Текст книги "Кто ты, тебя я не знаю…"

Бытовое. (собирателю частушек Старшинову)

 
Муха мухе говорит, я имею бледный вид,
Всех микробов растеряла и теперь душа болит.
Опустела жизнь моя, нет былого уж огня
Никого не заражаю, словно вовсе нет меня!
 
 
Сидит птичка на окошке и играет на гармошке.
Сидит прочно, ножки вниз, а по стенке лезет глист.
Как приятно в буднях месив, сесть и гордо ножки свесив,
Так приладить паразита, что его фактура бита.
 
 
Дрожжи есть и сахар есть, будет дело в иху честь,
Чисто слёзы комсомолки, разнеслась благая весть.
Нам на взрослых не пенять, нужно ребятню понять,
И ребёнок выпить хочет, коль алкоголичка мать.
 
 
Это что, а вот в апреле льдины на реке сопрели,
Иль растаяли они, больно жарки были дни.
Перегрелся и Михрюта, говорит жене: Анюта!
Ты уж сильно не тоскуй, уронил я в реку x..
 
 
Девки в реку враз гурьбою, прихватили x.. с собою,
Ты, Анюта, будь скромней, может он им и нужней!
И с Семёновной общайся, только ты не обольщайся,
Из частушек, верь не верь, видно, что она за зверь.
 
 
Мой друг, мы дружбе посвятим, себя и всё что замутим!
Делов немеряно накрутим, напьёмся в дым и вновь замутим.
 

Русскому поединщику

 
Нет! Не поедешь ты на кумите. Слава твоя словно пена в биде.
Ты на отборочном туре в обжорке, дал что б порвали тебя злые орки.
Злобная шайка отборных громил, не испугалась того, кто их бил.
Не помогла втихаря ретирада, бег во спасенье от бланшей фасада.
Не помогли ни дела, ни награды, злые соперники до смерти рады.
Несколько борзых Руси стариков враз превратились в отборных врагов.
И опустили надежду страны, происки Запада ясно видны.
Знать подослали они военспецев, наши соперники им не нужны!
Вот и окучен российский боец, пресса ликует, тут полный ****ец.
Как же ты мог, всей России надежда, так омакнуться в дерьма холодец?
 

Ночной бред

 
На картине ты в халатике, светит полная луна,
По карнизу прут лунатики, ты немного смущена.
И такая ты красивая, просто б выпрыгнул в окно,
Но бессоница ретивая, говорит – не суждено!
 
 
Я то знал тебя спесивую, посылающую «на»,
И в ночном бреду красивую, так и выпил бы до дна.
Но в реале вовсе нет тебя, пресеклася жизни нить.
Только память силой теребя, я тебя заставил жить.
 
 
А картина та, картиночка, жизни прошлой сгусток злой.
Сирота ты, сиротиночка, наше прошлое золой.
Просто проба неумелая, в память сердца о былом.
Очень робкая, несмелая, и колом, не соколом!
 

Неприятности

 
Полюбила как-то кабана корова,
Всё за то, что справа у него здорова.
Но, не обломилось млеко приносящей,
При интимной встрече и любови вящей.
 
 
Как кабан ни прыгал, как он ни старался,
В хлопотах бубновых наш хрячёк остался.
И хоть был он в раже, при любовном бесе,
Всё равно бурёнка не при интересе.
 
 
Умная корова к бугаю вернулась,
И на этом разе жизнь ей улыбнулась.
Тут пришла корова просто в восхищенье,
А кабан задумал месть, не всепрощенье.
 
 
Вот зима наступит, я построю горку,
Позову на помощь скотника Егорку.
Я на горку встану, скотник в зад доскою,
Взлёт, полёт, бурёнке я не дам покою.
 
 
Налечу я вихрем, сверху атакую,
Вот тогда на теле тихо потолкую.
Согласится сразу, ей куда деваться?.
Парень-то я видный, будет отдаваться.
Я так сказал!
 

Случайно. По телевизору

 
Хорошо быть недотыкомкой, с головою малой, тыковкой,
Всё решать, учтя традиции, плоть кладя на все амбиции.
Плохо слушать, что советуют, пусть, заразы, после сетуют,
Что доверились махонюшке, вечной дурочке и сонюшке!
 
