Текст книги "Нашествие арабуру"

– Сэйса… – с замиранием сердца попросил Сань-Пао, – разрешите мне оставить голову при себе. Следствие только начинается, а мне нужны улики.

– Хм… – подумал император Кан-Чи, – ты умен. Будешь ли так умен, когда дело дойдет до восстания?

– Буду! – твердо сказал Сань-Пао.

– Молодец, – еще раз похвалил император. – Ладно, разрешаю, забирай голову.

Камень скатился с души Сань-Пао – он избежал смерти. Ведь если бы императорский какумагуса занялся головой, он бы обнаружил спиленные рога и дело могло принять печальный оборот. За подлог Сань-Пао могли кинуть в реку или посадить на кол, а то и содрать кожу с живого. На случай неудачного развития событий в правом кармане он прятал три зернышка риса, пропитанные ядом. Этого было достаточно, чтобы избежать мучительной смерти. Но сегодня зернышки не понадобились, и Сань-Пао выбросил их, как только сел в паланкин. Сегодня Боги были милостивы к нему.

Сань-Пао не заметил, как из-под гнилой колоды блеснули глаза-бусинки. На запах выскочила хитрая крыса, одну за одной проглотила три зернышка риса, но, не успев юркнуть назад под колоду, пискнула и упала на спину. Ее розовые лапки несколько раз дернулись, и жизнь покинула хитрую крысу. Хотела ли крыса предупредить сородичей, или ее писк был последней искрой жизни, Сань-Пао так и не узнал, но если бы он увидел все это, он, по крайней мере, сделал бы три вывода: никогда не кидайся на то, что тебе подсовывают; остерегайся незнакомцев; дающая рука всегда враждебна. Ничего этого он не увидел, поэтому продолжал жить наивно, в полной уверенности, что он переделает мир.

Уже глубоким вечером при свете фонарей Сань-Пао поставил перед собой голову и принялся ее изучать. Зачем же он тебя убил? – спрашивал Сань-Пао. Вид у головы был грустный, словно она просила прощение за то, что не смогла уберечь свое тело. Убил одним ударом. Если бы испугался, то скоре всего убежал бы. А здесь ударил – сильно и точно. Знал, куда бить.

На старости лет Сань-Пао уже не пил сакэ, а ограничивался пивом. После третьей чашки его вдруг осенило: глаза! Кто закрыл глаза? Должно быть, стражники по старому обычаю. Сань-Пао приподнял голове веки. Так и есть, левый глаз светло-серый – вот причина, почему убили черта! Только местные жители боятся глаза демона, поэтому они и убивают всех дикарей с серыми глазами. Итак, это работа ниндзюцу! – окончательно убедился Сань-Пао. Но если бы ниндзюцу знал, что это черт, он бы с ним не связался. Зачем связываться с чертом, если он не человек? Логичнее было бы пройти мимо. Но он принял его за человека и убил. Спиленные рожки подвели.

Несмотря на то, что заканчивалась стража свиньи[155]155
  Стража свиньи – 21–23 часа.


[Закрыть], Сань-Пао вызвал черного капитана Угаи. Черным его называли не только потому, что он был смугл, а еще и потому что у него была репутация человека, который не чурается черных дел. Ходили слухи, что он скупал печень казненных и продавал голодным крестьянам, которые в свою очередь пекли пирожки с ливером. По этой причине Сань-Пао никогда ничего не ел в городе.

Угаи сел на пятки в позу ожидания и оперся на большой меч. Сань-Пао знал, что так сидят только последователи школы кюдзюцу и что девиз этой школы звучит так: «Сохраняй хладность ума в любых ситуациях». Но Сань-Пао казалось, что Угаи спокоен до самонадеянности. У него был очень пристальный взгляд, поэтому Сань-Пао не любил Угаи. Что-то в нем было такое, чего Сань-Пао еще не понял, но других помощников у него не было. Приходилось рассчитывать только на черного капитана.

– Вот что, – сказала Сань-Пао. – Утром займешься голубями. Или я что-то не соображаю, но они должны летать на север и возвращаться оттуда, а они летят и возвращаются с востока.

– Слушаюсь, сэйса, – с достоинством кивнул Угаи и подкрутил маленькие усики. – Я знаю эти хитрости. Обыщу все окрестные деревни и схвачу всех голубятников.

