Текст книги "Кто ты, тебя я не знаю…"

России воины
Его Благородие, господин полуротный

 
А рота уходит в разрывах и пыли, солдатам грехи их попы отпустили.
Не близко противника доты и дзоты, какие грехи у ушедшей пехоты?
Строчит пулемёт, отделения нету. Ну, где ж вы, полковник? Отхода ракету!
Мой прапорщик слева хрипить умирая. В чистилище вязнем переднего края.
Вот вся полурота застряла в завалах. Похоже не взять нам Карпат перевалов.
А где-то в Тамбове ждут мама с сестрёнкой, строчат пулемёты мелодией звонкой.
Полковник – отец мой, погиб в Ляояне, лишь фото храню я в нагрудном кармане.
Средь сопок Манчжурии, дальней страны, давно уже видит он смертные сны!
А сын пропадает в Карпатах седых. Война забирает совсем молодых.
И если истории так продолжаться, то скоро не станет, кому и сражаться.
А впрочем, история просто мура, когда атакуют врага юнкера.
Останься в живых, и звезда на погон. Вчера был никто, нынче ты вознесён.
Командуешь взводом, на радостях пьёшь, а к вечеру мёртвым в окоп упадёшь.
Война пожирает сперва молодых, и только впоследствии валит седых.
Пока их загрузят, пока привезут, солдат-первогодков окопы сгрызут.
А, вот и ракета, глядишь поживём, коль пуля не свистнет мне в лоб соловьём.
Кричу: Отходить! Вот и наши траншеи. Похоже, дожил я до «Анны» на шее.
 

Подольским курсантам

 
Старые медные трубы, марш, батальон на плацу.
Помнишь, как девичьи губы робко прильнули к лицу?
В ночь уходила пехота, чётко шагали ряды,
Наша курсантская рота шла в лихолетье беды
 
 
Мы полегли под Москвою, нету курсантов в строю,
Просто закрыли собою город в последнем бою.
И не подняться под пули, cнег белым саваном нам.
Смертно ребята уснули, cделав несчастными мам.
 
 
Где-то в рябинах и ёлках зимний покой и уюT,
Только с кровавых просёлков парни домой не придут.
Снег заметает устало тех, кому смертный черёд.
Роты курсантской не стало вместе с приказом «Вперёд!»
 

Про войну

 
Как Россию-матушку заливал огонь,
Проскакал по улицам чёрно-красный конь.
Налетели ястребы, на крылах кресты,.
И ушли солдатами я и ты.
 
 
Только жизнь не надолго нам дана,
Жаль, что не котяры мы, жизнь одна.
Отступленья долгие, кровь бинтов.
Да «Ура» чуть слышное изо ртов.
 
 
Гимнастёрка намертво приросла к спине,
Ох! Трудов немеряно на войне.
И не стало старшего, стих солдат.
Есть могила общая, звон лопат.
 
 
Пулям я не кланяюсь, не дрожу.
Может и от этого жив хожу.
Где-то артиллерия – нечет, чёт.
На войне везение, не расчёт.
 
 
Слышу визг мины. Вот она «решка».
Нет середины. Сброшена пешка!
И ничего, лишь разрыва дымок.
Если бы бог изменить это мог!
 
 
Сколько бы жило сейчас среди нас
Тех, кто в жестоких сражениях угас?
Жили б их дети, а может и внуки.
Как бы стране пригодились их руки.
 
