Текст книги "Кто ты, тебя я не знаю…"

От инфаркта убегу

 
Господин Удовиков в спорт пришёл без дураков,
От инфаркта начал бегать, он, ваще, всегда таков!
Раз среди друзей, в кругу, заявил он, не могу,
Ждать подлянки я от сердца, от инфаркта убегу.
Сразу скажем, перец этот перебрал чужих советов,
И решил свой круг задач в духе телепередач.
А несли тогда с экрана, встань от сна сегодня рано,
Отряхни ты снов песок, и бегом, наискосок.
Не догнать тебя инфаркту, подчинись наказа фарту,
Рви со всех возможных сил, как в мультяшке крокодил.
Где он мчал от Таракана и лягушку проглотил!
А инфаркт, не будь дурак, победил без всяких драк.
Подождал он за углом, да хватил в грудях колом.
Свет зажёгся в помещеньи над прозекторским столом.
Розенбаум – старый врач, прав всегда, хоть плачь, не плачь.
Люди, пейте потихоньку, для инфаркта спирт палач!
 

Первая волна

 
Поручик Голицин в столичном Париже,
Корнет Оболенский в Канаде давно.
Достатки пониже, и гонор пожиже,
А всё же играет дворянства вино!
Ну, что господа, просвистали Россию,
Отдали во власть комиссаров – жлобов?
Вселенский исход ждал свободы Мессию.
Сменяет империю царство рабов!
Не нужен отныне стакан с самогоном,
И можно спокойно до смерти дожить.
Погибли в боях с краснозвёздным драконом
Другие солдаты, вам жить – не тужить.
Но, только вот память, ночами седыми,
Бои вспоминает, атаки и сечь.
И солнца восход, и друзей молодыми,
И след от погон, вами сорванных с плеч.
 

Богатый выбор

 
Сколько раз уже говорено, не ходите люди в лес.
Лешим там для вас спроворено много подленьких чудес.
Гриб стоит под шляпкой красною, ножка крепкая путём,
Но, с добычей той опасною мы до дома не дойдём.
В нём в приличной концентрации спит в засаде ЛСД.
Съешь, и ты в ума кастрации, разум моется в биде!
А ещё кусты, да ягоды – по оврагам бузина,
Раз пожуй – поймаешь тяготы, для желудка яд она!
Белена отравой белою, волчьи ягоды, паслен.
И улыбкою несмелою лжеопят тлетворный тлен.
В лес? Ни в коем и ни в случае! Ты себя побереги.
Это дело просто сучее, манять в лес тебя враги.
То ли дело хмель метиловый, смерть верна как из ствола.
Или перепел этиловый, выпил, умер, все дела!
 

Птичья болезнь в Советской Латвии

 
Вампир возник из ничего, сказал мне пару слов всего,
Легко к артерии приник, и гаснет сна последний миг.
Тут тень, для виду покраснев, псалма напомнила напев.
«Коль славен наш Господь в Сионе», а я проснулся на перроне.
Народ идёт, я тут сижу, рюкзак с покупками держу,
Мне уезжать сегодня в Пензу, а я промёрз и весь дрожу!
Не пейте в Маори «Кристал», «Бальзам», и ты меня достал.
Привёл ко сну с его кошмаром, на пьедестале ты восстал!
 

Подражание Пушкину

 
«О! Сколько нам открытий чудных…»
Ночей бессмысленных и нудных,
«Готовит просвещенья дух!»
Метро закрыто, силы нету, ты средь зимы, один, на двух!
«Итак! Она звалась Татьяной.»
Могла и Ольгой, розни нет.
А я теперь, походкой пьяной,
Канаю в призрачный рассвет.
«Так думал молодой повеса…»
Идя в буране по Москве.
Ох! Слитно с волею Зевеса самокопанье в голове.
«Но, если правду вам сказать…»
Весь вечер в целом был удачен,
До возвращенье мужа с дачи, что и заставило дерзать.
«Он уважать себя заставил.»
Рванул, в охапку тряпки взяв, ведь был он
«Самых честных правил,»
И не был он среди раззяв.
«Какое жалкое коварство…»,
Сперва позвать, а после сдать. И тут, без всякого ухарства,
Придётся деве сдачи дать!
Сладки о месте рассужденья, мол, спим вдвоём, грядёт расчёт,
Полна любви и вдохновенья, моя жена нас засечёт.
Зеркальна будет перспектива, бежать в трусах придётся ей!
Моя-то до того ревнива, не голубица – лютый змей!
 