Черный капитан был высоким, худым и мускулистым. И хотя его щеки тронула сеть морщин, он был очень силен и ловок. Да и роду-племени, как и Сань-Пао, он был явно не японского. Никто не знал, кто он на самом деле и где его родина. Он одинаково походил и на южных людей, и на северных. Даже по выговору ничего нельзя было понять. Угаи говорил на диалекте провинции Хитати, но слово «исуки» произносил так, как обычно произносят его в провинции Дарима – «исусуку», а «кудзиро», как в провинции Сида, – «кудзири». Было еще несколько странных слов, но особенно одно озадачивало Сань-Пао. Капитан Угаи произносил его во всех тех случаях, когда его что-то особенно волновало. Вот и теперь он добавил в конце фразы:

– Господи, Иисусе!

Для ушей Сань-Пао это звучало так: «Господииисусе», а ударение была только одно – в конце фразы, что вообще было непривычно даже для китайского уха.

– Правильно, – согласился Сань-Пао, – мыслишь верно. Особенно те деревни, где крестьяне занялись конишелью. Что-то уж очень странно.

– Может быть, они оголодали и взялись за ум? – предположил Угаи.

Но Сань-Пао понял его с полуслова.

– Если мы разорим эти деревни, арабуру нам головы оторвут быстрее, чем мы поймем это.

– Воля ваша, сэйса, – смиренно склонил голову Угаи.

Сань-Пао на мгновение показалось, что помощник слишком быстро согласился. Было бы глупо его в чем-то подозревать, подумал он. Да и в чем? В тайной симпатии мятежникам? Тогда он еще глупее, чем я, ибо нет смысла помогать тем, кто и так погиб.

– С нашим народом свихнешься! – коротко хмыкнул Сань-Пао. – То они не хотят выращивать кактусы, то они хотят выращивать кактусы. Ничего не поймешь! Пусть в этом разбираются сами арабуру. Возьми самых лучших стрелков, но через три дня у меня в руках должна быть почта этих голубей. Понял?

– Понял, сэйса, – все так же спокойно кивнул Угаи.

Одного не заметил Сань-Пао – в глазах черного капитана словно блеснули искры ненависти.

– Смотри, времени у нас нет, иначе сварят вместо архатов.

– По-моему, они улетели, – напомнил Угаи.

– По официальной версии они сварились. А улетели их души. Понял? Мне ли тебя учить?

Сань-Пао не хотел преждевременно лишиться помощника из-за того, что тот не понимает политику императора Кан-Чи. Раз сказано – души, значит, души. Такова официальная версия, и нечего себе морочить голову.

– Понял, – снова кивнул Угаи, но на этот раз в его глазах блеснули не искры, а молнии, хотя он казался спокойным, как спящий медведь в берлоге.

– Ну и хорошо, – кивнул Сань-Пао. – А я займусь шпионом.

– У нас появился шпион? – спросил Угаи, оставаясь безучастным, как сосульки на морозе.

Сань-Пао больше привык к обходительности чиновников, поэтому сдержанность черного капитана его раздражала, но он не подал вида.

– Они здесь были всегда. Эти люди с гор. Только теперь они готовят восстание и стали очень опасны. А еще надо спуститься в лабиринт Драконов и найти старшего черта Майяпана. Что-то мне подсказывает, что он в курсе всех дел.

– Его видели в компании пьяных людей, – подсказал капитан Угаи.

– О! Видишь, чутье меня не обмануло. Вот и займись этим. А я займусь самым главным – ниндзюцу, у которого тень дракона Аху. Знаешь такого?

– На базарах всякое болтают… – уклончиво ответил капитан Угаи. – Но я ни разу не видел. Говорят, его можно узнать по тени, у которой есть крылья, – и снова посмотрел так пристально, что Сань-Пао подумал, а не метит ли он на его место?

– Точно! Молодец! Вот и будем его искать. Это самое главное. Найдем ниндзюцу с крыльями, значит, найдем бунтовщиков.

– Господи, Иисусе! – произнес Угаи и покинул кабинет Сань-Пао.