 
Первою в мире была бы страна,
Если б не страшная эта война
 

Монолог полковника Бородина

 
Позвольте поручик, не всю же неделю. Такие масштабы во время войны,
Пойдетё вы в дело, укрывшись метелью, a там убивают. Намёки ясны?
Довольно мешать вам Клико с самогоном. Я жду вас верхами в шестнадцать ноль ноль.
Забудьте быстрее о времени оном, когда самогоном глушили мы боль.
Задача пред нами стоит не простая, под снежным покровом застигнуть врасплох,
Охрану замёрзшую штаба Чапая. А там пулемёты своё «Хенде хох!»
Здесь нет Людендорфа, извольте сражаться с фельдфебелем бывшим, что нас потрепал.
А если сумеете к штабу прорваться, то значит счастливый вам фарт перепал.
Протрите патроны, проверьте гранаты, а что, броневик наш пока на ходу?
Могучую силу, как фактор расплаты, в составе конвоя я сам поведу.
Так жду вас в шестнадцать, трезвейте поручик, готовность по времени – номер один.
Без «Белых акаций», без пухленьких ручек, в бою докажите, кто здесь господин!
 

Каппелевская психическая атака!

 
Офицеры в чёрных френчах, с папиросами, а винтовки просто взяты на ремни.
До окопов, где чапаевцы с матросами, не стреляй, а в штыковой врага сомни.
Барабанов дробь отсчитывает времечко, пулемёт из-под кореньев бьёт во фланг.
И летит, кружит по ветру вяза семечко, обгоняя мерный ход лихих фаланг.
Вот уже полковник сник под пулями, прапорщик со знаменем в пыли лежит.
Нас, похоже, в этот раз опять обнулили. От копыт коней в атаке вся земля дрожит.
И лежать нам здесь в степях, где похоронены, Армагеддон мы отсюда подождём.
Ну, а вяза семечки, что с нами в прах уронены, прорастут весной под солнышком с дождём.
 

Похороны

 
Стоял поручик над могилой, держа клинок «на караул!»
Тут, почему-то, он о милой, о дальнем доме вдруг взгрустнул.
Течёт Ялу под Тюренченью широкой лентой, глубока.
И по всему воды теченью несёт покойников река.
Под пулемётами атака, был наш полковник впереди,
А нонче, вон, венки из мака, Георгий старый на груди.
Когда бои пришли на Шипку, в атаки прапорщик скакал,
Болгарки помнил он улыбку, да янычаров злой оскал.
Тогда его щадили пули, сберёг Господь и от клинка.
А вот вчера не преминули. В висок и грудь. Наверняка!
Упал песок на крышку гроба, ушёл почётный караул.
Природа зорко смотрит в оба, что б жребий смертный не минул.
 

Плац

 
А на плацу под звук «Славянки» рота шла.
Стоял полковник на трибуне и молчал.
Видать плохи его полковничьи дела.
Коли от звуков он «Славянки» приторчал!
Команда «Вольно», рота строится в каре.
Да что такое, для чего сия ситроль?
Ну, погуляли мы немного и харе.
И, как назло, вдруг прохудилася мозоль!
Тут на трибуну взгромоздился особист,
В руках бумага, оглашает приговор.
Старлей Сербаев был по жизни не речист,
Но сразу ясно, кто тут мент, а кто тут вор.
И вот выводят в середину одного,
С руками в связке, и в кальсонах, без сапог.
А я смотрю, ведут братана моего,
И не пойму, что совершить Алёха мог?
Сербаев расказал про самострел.
И огласил братану смертный приговор.
За этот самый самострел ему расстрел,
С заменой вышки на штраф. роту и позор.
Ну, ничего, ведь всё же будет жить,
А где помрём мы, это же бог весть.
Так будем же прожитым дорожить.
Сейчас, сегодня, вместе и вот здесь.
 
 
Учёные
 

Господину Менделееву. Тоже эпиталама. Но, как бы!

 
Однажды серьёзный учёный, по имени Фрол Обречённый,
Открыл интересную штуку, и тем превозвысил науку.
Попробовав чистого спирта, занюхав эссенцией мирта,
Такого добра было много в чертогах сего полубога,
Решил он смешать спирт с водою, тряхнув головою седою.
Разумно вполне рассуждая, опять будет полно, до края.
И спирт размешался в сосуде, довольны учёные люди.
Ведь выпивки стало поболе. Водички прибавилось коле
Но, истина тут в середине. В простой, но научной, причине.
Пусть спирт и вода лягут ровно, иначе продукт будет говно!
И сколько эссенций ни нюхай, воды половину лишь плюхай.
Потом до ума доведи, напиток ты свой охлади,
А после, с лучком, под селёдку, прими внутрь холодную водку!
 

