Текст книги "Кто ты, тебя я не знаю…"

Армагеддон

 
Вышел месяц из тумана, осветил поляны.
Сверху видно без обмана, всюду партизаны!
Нет войны, в округе тихо, в общем тишина.
Но, видать, проснулось лихо, и встаёт страна.
ППШ и трёхлинейки, старые шинели,
Санитары на «линейке», краски потускнели.
Осветило всю округу, небо прояснело.
А бойцы твердят друг другу про Магиддо дело.
Наше время повернуло к жертвенному полю,
И знамение сверкнуло, вырвавшись на волю.
Армагеддон в страхе битвы, грозен Гавриил,
Михаил призвал к молитве, вставших из могил!
И отряды зашагали на последний бой,
Их преграды не пугали, шли под волков вой.
По пути в ряды вливались мёртвые солдаты,
На идущих все ровнялись, маты-перематы!
Вот он где, конец для Света, сущности пронзя,
Без ответа и привета, реет Зверь, разя.
И Блудница отвлекает, распахнув наряд,
А на лбу её сверкают три шестёрки в ряд.
Силы Зла и силы Света примирить нельзя!
Реверс требует ответа, аверсу грозя!
 

Сорок первый

 
Сколько с разных сторон говорят нам о тех, кто потерян,
О желании жить и солдатах, сдававшихся в плен.
В сорок первом урон не сосчитан пока, не измерен.
Продолжают служить те солдаты, ушедшие в тлен.
Нету их на земле, и молчат тех времён документы,
Зарастают могилы, а траншеи покрыты травой.
Наши снова в Кремле, но бросают в печать аргументы,
Тех, кому вы не милы, дезертирам с седой головой!
Сколько вас полегло, отгорело навечно до срока?
На второй мировой, за Отечество, смертной войне.
Бьётся ветер в стекло, почему же мне так одиноко?
Словно сам не вернулся и в могильной лежу тишине.
 

Мордасти
Половинные страсти в треугольнике

 
Вася, Шлёма и Маруся поделить не могут гуся,
Вроде в шутку, как бы шутят, а на деле воду мутят!
Хочет Шлёма две ноги, разорался, хоть беги,
Ножки требует Маруся, и от этого же гуся.
Но ведь ножек только две, две, хоть дырка в голове.
Шлёма спит давно с Марусей, называет её Мусей,
Непонятно всё ему и грызня не по уму.
Он мужик, глава всего. Ноги, стало быть, его!
А Марусю, вот задрыга, ждёт его большая фига.
Только Машка поперёк помещает якорёк.
Перебьёшься на отрыжке, денежки с моей сберкнижки
Потребили на гуся, пара ног теперь моя.
Не вводи в раздор меня, нету дыма без огня.
Сила победит твоя, отыграюсь ночью я.
Нет, не дам, и не проси, лучше локоть свой соси!
Вася слушал и молчал, только головой качал.
А потом и говорит, как учёный индивид:
Ты, Маруся, не ори и словами не сори.
Нам смешны твои угрозы, что как в августе морозы.
Может ты не всё и знаешь, главное не просекаешь.
Шлёма спит давно со мной, мне является женой.
И припомни, сколько раз в секс судьба бросала нас.
То на лестнице, то в доме трахаться в сплошной истоме
Мне с тобою довелось, но, с семьёю не срослось.
Потому, мне Шлёма дорог, так что я вам двум не ворог.
Секс – не детская игрушка, хоть шепните мне на ушко,
Хоть орите в голос весь, мало что серьёзней есть!
Скажем, шведская семья, тут идея не моя,
А вполне разумных шведов, спать втроём, всего изведав.
И семейно и уют, шведы нам рецепт дают.
Гуся буду я делить, нам проблемы не солить!
Для начала вот идея, что всех ваших не скудее.
Мы гуся разрежем так, что бы чувствовался смак.
Крылья мне, а ноги вам, да и тулово отдам.
Отдаю я Шлёме ножку, остального понемножку,
Точно также и Маруся своего получит гуся.
Шлёме, что б любил чудак, подарю я лапсердак.
На Марусинькины ножки подарю-ка я сапожки.
Трое нас тут заедино, каждый третий – половина.
Вот такая вот семья, и поздравим их друзья.
Наша ёлка —не моталка, но, однако, елка-палка.
Нет ни ссоры, ни раздоров, ни увядших помидоров!
Кстати, Агния Барто Шлёме шлёт своё манто!
Сбережёт тепло яиц наш в конец одетый птиц!
А Марусе от Гайдара два роскошных самовара.
Будем чай мы пить втроём, и поэтому споём.
Хорошо-то как вокруг, если каждый третий друг!
 