* * *

До поры до времени Абэ-но Сэймэй никому не говорил о хакётсу Бан и о его мальчишке-поводыре по имени Кацири. Такой козырь надо было хорошо прятать в рукаве – настолько хорошо, чтобы о нем не то чтобы никто ничего не знал, а даже не мог бы догадаться. Дело было тайное и при излишней суетливости могло и не выгореть. А сработать надо было наверняка. От этого зависела судьба восстания. Самое главное, что он вовремя запретил им тренировки в сточных озерах города, велел сидеть тихо и ждать приказа. Как потом оказалось, он все сделал правильно: арабуру не схватили ни хакётсу Бана, ни его поводыря Кацири, точнее, они чурались их вида и запаха, хотя обшарили весь город. Кому нужен прокаженный с изуродованным болезнью лицом и мальчишка, от которого очень скверно пахло? Не нашлось даже сумасшедшего, который бы по доброй воле приблизился к ним. Дело было на базаре зеленщиков, где еще теплилась торговля. Если бы арабуру или кэбииси были внимательнее, они бы наверняка заметили, что хакётсу с поводырем слишком быстро сгинули в ближайших развалинах, словно заранее знали, куда прятаться. Больше на этом базаре никто никогда их не видел. Его обитателей согнали в государственную тюрьму Тайка и посадили в клетки, чтобы подвергнуть пыткам, а кое-кому предстояло даже украсить Сад голов своей головой.

Хакётсу Бан знал свое дело. Он купил у банщиков бочку, наполнил ее человеческими испражнениями, чтобы Кацири было где постигать тонкости ремесла. Смысл этих упражнений сводился к тому, чтобы он привык к ограниченному пространству.

Абэ-но Сэймэй верил в плохие приметы. Например, если утром на северо-востоке, считавшемся «вратами демонов», висели тучи, то он в этот день вообще ничего не делал. Плохой приметой также являлись сухие паучки в углах комнаты, стук духов под полом и раздавленные лягушки, поэтому у себя в саду Абэ-но Сэймэй ходил, внимательно глядя под ноги. Перечень плохих примет этим не ограничивался. Сегодня, например, он встретил на улице человека с разного цвета глазами. Если бы у человека, похожего на корейца, были бы другие глаза, то Абэ-но Сэймэй ни за что бы не убил его. Но именно такое сочетание: левый глаз серого света, а правый – карий, было в Нихон очень и очень плохой приметой, настолько плохой, что этому человеку легче было умереть, чем жить. Считалось, что левый серый глаз – это глаз демона смерти, которым он наблюдает за людьми. Новорожденных с такими глазами убивали сразу же или изгоняли вместе с матерью из деревни, поэтому Абэ-но Сэймэй, не задумываясь ни на мгновение, выбросил перед собой руку и вонзил в сердце человеку сюрикэн[156]156
  Сюрикэн – стальная игла.


[Закрыть]. Не оглядываясь, Абэ-но Сэймэй продолжил путь дальше, не зная самого главного: что он убил не человека, а черта Ёмэй, которому покойный харчевник давеча отпиливал рожки в харчевне «Хэйан-кё». Ёмэй же получил от самого Ушмаля очень неприятное задание – найти и доставить в ставку кецалей старшего черта Майяпана. Ставка находился в летающей джонке, которая называлась хаятори[157]157
  Хаятори – «летающая птица».


[Закрыть]. Все это было следствием тайного доноса рыжего харчевника, который канул в черную выворотню вместе с харчевней «Хэйан-кё». Никто не знает, каким образом донос попал к Ушмалю, но его реакция была однозначной: найти, и точка! Самое удивительное заключалось в том, что старшего черта Майяпана не было в ставке, хотя обыскали все: и весь подземный лабиринт Драконов, и закоулки ставки кецалей, даже подняли из выворотни харчевню – Майяпан как в воду канул.

Никто не мог найти Майяпана, а рядовой черт Ёмэй нашел. Нашел совершенно случайно – в первый же день поисков и только потому, что заблудился и вместо квартала чеканщиков попал в квартал горшечников, в который сроду не ходил. Он и думать не мог, что старший черт Майяпан пьет сакэ. Но именно так оно и было. Обнаружил он его в компании пьяных людей. Мало того, с ними был пьяный в стельку демон, которым эта компания играла в «пугало». Смысл игры для черта Ёмэй остался неясен, должно быть он заключался в том, что в демона распяли на кресте. Стоило этому демону, изображающему пугало, издать какой-либо звук или шевельнуться, в него вливали пиво в неимоверном количестве. Компанию это очень и очень веселило. Попутно черт Ёмэй удивился тому факту, что пьяный демон, оказывается, не боится дневного света. Надо будет сообщить об этом Ушмалю, подумал он и в грустной задумчивости отправился в ставку. А загрустил он оттого, что позавидовал Майяпану, его свободе и впервые ощутил желание отдохнуть и расслабиться. А то работаешь и работаешь, как вол, ни тебе уважения, ни благодарности. Вот почему черт Ёмэй опростоволосился и не сумел защититься от нападения Абэ-но Сэймэй.

