно…

Я не могла с уверенностью сказать, что до дорогой Элли дошел смысл моих слов. Но мой муж все понял. Не так-то легко провести моего мужа.

– О, Дилис, – откликнулся он, – ты забыла упомянуть, из чего сделана подкладка.

Автомобиль тронулся с места, повез нас всех незнамо куда.

– И чем ты занимаешься, Френк? – спросила моя кузина, наклонившись вперед, едва не лизнув Френсису ухо.

– Френсис, – в унисон поправили мы ее. Он – ровным голосом. Я – со злостью.

– Помнишь, как Кэрол пыталась называть меня Френки? – спросил он, сглаживая острые углы. Потом добавил, уже моей кузине, обернувшись: – Даже лучшей подруге Дилис не дозволялось так меня звать.

– О… – Элисон замолчала, то ли ничего не поняв, то ли пристыженная.

У меня же вновь возникло давнее чувство собственной неполноценности, то самое, что раньше твердило мне: все, что я имела или только собиралась заиметь, принадлежало им, потому что они принадлежали к высшему сословию, а я – к низшему. Во мне проснулась психология крестьянина, глубоко укоренившееся в феодальные времена представление о том, что моего ничего быть не может и все принадлежит богатым людям. Разговаривая с моим мужем столь фамильярно, моя кузина унижала меня. И что самое ужасное, я была перед ней беззащитна.

Френсис, разумеется, все понял. И сказал то, что следовало:

– Чем я занимаюсь, кузина Элисон? Понятное дело, гребу деньги лопатой. – Он улыбнулся ей в зеркало заднего обзора. – А потом трачу их на мою любимую жену.

Она откинулась на заднее сиденье, похоже, не зная, что и сказать. Не ожидала такого грубого ответа.

– А ты? – спросил он. И тут до меня дошло, что он от этой мизансцены получает удовольствие, пусть и за мой счет.

– О, я получила наследство от отца. Он был бизнесменом.

– И каким же бизнесом он занимался?

– Цветочным дизайном интерьеров, – без запинки ответила она.

Моя тетя, лицо которой я видела в боковое зеркало, даже не моргнула.

– Поэтому мне просто не нужно что-либо делать, – радостно добавила Элисон.

«Да ты ничего и не можешь», – подумала я, но сочла нецелесообразным озвучивать эту мысль.

Моя тетя, смотрела на меня, я – на нее. Ей очень повезло, что Элисон взяла у нее хоть что-то. Потому что от дяди Артура ей точно ничего не досталось.

«Секреты, – думала я. – Наши, конечно же, мы и выдать не могли». Тем не менее воспоминание о плаще никуда не уходило. Более того, все сильнее давило на сердце. Стыд, неуверенность в себе, одинокая Дилис.

Думаю, если б она упомянула и ботинки, я бы точно вцепилась ей в горло. Эти узкие, очень узкие ботинки, из которых я давно уже выросла. Агония. Мне удавалось носить их весь день и каждый день, и за все четыре дня я ни разу не сказала, что они натерли мне большие пальцы. Наверное, за мои страдания меня могли бы считать маленькой святой. Но у детей есть интуиция, и моя интуиция подсказывала мне: если я скажу про ботинки, я предам маму. Она стыдилась своей бедности. А стыд вызывал у нее злость.