Ошибочка вышла

 
Шёл Егорка через лес, на него выходит бес,
И, с нескромным предложеньем, прямо на него полез.
Но, парнище не дурак, знает, искушает враг,
Сходу врезал по сусалам, два прыжка, а там – овраг.
Бес не понял, где резон, он уже какой сезон
Продавал здесь секстовары под классический музон.
Сексуальной часть фирмы и себе б купили мы,
Да, Егор из старой веры, чисто, половой тюрьмы.
Бизнес принял за искус, а, поскольку, был не трус,
Продавца и отоварил, отвалил на полный кус.
Нонче, прямо на базаре коробейничает бес.
Разливается в «базаре», из сплетённых им словес.
А Егорка, в вере сетях, всё ж купил кондома два.
Вера верой, но о детях не болела б голова.
 

Мужики

 
Ах! Какие мы нескромные, мажем взглядом по ногам,
И мыслишки всё скоромные, к бабам просто как к врагам.
Нет, признать бы в ней товарища, вместе книжки почитать,
Гнать желания пожарища, почитать и уважать!
 
 
Никогда не трогать пальцами, вслед призывно не смотреть,
Вместе пользоваться пяльцами, от стыда огнём гореть.
Не поддаться зла влечению, и над книгами рыдать,
Плыть спокойно по течению, кавалеров осуждать!
 
 
Знать, что в целом застрахованы от сумы и от тюрьмы.
Но, коль так вот зашахованы? Это были бы не мы!
 

На море

 
На грот – мачте вьётся сине-белый флаг.
Ветерок смеётся, холод не пустяк.
Правда, в девятнадцать – море по-колено,
И бежит салатом за кормою пена.
 
 
Ну, а море сине, ну, а небо серо,
Как мундир маренго у милицьонера.
Снег на дальних сопках, белые туманы.
Врут все романисты, точат ложь романы!
 
 
Никакой романтики не было и нет.
Вахта, койка, книга, если есть – обед.
Шхеры, да бураны, пикша, да треска.
И от волн обвалов лезет в грудь тоска.
 
 
Только не сломать нас, хрена, Нептунюга.
Нам не петь «Варяга» в шлюпках друг для друга.
Моряки эсминца, так уж суждено,
При плохом раскладе разом все на дно.
 
 
Всадят ли торпеду, сам на мину сдуру,
Пять минут от силы клясть судьбину-дуру.
А потом в глубины, кормом для трески.
Нету моремана, нету и тоски!
 

Увольнение. Североморск. 1964 год

 
У старушки дряхлой колдовское зелье,
Выпил в мах, занюхал, и пришло веселье.
Увольненье в город, холодят «заряды»,
С кораблей на волю ломятся отряды.
Увольненье ноне с трёх и до полночи,
А вокруг природа, что отнюдь не Сочи!
Тысячи матросов, баб же вовсе нету,
И куда податься, мыкаться по свету?
Ну, в кино картина, часика на два,
Оттого житуха просто трынь-трава.
Старая же ящик привезла с собою,
Всё давно исчислив мудрой головою,
Водка в целом стоит два рубля с копейкой,
Ровно вдвое выше продаёт с идейкой,
Купят, не минуют, мимо не пройдут,
Малость вот помёрзнут и ко мне придут!
И права, конечно, где вы, замполиты?
Нам не до теорий, ваши карты биты!
А потом на танцы, сразу полегчало.
Вот пройдёт неделя, всё начну сначала!
 

Нету их

 
Где-то там одна осталась тишина, вдалеке лежит родимая страна,
Восемь лет всё не кончается война, в боях спецназ.
Вот бросок вперёд водою вдоль реки, тут нужны не пехотинцы, моряки!
Недоступны пики гор и высоки, всё против нас.
Не помеха рюкзаки и автомат, в бой идёт отряд проверенных ребят,
Штык-ножи, пайки, да несколько гранат, спешит отряд.
Ближе к ночи оседлали перевал, чужаки в тумане, и разрывов шквал.
Ряд за рядом нескончаем духов вал. За рядом ряд!
До конца стояли Родины бойцы, так под Брестом погибали их отцы.
Тишина, лишь только ветры-огольцы, навеют грусть.
Тех спецназовцев давно на свете нет, не встречать парням с девчонками рассвет.
Свята память заслонивших нас от бед, и плачет Русь!
 