Троекратно пощелкивая пальцами левой руки для того, чтобы не дать вездесущим хонки приблизиться к себе, Абэ-но Сэймэй спешил к реке. Он сел в лодку и стал изображать рыбака, пока его не прибило к Запретному острову.

С виду Запретный остров был безлюден. Абэ-но Сэймэй завел лодку в бухту и отправился к одинокой скале. Так делали все рыбаки. На это скале жил каппа, который владел Слиянием, и все рыбаки приносили ему еду, чтобы спокойно ловить рыбу.

Каппа кивнул ему, как старому знакомому, отодвинул валун, и Абэ-но Сэймэй попал в пещеру.

– Мы тебя уже заждались, – сказала капитан Го-Данго.

Они сидели в большой, светлой пещере, пили пиво и держали совет. Свет падал из многочисленных трещин в стенах. Справа от Натабуры дремал Афра, слева – Зерок. Но если Афра нет-нет да и открывал глаза, то Зерок спал по-настоящему, даже похрапывал. Теперь, когда он нашел хозяина, ему можно было ни о чем не волноваться. Вот он и спал, как убитый. Абэ-но Сэймэй не сказал о причине задержки и о человеке с глазом дьявола. Он начал кое о чем сожалеть. Ведь таких людей давным-давно извели? Извели. Значит, что? Значит, я убил не того. В смысле, убил не человека. А кого? Да и убил ли я его? Не знаю, признался он сам себе. Не знаю. Эх, надо было все же проверить. Неужели я в чем-то ошибся? – думал он. У него появилось странное предчувствие – словно он прикоснулся к касасаги[158]158
  Касасаги – понятие «судьба судеб».


[Закрыть], но не может постичь, хоть тресни, малой толики задумки Богов. Знать об этом человеку не полагалось. Это было выше его разумения.

Однако он отвлекся.

– Дела плохи, – вздохнул капитан Го-Данго, – голуби больше не прилетают…

Он почти выздоровел. Если бы не шрам вишневого цвета, который виднелся в разрезе кимоно, никто бы не подумал, что он когда-то был смертельно ранен.

– Должно быть, это связано с нашим побегом, – предположил Натабура.

– В городе вон какие события, – согласился Баттусай. – Ксо!

– Базары пусты… – кротко вставил Гэндзабуро. – Бакаяро!

Он хотел добавить, что отныне негде брать хорошую еду, но лишь с обожанием поглядел на капитана Го-Данго, его волновало только одно – здоровье капитана.

А Гёки, друг капитана Го-Данго сказал:

– Три Старца, должно быть, теперь прячутся.

– Не прилетают, потому что опасно, – очень спокойно объяснил Абэ-но Сэймэй и оглядел всех-всех, включая Митиёри, которого совершенно не интересовали разговоры старших. Он давно ждал своего деда – Ваноути, а дед все не приходил и не приходил, и Митиёри скучал.

Все поняли, что Абэ-но Сэймэй в курсе дела. Он всегда был в курсе событий, чтобы ни случалось. И еще все поняли, что арабуру не долго царствовать, что пришло время им умирать.

– Я дал команду, – добавил Абэ-но Сэймэй.

С тех пор, как Абэ-но Сэймэй встретился с Акинобу при весьма странных обстоятельствах, он оброс и исхудал. Теперь он ничем не отличался от городского жителя, разве что поведением – Абэ-но Сэймэй старался выходить на улицу только в пасмурные дни или ночью. Тень – вот что выдавало его с головой.

– Ты дал команду? – удивились все.

Даже Митиёри отвлекся от созерцания солнечных зайчиков. Вот деда найду, подумал он, и все кончится. Он давно страдал от одиночества.

