Текст книги "Дед"

– Поступило указание, – объявил он, – оставаться здесь и контролировать ситуацию до прибытия губернатора. Сюда едет губернатор, пацаны.

– Едрить твою налево! – выругались те двое, что заполняли протокол и занимались расспросами. – И как долго нам здесь быть?

– Мне не сообщили.

– Слетаете, говорят, мигом, проверите обстановочку. Одна нога здесь, другая там. Крысы тыловые! – Один из агентов достал пачку сигарет, похлопал себя по карманам в поисках спичек. – А у нас даже еды нет! – Спички не находились. – Спички и те пропали! Чем костер будем разводить?

Все трое агентов замерли, обдумывая новую мысль, а затем одновременно повернулись в сторону Ганина и компании, поплевывающих в небо.

– Что? – с самым невинным видом спросил у агентов Серега. Ветерок качнул рыжий вихор на его макушке. – А у нас ничего нету!

В конце концов с агентами поделились спичками. Еще дали лишний дырявый спальник – его с незапамятных времен зачем-то таскали с собой. И чуть не отдали бутылку водки, но насчет нее вышел спор.

– Надо бы задобрить служивых, – предложил Виктор Сергеевич.

Серега возразил:

– Эти служивые завтра получат приказ и под белы рученьки поведут нас в кутузку. Пусть пробавляются в другом месте.

– Поддерживаю, – встал на сторону брата Степан.

Ганин был за то, чтобы водку отдать. Попробовал объяснить братьям:

– Это дипломатия. Мы придем к ним с водкой, как белые колонисты к индейцам. Им плохо, им хочется в город, по домам. И тут являемся мы – с бутылкой и одеялом. И они оказываются полностью в нашей власти. Тепленькие и благодарные.

– И что нам с ними делать, с тепленькими? Чай, не бабы – рядом не ляжешь.

– Для начала возьмем назад паспорта. Дальше видно будет.

– Паспорта и так отдадут, – вставил молчавший до этого момента Фока. – А водки мало. Самим нужна.

– О! – восхитился Серега. – Фока в нашей команде! За поддержку выпишем тебе медаль и штрафную нальем. Из сэкономленной.

– Ты, Серый, сегодня совсем какой-то дурной, – осадил брата Степан.

– Ничего не могу поделать, – Серега развел руками. – ОбЧество. Возбудился от людей.

Ганин подумал, что в прошлой жизни – если была когда-то эта прошлая жизнь – Солодовников-младший, скорее всего, был скоморохом.

– Тебе нужен медведь, Серега. Посадишь его на цепочку, будете вместе веселить людей по деревням. Уйму денег заработаешь, – посоветовал он.

– Вон мой медведь, – Серега кивнул на брата. – Только старый он для дрессировки. Старого медведя новым трюкам не научишь.

Он ловко увернулся от Степиного подзатыльника – «Я те дам ща медведь!» – отпрыгнул в сторону.

– Вишь чего. Не хочет дрессироваться!

– Ладно, – сказал Ганин, поняв, что в очередной раз серьезное обсуждение превратилось в балаган. – Предлагаю голосование. Кто за то, что бы отдать водку?

Поднялись две руки – его и Виктора Сергеевича.

– Кто против?

Взметнувшихся рук стало три.

– Решили, – Ганин подвел итоги голосования. – Водку не берем.

Агентам отнесли спички и спальник. Помедлив, добавили к дарам котелок, сыпанули в него гречки. «Нате, господа служивые, на долгую осаду» – с полупоклоном презентовали подношение. Агенты выглядели мрачно. Получив спички, тотчас закурили. Тот, что был в солнцезащитных очках, снял их. Глаза оказались мутные и злые.

Сотрудники МЧС тем временем отрапортовали о скорой отправке. Им, в отличие от агентов, приказа оставаться на месте не поступало. Спасатели были молодые, веселые и летели домой. Дома их наверняка ждали такие же веселые, теплые бабы. Агенты, наблюдая за приготовлениями к отлету, мрачнели еще больше. Дымя сигаретами, хмурили брови. Все это напоминало сцену из какой-нибудь античной трагедии. Эмчеэсники были беззаботными пастушками, и мир на их беззаботность отвечал им любовью. Агенты были тенями Аида, темной силой – цветы и травы вокруг них вяли и скукоживались.