 
Тут такого наворотится, всем народом не управится.
А махоня дальше котится, ей расклад, в-натуре, нравится.
И с экрана телевизора про Кавказ и стены длинные,
Прямо с точностью провизора речи всё несёт былинные.
 
 
Кроет фактами, примерами, просвещает жизни бытием.
Ужасает всех химерами, шьёт событье за событием.
Всё, Кавказ, не до овации, водку пей, что б успокоиться.
Я и сам в глухой прострации, мне и лается и воется!
 

Псевдо

(По-русски, слово означает нечто искусственное, а вот

у бандитов из ОУН переводилось как первая часть слова

псевдоним, т.е. кликухи члена организации.)

 
Пораскинул я мозгой и подумал вдруг с тоской,
Что за хрень в башку мне лезет?
Нет ли темочки другой?
В огороде бузина, в Киеве молодка.
И молодка та одна, молодая тётка!
Шёл криниченьку копать ярый козаченько,
Ну, копать, не поддавать, устаёшь маленько.
Тётка в вишенник пришла, вроде, собирает,
Всё на парубка глядит, ну, а тот копает.
Говорит: Маруся я! Ты чего, ей Богу?
Доля женская моя робить перемогу.
Ты же, мол, как сильный пол,
Должен мне поддаться,
Юбки праздничной подол
Начал подниматься.
Козаченько отложил ломик и лопату,
И спокойно предложил, указав на хату.
Что то, девка, я устал, отдохнуть бы треба,
Бабу я б на борщ сменял, можно и без хлеба.
А потом в постель бы лёг, только не с тобою,
И проспать с денёк бы смог я в таком покое.
Видит Бог, что опосля отдыха такого,
Посетит меня мысля и насчёт другого.
Вот тогда отхватишь ты точно на орехи,
И получишь все цветы секса без помехи!
 

И опять необходимое пояснение.

Во время Культурной революции в Китае, Мао-Цзедун выдвинул лозунг, пусть расцветают все цветы. Я думаю, что речь шла о разнообразии поз и обычаев в континентальном Китае того времени. Сам Мао был крупным специалистом в этой области человеческого познания! И баб менял, как палочки для еды!

История

 
Огневушка-Поскакушка как-то с лешим подралась,
В клинч легко вошла старушка, с пылу, с жару завелась.
В ход пошли клыки и ногти, бедный леший, вот беда,
А старушки ярой когти теребят уже муда.
Кончен бал, погасли свечи, битва, в целом, решена.
Огневушка скуку лечит. Просит зелена-вина.
И охотно предлагает старику большой фужер.
Ничего что поцарапан, сохранил он в битве хер.
Так что может пригодится кой на что лесная тварь.
И по ветру может виться, уходя тоска и хмарь.
А берёзки в белом ситце, солнца льётся киноварь.
Здесь, в глуши столичной Битцы, леший спит меж пьяных харь!
 

Открытие

 
Я тут рот открыл от радости, вот мечта и воплотилася,
Сколько лет с экрана гадости, тут же светлое случилося.
Не чума, не наводнения, не ужастики с террорами,
С киллерами приключения, или, там, с простыми ворами.
 
 
Передача шла научная, про посмертное явление.
Вот душа, мол, штука штучная, и дана нам во спасение.
Смерть условием является послесмертной эмиграции,
Помер – тут же выделяется нечто, вроде эманации.
 
 
Наградят тебя могилою, или в печку сунут споренько,
Одолён земною силою, станешь прахом очень скоренько.
А душа куда-то денется, тут мы все не в курсе базиса,
В целом всё так переменится, глядь, а мы среди оазиса.
 
 
Будешь в пятом измерении от избытка счастья мучиться,
Но, коль будешь ты в сомнении, ничего, брат, не получиться.
Жизнь измерь ты божьей мерою, раздели свой путь с надеждою,
Будь в согласьи с нашей верою, не перечь судьбе невеждою!
 
 
Отвергать дела возможные, проверять себя наукою,
Это, брат, обманки ложные, да и бес глядит с докукою.
Верю, верую в спасение, не исчезнет человечество.
И, гоните опасение, с нами Бог и Русь-Отечество!
 