– Иначе бы арабуру в два счета вычислили нас.

Все согласились:

– Правильно! Мы и не подумали.

Система почтовой связи была трехступенчатой. Голубь, выпущенный из столицы, прилетал на восток, в одну из окрестных деревень. Там с голубя снимали капсулу с письмом, вешали ее на другого голубя и отпускали. Второй голубь летел на запад, и в следующей деревне операция с письмом повторялась. И только третий голубь летел на север в долину Проклятых самураев к Трем Старцам. Но даже такая система не гарантировала того, что арабуру не отследят голубей и в конце концов не доберутся до долины Проклятых самураев. Такой оборот событий заранее был оговорен – связь прекращалась до лучших времен.

– Арабуру стали хватать голубятников, – сообщил Абэ-но Сэймэй.

– Что же ты предпринял? – спросил Акинобу на правах старшего.

Все с жадность вслушались в ответ Абэ-но Сэймэй.

– Три Старца давно предусмотрели такой ход событий. По их приказу я еще в начале лета приказал нашим людям уйти в горы и затаиться в Руйдзю карин.

Вокруг курящегося сто лет Фудзияма раскинулся таинственный лес Руйдзю карин. В этом лесу не жили ни тигры, ни дикие кошки. Когда-то, еще до разделения Миров, лес принадлежал Богам, зверям и хонки всех мастей. Но потом, даже когда первые ушли, а последние – сгинули, местные жители продолжали сторониться этих мест, не собирали там хворост и не рубили деревьев, не потом что таинственный лес стал диким и неприступным, а потому что звери в нем расплодились самые разнообразные, в том числе и японские иканобори – трехпалые драконы. Лес зарос мхами и лишайниками, покрылся болотами и сделался непроходимым. Его языки тянулись во все стороны на много-много ри – и на юг до побережья Сибуса, и на север – до самых вершин хребта Оу. В этом-то лесу и спрятались голубятники Абэ-но Сэймэй.

– Нам нужно отправить к Трем Старцам человека. У Старцев появилась новость, которую они не могут доверить голубям.

– Кого? – спросил Акинобу и оглядел собравшихся.

– Я пойду! – вскочил Баттусай.

– И я тоже! – вскочил Натабура.

Афра живо последовал их примеру и навострил уши. Он узнал знакомые слова: «пойду» и тут же стал проситься в путь. Ему было все равно, куда бежать и зачем – лишь бы с любимым хозяином.

– Не знаю… не знаю… – опустил взгляд Абэ-но Сэймэй. – Все дороги перекрыты. Вам не пройти.

– Мы пойдем горами! – воскликнул Натабура.

– Вы будете идти две луны. К этому времени ваш поступок потеряет всякий смысл.

– Значит, в течение двух лун все случится? – догадался Баттусай и во все глаза посмотрел на Абэ-но Сэймэй, ища подтверждение собственным выводам.

Абэ-но Сэймэй засмеялся, и от уголков его глаз побежали морщины, а вор рту обнажились желтые зубы.

– Ха-ха-ха… Какие вы быстрые. Все чего-то ждут. Я тоже, – признался он и процитировал: «Армия не может быть собрана без необходимости».

– Но ведь все готово? – спросил Акинобу, хотя, конечно, знал ответ.

– Да, все готово. Мы вырастили столько, как ее? – сказала Гёки.

– Опунции… – подсказал Акинобу.

– Да, опунции. Новые хозяева только рады. Правда, они не стали от этого ласковей.

– Значит, надо что-то придумать, – произнес Гэндзабуро. – Что-то необычное.

– Правильно, – согласился Абэ-но Сэймэй. – Но что именно? У меня сегодня в голову ничего не лезет.

– Я тоже хочу пойти, – внезапно проснулся Зерок.

– Тебя-то сразу приметят, – сказал Акинобу.

– Это точно! – согласился с ним Абэ-но Сэймэй.

– А если побежит стая? – невинно спросил Зерок и в подтверждение встряхнулся, как большая-большая собака.

– Какая стая? – спросил Абэ-но Сэймэй и внимательно посмотрел на Зерока.

– Волчья.

– Где мы возьмем волков? – удивился Баттусай.

– А какой смысл? – вмешался Акинобу.

– А я хочу деда найти… – тихо произнес Митиёри, но его никто не услышал.