Ганин не без злорадства подумал, что им будет даже полезно посидеть в лесу. Порастрясут жирок.

Отработают немереную зарплату. В том, что зарплата была именно немереной, а не какой-нибудь другой, он не сомневался.

– Ну, парни, не скучайте! Скоро увидимся, – спасатели попрощались и направились к вертолету.

Скоро за холмом загудел двигатель. Железное чудище поднялось в небо. Ганин мог видеть за стеклом лицо пилота. Дружелюбный пилот махнул ему рукой.

Растолкав редкие облака, вертолет взял курс на город. Под ворчание агентов, которые тоже не спускали с него глаз, он превратился сначала в яйцо, потом в точку и наконец скрылся совсем.

Солнце стояло в зените, и Ганин еще раз подумал, что никогда не видел в этих краях такого жаркого лета. Сколько уже было солнечных дней подряд? Сорок? А то и все шестьдесят? Он сбился со счета. С утра огромный оранжевый круг повисал в небе и в течение дня пек все живое. В лагерях копателей говорили о лесных пожарах, которые якобы свирепствуют в области. Но пока Ганин со своей группой с огнем не сталкивался. Однажды ветер принес запах гари, но где горит, далеко или близко, определить не смогли.

Агенты расстелили пиджаки на траве и поснимали рубашки. От их белых тел в глазах слепило не хуже, чем от солнца. Белые, похожие на коровье вымя, висели животы. Белым отливали крупные шеи и бицепсы. Только у одного на предплечье разбрызгалось красным – татуировка, японский дракон.

Заняться было решительно нечем. Ганин попробовал было еще копнуть танк, но агенты замахали на него руками: «Э-э-э! Ты свое дело сдал». Ганин огрызнулся: «Если сдал, возвращайте паспорта. Мы двинем дальше в лес». – «Куда вы двинете? Сидите и ждите». – «Чего ждать?» – спросил он. Агенты отвернулись, ничего не сказав. «Понавызывали вас тут, – пробурчал Ганин, – на свою голову». Правильно не дали им водки.

С Виктором Сергеевичем сходили к ручью. Умылись, намочили футболки, повязали их на головы. Стало легче. В мутную теплую воду лезть не рискнули. Вернулись обратно. Улеглись в тени.

– Чего делать будем? – спросил Фока.

– Сказали: ждите, – ответил Ганин и хотел сплюнуть, но даже это у него не получилось. В сухом горле не было слюны. – Поэтому сидим ровно и ждем.

– Я знаю, что, – сказал Фока.

– Что?

Он полез в карман и выудил колоду карт.

– Вот что.

Начали с буры, потом перешли на «дурака». Сами не заметили, как втянулись, и тоска ушла. Играли громко – со словцом, с поддевкой. На шум подтянулись полуголые агенты. Попросили:

– Возьмите в игру, ребзя.

– Отчего ж не взять, – сказал за всех Фока, завзятый картежник. – Присаживайтесь. На копеечку сыграем или на интерес?

Агенты переглянулись и решили, что играть будут на копеечку.

– На копеечку, так на копеечку. Какую игру предпочитают в органах?

В органах предпочитали дворовую секу. Фока дернул бровью, но вслух выбор «костюмов» комментировать не стал. Перетасовал карты, с пижонской ухмылкой пустил их веером из одной руки в другую.

– Эка! – восхитились агенты.

Фока пожал плечами:

– Школа жизни.

– Он у нас беспризорник, – вставил Серега. – С малолетства был оторван от мамкиной сиськи и прибился к хулиганам.

Фока метнул в Серегу взгляд-лазер. Серега охнул и рассыпался в прах.