Месть ребёнка

 
Был цветущий месяц май, и пила старушка чай,
Точно так же как в апреле, утром, рано встав с постели,
Во тенёчке, за столом, только вышел тут облом.
В виде Жихарки с стволом и осиновым колом!
Говорит ребёнок старой, угрожая быстрой карой,
Помнишь, как меня сиротку, усадив на сковородку,
Ты пыталась сплавить в печь, еле я успел убечь.
Хорошо, петух попался, я на нём тогда смывался!
 
 
Ты ж за мной в тоске бежала, сковородкой угрожала,
Это ж полный беспредел, я чуть-чуть не поседел.
Так что, старая, хана. Бойся, ждёт тебя война!
Ведь тебе и горя нету, вона, тянешь в рот конфету,
И сосешь бесстрашно сушку, учинив со мной войнушку.
Покрошу тебя в капусту, если я поддамся чувству!
Если хочешь, помолись, или так ты в гроб ложись.
Оборву те жизни нить, будешь лишь себя винить.
 
 
Я ж устал уже от ора, слушай, жертва Гладомора.
Как дам больно по башке, так уедешь на горшке!
К обезьяне Чи Чи Чи, продающей кирпичи!
Так что лучше ты молчи и икорку не мечи.
Если ты как обезьяна потеряла кошелёк,
И бредёшь из дома рано из кровати на горшок,
Встретишь Жихарку – смывайся, ничему не удивляйся,
Ибо! Парень я – боец, а тебе придёт абзац!
 
 
И ты можешь до горшка не добрести.
 
 
Дикси! Я сказал! Жихарка!
 

Кракелюры в цвете

 
Ночь по стёклам сном мурлыкает, темнота вокруг, ни зги!
Кто-то просто горе мыкает, кто спивается с тоски.
Непогода, непогодушка, заливает стёкла мрак.
Вспоминается молодушка, да заросший сельский трак.
И идём мы по обочине, взявшись за руки сам-друг.
А в своей высокой вотчине, кто-то стрелы ставит в лук.
Громыхнула высь небесная, дождик рухнул враз с небес,
Жизнь моя мне стала тесная, метко бил небесный бес.
Точно молния ударила, ты упала на траву,
А гроза дождём всё шарила, глаз смывая синеву.
Мне не надо звёзд внимание, шаг за шагом жизнь идёт.
И приходит понимание, что чего-то сердце ждёт.
Не могу увидеть милую ни в бреду, ни наяву,
Никакой волшебной силою не убрать разрыв-траву.
На погосте рядом с мамою, спит на кладбище она.
Окоём небесной рамою, и – то солнце, то луна.
 

Венец минетов

 
Жил давно творец сонетов, и, возможно, не один.
Не давал он нам советов, про наив и про ****ин.
А родная власть Советов как-то с духом собралась,
И по поводу минетов чётко так разобралась.
Установлено наукой, что в природе секса нет.
Буду я последней сукой, если в мире есть минет.
Сколько вервие ни вей, ни кричи «азохен вэй»,
Только секс – он есть в Талмуде, чётко не молчал еврей.
Да совсем в любой стране, в мире или на войне,
Пел народ эпиталамы, жив был секс в любви огне.
И Российская глубинка не осталась в стороне!
Утром рано, в камышах, шли монашка и монах,
Быстро сделали минет. Аморально? В целом, нет!
Это был протест стихийный, мирный, тихий, событийный.
Власть услышала ответ, секс живёт, даёшь минет!
 

Коллизия

 
Профессор, любивший родную природу,
Решил обратится в простому народу,
Который ночами глухими не спал,
А тихо и чисто в саду воровал.
Ну, всякие там, огурцы, помидоры.
Всё в сакли тащили захожие воры.
Поскольку профессор селянам чужак,
Продукты полей превратились в общак.
Короче, профессор, отдай огород!
Потребовал резко селянский народ.
И утром, однажды, придя к сельсовету,
Сведя предварительно траты и смету,
Науки и логики светоч седой,
Столкнулся с дилеммой, по виду простой.
Уж, он толковал, объяснял и курлыкал,
И совесть призвав, пальцем в Кодексы тыкал,
Кричал, что и сам-то народа он часть,
Грозил, что на помощь придёт ему власть.
Все слушали, головы вниз опустив,
Затем разошлись, ничего не спросив.
А ночью его полыхнуло бунгало,
Но, видно селянам и этого мало.
Сгорела конюшня, сгорело авто,
Профессор в кальсонах линял и манто!
Теперь он в столице, в своей гасиенде,
Весь в памяти про Сальвадора Альенде.
Который своё защищая погиб,
И сам-то профессор чуть было не влип.
Когда попытался отнять у народа
На собственность право. Как учит Свобода,
Народ – он всегда отбирает своё,
Что было награблено, нонче моё!
Неправедно нажил – отдай, не балуй.
Иначе прищемим и яйца и x…
Банкир ты, профессор, иль с кома валуй.
Твоё станет нашим, толкуй не толкуй!
Нет выше народного разума в свете,
Про это прослышаны сельские дети.
Им нету запрета, по дачам чужим
Воруем и тащим, не ссым, не дрожим!
Своё у буржуев берём мы в борьбе,
И честно поделим. Всё мне и тебе!
 