– Или эти, или ничего, – сердито бросила она, натягивая ботинки на мои ноги. Чего жаловаться, если альтернативы не было? С ногами у женщин в моей семье всегда были проблемы. Возможно, кроссовки (мать Френсиса много лет назад, когда мы брали ее в Нью-Йорк, презрительно обозвала их хирургической обувью) облегчили страдания ног, но не для моего поколения. На закате жизни, если какая-то часть женского тела и может сказать о бедности женщины, так это ее ступни, которым должно быть изящными, с высоким подъемом, младенчески-розовыми и, конечно же, маленького размера. Ступнями леди. Мои ступни, такие же, как у матери, такие же, как у бабушки, были широкие, бугристые, с кривыми пальцами, прямоугольные, а в те годы, когда они росли, их запихивали в плохую, неудобную обувь. Потом, конечно, им повезло больше, чем ступням матери или бабушки. Большую часть моей жизни, спасибо богатству, они уже не страдали от качества обуви. Но служили напоминанием. И социальным индикатором, точно так же, как в Китае до Мао в детстве ножки перебинтовывали только девочкам из знатных семей. Ступни тети Элайзы выглядели куда как лучше, поскольку заботились о них с младенчества, но на прекрасные не тянули. Зато ступни Элисон были элегантными, длинными, тонкими, розовыми, с ровненькими пальчиками. Я знала, потому что помнила их с детства. Ступни принцессы. А мои – нищей.

– Ты переночуешь у нас? – спросила я.

– Тебя это не стеснит?

– Наоборот, – ответила я совершенно искренне. – Я хочу хоть как-то отблагодарить тебя. В детстве-то я приезжала к вам, и вы присматривали за мной.

– Да! – радостно воскликнула она. – И ты в этом нуждалась. Помнишь, как ты всегда приезжала с гнидами?

Тетя Элайза уже заснула. Чуть завалилась набок, устраиваясь поудобнее. Иногда даже похрапывала.

– Отключилась, – прокомментировала моя кузина, свеженькая, как огурчик.

Мы поболтали о всяком и разном, добрались до семейных отношений. Я выразила сожаление насчет ее развода.

– О, лучше развод, – сердито бросила она, – чем жизнь с человеком, который не хочет с тобой жить. Я ждала, пока не умер отец. Он бы этого не перенес. Он считал, что жениться или выходить замуж можно только один раз, на всю жизнь.

– Он так считал до самой смерти? – спросила я.

– О да. Одно дело – выйти замуж за иностранца, другое – развестись с ним. Ему потребовались долгие годы, прежде чем он свыкся с тем, что его зять – египтянин, прежде чем смог показываться на людях с внуками, поэтому, если бы я заикнулась о разводе… Ну да ладно… Фарук никогда не любил моего отца. Говорил, в нем есть что-то отталкивающее. То же самое сказал отец и о Фаруке, когда я впервые привела его в дом. Мужчины… Что с них взять?

– А что сказала твоя мать, когда ты впервые привела его в дом?

– О, она тут же начала рассказывать всем, что он – принц. И очень богат… так оно и было. Беда заключалась в одной дурной привычке, такой же, что и у твоего отца.

Я вся подобралась. Френсис коснулся моей руки, пытаясь успокоить.

– И что это за дурная привычка, Элли? – вкрадчиво спросила я.

– О, азартные игры, – ответила она и тут же добавила: – Не волнуйся, он никогда не пил и ни разу не ударил меня. И не был женат на ком-то еще! – пронзительно выкрикнула она.

– Это хорошо. – Я голоса не повысила. – К сожалению, не у всех отцы могут служить образцом для подражания, не так ли?

Вновь Френсис коснулся моей руки. Мне хотелось кричать так же, как кричала она, сказать ему, что я уже большая девочка, потребовать, чтобы он оставил меня в покое. Но я лишь чуть отодвинулась. «Пусть продолжает в том же духе, – подумала я, – пусть продолжает…» К счастью, она не продолжила.

– Так что, когда пришла пора разводиться, от его богатства осталось не так уж и много. – Она откинулась на спинку сиденья.

– Так ты в стесненных обстоятельствах?

– О нет, – удовлетворенным голосом ответила она. – Я же получила наследство отца. Но деньги – это еще не все, не так ли?

«Попробуй прожить без них», – подумала я.