Ганин ничего не смыслил в картах, но про секу кое-что знал. Например, что эту игру любят во дворах и в тюрьмах, что правила ее просты – знай себе набирай очки и торгуйся. Но если попадешь на молодца с ловкими руками и шальной душой на блеф, то могут и оставить ни с чем. Слышал от бывалых, что иные зэки, увлекшись простыми, но затягивающими ходами игры, уже не могли остановиться, пока не проигрывали себя самих и своих родственников – особенно среди родственников ценились молодые симпатичные сестры и жены. Тогда, проигравшись, такие зэки отписывали домой: так, мол, и так – и сестра или жена должна была выбить свиданку, на которой ее незадачливого брата или мужа подменял победитель и торжественно вступал «в право собственности». Зачастую зэки не сообщали своим женщинам о проигрыше, и тогда на свидании тех ждали шок и потрясение, когда в комнату для родственников вваливался чужой человек. Такое, слышал Ганин, в тюрьме устраивалось запросто – с попустительства охранников, при помощи взяток. Иные проигравшие отказывались вызывать в тюрьму родственников женского пола, и тогда их самих опускали на самое дно тюремной иерархии. Человек, проигравший в секу и не сумевший выплатить долг, считался презреннейшим из существ, жизнь его в зоне была нелегка.

И теперь агенты намеревались играть на копеечку в эту игру.

Ганин, помня о Фокином карточном таланте, от секи устранился. То же самое сделали Виктор Сергеевич и Степан Солодовников. Серега остался, несмотря на то, что брат пихнул его: «Надо тебе это?» – «Надо!» – фыркнул. Три агента, Фока и он составили партию.

Фока и не скрывал, что у него талант, что играть с ним будет нелегко, – делал всякие карточные штучки: ставил колоду домиком, рассыпал, убирал одну карту в середину и тут же, перемешав все, доставал ее снизу. Агентов должны были насторожить эти умения, но они и бровью не повели – только потирали руки, предвкушая развлечение. Серега Солодовников, в свою очередь, вообще настораживался редко. Его память, подозревал Ганин, стиралась вечером каждого дня, и следующее утро Серега начинал радостный и по-детски легкий – свободный от всякого жизненного опыта и воспоминаний.

Начальной ставкой сделали десять рублей за кон. Фока оглядел всех: «Ну? Готовы?» – и начал сдавать. Ганин подвинулся к нему, тронул за плечо.

– Фока, – попросил он шепотом. – Ты бы не раздевал их, а?

Фока вскинулся, ответил неожиданно резко:

– Я тебя не учу жить, Андрей. И ты меня не учи.

Получив карты, игроки заглянули в сдачу. Крякнули. Игра пошла. Один из «костюмов» сразу же повысил кон. Солодовников-младший ввязался в торговлю. Фока и остальные вскрылись и отступили. Солодовников и агент уперлись лбами: когда пришло время вскрываться, стоимость кона составляла уже около трех тысяч рублей – так далеко оба зашли в торговле. Выиграл «костюм», достоинство его карт оказалось больше.

– Мечи денежку, шантрапа, – сказал он.

Серега полез в рюкзак, выскреб оттуда всю наличность, которая была, – смятые бумажки, червонцы, мелочь – и стал отсчитывать. Денег не хватало. Почесал затылок, снова заглянул в рюкзак – но там было уже шаром покати, – и тогда он предложил:

– Слышь, служивый. Может, часами возьмешь? Батин подарок.

Братская затрещина не заставила себя ждать: прилетела и хлопнула Серегу по загривку. Тот вскрикнул, деньги брызнули из его рук золотым фонтаном. Вскочил, красный, сжав кулаки.

– Че? – крикнул брату с вызовом. – Че ты?

– Дурень, – сказал Степан, нисколько не заботясь угрожающей Серегиной позой. Наклонившись, он стал собирать рассыпавшуюся наличность. – Играть не можешь, так чего полез? Часы батины в расход пустить удумал. Вот он сейчас смотрит, покойничек, на тебя с неба и горюет. Думает: порол, порол Сережку, а ничему-то его не научил. Вырос из Сережки нехристь.

– Отыгрался бы я.

– Отыгрался, ага. Остался бы без порток, вот и весь отыгрыш.

Степан собрал деньги с земли, тщательно пересчитал. Потом извлек из кармана кошелек, добавил недостающее.

– Держи, – сказал он, отдавая деньги Сереге. – И не играй больше.

Серега передал выигрыш «костюму».