– Волки – это выход! – глубокомысленно сказал Гёки.

– Никто ничего не поймет, – согласился капитан Го-Данго.

– Стоп, стоп, стоп! – остановил восклицания Абэ-но Сэймэй и когда все смолкли, спросил у Зерока: – Говори, что задумал?

– Как вы заметили, я могу быть и человеком, и собакой.

– Ну да… – осторожно согласились все, – песиголовцем, одним словом.

– Так вот, любого из вас я могу сделать песиголовцем.

– Кими мо, ками дзо! – только и произнес Натабура.

Он не думал, что песиголовцы наделены колдовской силой.

– Как? – удивился Абэ-но Сэймэй, и с опаской посмотрел на Зерока. – Предупреждать надо!

Зерок жалобно шмыгнул носом.

– Ладно, говори, – пожалел его Натабура.

– Дух во мне такой… – тоскливо начал Зерок, – бродит… Я могу вдохнуть его в любого человека. Конечно, на время, пока он не выветрится. Человек днем будет человеком, а ночью – песиголовцем.

– В смысле? – переспросил Натабура.

– В смысле, дух луны действует.

– Ага… – что-то понял Абэ-но Сэймэй. – А днем будете отсиживаться.

– Отсидимся, – заверил его Зерок. – Я это умею, – и с тихим обожанием посмотрел на Натабуру.

Он уже выбрал его в качестве вожака.

– А ведь верно, – заметил Гёки. – Арабуру отменили закон «О пяти людях». Теперь через сэкисё пропускают по два человека за одну стражу, но кто обратит внимание на волков?

– Никто, – согласился Натабура. – Тем более что этих волков теперь расплодилось видимо невидимо.

Ему уже не терпелось куда-то бежать. Засиделся он в этом городе. Послушаем мудрые речи Старцев, подумал он, чем не дело?

– Решено, – сказал Акинобу, – пойдут Натабура и Зерок.

– И он, – показал Натабура на Афра.

– И-и-и… он, – легко согласился Абэ-но Сэймэй.

Афра подпрыгнул от радости и лизнул Натабуру в губы.

– А вот теперь я вам расскажу, как попасть в долину Проклятых самураев, – сказал Гёки. – Это и есть самое главное, что вам предстоит совершить. Все остальные опасности сущая ерунда.

После этого все узнали, что долина потому и называется проклятой, что не всем дается. А проклятой она стала называться после того, как в ней прятались последние заговорщики против регента Ходзё Дога.

* * *

Еще не легли росы на травы, когда из города выскочила волчья стая и понеслась по дороге, поднимая за собой клубы горячей пыли.

– Ату их! Ату! – кричали вдогонку стражники на мосту Бедо, бряцая оружием. Они даже схватились было за луки, но глазом не успели моргнуть, как стая растворилась за поворотом в сумерках наступающей ночи.

Стражникам было скучно и грустно. Весь день они торчали в жаре и в пыли, заворачивая крестьян в их деревни, а горожан – в их город. Пропускали только тех, кто вез краску в бочках, да зеленщиков с мясниками, которые по привычке тащили свои товары в столицу Мира. А здесь то ли псы, то ли волки! Было чем развлечься.

– Ату их! Ату! – кричали стражники и на всякий случай твердили охранительную молитву: «Наму Амида буцу! Наму Амида буцу!» – и помахивали нагинатами. А некоторые даже хватались за амулеты и талисманы. Увидеть живого волка считалось плохой приметой. А таких наглых – тем более. Должно быть, это духи, думали стражники и неистово молились.

Песиголовцы оскалились и прибавили хода – у страха глаза велики, сами боялись. Только вряд ли кто-то мог распознать в них врагов империи арабуру.

Натабура и не представлял, что в волчьем обличье можно бегать так быстро. Казалось, прошло мгновение, а они миновали предместье, низину Гахиэ и рысью стлались вдоль реки Каная – только ветер свистел в ушах. На мосты соваться было так же бессмысленно, как пытаться пролезть в бутылочное горлышко. К ночи их перекрыл ябурай[159]159
  Ябурай – заграждения из заостренного бамбука в виде ежей.