Нечаянная встреча

 
Он всё сыпет словами учёными, разъясняет, что, где и почём,
Всё с идеями лезет кручёными, будто рвань мы и жизнь не сечем.
А когда перешёл он на личности и Серёгу смитьём обозвал,
Я его враз отметил по личности, зря я что ли всю жизнь воровал?
Мы сидели сам друг на скамеечке, толковали про напасть судьбы,
Рядом сел фраерок в тюбетеечке, что все башли отдаст без борьбы.
Мы с Серёгой вторую прихлопнули, предложили придурку стакан,
Третья тоже пошла и не лопнули! Тут раскинул он трёпа аркан.
Толковал про народ и про Сталина, про порядки, расценки, закон.
Жизнь, мол, наша как калина-малина, кто вверху, тот и прав, так как он.
Выпил, стырил, давай на отсидочку, а прикиньте срока и бабло.
И уже ты не скажешь на вскидочку, что, в-натуре, тебе повезло.
Срок огромный, а суммы пустяшные, коли их разделить да на дни.
Интересы и вовсе-то зряшные, и совсем не фартовы они.
Я спросил у него, ну, ты сам-то где? Чем на жизнь заработать ты смог?
На работу свою я не жалуюсь, у меня пиво-воды ларёк.
Я лопатник притырил у фраера, гайку с пальца проворно содрал.
Ничего! Пусть понюхает аэра. И добавил, что б он не орал!
 

Псевдобасня

 
Однажды лев, махнув стакан, а что и не махнуть,
Уже не трезв, пока не пьян, решил на лес взглянуть.
Ну, типа он, как царь зверей, надзор ведёт за всем,
Давно уже среди царей контроль – одна из тем.
Ещё мыслишка завелась найти кого на ночь,
Она и грела и вела царя из дома прочь.
Тут как на грех лиса бежит, хвостищем страм прикрыв,
А Лёва уж от чувств дрожит, силён греха порыв.
Стой! – говорит лисе чувак, – Oтветь мне на вопрос,
Давай ответь без всяких врак, что значат буквы СОС?
Твоё АЙКЬЮ на высоте, одних умов палата,
Так будь и щас во все красе, не пожалею злата.
Лиса, нимало не смутясь, сказала: Я согласна!
И пара, за руки держась, в кусты вломилась властно!
 

Слава интернету

 
Я донжон от дон Жуана отличу с трудом,
Не для всякого кармана книги толстый том.
Но, узнал я просто сказку, всеблагую весть.
Слышь! Снимай невежи маску интернет-то есть!
Не учился ты ни грамма, время было жаль,
Для невчёных есть программа, прочь гони печаль.
Просто гугли, бей по клаве, интернет силён.
Он сейчас в всемирной славе и во всё включён.
И запомни, не один ты с яндексом вась-вась..
Так не вещай нос на квинты. Жизнь-то удалась!
 

Нашим

 
Чавелы и ромале собрались на совет. Поскольку покусились на их авторитет.
Так кто они по жизни? Ромале, иль чавелы? Один, иль два народа? Догадки были смелы.
Но, зря они в развале имели толковину, сошлись на том что надо любую половину.
Их главный – Широ Баро, что масть держал в округе, спокойно обратился: Товарищи и други!
Пускай нас величают по жизни хоть горшками, но в печку-то не ставят, не кличут дураками.
Желаешь быть ромале, ну будь, понты какие? Чавелой обозвался? Бывают и такие.
В натуре, мы – цыгане, одной кибитки дети. Так что ж, теперь нам драться? Да ни за что на свете!
Танцуем и гадаем, торгуем и воруем. Так вот, друг друга резать? Да за каким нам x**м?
 
 
А мы, России дети, с колами друг на друга! Чего мы делим, братья? С какого перепугу?
 