Мы ехали и ехали. Элисон задремала. Я думала о Мэттью. Меня терзал страх: сколько он будет ждать, пока я буду цепляться за семейную жизнь? Не так чтобы много. Он уже сказал мне:

– Почему бы нам не представить себе, что я – женщина, а ты – мужчина? Ты бы считал неприемлемым, если бы я хотела, чтобы ты ушел из семьи? – Он словно цитировал Ивлин Хоум. И был прав. Скольких женатых мужчин поменяла Кэрол, зная, что единственным доказательством их любви будет развод с женой ради нее? Множество.

Если бы только я встретила менее интеллигентного и не столь тонко все чувствующего человека. С которым могла трахнуться, потом уйти и встретиться вновь, когда засвербит между ног. Не Мэттью, этого колосса морали. Между ним и Френсисом, образцами чести и рыцарства, я являла собой пример морального падения, вобрала в себя все те грехи, за которые клеймит женщин история.

Элисон пробудилась, резко наклонилась вперед и сказала в пространство между мной и Френсисом:

– И потом сейчас у меня отличный бойфренд. Он приходил, чтобы починить центральное отопление и… ну… одно привело к другому…

– Как ты узнала, что это любовь? По той решительности, с которой он ухватился за твою трубу?

– Дилис! – одернул меня Френсис.

– О, любовь… – Таким тоном говорят о вчерашней горчице. – Нет… он просто переехал ко мне. Роскошное тело. Теперь я понимаю, почему Джинни остановила свой выбор на Брюсе. Сантехники очень сексуальны…

Я могла думать лишь об одном: даже дорогая Элли с ее больной печенью могла встретить мужчину и без лишних слов и суеты поселить у себя… потому что ей того хотелось. Несправедливо, несправедливо, несправедливо.

Элисон смеялась.

– Моему сыну он тоже понравился. Он, между прочим, гей… Когда он был маленький, мой отец частенько на него злился. Пытался заставить его играть в футбол, ходить в походы. Но он лишь хотел красиво одеваться. Ты знаешь отца. Мужчина из мужчин.

Френсис и я шумно сглотнули.

– Дилис, – повторил он.

– И… э… в конце концов твой отец с этим смирился?

– О нет. Такого и быть не могло. Но мой мальчик со временем станет известным модельером. Талант так и прет из него.

Она вновь задремала.

– Страшная женщина, – прошептал Френсис.

– Я бы сказала, дочь своего отца.

Френсис рассмеялся.

– И своей матери.

Когда мы подъехали к дому, Элисон уже проснулась. Глаза ее ярко сверкали. Мы осторожно разбудили мою тетушку и общими усилиями препроводили в постель. Она едва могла переставлять ноги, так устала.

– Спасибо тебе, Дилис, что приютила нас, – сказала она. – Как жаль, что твоя бедная мать не видит тебя сейчас… – А перед тем как заснуть, уже лежа на кровати, когда я снимала с нее туфли, успела добавить: – Гм-м. Красивая настольная лампа. Ты, конечно же, не собираешься уйти от него, дорогая?

Я поцеловала ее, пожелав спокойной ночи. Слава Богу, завтра она уезжала, а с ее отъездом миновала бы и опасность.

Внизу Френсис предложил Элисон пропустить на ночь по капельке. Потом еще. Судя по тем порциям бренди, которые он ей наливал, я подумала, что он решил ее убить. Конечно же, это была кощунственная мысль. В итоге Элисон вырубилась. Просто вырубилась. На середине предложения. Мгновением раньше что-то с апломбом рассказывала и тут же повалилась на бок, застыла, как тряпичная кукла. Жалости к ней я не испытывала. Судьба предоставила ей все шансы, но она ими не воспользовалась. И причина была не в ее пьянстве, а в крайнем эгоизме, она привыкла видеть себя пупом земли. Пока она вновь не вошла в мою жизнь, я понятия не имела, сколь много вреда причинили мне и моей сестре она и ее мать.

Когда мы укладывали ее на кровать, шляпа сползла на лицо, вуаль съехала на ухо. Я сняла шляпу с ее головы, бросила на пол, потопталась на ней. Френсис наклонился, поднял шляпу, положил на туалетный столик.