Демократия в Израиле!

 
Мордехай Вануну больше не зека.
Вышел на свободу и живой пока!
Как во время оно, оттянув весь срок.
Жителям Сиона горестный урок.
 
 
Коль в секретность метишь, грань не проходи.
За базар ответишь. Знаешь? И иди!
К правде чувства мнимые просто ни к селу.
Брось слова голимые. Привяжи метлу.
 
 
Если комментарии на руку врагам,
В нашем серпентарии будет шум и гам.
Ты не верь, не бойся, не моги просить.
Змеи ведь и просто могут укусить!
 

Шоссе энтузиастов. Бывшая Владимирка

 
На спине бубновый туз, в торбочке сухарики.
По Владимирке плетусь, и жужжат комарики.
Не жиган я, не злодей, просто доля ахова.
Я отстой среди людей и давалка махова!
Вологодский наш конвой тоже люди божие!
Мне сейчас хоть волком вой, суки краснорожие.
Может скоро разойдусь, вёрсты пеше меряя,
Как-нибудь, да обойдусь, матушка-империя!
 
 
Всё, Владимирке конец, нет такого трактика.
Пролетарий – молодец, поменялась тактика.
Молодые москвичи трудятся на строечках.
От задора горячи, хоть в бою, хоть в коечках!
Или вот туннель метро роют и с успехами,
Умирает, что старо, новому – помехами.
Громко слышится в кино марш энтузазистиков.
В церкви службы нет давно, развелось нечистиков!
 
 
Ты, виновен или нет, получай с довесками.
Колыма на много лет, чащи с перелесками!
А Владимирка пуста, не идут кандальные.
Только истина проста, тут дела печальные.
Эшелонами везут, вологодцы крутятся,
Просто заживо грызут, пусть зека помучатся.
Всё наладят по уму грозные чекисты,
Эшелон на Колыму, а в нём энтузазисты.
 
 
Тут смекальная черта, пусть названье новое.
Не изменишь ни черта, коль судьба хреновая.
 
 
Вот Таганская тюрьма, хера ль мне названия?
Как два пальца – Колыма, так что досвидания
 

Хокку

 
Осколки белого стекла на чёрно-серой земле
Мёрзнет фиолетовая петунья.
Сумрачный самурай.
Песни из спектакля «Анчутка»
Ах! Евреи, вы евреи, самурайского разлива.
Чем с арабами хлестаться, вы б хлестали лучше пиво.
Вам спокойно, всем приятно, не кроваво, не отвратно.
Да и вы, арабы, тоже, чем крошить евреев в крошку,
Пили б лучше водку, можно, под холодную окрошку.
Если в баню вас пустить, то, вообще, е отличить.
Вы же братья по отцу, вместе ели бы мацу,
Вместе пили бы шербет. Жили много много лет.
Нет! Вы дохнете в борьбе, смерть неся друг другу.
Ни себе, и ни тебе. Только смерть по кругу!
 

Блины

 
Ах! Эти жирные блины, да со сметаной!
Никак от вас не отойти, хотя б в Нирвану!
Везде мне с вами хорошо, и это точно.
Так продвигаемся к блинам. И срочно!
 

Песня Анчутки

 
Он любил белошвейку, и она отвечала.
Офицеру, в натуре, стало этого мало.
Полюбил он дворянку, только нет от ней толка.
Деревянней полена, хоть красивая тёлка!
Ну, тогда он к купчихе, мол, пылаю от страсти,
А она отвечает, не для вашей я масти.
И курсистка сказала, фи, да вы надоели.
Что вы всё о конюшне, или, вот, о постели.
А учёная дама, просто так, без истерик,
Предложила подумать об открытьи Америк!
И ещё интересно, дважды два ведь четыре,
А какие эффекты от дрожжей, что в сортире?
Офицер наш напился, в плане страсти голимой,
На весь мир рассердился и вернулся к любимой!
 