Всё

 
А я ждал тебя сегодня целый день,
Ты звонила наводя плетень на тень.
Или может быть совсем наоборот,
Только в целом совершился поворот.
Я не жду, так что мне больше не звони,
Ни к чему твои мне вздохи, муть они.
Связь времён и та у Гамлета враздрай,
Я тебе совсем не дядюшка Сарай.
Так блатные называли слабака,
Что статьи чужие взял у блатника.
Мне огонь твоих проблем до фонаря,
Не рыдай ты больше в трубку, это зря.
Разошлися, разбежалися пути,
Зверь полярный, сепети – не сепети!
Совершилось, – я себе сейчас сказал,
Было всё, но это в прошлом, завязал.
Те поляны, где любви цветы цветут,
Ныне воинской фортеции редут.
Мы с тобой хотя по жизни не враги,
Но и быть в друзьях отныне не с руки.
Разбежалась, разошлась, исчезла быль,
И в остатке лишь осколки, брызги, пыль!
 

Зря

 
Зря ты мочишь глазища зелёные, слёзы ныне как в осень дожди.
Пустотою слова окроплёные, изречённые: Больше не жди!
Есть дорога к любимой ведущая, есть дорога в трактир и кабак.
И судьба на дорогах тех ждущая, ей подвластны силач и слабак.
Всё исчислено, взмерено, взвешено, неизбежности видно печать.
И неволя с тоской перемешана, и за всё предстоит отвечать.
Только лживы слова изречённые, слово сказано – сказана ложь!
Не помогут тут сонмы учёные, ложь нас режет скорее чем нож!
Вот и осень уж скоро кончается, ей на смену морозом зима,
А весною другой повстречается, ты забудешь о прошлом сама!
 

Мадамы

 
За публичным интересом шла машина тёмным лесом.
В ней сидели три мадамы, попой чувствуя все ямы.
Говорит одна из них, кто везёт нас просто псих.
Я сейчас с ума сойду, обкончаюсь на ходу.
Будет мне не до работы, кавалеры, в целом, жмоты,
Да и эту вот езду не послать ли нам в дуду?
Ей вторая отвечала, денег завсегда нам мало.
Но, заметьте, нас везут, а не горло нам грызут.
Так что друга, плачь не плачь, всё в твои ворота мяч.
Не пойми меня буквально, это – чисто фигурально!
Я совсем не про размер, это только так. Пример!
Ну, а третья всё молчала, ни словца не промычала,
Ибо кончила она дни свои сполна, до дна.
От удушья, на ухабе, при грудной нелепой жабе.
Было три, а стало две. Мы плюсуем в голове.
Три да два, так будет пять. Просто. Что тут не понять?
Пять мадам везла машина, об асфальт шуршала шина.
К Берлускони во дворец вёз девиц любви гонец.
И доехали все пять, вот тебе и римска мать!
Пусть мадамам год не вышел, из законов строгих дышел
Берлускони воспарит, он детей боготворит!
Две страны и два примера, всё для блага кавалера.
И для всех любовь – навар, и для всех мадам – товар.
 

Морская лирическая

 
Жил на свете адмирал, звали его Мушкин.
Спьяну уходя в астрал, пел он как из пушки!
Раз на мостике стоит адмиральской яхты,
И с собою сам троит, просто, таки, ах ты!
Ветер воет и ревёт, волны разбивает,
Адмирал поёт и пьёт, и не унывает.
Потому что моряку море по колено,
Гонит он долой тоску, горе и измену.
Выпивает и поёт, хорошо в астрале,
Тот кто много рома пьёт, пропадёт едва ли.
Знают все, что моряку по колено море,
Мало что в башке ку-ку, ум и разум в ссоре!
 