– Возьмите, дядя. За науку спасибо, а я больше не игрец. Братец вон не велит.

«Костюм» хмыкнул, пыхнул сигаретой, стал прятать купюры в брюки. От всех этих движений его пузо заколыхалось. Ганин отметил, что бледная кожа агентов, побыв под солнцем, заметно покраснела. «Сгорели!» – с каким-то радостным изумлением подумал он. «Костюмы» играли как ни в чем не бывало – видимо, пока солнечные ожоги не давали о себе знать. Но наступит вечер, и они проявят себя, знал Ганин. Начнут зудеть, покусывать, сделают тело неуютным и неродным. Там, куда солнце не добралось, на упитанных боках остались белые пятна. При движении они открывались, и это делало агентов похожими на диковинных полосатых животных.

– Ну? – спросил Фока, оторвав Ганина от наблюдений. – Играем? Кто в кону?

«Костюмы» были настроены продолжать.

Ганин решил, что посмотрел на игру достаточно. Он достал ноутбук, открыл его – надеялся, что тот вновь чудесным образом найдет сеть. Сеть не нашлась. Чертыхнувшись, он захлопнул крышку. Поднялся. Побрел в сторону леса.

– Куда? – не поворачивая головы, окрикнул его один из «костюмов».

– Прогуляюсь, – сказал Ганин.

– Смотри не утеки, – напутствовал агент.

Ганин хотел было ответить, но сдержался. Черт с тобой, подумал, пропекайся на солнце, морда. Целью его прогулки было попробовать найти связь. Такое бывало иногда – недавний опыт с Интернетом стал тому подтверждением. Но гораздо чаще это напоминало охоту на дикое редкое животное: связь была единорогом, о котором все слышали, но никто не видел. Почувствовав приближение охотников, она ускользала. Ее всегда требовалось приманить. В ход шли ритуалы, заклинания, суеверия, к примеру, Ганин знал, что в процессе ловли связи надо поговорить с ней и с ноутбуком. Не поговоришь – останешься с пустыми руками.

Вот и сейчас он заговаривал технику и пространство. Упрашивал: «Давай, деточка, давай, родненький. Ты же можешь. Можешь, ну?» Пока аппарат не мог ничего. Экран выдавал отсутствие доступных сигналов.

Пунктом два, знал Ганин, были высоты: холмы, верхушки деревьев – на высоте связь всегда проявлялась лучше, но это было уже чистой физикой, а не суеверием. Некоторое время он стоял, задрав голову, в окружении иссохших за лето осин – прикидывал, сможет ли забраться, не обломав ветвей. Деревья выглядели ненадежно. Ганин двинулся дальше.

Связь была нужна ему для разговора с Варей. Ганин многое хотел рассказать ей. Он поведал бы, с какими чудищами сражался здесь, в лесу, сколь много опасностей преодолел и сколь много драконов победил, чтобы спасти белокурую принцессу из плена. «Принцесса, это я?» – знал он, спросит дочь. «Ты», – ответил бы он. «А принц будет на коне?» – «На коне». – «А конь будет какой?» – «Конь будет красивый, белый. В рыжих яблоках».

Он старался не думать о мужчине, живущем в одной с Варей квартире. Упертая извилина в его мозгу надеялась: Марина послушалась его и выставила мужика вон. Остальной мозг, интеллигентный, адаптированный к современности, высмеивал эту идею: «Выставила? И ты в это веришь? Вообще-то, Андрюша, времена, когда женщины повиновались мужчинам и бросали все ради них – тем более, бывших, – давно прошли. Убеждаю, убеждаю тебя». – «В чем убеждаешь?» – «В том, что надежды тщетны».

За разговорами с самим собой Ганин не заметил, как углубился в лес. Под ногами трещали сухие ветки. Не считая этого, было тихо. Птицы молчали – вместе со всем живым миром жара доконала и их. К реальности Ганина вернуло ощущение, что за ним кто-то следит. Он отвел от лица ноутбук, на который до этого беспрерывно пялился, надеясь на появление сигнала, и огляделся.

В трех метрах от него стоял волк. Худой и усталый, волк смотрел на Ганина исподлобья. Одна щека у зверя была рваная. Сквозь нее, словно в хирургическом разрезе, желтели клыки.