Дела лесные

 
Раз, в компании лесной, был звериный выходной.
И, по случаю такому, звери дёрнули к пивной.
По дороге видят лев, в раж вошедший и во гнев,
С двух передних объявляет трём волкам зубов посев.
Хоть с трудом, но помирили, ход к похмелу убыстрили,
Звери, как одна, персона, прут в своём обычном стиле.
И дошли, но вот те на, слон пред ними как стена.
Говорит меж ним и Лёвой часть проблем не решена.
Кто сказал, что лев – он царь, и над нами государь?
Я с порога отметаю заблуждений диких хмарь.
Слон – вершина всех свершений, финиш в массе отношений.
Так что если кто и царь, слон для леса Государь.
Тут пошла такая драка, просто жуть из глыбы мрака.
Лев, от****енный слоном, когти рвал чрез бурелом.
Ну, а бедная пивнушка в прах рассыпалась, старушка.
Звери побрели домой, проклиная выходной.
Ведь народу всё до-фени, кто вверху в державной тени.
Слон вчера, сегодня Лев, просто старый перепев.
Вроде как они дерутся, и знамёна гордо вьются,
А посмотришь, всё осёл царь для городов и сёл!
 

Слова, слова

 
Сколько слов на свете есть, нам их все не перечесть.
Ох, вы, судьи и девицы, прямо с вами ваша честь.
Здесь – словесная игра, мы не школьники, пора,
Отличать от правды слова то, что сор и мишура!
 
 
Вот словцо – Законодатель. Прав законных обладатель.
Кто закон стране дарует, сам не пьёт и не ворует.
Светской честности пример, думский наш миллионер.
Нет! Не с песней мимо денег, тут готов он, как пионер.
 
 
Вор в законе – он законник, как в конюшне подоконник,
Вроде нужен, но не всем, лишь ворам, без всяких схем.
Ну, а мы для вора – лохи, тля для дойки, к чёрту охи.
Тут законы лишь для слова, к лоху жизнь всегда сурова!
 
 
Вот Юдашкин – он не зритель, вкусов разных повелитель,
В мире мод – законодатель, личный Путина приятель.
Ну, приятель – это сильно, одеваться может стильно
Президент и без него, и – на армию его! Одного!
 
 
Табуреткин, да и бабы, своровали пол державы.
Всё законно, от тюрьмы их отмажут, и сумы!
Адвокатам прут откаты, что нахапали ребяты.
Дай нам Боже, что б закон был успешно применён.
 
 
Сколько их? Куда их гонят? Что так жалобно поют?
Это старое хоронят, брать на лапу не дают.
А ведь были реформисты в руководстве, стрикулисты.
Что ж так на руку не чисты, кто при власти и речисты?
 
 
Потому что есть слова, а ещё есть голова.
Если ты казённый вор, должен ждать тебя топор.
Иль, повесить на воротах, да на шею приговор.
Конь лечёный, вор прощённый, кто-то там ещё крещёный,
Не исправить эти масти, закопать – и все напасти!
 

Обиженка

 
Ведущей программу с ужасно русского телевидения США некоей Алле. Извините, я не знаю как читать: Кугель или Кигель, a то ещё обидится наша пожилая и опытная.
 