Два порося

 
Поросёнок поросихе говорит в небрежном хихе,
Вам меня не удивить, мне на вас болтом забить.
Ну, давайте, удивляйте, только платье не снимайте,
Всё я видел, всё познал, все искусы проканал.
Удивилась поросиха и в ответ сказала тихо,
Ну, братишка, ты нахал, на природу начихал.
Если топну я ногою, позову своих солдат,
В эту комнату с толпою приканает сам Саддат.
Все сатрапы, мусульмане, все к свинине как к врагу,
В роковом судьбы тумане запоёшь ку-ка-ре-ку!
Быстро станешь ты кастратом, тем, что боровом зовут,
Станут временем проклятым эти несколько минут.
Так что быстро извиняйся, быстро в ванну и в постель.
Да! И по дороге кайся, что затеял канитель!
 

Евгении Курициной

 
Почтеннейший, полупочтенный! Какие дивные слова.
В них скрытый смысл неизреченный, от них кружится голова.
Сказал, и вроде сам ты барин, вокруг обслуга, всё твоё.
Так на коне баскак-татарин глядел на русское смитьё.
Ты – грязь и старость, червь в пробирке, а я, по жизни, Дон Жуан,
Затычка я для всякой дырки, мне посвящён любой роман.
Сокройтесь с глаз моих, уйдите вы, сонмы мерзких стариков,
И даже рядом не ходите, я вижу в вас своих врагов.
Совсем заели наше время и жизни наши заодно,
Я на коне, и ногу в стремя, лечу вперёд, а тут гавно!
Ну почему вы не подохли на поле боя, иль поздней?
И от репрессий не усохли, не стали жертвой грозных дней?
Вознесена я как икона, за мной друзья, деньга, семья.
Вам не столкнуть меня со склона. Божена Курицина я.
Господину Троицкому. Человеку и гандону
Я шёл по улице московской, одетый просто, но, со вкусом.
Как, где-то даже, Маяковский, и с эпатажем, и не трусом.
Народ толпился в восхищеньи, завидуя моим размерам,
А я, в культурном просвещеньи, слал кукиши милицьонэрам.
Ах, извините, полицаям, совсем забыл я в перформансах,
Законов сущность отрицая, милицьонэров век в романсах.
Их нет, они ушли куда-то, а вместо них ОМОНА палки,
Ваще, здоровые ребята, угробят, не ходи к гадалке.
Но, я то спрятан в аватаре, кому тут в кайф лупить по члену?
И даже в мировом пожаре судьбы не вижу перемену.
Ура! Карабкаюсь на сцену, сейчас кондом толкнёт речугу,
Даёшь свободу слова члену, кончаю, может с перепугу!
И так бывает
Я тебя не любил, а тянуло к тебе.
На любовь я забил в нашей вечной борьбе.
Ты туда, я сюда, я на двор, ты домой.
Всё – одна лабуда, хоть в запой, хоть запой.
Нету общих дорог, колеи замело,
Ничего я не смог, и тебе не везло.
Жизнь прошла стороной, нет тебя, нет меня,
Но ты ночью со мной в старых бликах огня.
Может до сих жива, ну, а может и нет.
Смерть качает права, cветит давнего свет.
Разошлись стороной, разбежались пути.
Вдруг ты стала родной, и прекрасно. Свети!
 