[Закрыть], а еще стражники выпустили маленьких лохматых собачек, которые, почуяв волков, истерически заливались лаем вслед, трусливо поджимая хвосты, да и сами стражники в этот момент чувствовали себя неуютно и настороженно таращились в непроглядную темноту, которая начиналась как раз там, где кончался свет фонарей. Но больше всего стражники боялись хонки, поэтому запирались в казармы и дрожали от страха до рассвета.

Потом взошла луна, и волки увидели. Мерцала река на перекатах, серебрилась листва тополей, тревожно шурша от ночного ветра, и там, где противоположный берег тонул во мраке, хищно блеснули глаза.

– Ты заметил? – спросил Натабура и остановился.

На всякий случай он потрогал кусанаги, годзука же тотчас сделал теплым, словно напоминая: «Я здесь! Я здесь! И никуда не денусь!»

– Видел, хозяин, – отозвался Зерок, усаживаясь рядом на мягкую траву косогора. – Они бегут за нами от самого города.

Афра тоже сел, но так как разговаривать не умел, то только слушал и вилял хвостом.

– От самого города, говоришь, – произнес Натабура озадаченно. – Я ничего не слышал, – признался он, безрезультатно вглядываясь в противоположный берег, который у самой кромки воды тонул в непроглядной темноте.

– Там они, там… – почтительно отозвался Зерок и зевнул во всю пасть.

Огромные белые зубы блеснули в свете луны. Как я его одолел? – удивился Натабура.

– Почему же я ничего не вижу?

– Это потому, что вы, сэйса, не стали настоящим песиголовцем, и вам недоступно наши обоняние и слух. А волки залегли. Точно залегли.

Афра хотел сказать, что тоже, как и Зерок, все слышал и давно все вынюхал, но только отчаянно завилял хвостом, стараясь привлечь к себе внимание.

Натабура не поверил:

– Залегли? Они что, нас ждут? Чего они хотят?

Из опыта странствий он знал, что ночью все кажется страшнее, чем днем.

– Не хотят, чтобы мы переправились.

– Откуда ты знаешь?

Если Натабура и доверял Зероку, то лишь наполовину – слишком мало он его знал.

– Это местные волки. Тот берег – их территория.

– Ишь ты!.. – удивился Натабура. – Что будем делать?

– Поищем брода. Волки – они всегда боялись песиголовцев.

В его голосе прозвучала бравада. Кто будет связываться с песиголовцем? Только сумасшедший, ну и волки, конечно.

Не успело стемнеть, как начало светать. Луна еще не побледнела, зато на востоке небо стало голубеть.

Когда они выбрались из реки, кончилось действие духа Зерока и Натабура принял прежний человеческий облик. Сам же Зерок снова стал песиголовцем, и мокрое кимоно облепило его мускулистую фигуру. Он тихо зарычал, и местные волки высыпали на берег. Было их десятка два, и они готовы были драться за свою территорию с кем угодно, но только не с человеком и не с песиголовцем, и не тем более с медвежьим тэнгу. А когда человек выхватил огромный кусанаги голубого цвета и шагнул вперед, вообще попятились. Не двинулась с места лишь старая одноглазая волчица.

– Дайте нам пройти, – сказал Натабура, – и мы разойдемся с миром.

– Мы ошиблись, – склонила она лобастую голову в знак почтения. – Мы думали, это наши недруги с правого берега.

– Ага, – почему-то едва не произнес Натабура, потому что ему было что скрывать.

Казалось бы, волки должны были больше всего бояться Зерока, но они с величайшей опаской уставились на Афра. А когда он потянулся и расправил крылья, то вообще шарахнулись в чащу, и выглядывали оттуда, как провинившиеся щенки, готовые при малейшей опасности задать стрекоча. Одна волчица сохранила самообладание. Лишь осуждающе покачала лобастой головой. Потом она повернулась к Натабуре и сказала:

– Мои соплеменники впервые видят медвежьего тэнгу. Я же слышала о нем от моей матери, а она от своей, а она в свою очередь – от своей. Но я всегда думала, что это сказки о летающий собаке. А оказалось, правда. А еще мать говорила, что медвежий тэнгу – наш дальний родственник из далекой-далекой страны.

– Это правда? – спросил Натабура и потрепал Афра за холку.

– Правда, мой хозяин, – ответил Афра. – Все волки родом из дивной страны Чу, где я родился.