 
Бедная старушка смотрит в даль с экрана, у неё на сердце рана без обмана.
В ходе передачи, прямо перед всеми, ходко шла беседа с теми и не теми.
Ляпала старушка что-то про Россию, строя очень лихо из себя Мессию.
Или Мишиаха, по её то вере, ну, и получила взад по полной мере.
Поливала грязью, все что русским свято, мол, Расея эта вечно виновата.
И куда ей мирно процветать в покое, коли потеряла золотце такое,
Как давно убывших, ноне эмигрантов, Кигель, да Кацовых, ну и прочих Грантов!
Что она Россию ненавидит тихо, это без обмана, и не в этом лихо.
Нынче кто как может добывает мани, шекели не пахнут, можно жить в обмане.
Но, что б так открыто поливать помётом, надо быть, по-жизни, полным идиотом!
Так громить культуру, строй и Президента, не найдя для плюсов в речи ни момента?
И в ответ услышать на свои расклады, нет, не одобренье, не похвал рулады.
Зритель очень разный, и не все евреи, так что хоть словами, но дадут по шее.
Всласть дерьма понюхав, старой бы смирится, а она всё вьётся, а она всё злится.
Охолонуть надо, спрятать в тохес жало, и не лить отраву просто где попало.
Ядовиты слюни, и глаза пусты, скоро уж завянут сорные цветы!
Я скажу, закончив, чисто напоследок, не цветок ты, Алла, старенький объедок!
И вообще, в-натуре, вовсе не подарок, а давно погасший из порток огарок.
Всяки-разны звери жили в ЭСЭСЭРЕ, будь в приличья рамках, ты, по крайней мере!
Не стриги всё смаху, что растёт свободно. Это и прилично, и богоугодно!
 

Заяц и чурюпахи

 
Заяц раз держал парей, что по жизни всех быстрей,
И обгонит враз любого, забодай его чирей.
Дело было ближе к ночи, под Москвою, а не в Сочи,
В Перевицком, мля, торжке, что у чёрта в кулаке.
Дальность есть любого сорта, есть куличики у чёрта,
Есть коломенска верста, аль парсеков пустота.
Только это для рассказа, чисто, просто маета.
Заяц был в дрезину пьян, тут и ждал его обман!
Два братана-чурюпахи авантюр сплели роман.
Вот один из них подходит, и такую речь заводит.
Ты – пацан, и я – пацан, в церковь ты, а я в дацан.
Всё-равно мы верим в Бога, так у нас одна дорога.
И все средствия мои, могут быстро стать твои.
Плюс, ещё свои приложишь, так ты сумму преумножишь,
До неслыханных размеров, масса есть таких примеров!
Ну, а я держу парей, что я бегаю быстрей!
Победишь – твои все средства, нет – кукуешь без наследства.
Ты и нищим должен стать, и отдать мужскую стать!
Мне она без интереса, но могу другим продать!
Зайцу море по колено, хмель сбил разум, как полено.
Финиш где – определили, и, немедля, приступили.
Заяц рвёт, рептилья – спит. Брат на финише сидит.
Победил в таком раскладе братец-чурюпах в засаде.
Заяц нонеча в беде, хоть оставили муде.
Чурюпахи – тоже люди, объяснили в простоте.
Всё, что ты, братан, нажил, забираем, заслужил.
Шмак – он наш, пока носи, локти ты порой соси,
Не вступай по пьяни в спор, будь хоть пьяный, но мудёр.
 

Тонкая грань

 
Поддавшись хмелю и запою, своей квадратной головою,
Мужик управы дверь открыл, поскольку был резов, дебил.
А по стране пошла молва, что, мол, явилась голова.
И обладает редким даром, не тратить время на слова.
 
 
Народ – он правду говорит, всё потому, что в корень зрит, —
Твердила дурочка Марфушка, приняв благообразный вид!
Да и юродивый Серёга, менявший в жизни срок на срок,
После стакана признавался – соседа жизнь – ему урок!
 
 
Вот так, по крохам, воссоздался для всей страны авторитет.
Вчера – захидник, ноне – ангел. Четыре сбоку, ваших нет!
Средь конкурентов затерявшись, пропал возможный претендент.
Вот жалость, а по мненью многих, мог быть Украйны президент.
 