Сказка

 
Жили-были царь с царицей и их дочерью-девицей.
Дело было во дворце, на широком на крыльце.
Царь сидел, колол орехи, обсуждал с женой прорехи,
Мол, бюджет не тот совсем, за полгода всё проем!
Как же жить ещё полгода, коль налог уж взят с народа?
Прикажу седлать коней, резать и коптить свиней,
Отправляюсь в путь-дорогу, на войну – оно верней!
Только где же взять врага, что бы знать наверняка,
И хабара раздобудем, и не нам намнут бока?
Тут раздался стук в ворота, и в проёме два проглота,
Всем известные братаны, сапоги, порты, кафтаны,
Два в одном, не различить, хоть их в щёлоках мочить!
Были братцы те удалы, скорохваты и нахалы,
Первые среди бойцов, средь отборных молодцов.
Ну, спецназ, царя разведка, режут лихо, целят метко!
И в бою и на пиру жизнь считая за игру.
Поклонились низко в ноги, чарку приняли с дороги,
Рассказали, что и как, жизнь в разведке не пустяк!
В царстве том, что где-то справа, жизни нет, одна отрава.
Поселился Змей лихой, и порядок стал трухой.
Государя съели мыши, а вдова с высокой крыши
Так и прянула, да вниз, крыши отломив карниз.
Сын на это посмотрев, забежал в коровий хлев,
И на меч свой кладинец, рухнул, помер как отец.
Был заеден он мышами, сколопендрами и вшами!
Змей от всех вот этих дел, так смеялся, что сомлел!
И, на землю рухнув с дуба, сам от смеха околел!
А народ, что в разореньи, к нам спешит на поселенье.
Записались в рефьюджи, салом пятки – и чеши!
В государстве, том что слева, властвовала королева.
От покойного от мужа ей досталась эта тужа!
И теперь её страна, аж, до дна доведена!
Тратя все страны налоги, всё что посылали боги,
Государства всю казну на косметику одну!
Поощряла ворожей, волшебство срамных мужей,
Всех грозила в рог свернуть, что бы молодость вернуть.
А народ, он весь в бега, к нам течёт, как та река!
В царстве, том что позади, нет царя, и не гляди.
Всё себе берут бояре. Недоволен? Уходи!
Глоткой там решает Вече, несогласных враз калеча,
Под предлогом, мол, друзья, мы единая семья!
Управляют им бояре, выставляя своё Я!
Гол народ там, сир и бос, плачут, не скрывая слёз.
И намылилися, в целом, здесь, у нас решить вопрос.
Были мы и впереди, царь-надёжа, погоди,
С осуждением суровым гнев отцовский остуди!
Правит юный княжич там, так умён не по годам,
В деле воинском он ловок, а зовут его Саддам.
Знает много языков, рвёт руками сталь подков,
В той стране один лишь минус – слишком много дураков.
Если б в поле, пусть бы так, может хлеб растить дурак,
Но, когда дурак в Совете, за страну свою в ответе,
Или, скажем, депутат, изо рта один лишь мат!
Как Саддам себе ни бьётся, ну никак не разберётся,
Нет опоры у него, старших нет в семье его,
Сам решенья принимай, контролируй, выполняй,
И на глупости людишек, если можешь, не пеняй!
Так и правит егоза, дурь замылила глаза,
И порой не отличает он шестёрки от туза!
А народишко в нужде, голопузится в беде,
Княжич больше на охоте, упражняется в езде.
Мы Саддаму намекнули, про царевну помянули
Загорелся, вспыхнул враз, да и до си не погас.
Шлёт к тебе своё посольство, предлагает хлебосольство,
Словно хворост, так и пышет, ничего совсем не слышит,
Будет свадьба, и шабаш, если дочку ты отдашь.
Сваты скоро на дворе, все гулянья в октябре,
Как должно, на Петрова, это правда, не молва!
Так что вот, надёжа-царь, правь народами как встарь,
Коль без всякой без войны ты получишь три страны!
Войско шли вперёд с Саддамом, управляй из глубины.
Ты же в центре, словно пуп, наш народишко не глуп,
Нонче ты помог соседу, завтра он не будет скуп.
Коль на свадьбу ты согласен, путь наш ясен и прекрасен,
Княжич враз берёт Наталью за её девичью талью,
Гордо следует к венцу, как и должно молодцу.
Думай так, не поспешив, враз проблемы все решив,
Открываешь нову эру и раза не согрешив!
Царь подумал, рассмеялся, в обстановке разобрался,
Понял, нету здесь помехи, встал, стряхнув с колен орехи,
И сказал: Да будет так! Царь – он царь, а не дурак.
Ждём посольства, гоним брагу, явим на пиру отвагу,
И на радость нам, седым, дочь венчаем с молодым.
Все четыре царства с нами, сможем справиться с ворами,
Всем невзгодам скажем прочь, сможем каждому помочь.
Там возьмём, туда добавим, вот разруху поубавим!
Чем мы сможем, тем поможем, не боярам краснорожим,
А людишкам от сохи, и простятся нам грехи.
А для вас нежданы сваты, говорю, не виноваты,
Жалую бочонок рома и трёхдневный отпуск дома,
По серебряной медали, да деньгами что бы дали,
Смирно, вольно, разойдись, братовья, за стол садись.
Мы поднимем наши чаши за судьбу моей Наташи!
Ну, и наш черёд, друзья! Спета сказочка моя!
 