От удивления Натабура выпучил глаза – никогда Афра не разговаривал с ним человеческим голосом, а здесь заговорил. Ну, я тебя!.. – подумал Натабура сгоряча.

– Я могу разговаривать только с моими собратьями, – сказал Афра. – Да и то, только ранним-ранним утром.

– Я тоже разговариваю впервые, – призналась одноглазая волчица. – У нас это не приято.

– Это твои проделки? – догадался Натабура.

– Клянусь, этого вышло случайно и пройдет, как только взойдет солнце, – с испугом произнес Зерок.

Солнце вот-вот готово было вынырнуть из-за горизонта, и надо было спешить укрыться в чаще.

– Куда лежит ваш путь? – спросила волчица на прощание.

– В чащу Руйдзю карин, – соврал Зерок.

– О-о-о!.. Даже мы туда не заходим. Эти места опасны для нашего брата. Огромный куни-кори стережет чащу. Я дам вам провожатого, который доведет вас до его границ. Дальше мы не пойдем. Дальше нашим братьям путь заказан.

Почему заказан? – подумал Натабура. По простоте душевной он хотел было спросить, кто такой куни-кори, но вовремя заметил предостерегающий взгляд Зерока. Похоже, Зерок не верил ни единому слову волчицы. А расспросы могли привести к неприятностям. Правильно, ни к чему выдавать свои тайны, решил Натабура.

Волчица окликнула кого-то. От стаи отделился подьярок[160]160
  Подьярок – молодой волк (6-12 месяцев).


[Закрыть].

– Отведешь сэйса и его спутников к винной горе Сакаяма, – велела она.

Тут первые лучи солнца окрасили берег в золотые тона, и волчица потеряла способность говорить. Вильнув хвостом, она пропала в чаще.

Надо было б, конечно, найти темное место и переждать день, но подьярок, который стал их проводником, уж слишком трусливо поглядывал назад. Полдня он вел их такими чащобами, в которые с трудом пробивался дневной свет, и к полудню вывел – к узкой долине, на дне которой лежал снег и бежали холодные ручьи. Горловину долины, выходящую на перевал, сторожили две каменные головы. Какая из них винная? – хотел спросить Натабура, но вспомнил, что волк не разговаривает по-человечески.

– Не волки это… – задумчиво произнес Зерок, глядя вслед подьярку, который тотчас покинул их, – не волки… Волков я чувствую.

– А кто? – спросил Натабура, усаживаясь на мокрую сосну.

Он что-то пытался вспомнить, но не мог. Что-то очень важное – то, что упустил в событиях ночи. Честно говоря, ему было все равно – волки это или не волки. Какая, собственно, разница? Главное, что они куда-то идут, и идут, должно быть, верно. Болели ноги, болела спина. Да и промокли они изрядно. Афра даже не стал, как обычно, обираться, а тут же уснул. Над его спиной поднимался пар. Давно я так не ходил, подумал Натабура. Надо наверстывать упущенное. И закрыл глаза. Его мучил один-разъединственный вопрос: как найти долину Проклятых самураев? Что-то там говорил Абэ-но Сэймэй? В земле появится дыра. Где эта дыра? Похоже, мы не туда забрели, сонно подумал он. Нет здесь никакой дыры.

– Не знаю, – отвлек его Зерок, – но не волки. И говорили они не потому, что я так хотел, а потому что они так возжелали.

– Стало быть, за нами следили? – удивился Натабура.

– Следили, – тут же согласился Зерок, словно был только рад этому. – Следят даже сейчас.

– Сейчас?! – удивился Натабура и, вскочив, стал озираться, словно ему действительно было страшно. Подскочил даже Афра и вовсю глядел на хозяина. – Да ладно тебе, никого же нет. А ты спи, – и потрепал Афра по холке.

– Это только кажется, и вообще, тех волков на всякий случай надо было растерзать, – стоял на своем Зерок.

– Экий ты кровожадный, – усмехнулся Натабура, усаживаясь на прежнее место. – Здесь никого нет.

Он снова закрыл глаза и приготовился поспать пару кокой. Из горловины дул холодный ветер. Но не было сил даже шевелиться.

– Я буду не песиголовец, если нас уже не ждут! – твердо заявил Зерок.

– Кими мо, ками дзо! Кто-о-о? Ну кто?!

– Три Старца!

Натабура снова вскочил:

– Хватит пугать!