От неожиданности Ганин шагнул назад, зацепился ногой за ветку и рухнул в траву. Ноутбук вылетел из рук. В висках забухало. Ганин зашарил по земле ладонью, ища что-нибудь, что могло бы оборонить его от зверя. Рука закопалась в пыль и ничего не нашла.

Волк пошел на него. Без спешки, припадая на одну из передних лап. Она, вероятно, была когда-то сломана и теперь казалась короче остальных. Зверь, без сомнения, выглядел опасно, но одновременно – и от этого появлялась какая-то нелепость – был потрепанным и неказистым. «Угораздит еще погибнуть от такого ошметка, – пронеслась мысль. – Будто нету в лесу нормальных волков».

Деваться было некуда, палка или другое оружие не находились. Ожидая неизбежного, Ганин зажмурился. «Варя, родная моя девочка», – подумал он. В лицо пахнуло смрадом и мускусом старой шерсти – вероятно, смерть подошла уже совсем близко. Потом на носу Ганина сомкнулись клыки.

– Ай, чтоб тебя! – заорал Ганин и замахал руками. Он открыл глаза и сразу увидел красное на носу – две аккуратные дырочки на самом кончике, будто нос проштамповали дыроколом. Ранки наполнялись кровью, но на смертельные, даже с большой натяжкой, они не тянули.

Ганин смахнул кровь с носа и огляделся.

Зверь исчез.

– Ну? – он вскочил на ноги и позвал. – Где ты, зверюга?

Он был уверен, что зверь наблюдает. Куснул за нос и теперь ухмыляется в кустах. Оттягивает момент прыжка, смакует страх жертвы. Ганин так и подумал про себя – «жертва» и аж побелел от злости. Кем-кем, а жертвой в этом мире он больше быть не желал. Хватит, 33 года побыл. Достаточно.

– Знаешь, че? – заорал он. – А силенок-то у тебя хватит? Старый, облезлый черт!

От собственного голоса и оскорблений становилось спокойнее.

– Ну! Иди! Съешь – не подавись!

Лес смотрел на Ганина угрюмо и, казалось, укорял. Все в нем безмолвствовало, и крики беснующегося человека раскалывали это безмолвие на части: заставляли замерший лес шевелиться, подставлять себя под немилостивые солнечные лучи.

– Волчицы-то, небось, уже не дают! А? – надрывался Ганин. – Чего молчишь?

В верхушках деревьев чирикнула неведомая птичка.

Волк не показывался.

– Прокусить с первого раза не смог! Зубов не хватило?!

В кустах шевельнулось. Ганин подскочил. В следующий момент он уже стоял в боевой стойке. Кулаки сжаты, голова лбом вперед. Жаль, не успел найти полено.

Кусты раздвинулись, и навстречу ему вышел Виктор Сергеевич.

– Андрей? – вид его был встревоженный. – Это ты кричал? Что случилось?

В руках он сжимал саперную лопатку.

– Волк, – сказал Ганин, переходя на шепот. – Здесь волк.

Виктор Сергеевич кивнул. Волки в этих краях не были редкостью. На них натыкались в лесу, как сейчас Ганин, а иногда звери сами шли к людям: волков видели недалеко от лагерей – одиночек или небольшими стаями. Копатели полагали, что те крадут у них еду. Находили распотрошенные рюкзаки. Время от времени пропадало мясо, которое хранили в земляных ямах. По вечерам у костров рассказывали байки о несчастливцах, которых волки сожрали в прошлые годы. «И когда нашли его, горемыку, лежал он уже без кожи и без глаз и весь был обглоданный», – истории всегда изобиловали кровавыми подробностями и носили дидактический смысл: зевать не следовало.

Виктор Сергеевич пригнулся и покрепче сжал свое орудие:

– Волк один?

Ганин пожал плечами.

– Кажется, да.

– Где?

Ганин показал пальцем:

– Там.

Виктор Сергеевич перехватил лопату за черенок и принялся раскручивать ее над головой.

– Ату! Ату! – закричал он.