Песня чукчи

 
Над седой равниной моря чукча прятался в утёсах,
Ждал добычи он обычной в виде птицы быстролётной.
Или, там, прямоходящей, как пингвин в бреду бредущий.
Ошалевший совершенно от такого поворота.
Где теперь есть Южный полюс было птице непонятно.
Только чукче, что за дело? Чукча наш не есть географ!
Даже не искусствовед! Он охотник, и подстрелит,
Всё, что мимо пронесётся, пусть хоть страшный птицеящер
здесь крыла свои раскинет! Но, по-жизни, да и в сказке,
Это вряд-ли приключится! Не всегда же повезёт!
Видит он – стальная птица тащит тело человека.
Видно где-то закогтила и несёт в своё гнездовье,
Малым детушкам на радость. Чукча был гуманитарий,
И, ваще, любил природу, но смываться над священным,
Рвать живого человека? Да, тащить его высоко, подвергая
Риску сброса, с высоты, на остры камни? Это, птица, ты шалишь!
Враз хватает карабин свой, что «Сайгою» прозывался,
На чудовище наводит, сам команды подаёт: Карабин на изготовку,
И по цели, той что справа, угол места девятнадцать, наводи и попадай!
Так, с трёх выстрелов прицельных, был геолог сбит в полёте,
Что летел на дельтаплане в ближнее сельпо за спиртом.
Чукча же, ушедши в море на байдаре-одиночке, на Аляске оказался,
Перепутав всё во мраке. Там царил «сухой закон».
Прикупив побольше мучки, да дрождец, да сахарочка,
Развернул сырца гоненье он довольно широко!
Так и стал миллионером, чукча, бывший наш охотник,
Про Чукотку позабыв.
Нынче только глупый пингвин тело жирное пингвинье робко прячет
Средь утёсов, и расщелин, и камней! Потому-то не видали на Чукотке,
Всем известной, ни шерстистых носорогов, мощных мамонтов тяжёлых,
И обычных пингвиней!
Все попрятались от чукчи! Карабин «Сайга» мощней! Ну, а чукча на Аляске
Своё зелье продаёт! И не ищет там пингвинов, и от радости поёт.
Эту песню для народа алеутов и чукчей!
 

К вопросу дарвинизма

 
В переменку – детский спор, на басах всё разговор,
Бог был первым в эстафете, иль естественный отбор?
Кто же создал всё на свете? Мы, под критики топор,
Бдим в стремлении научном, из избы выносим сор!
Судят дети и рядят, и у нас спросить хотят,
Тайны все происхожденья лососей и поросят.
И вообще, что ране было, птица всё же, иль яйцо?
И у взрослого уныло нос на квинту, вниз лицо.
Есть вопрос, так дай ответ, принеси ученья свет!
Два пути в природе были? Креативный путь и нет?.
Если всё придумал Бог, всё вокруг оформил в срок,
Значит мы, в согласье с верой, знаем, только он и мог!
Дарвинизма мысль иная, эволюция свиная
Шла путём перерождений и отбора поколений.
От ракушки до хряка путь-дорога не легка.
Но, прошла её свинина, наедая впрок бока!
К совершенству подходя и все стадии блюдя!.
И лосось перерождался, сковородки дожидался,
Вкусным стал и не спроста, сбылась Дарвина мечта.
Наш учёный вслед за модой, всё живое звал природой.
Ну, натурой, всё одно, раз название дано!
Там друг друга все едят и на жертвы не глядят.
Выжил, съел и молодец, будешь виду ты отец.
Ну, а коли сьеден ты, вида не найдёшь следы!
Всё по честному в природе, просто при любой невзгоде
Выживай, ходи с бубей, убегай или убей!
Вот такой существ отбор в Бога верящим укор.
Так от Дарвина велось, и сейчас не прервалось,
Дарвинистов мощный пласт превалирует средь нас!
Хоть я верующий в Бога, но не буду, прям с порога,
Отвергать ученье то, хоть оно мне конь в пальто!
Надо нам попроще быть, и раздоры позабыть
Дарвин, как и весь народ, всё из тех же из ворот.
Бог, что Дарвина создал, тоже думал и мечтал.
Воплочу, мол, чудо это, просветится вся планета,
Дарвин, дарвинизм родив, сам поймёт, что примитив.
И вернётся к службе в храм, где ему я аз воздам!
Я пошлю его в науку на искусы и на муку.
Ведал сущего творец, на кого надеть венец!
Дарвин жил по воле Бога, так что не судите строго,
Выбор в жизни Бог нам дал, Дарвин встал на пьедестал.
Ну, и радуйтесь тому, всё в природе по уму.
Всё в согласье с волей Божьей, он решил чего кому!
 