Песня Мошонкера

 
Хава! Нагила Хава! Тебя все знают, и я средь них.
Хава! Нагила Хава! Я всем, чем можно, к тебе приник!
Принимай меня, Нагила, принимай меня, Нагила. Принимай!
Коли ты мне позвонила, пока сердце не остыло, открывай!
Хава! Нагила Хава! О сколь прекрасен сердец союз.
Хава! Нагила Хава! К тебе я еду, глядишь, женюсь!
Только ты души отрада, только ты. Так что я, и с «Пейсаховкой», да цветы!
 

Песня Хаттаба (на мотив «Наурской»)

 
Там на горке в распадке
Всё сегодня в порядке.
На любую скотину
Заложили мы мину.
Шла Маруся-эстонка
Снайперить спозаранку.
Точно знала, где тонко,
Как поймать на обманку.
Пули сразу вгоняла
Между ног всем гяурам,
Но однажды пропала
В тихом сумраке хмуром.
И нашли в том распадке
На колу из осины
От Маруси остатки.
Нет греха без причины.
 

Песня чеха

 
Где сосиски? Где капуста? Да и с пивом здесь не густо.
Самогон лишь здесь «на шар». Да в Аду всё божий дар.
Нам бы нынче в Яромерь, да попасть в такую дверь,
Что под вывеской стоит, всем прохожим говорит:
Здесь танцульки, здесь девицы, есть что есть и чем напиться,
Пиво – свеже, девки – ражи. Нету здесь патрульной стражи.
Веселись, ведь жизнь одна, a над ней висит война!
 

Песня Анчутки

 
До чего чертей дорога не легка.
Не судите люди строго, это выглядит убого,
Коль желаете удачи просто так, на шермака!
Чёрт всегда подмогу даст, если душу кто продаст.
Но не купишь вас «ан масс». Соблазнять – высокий класс.
А потом банально кинуть. Что б парадом мимо касс!
Или с песней мимо денег. И в лохах оставить вас.
 

Рота

 
Вот на горе, на горушке встретил роту пулемёт.
И лежат там друг на дружке, с дыркой в стриженой макушке,
Те, кто ещё утром шёл вперёд.
А последние ряды, кто бежать решил в кусты,
И действительно из боя рвал назад,
Их тоже встретил пулемёт.
Так что с дыркой в голове, бугорками на траве и они лежат.
Рота солдат.
Мёртвый Родины оплот. Или смертный умолот? Все лежат.
 

Россия
Краткая история Соловков

 
Соловки вы, Соловки! Среди моря Белого, ни малы, ни велики для монаха смелого.
А морозы и пурга вере не помехою, ясна месяца серьга, встретим лютого врага огневой потехою.
Здесь России рубежи, поморская вольница. Коли друг, так и скажи, подорожную кажи, а за тебя помолятся!
 
 
Соловки вы, Соловки! Жить на вас мне не с руки. Скоро сдохну от тоски. Пароход» Семён Будённый», да конвоя сапоги. Ох! Решотки высоки. Вниз направлены штыки. Никуда от вас не деться. Не сбегу, не стереги!
 
 
Соловки вы, Соловки! Воля, да раздолье. Хорошо на жопе сидя, обозреть приволье. Ноги где-то на войне, возле медсанбата. Побирался по вокзалам, подавали хлебом-салом, и нуждался в самом малом. Уважай солдата! Нас собрали по стране, в явь мы не вписалися. Кто без рук, а кто без ног! Милицейский смёл сапог, что и враг убить не смог, то чем мы осталися. Человек карал, не бог. И ушли мы здесь в песок. Даже не состаряся!
 