– Теперь тебе полегчало? – спросил он.

Элисон тихонько похрапывала.

Способность моей тетушки не обращать внимания на пристрастие дочери к спиртному в полной мере проявилась после похорон, в доме Полин. Она просто не замечала количества выпитого дорогой Элли алкоголя и нисколько не взволновалась из-за того, что Элисон заснула на диване моей кузины.

– Она очень рано встала, чтобы приехать сюда, – сказала она. – Вот и прилегла отдохнуть.

Потом, когда я разбудила ее, пришла пора освободить хозяев от нашего присутствия, она попросила у меня флакончик духов. Я протянула ей мой «Арпеж» и едва не разрыдалась от ярости, когда она, взяв флакон и прочитав название, изумленно ухмыльнулась.

– Пусть и пьяная, она палила изо всех орудий, стараясь унизить меня, – сказала я Френсису, когда мы раздевались. – Я до сих пор выковыриваю шрапнель.

– Послушай, на этом давно поставлена точка, – резонно указал мне Френсис. – Ты здесь, в настоящем, и давно уже не ребенок. Просто не позволяй дорогой Элли цеплять тебя за живое.

С горечью я подумала: «Да что ты можешь об этом знать?» И пожалела, что рядом нет сестры. Она бы меня поняла. Я, конечно, научилась не чувствовать себя ребенком, но воспоминания детства остались в подсознании и теперь вот прорвались наружу. Теперь до меня начало доходить, почему Вирджиния никому ничего не желала прощать.

Я плюхнулась в кровать с ощущением, что весь день сражалась на Сомме. Френсис пододвинулся. Я почувствовала запах мыла, уюта, дома.

– Не позволяй ей цеплять тебя, – повторил он.

– Не позволю, – ответила я.

Он хотел обнять меня, но я откатилась и повернулась к нему спиной. Я хотела Мэттью, который пахнул опасностью, желанием и свободой, и притворилась спящей.

Глава 17
ИДЕАЛЬНЫЙ МУЖ

Наутро я поднялась злой и раздраженной. Надеялась развезти моих дорогих тетушку и кузину по соответствующим станциям, а потом поехать к Мэттью. Но Френсис не хотел об этом и слышать.

– Разумеется, я поеду с тобой, – безапелляционно заявил он.

Я же чувствовала себя слишком усталой, слишком эмоционально опустошенной, чтобы спорить. И потом что я могла сказать? Мой муж делал все то, что мечтают видеть от своих мужей женщины, обращающиеся к психоаналитикам, так что едва ли я могла предложить ему оставить меня в покое, чего мне хотелось больше всего. Жизнь, она иронична. В высшей степени иронична.

Они могли бы уехать еще до ленча, как шепотом и предложил Френсис, но я решила устроить им показательную экскурсию по Холмс-Тауэрс. Глупо, наверное, очень уж по-детски, но хотелось навсегда избавиться от болезненных ощущений при упоминании плаща, ботинок, гнид. Лучший тому способ – вновь прикоснуться к нынешним материальным благам, и, надо признать, мне действительно стало легче. Особенно когда я распахнула дверцы гардероба и увидела, как поскучнела моя кузина: похоже, ее проняло. Я провела рукой по твиду и шерсти, джерси и атласу и словно впервые увидела, сколько у меня нарядов.

– Пожалуй, с одеждой у нас перебор, не так ли? – Уж не знаю, кого я спрашивала, их или себя. – Но я просто не могу остановиться, покупаю и покупаю.

Френсис ушел.