Русское телевидение США

 
Обозреватель Катцов о бесплатном билете в метро за 30 приседаний
 
 
Уж сколько раз твердили миру, не верь сортирному эфиру,
Его программу не включай, повысишь рейтинг невзначай!
Вещал сегодня представитель гонимых и голимых рас,
Что душ злодейский погубитель, сам Путин атакует вас.
И ввёл, себе для развлеченья, билет бесплатный на метро.
Мол, приседай в ходьбе теченья, езжай бесплатно, вот хитро!
Обозреватель тут прихмыкнул, сказал, что знает москвичей,
Мол, за бесплатно, голым задом, они отведают плетей,
Лишь бы проехаться задаром, хотя бы и в один конец.
Почтил Москву своим пиаром еврейский добрый молодец!
Так что не стоит удивляться, коль не любезны нам они.
С какого хера яро зляться, гнилые, все в поганках, пни?
Да потому что против гоев в борьбе все средства хороши.
Поток, что их питает, тает, а где ещё возьмёшь гроши?
Замызгать что тебе не мило, елей для Катцова души.
Но, перспектива дней уныла, так что, Иуда, поспеши!
Флаг в руку, с песней, и смеши! И всюду лезь себе без мыла!
 

Судьба

 
Близко города Парижа, что находится в Сибири,
В необьятной зимней шири, у саней сломалась лыжа.
Там и Парма где то есть, Русь, твоих чудес не счесть!
Эти вот аэросани, ясно, двигались не сами.
Был при них водила, был, но в тот день с утра запил.
И остался кочумать на заимке, вспомнив мать.
Поминают все, блатуя, чью-то мать, родство с ней x**,
Этот сильный аргумент, спор любой решит в момент.
Только там, в тайге седой, ждали люди груз с едой.
И отправился в дорогу сам геолог молодой.
Вот тогда, на полпути, встали сани, не пройти.
В корень хряпнулася лыжа, надо пешему идти.
А мороз в тайге, мороз, ветер лоб дерёт до слёз.
Пот застывший на спине, и геолог на лыжне.
Все запасы из лабаза мишка бурый сьел зараза.
Видно где была охота, разбудили обормота,
Вот и ходит, ищет корм, всё сожрал, без всяких норм.
Не дошёл, пропал геолог, видно путь был слишком долог.
Так как помощь не пришла, геопартия ушла.
Бог помог им по пути, сани эти обрести.
Лыжу быстро починили, десять всё же не один,
На разрез к себе прибыли, случай воле господин.
А шофёр явился вскоре, рассказал как в личном споре
Убеждал подмогу ждать, а не когти сдуру рвать.
Но, не слушал молодой, вот и встретился с бедой!
Правды нет одной на свете, знают взрослые и дети.
А парняге всё равно, сгинул он, ушёл на дно.
Не гулять ему в Париже из-за той проклятой лыжи.
Вот душе того водилы светят Вельзевула вилы!
Пламя Ада, жуть без края, для предателя нет Рая!
 

ОМОН

 
Жил на свете фараон, вроде как Тутанхамон,
И при нём, на всякий случай, в государстве был ОМОН!
Кто там вздумает восстать, подчиняться перестать,
Огребёт по небалуйся, перестанет хрень болтать!
 
 
Да и в средние века вам могли намять бока.
Были воины порядка среди войск наверняка.
Кто-то едет на войну, кто-то охранит страну,
От смутьянов, горлопанов, чью суды найдут вину.
 
 
И сейчас без перемен, у седых кремлёвских стен.
Коль на нас идёт сарынь, милосердие отринь.
Заслони страну в беду, и не слушай лжи дуду.
Твердь свою крепи ОМОН, не для правды угомон.
 

Две судьбы

 
Васильки, васильки средь пшеницы, голубые любимой глаза.
А бомбёжка дошла до столицы, под Смоленском сражений гроза.
Трое суток машинного хода, и Москва бы под ноги легла.
Но, мешает народа природа, перед немцами – сталь, не зола.
Погибают в сраженьи солдаты, за неделей неделя идёт,
Продолжают стучать автоматы, смерть Отчизны защитников ждёт.
Отстояли своё, отслужили, но не все же убиты в бою.
Немцы армию там окружили, сотни пленных шагают в строю.
Им досталась тяжёлая доля, аппель плац, крематорий, шталаг.
В сорок пятом нагрянула воля, из шталага, да прямо в Гулаг!
Только здесь налицо неувязка, врёт Сванидзе, историки врут.
И иная была тут развязка, хоть и правда, что Сталин был крут.
Тот, кто пленом себя не порочил, честью нашей страны дорожил,
Тот своё положенье упрочил, был повышен, отмечен, служил.
Вот Лукин получил повышенье, целый округ доверен ему.
А для Власова время крушенья, был он пойман, посажен в тюрьму.
И повешен под звук барабана, у предателя злая судьба.
На закланье его, как барана, обрекла против русских борьба.
Поделом всяко вору и мука, на войне нету брода в огне.
Нам от предков осталась наука, насмерть стой, коли плохо стране!
 