 
Соловки вы, Соловки! Камни осыпаются. Нет каналов и прудов, вместо яблочных садов, да церковных куполов
На могилах без крестов, лишь вороны маются. Не в полоне у врагов, а в плену у дураков. Век за то нам каяться!
 
 
Соловки вы, Соловки! Колокол на звонице. Стены снова высоки. Гости на помин легки. Амбразуры, бронницы. И опять она сильна – монашеская братия. Лишь бы вера тут была, да на груди распятие!
 

9 мая

 
Фонтан! Игра аккордеона, а листья свежи и чисты.
На ясном золоте погона дождя прошедшего следы.
В другие дни так не бывает, вальс кружит пары стариков.
Оркестр «Осенний вальс» играет, и нет войны и нет врагов.
Я помню вас, вы все со мною, войны друзья, которых нет.
Давно унесены войною, а памяти не гаснет свет.
 
 
Нахмурившись от старой боли в ране, стоит солдат, немного в стороне,
Держа плакат «Я жду, однополчане». Стоит один, как памятник войне!
 

Детское.

Иети

 
Ужасные тайны раскроются дети,
Я вам расскажу про огромных иети.
Обросшие мехом зубастые звери,
Подчас пролезают в открытые двери,
Воруют, что под руку им попадёт.
Что плохо лежит, то зверьё и крадёт.
Живут те иети в пещерах высоко,
Куда не проникнет охотника око,
А если проникло то там и осталось.
Вообще-то, останков там самая малость!
Поскольку зверюги, по-жизни, проглоты,
Ремесел не знают, не знают работы,
То, в целом, охотник годится в еду.
В пещеру не лезьте, найдёте беду!
И в Старом и в Новом учёные Свете
На промыслы вышли, все ищут иети.
Но только, скорее всего, не найдут,
Исчезнут в процессе, совсем пропадут.
Наука не знает, иети – пришельцы,
Их с Альфы Бердана прислали умельцы.
И каждый из них биоробот, иль сайберг.
На нас наплывает космический айсберг.
Коль лягут у космиков карты их в масть,
Иети мгновенно захватят тут власть.
Не слышны, не видимы, неуловимы,
В привычной людской суете растворимы,
Иети спокойно живут средь людей,
Совсем не пугая покуда детей.
И только для вылазок звероподобны,
Такие прикиды для страхов удобны!
Так что пропадать нам от этих иети? —
Спросить могут сразу хорошие дети.
Конечно же нет, одолеем заразу,
Вот только, возможно, не здесь и не сразу.
Преграды нам нету, возглавит людей
На бой и на подвиг родной Сиаэй.
Так смело танцуй и страну не ругай.
За нашей спиною горой ЭФБИАЙ!
Я эти названья подверг переводу.
Так кто обеспечит нам кров в непогоду?
Бетонной стеною стоит ФБР,
Порядка, бесстрашия, чести пример.
А коли припрёт, тут же вступит в игру
Лихая команда парней что из ЦРУ.
Не надо сомнений, все страхи оставьте,
Иети вы область преданий отправьте.
И спите спокой, попив молока,
Никто ведь иети не видел пока!
 

Колыбельная

 
Может сын спросить у мамы, а нужна ль семья?
Мой ответ не для рекламы. Колыбельная!
Обе мамы над ребёнком вечером поют.
Им отсутствие мужчины создаёт уют.
Спи, сыночек наш прекрасный, быстро засыпай.
Видишь, в небе месяц ясный, бодрый месяц май.
Спят лошадки и коровы, мамы спят вдвоём.
Отношения здоровы, вот мы и поём.
Эти грубые мужланы, лезут – не унять,
Виски хлещут, тараканы, где нам их понять.
Постоянно всюду сеют грязные носки,
И без секса не умеют выйти из тоски!
Есть готовы днём и ночью, чуть чего – скандал!
Если б видел их воочью, стрекача задал.
Мы, твои мамани, вместе, просто, навека.
Лучший бег – он бег на месте, так наверняка.
Заходила к нам соседка, хочет секс втроём.
Так бывает, хоть и редко, и втроём споём!
Подрастай скорее детка, создавай семью.
Эх! Отломанная ветка! Пусть мужичию!
 