Я даже привела их ванную, примыкающую к нашей спальне, чтобы показать им бронзовые краны из отеля двадцатых годов в Перудже. Бальзам на старую рану. Ванная моего детства была темной и грязной, воду выдавал счетчик, и ее едва хватало на то, чтобы помыться. Мне хотелось знать, помнит ли она это. Я едва удержалась, чтобы не спросить, помнит ли она мой последний приезд, одной из бедных родственниц, когда я прибыла без зубной щетки. Да еще бесхитростно сообщила по прибытии моим тете и кузине, что мы могли позволить себе или билет на трамвай, или зубную щетку, но не первое и второе вместе. Я рассказала им, что нам пришлось прощупать зазоры между сиденьем и спинкой кресел и старого дивана, чего я терпеть не могла, боялась, что оттуда выскочит мышь. Там мы и нашли требуемый шестипенсовик, который пошел на оплату билета в подземке. Ах, как же они хихикали. Я до сих пор помню, как они хихикали. А тетя тут же повела меня в ванную, чистенькую, уютную, ухоженную, чтобы я вымыла руки. Мне также купили зубную щетку, которая мне очень понравилась, но заставили оставить ее в их доме, «до следующего приезда». Старые жмоты!

После бронзовых кранов и одежды я показала им кабинет Френсиса с массивным старинным столом и уставленными книгами стеллажами вдоль стен.

– О! – выдохнула Элисон. – Он много читает.

– Половина книг моя, – небрежно уточнила я. – Все книги по искусству.

Кабинет произвел на нее неизгладимое впечатление. Но я все испортила, отведя их на кухню, где, по существу, превратилась в домохозяйку, рекламирующую технические достижения, направленные на облегчение ее труда.

– Вот это отжимная центрифуга, нажал на кнопку, и все дела. Подоконники одновременно служат крышками ящиков. А это… – Я говорила и говорила. Когда экскурсия закончилась, у них не осталось ни малейшего сомнения в том, что у меня есть все, чего только могло пожелать мое сердце. Если бы мое сердце желало вещи, которые можно купить за деньги. Особенно им понравились гардероб, забитый одеждой, подогнанные в размер уилтонские ковры и белая мебель. Я едва удержалась от того, чтобы повести их в наш винный погреб. Думаю, дорогая Элли так и осталась бы там. Всю экскурсию моя тетушка трусила сзади, все смотрела, все трогала, ахала и охала от восторга, иногда обнимала меня.

Наконец мы развезли их по станциям, посадили на поезд и поехали домой. Душу окутал туман несчастья. Одного визита моей тетушки и кузины хватило, чтобы разбить зеркало, в котором моя жизнь смотрелась идеальной. Я начала плакать большими слезами ярости и жалости к себе. Где Кэрол, которая смогла бы понять? И почему у меня нет нормальной сестры, с которой я могла бы поделиться своей Печалью? По приезде домой Френсис заставил меня улечься в постель, не сделав попытки составить мне компанию. Я так устала, что даже не смогла позвонить. Спала как убитая. Я это сделала. Прикрылась тетушкой. Но как сказал бы Мэттью: «Ради чего?»

Проснувшись, я почувствовала себя лучше. На мобильнике прочитала сообщение с вопросом, как все прошло, и мне страшно захотелось поехать этим вечером в Паддингтон. Внизу я заварила чай, начала щебетать, так что Френсис, я-то надеялся, что он поедет на работу, чтобы наверстывать упущенное, заказал столик в нашем любимом ресторане. И пришел в некоторое замешательство, когда я, после того как он вернулся и доложил о своих успехах, из щебечущей жены превратилась в надутого капризного ребенка. Конечно, он мог бы снять заказ, скажи я, что не в состоянии идти в ресторан. Но как я могла сказать после этого, что мне надо уйти? И куда я могла пойти? Моя тетушка более не жила в Паддингтоне, а Личфилд находился слишком далеко, чтобы съездить туда на коктейль. Я попала в западню. Я чувствовала себя так, будто попала в западню. Меня вновь переполнила жалость к себе. В итоге я выпила слишком много. Никак не меньше полутора бутылок вина, за обедом. Френсис героически отказывался остановить меня. Вот я пила и пила, как непослушный ребенок. К счастью, вино было хорошее.