Лопата летела со свистом, сбивала листву с веток, ударялась о стволы, обдирая кору. Шуму было много. Лес теперь смотрел с осуждением на них обоих. Солнце усмехалось. Где-то во Вселенной, возможно, происходило что-то значительное.

Виктор Сергеевич, пройдя с лопатой несколько кругов, наконец опустил ее.

– Если и был волк, то ушел, – сказал он.

Он мельком оглядел Ганина – жив? конечности не откусили? – и потом вновь переключил внимание на лес. Но через секунду его взгляд сфокусировался на кровоточащем ганинском носу.

– Это что?

– Укус, – нехотя признался Ганин.

Он хотел соврать, что ободрал нос о ветку: неудобно было признаваться, что волк прикусил его так интимно. Но правда неожиданно вырвалась сама собой.

– Укус? – изумился Виктор Сергеевич. – Живо в лагерь на обработку.

Нос протерли ватой, смоченной в водке. Затем для убедительности замазали йодом. Поверх йода наложили пластырь. Теперь в их команде только двое – Виктор Сергеевич и Степан – оставались с неповрежденными лицами. Все остальные по виду являли собой команду подозрительных негодяев: Фока с бланшем под глазом, Серега со сломанным зубом и теперь Ганин собственной персоной – с носом, похожим на спелый помидор. Боевики, с иронией подумал он про свою команду. Мародеры лесов.

В лагере продолжалась игра. Фока увлеченно рубился в карты с агентами, и никто из играющих не обратил внимания, что человека прямо у них под боком куснул волк, – все были увлечены сдачей, мухлежом и перспективой заработка. Серега и Степан, свободные от игры, нависали над Ганиным – давали советы и интересовались.

– Правда, волк?

– Правда.

– Матерый?

– Вот такой, – Ганин развел руками так широко, как мог.

– И что – уцепил за нос и ушел?

– Ушел.

Степан удивлялся:

– Ну, дела. Ты, Андрей, и впрямь какой-то колдун. Мертвецы ему по ночам снятся, танки лезут прямо из-под ног, теперь еще волк.

– Колдун, – подтвердил Серега.

– Я иногда думаю: чего мы за тобой увязались? Ты же, по сути, кто? Городской! Нам с Сереней деревенским с вашей мастью не по пути. А потом ты – раз! – отчебучишь что-нибудь, и мне прямо боязно, мурашки по телу. Думаю: от Бога это у тебя или от дьявола? Как эту силищу поймешь? Ну, вроде живы пока, не погубил, значит, вроде как от Бога. И идем, значит, дальше. И я все смотрю за тобой, смотрю, а ты все чудесишь и чудесишь, хоть книгу с тебя пиши.

– Ну и напиши, – буркнул Ганин.

– Ну и напишу, – Степан подмигнул брату. – Напишем что ль, Серень?

– Напишем, – кивнул младший. – И потом гузно той рукописью подотрем.

Степан расхохотался и пихнул брата.

– Я от бабки слышал. А бабка была в лесных делах первый секретарь. У нее одного брата медведь изломал, другого в болото затянуло. И вот бабка сказывала, что жил у них в деревне дядя Федор. Сумасшедший не сумасшедший – не разобрать. А только возвращается однажды Федор из леса – дело было сразу после немцев, – а над ним свет неземной, и звери идут толпою: все, что в лесу были. И дядя Федор тут из лукошка одному ягод кинет, другому грибочка, и так все звериное царство к нему на двор пришло и там поселилось. И жило до тех пор, пока он Господу душу не отдал. Может, ты тоже, Андрей? Как Федор?

– Отстаньте, а? – попросил Ганин и потер заклеенный пластырем нос.

Под утро Ганина растолкал хмурый Фока, сунул ему в руки паспорт.

– Держи!

– Отыграл? – спросонья спросил Ганин.

– Отыграл.

Фока споткнулся о лежащий на земле рюкзак, чертыхнулся, как-то странно повел головой, и Ганин понял, что тот накурился. «Где достал дурь? Неужто разрыл схрон?» – подумал Ганин, вновь погружаясь в сон.

Во сне его уже ждали.

«Ну, Андрюша? Где же ты?»

«Иду, проклятые, иду…»