 
Припев
Восемь бед – один ответ. Царствуй промискуитет!
 

Про товарища Сталина

 
Ушёл в далёкую историю герой одних, палач других.
Пора подвергнуть мораторию тот вой, что до сих пор не стих.
Мне помнится горшок гортензии, и нашей школы детский плач.
Какие могут быть претензии, кто здесь судья и кто палач?
Портрет висел, и лента траурно делила надвое вождя.
Оркестр рыдал чего-то бравурно, март плакал слёзами дождя.
Всегда во времена суровые народ нуждается в Пророке.
Вливать вино в меха не новые, ещё с библейских лет в зароке.
Нет Ильича, Россия рухнула, империю предал народ.
В глухую пропасть время ухнуло, и ни назад, и ни вперёд.
Кругом разброды и шатания, враги идут со всех сторон,
А тут Пророк, не ждя признания, всем заявляет, вот он – он!
Тем, кто с винтовкой, как с женою, в двадцатых продолжали спать,
Сказал Пророк: Пошли со мною. Довольно, люди, воевать!
История немного времени даёт нам строить жизнь свою,
Никто не облегчит нам бремени, вперёд и только, как в бою.
Так, с кровью, с болью рук натруженных, страна восстала из руин,
А парни вновь любили суженых, и жили люди до седин.
И поднялся сильнее прежнего престиж у феникса-империи,
От Мурманска до мыса Дежнева. От Сахалина до Иверии!
Не посиделки самоварные, а труд, и прежних нет оков.
Бригады трудятся ударные, и на парадах цок подков.
Война пришла суровой тучею, опять два десять языков,
Но, как сказал поэт, всей бучею, мы отбивались от врагов.
Верховный, тот отпор возглавивший, генераллиссимус и бог,
Не думал, что убогий славящий, его предать безбожно мог.
Приняв страну с сохою старенькой, он сдал преемникам Державу,
Не поступившись долей маленькой, подняв её престиж и славу.
Пришла пора ухода смертная, не вечны люди и вожди.
Так похоронка бесконвертная кричала, ты меня не жди!
Повержен в прах кумир народов, и на могилу сыпять сор
Жеманный взвизг живых уродов, клеймит, выносит приговор.
Друзья, вы с песней мимо кассы, у нас в народе говорят,
А коли так, решают массы, вы проиграли всё подряд!
 

Исторический пример

 
Кастраты пели усладительно. «Аве, Мария» обращались.
Звучало пенье убедительно, а кардиналы совещались.
Лилось природное звучание, туда, в божественные сферы.
Контраст бельканто и молчания, а тут борьба против химеры.
В тринадцатом суровом веке все от грехов не зарекаются.
Нет совершенства в человеке, чего ж, сам папа отрекается.
Сидели, долгонько судачили, да порешили на дорогу,
Законы новые назначили, рекут, ушёл – угодно богу.
И ноне папы с этим бременем дела решают по понятиям,
Повластвовал, устал со временем, и баста, я делюсь с приятелем!
Довольны будут ли католики? А кто, вообще, спросил народ?
Зато в ударе алкоголики, хороший повод у ворот!
 

Бывает!

 
Как, вы меня описсуарили? – сказала дама горячась.
Да, лучше б вы меня ударили, – орала, злобою сочась.
Но, кавалер, по-увлечению, сумел завлечь ея в кусты.
Любовь проходит по течению, соблазны, в сущности, просты.
Ну, было дело, жизнь изменчива, не разглядел, казните, милые.
Ого, как дама переменчива, летите прочь часы унылые.
А гардероб слегка подмоченный, так это дело наживное,
Здесь ритуальчик поз отточенных, и всё для дам, ничто иное.
По окончанью экзекуции, корила дама шалунишку,
А тот в пылу сексреволюции, восславил Камасутры книжку!
 