– Как кузина, как кузина. – Я икнула, когда он, крепко держа под руку, выводил меня из ресторана.

Его все это уже забавляло. «Он слишком хороший, чтобы быть настоящим», – вертелось в голове. Это несправедливо… ну почему он не мог сделать мне что-нибудь плохое? Тогда у меня появился бы повод отомстить. Почему бы ему не ударить меня?

В автомобиле я молчала. Облегчала жизнь себе и усложняла ему. По приезде домой я, еще свеженькая после дневного сна, поставила си-ди Брайана Ферри. Френсис с поникшими плечами сидел в кресле, потягивал бренди, с видом потерпевшего поражение. Казалось, он вот-вот расплачется.

На одно короткое мгновение я почувствовала вкус победы, но тут же меня захлестнул жгучий стыд. Ведь это мой муж, которого я когда-то любила… любила и сейчас в определенном смысле. Лучшая сторона моего характера вступила в борьбу и победила.

– Не уходи, – сказала я. – Еще рано.

Он посмотрел на меня с искоркой надежды в глазах. По какой-то причине, наверное, подействовали выпитое вино и музыка, я вдруг почувствовала себя очень виноватой перед ним.

– Давай потанцуем, – предложила я. Как же мне было покойно в его объятиях!

– Все не так, – вырвалось у меня. – И ты тут ни при чем. Это я – сучка.

– Нет. – Он вздохнул. – Просто на тебя столько навалилось в последнее время. Эти похороны, возвращение в прошлое. Это все очень тяжело. И не могло пройти без последствий. Мне с детством повезло. Тебе – нет.

Вот тут во мне начала закипать злость. Негодование. Да, ему досталось все. Так почему бы…

– Нам надо уехать, – продолжил он. – Немедленно, и куда-нибудь подальше.

– Туда, где найдется пища для души, – мечтательно повторила я слова Мэттью.

– А может, тебе нужно время, чтобы побыть одной? – с грустью спросил он.

Вон он, момент. Идеальная возможность. Я буквально услышала голос Мэттью: «Скажи ему». И упустила ее.

– Посмотрим, – прошептала ему в плечо.

– Поедем. Куда ты захочешь. – К нему вновь вернулось хорошее настроение, я чувствовала на волосах его теплое дыхание. – Поедем, куда ты захочешь. – И добавил: – Деньги – не проблема.

Музыка играла, мы танцевали, двое людей, муж и жена, вкусно поевшие, выпившие хорошего вина, в собственном доме, нам могли только завидовать. Опьяненная вином и властью собственного тела, я проигнорировала Мэттью и его наставления. Френсис был в конце концов моим мужем, который сделал для меня столько хорошего. Наполнил комнаты этими прекрасными вещами, одел меня в дорогие одежды. Дьявол во мне говорил все громче. Это же самое меньшее, что я могла для него сделать… Он меня купил, поэтому мог обладать мной, во всяком случае, пока.

– Куда мы поедем? – спросил он после того, как…

– Как насчет Индии? – сонно спросила я.

– Отлично, – ответил он.

– Отлично, – согласилась я.

Именно в ту ночь я назвала своего мужа Мэттью. Но к тому времени он уже крепко спал, дышал глубоко и уверенно, а я провела пальцами по его спине и прошептала имя, словно для того, чтобы вновь вернуться в собственную кожу. Потом босиком спустилась вниз и налила себе бренди. На этот раз справочник мне не понадобился: телефон я давно уже знала наизусть.

– Что ты делаешь? – сонно спросил мой любовник.

– Думаю о тебе.

– Приезжай и раздели со мной постель.

– Я слишком много выпила.

– Тогда приеду я.

Я промолчала.

– Когда?

– Скоро, – пообещала я.

– Ты ему уже сказала?

– Скоро.

Когда я поднялась наверх, Френсис по-прежнему спал. Я долго изучала его лицо под лунным светом. Умиротворенное, знакомое, кроткое. И люто его ненавидела.