 
Генерал-лейтенант Лукин был тяжело ранен, взят в плен, категорически отказался от службы у немцев. Освобождён в 1945 году. После войны командовал Одесским военным округом.
 
 
Генерал-лейтенант Власов был взят в плен немцами невредимым, пошёл на сотрудничество с врагами и основал РОА – Русскую Освободительную армию. Взят в плен нашими в 1945 году. Судим. Повешен.
 

Царь природы

 
Человек – приоритет в торжестве природы,
Знает он на всё ответ, сам рождает моды.
Покоряет океан, лес ему привычен,
Если он не сильно пьян, в меру эксцентричен.
В деле Флоры тоже он первый среди славных.
Раз один правитель – слон, пригласил как равных
Представителей иных Фауны природной.
Забубённых, коренных, всем он дал по вводной.
Сколько будет дважды два? Вот вопрос вопросов!
И поникли головой зебра с альбатросом.
Сколь природу ни пытай, ждать нельзя ответа.
Ты прикинь и посчитай, будешь чудом света.
Средь животных человек справился с задачей,
Лишь одно морганье век, бац, и он с удачей!
Самый башковитый слон с головой-горою,
Не способен в унисон складывать порою.
Тут же пальцы на руках, раз и перемножил.
Все остались в дураках, ты ж ответ скукожил.
Вот стоишь наградой горд, мысли кружит слава.
Для тебя любой рекорд мелкая забава.
Ты сегодня средь зверей первый среди равных!
Так смотри, гляди бодрей от деяний славных!
 

Комиссары в…

 
А на горке, на горе, руку тянет к кобуре,
Мама русского поэта, год двадцатый на дворе.
Комиссары в пыльных шлемах, измы разные в системах.
В результате, ты не с теми, нет того, кто был во шлеме.
Год уже тридцать седьмой, настрелялась? Нынче, вой!
И пошли они туда, всем кагалом, в никуда!
Где могилы безымянны, а поверхность-лебеда!
Ах, простите, ох, зверьё, истребили всё смитьё,
Тех, кто русских презирая, жёг крестьянское жильё.
Децимации в полках, кровь по локоть на руках,
Рабский труд в шахтёрских штольнях и на заводских станках.
Всех сегодня оправдали, только что наград не дали.
Люду русскому в укор, оправданий мощный хор.
Ну, а может погодить, не судить и не рядить.
Время всё само расставит, нам останется следить!
 

Невезень

 
Всё вдруг валится из рук, пляшут чёртики вокруг.
Беспредел, в своём-то доме, я – мужик, иль кладезь мук?
Невезуха одолела, жизнью сломан быта круг.
То ли в церковь поскорее, то ли мне напиться вдруг?
Не хотят ходить часы, кажут чёрти что весы,
Обнаруживаю волос в середине колбасы.
И, без видимых причин, славный трудовой почин,
Электроника бунтует, словно нет других кручин.
По ночам скрипит паркет, и не пишется сонет,
Кто-то в чёрном сбоку бродит, посылает мне привет.
Встав с кровати, как по льду, я по комнате иду,
Половик скользит в пространстве, словно транспорт на ходу.
Так вот, в стенку головой, хорошо пока живой.
Это чьи эксперименты? Я и так уж сам не свой!
Тайн и мрака сторона, ясно, даже, чья она!
Но, должна же быть другая, может, просто не видна?
Ищем светлое пятно, и находим, вот оно!
Ты, мужик, пока живой, что ж, что в стену головой?
Ощущенья раз остались, значит, на земле ты свой.
Поболит и перестанет, будешь властвовать собой.
А, представь, проснулся ты, возле травка да цветы,
Птички в воздухе порхают обалденной красоты.
Нет ни болей, ни проблем, хорошо, без всяких схем.
Значит, ты в Раю, братишка, и скопытился совсем!