Кивсяк

 
Шёл по улице кивсяк ломаной походкой,
Потребив уже косяк и запивши водкой.
Так что всё вокруг ему стало по колено,
Хоть суму, а хоть в тюрьму, но, навстречу – Лена!
То же девица была не из благородных,
И легко она клала плоть на неугодных.
Там, послать кого, куда, объяснить различья,
Ей до-фени, лабуда, шлёт, забыв приличья.
Даме что сказал кивсяк, скрыто в схронах тайных.
Только пожалел босяк о словах случайных.
Под углом лежало здесь старое полено,
И на битву и на месть враз восстала Лена.
Нету больше кивсяка, Лены тоже нету.
Дачки ей наверняка тащатся по свету.
А кивсяк размазан так, хоронить устали.
Это, люди, не пустяк, все мы не из стали.
За базаром, брат следи, не шуруй метлою.
Сам себе не навреди, в хмель, иль с перепою!
 

Чайхана на Памире

 
На зависть всем равнинам русским, среди камней и тополей,
Клинком, сверкающим и узким, бежит арык вокруг полей.
Страда жары, прохлада зрима, уж очень климат здесь суров,
И трудится неутомимо чайханщик, подавая плов.
С зелёным чаем как тягаться, любой повержен будет ниц.
Ему легко с жарой бодаться, смывая всю усталость с лиц.
Здесь шофера и конокрады, откуда кто, оно, Бог весть.
Цветёт радушье, всем здесь рады, и даже водка, вроде, есть.
А русских нет, сдались без боя, признали жизненный провал.
Себя слегка лишь успокоя, словами «Кто ж такое ждал?»
Так на поверхности спокойна была симпатий к ним река,
А убивали непристойно, жестоко, что б наверняка!
И снова небо голубое, и наши Пограничье бдят.
Но горе не забыть людское, смерть матерей, солдат, ребят.
Они сейчас на разных базах, в Москве для них работы тьма.
И этим вот чумным заразам здесь светят деньги, не тюрьма!
А может лучше разобраться, как курбаши жируют здесь?
И по делам тогда воздастся, не рано ль мир сменяет меч?
 

Поэт

 
Вот истребив в себе сомненья, для рифмы жизнь не пощадив,
Поэт, в приливе вдохновенья, стал ярок, звонок и речист.
Рвал и метал он, жёг глаголом, и милость к падшим призывал,
Клеймил пороки, точно колом всю накипь дней легко сбивал.
Поэту свойственно терпенье, но, есть хорей, а денег нет.
Пора бы скажем вдохновенье сменять на хладный звон монет.
Оно, конечно, рифмы, ямбы, иль амфибрахия мотня.
Да, вот, читатель, что ты сам бы зажёг без денюжки огня?
«Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать!»
Остановись сие мгновенье, пусть здесь нисходит благодать.
Но, позабыл поэт, что в жизни сегодня рукописей нет.
И на вселенской мира тризне стихи он валит в интернет.
А с интернета, как с Марфушки, которой сочинил сонет.
В постель бы ей, а тута Пушкин, зачем стихи? Даёшь…
 
 
Поставьте далее рифму сами. Какую хотите. Будете соавтором!
Частично!
 

Повторный исход

 
Куда ты, ветка Палестины, и почему стремишься в даль,
Бросаешь милые равнины, рвёшь в эмиграции печаль?
Алии бурные теченья ты, прах России отряхнув,
Стеная про свои мученья, избрала враз и не мигнув.
Опять несёт тебя по свету, куда линять, где лучше вам?
Везде оставила ты мету, вражду с еврейством пополам.
Несла по кочкам несогласных, трепала длинным языком,
Из результатов многогласных – планета вся тебе врагом!
Чего там было с Холокостом, оставим в области идей,
Но торговать родным погостом и деньги брать за смерть людей?
Сажать в тюрьму за отрицанье, иль, мол, признал не тот процент?
Науки суть – основ познанье, рекут профессор и доцент.
Признай, арабы – тоже люди, и в Палестине испокон.
Тебе ж страну несли на блюде, да по решению ООН!
Теперь они лишились дома, нет государства, нет земли.
Коль вам изгнание знакомо, так их печали утоли.
Но, состраданью не подвластны, жестоковыйны мудрецы.
И стали для себя опасны перемудрившие глупцы.
Исходит ветка Палестины, бежать решают кто-куда.
И горьки крики сиротины, «Мы не воротимся сюда!»
«Шлимазл…»