Боюсь

 
Жил в Кабуле-городе муджахед Ненастный.
Был при длинной бороде, донельзя опасный.
Режет что ни попадя, ужас вызывая,
Пропадает пропадя, сам себя взрывая.
Просто вдрызг сносилися нонешние нравы,
Точно все взбесилися от войны отравы.
Гонит зимная пурга, всё метёт снегами,
Голова не дорога, коли врозь с ногами.
Настигает супостат, талибан несносный,
А где достать аэростат, иль вагон двуосный?
Что бы на хрен убежать, а хотя б и в сказку.
Сколько можно нам дрожать и вгоняться в краску?
 

«Куда спешим без пересадки? К какому Аду или Раю?..»

 
Куда спешим без пересадки? К какому Аду или Раю?
Влекут людей года-лошадки, родился, вырос, помираю.
Года прихода и ухода, а жизнь – черта посередине.
Нас переплавит в прах природа, хоть так лежи, хоть в домовине.
И кто ты, уж иль гордый сокол, герой войны или балбес,
Детей растил, по хазам скокал? При пиках будет интерес.
Смерть всё равно оставит с носом, живой – и вот в миру теней.
И не является вопросом, Любовь и Смерть, мол, кто сильней?
Пока мы здесь, то знать не будем, куда, кому, чего и сколько?
А вот прибудем и обсудим, но, это коль прибудем только!
 

НКВДешная стремительная

 
Шёл по улице Ягода, трудового враг народа.
Он не знал тогда, что враг, думал умный. Во дурак!
При понтах и при нагане, хер резиновый в кармане,
Обыск будет у КаэРа, и изъятье будет хера!
Только это не сейчас, не пора кричать «Атас»!
Вот повяжут комиссара, глядь, биде, два писсуара,
Туалета тоже два. Значит совесть трынь-трава.
Наш советский человек в общий нужник ходит век.
Сразу видно, что шпион. Два сортира! Где резон?
Коли жопа лишь одна два сортира на хрена?
Ох! Не зря густеют тучи! Этот – не из нашей бучи!
Прилипучий, не кипучий, вот брюнет, пожалуй, жгучий.
Троцкий тоже был брюнет. Хоть политик, не поэт,
А блистал он пред толпой, в умственный вводя запой!
Сука! Родину продал, предал Маркса «Капитал»!
И ухрял за океаны набивать себе карманы,
Здесь Ягоде поручив разрушать наш коллектив!
Взмыл Ягода-отравитель, лиц невинных погубитель,
Взрос его авторитет, просто-таки стал отпет!
Даже если ночью спать, делит, гад, с врагом кровать.
Он провизор, есть диплом, преступлений груз весом.
Дело Родины продаж, на поток, ажиотаж!
Аж, цена измен упала, потому, что платят мало,
Коль желающих продать столько, что не сосчитать!
Наш вражина брал нахрапом, часто скот травили сапом,
Так уделают колхоз, что на прибыль лишь навоз!
По его следам пошли воеводы – соль земли,
Члены из НКВД и партнёры по биде.
Перцы из ВКПб слились с ним в одной судьбе.
Не народ, а змей кубло, только им не повезло.
Слава Богу! У народа есть богатырей порода.
А средь них Ежов Колян, правда ростом по-карман,
Но характером суров, ущемит, так будь здоров!
Ничего, что метр с кепкой, всех возьмёт рукою крепкой,
Рукавицы – из ежа, контра – убегай, дрожа!
Так что хряй, грей хер в кармане, обвиняй судьбу в обмане,
Скоро закричишь: Геволт, на меня забили болт!