Встречный план

 
Раз старуха говорит, у меня душа болит,
И вообще, на это дело вдруг проснулся аппетит!
Выдвигаю я старик план, что в целом не велик,
Восемь раз сегодня ночью, ломим к цели напрямик.
Старый маху враз не дал, старый свой мундир достал,
Натянул, блестят медали, встал на стул как пьедестал.
Выдвигаю встречный план, в честь возврата нам Голан,
Десять раз сегодня за ночь. Чикатило – Еруслан!
И отлично знают оба, секс для них объятья гроба.
Но, чего ж не помечтать, можно в снах, вообще, летать.
Так что весь их встречный план просто старческий обман,
И сплошное бла-бла-бла для козлихи и козла!
Но, вреда от старых нету, мало ль, кто бредёт по свету,
Погрузившись в дым мечты? Может я, a может ты!
 

О хани российской и китайской!

 
Жил в далёком Китае гражданин Цукин Цын,
Всем известно по книжкам, он такой не один.
Миллиард с миллионом, ну, а может с тремя,
Аж, тоска пробирает, болью сердце щемя.
Почему ж нас так мало, что случилось, братан?
Ведь китайцев, по-жизни, резал каждый баран.
То японцы нагрянут, то их Мао прижал,
И от голода дохнут, и шинкует кинжал!
Здесь, в России, от хани замирает процесс,
А у них, кто от хани, возглавляет прогресс.
В хань у нас кто врубился, не живёт до седин,
Ханью горд представитель, гражданин Цукин Цын!
Как же это, ребята, хани – хань, это как?
Ведь они же травились, потребляя свой мак.
Иль отрава для хани, как банан для макак?
То что в корень нам вредно, то для них просто так?
Жуткий яд для народов, прёт для хани путём,
Даже герыч с морфином им совсем непочём!
Наша хань хлещет водку, или, скажем, вино.
Жизнь вся вниз и по склону, вымирать суждено.
А вот этот вот самый, так сказать, Цукин Кот,
Матереет с годами и в прогрессе растёт.
Вроде силам природы нас хранить не с руки,
То что можно китайцам, вредно нам, земляки!.
 

Нас водила… (малая обериутская)

 
Тут входит Ленин запоздало, а кепку держит вождь в руке.
Обериута и нахала замкнуло, смерть сидит в тоске.
Сейчас, в начале мирозданья, Иван Иваныч шляпу спёр,
И жалкий ропот оправданья вершит ужасный приговор.
Зелёно-серый кот вприпрыжку на кепку мечет страсть свою,
Ильич схватился за сберкнижку, сидит в «Потерянном раю.
Иван несёт свой крест и шляпу к барыге, что на уголке,
А кардиналы съели папу, сидят на берегу в тоске!
Но новый папочка Ивана, который маму оженил,
Достал дудуку из кармана, и мир восторгом оросил.
Тоска средь Ватикана бродит, идёт себе туда-сюда,
Ну, а дудука мысль выводит, как папу выбрать без труда.
Котам у нас, обериутов, ваще, пожизненный почёт,
И то что вдруг из пальцев гнуто, известно нам наперечёт.
Фигуля, фигушка, да шиш. Фигурой нас не удивишь.
Идут, бредут обериуты, гнут пальцы, яйцы, фиги, смуты!
 

Песня аксалотлей Америки
(патриотов своих болот)

 
Мы, зелёные ужастики, жрём под Солнцем и Луной.
Аксалотли-головастики, не бываем с сединой.
Мы лягушки, но в прогрессии, все дела у нас пучком,
В ходе нашей летней сессии не ловите нас сачком.
С аксалотлями Америки знались инки, аж, в Перу,
И ацтекам без истерики мы пришлись бы по нутру.
Потому, мы очень местные, хоть из золота штампуй.
А индейцы, люди честные, так и делают, ляпуй!
Скоро, скоро будем взрослыми, скрутим всех в бараний рог,
Басовитыми и рослыми приканаем на порог.
Мы – продукты демократии, расточим вас в пыль и прах,
Лягушей аристократия к вам спешит во весь свой мах.
 

Исак и чашка (басня). Почти по Пруткову-внуку

 
О, Боже мой, – сказал Исак. И плюнул в чашку. Просто так.
Ну, не совсем, что б просто так. Иначе, был бы не Исак!
На ту беду, один Роман, как раз заканчивал роман.
Однако, был и тут изъян. Роман случайно впал в обман!
Живя в Испании, Рамон ужасно полюбил хамон.
Хамон не полюбил Рамона. И было-то во время оно.
Явилась злость, пролилась кровь, куда-то делась вся любовь.
Да, в мире том царит расчёт, где вас любовь не припечёт!
Исак, Рамон, да и Роман вступили в собственный роман.
Вот так рождался шведский стол – три стороны, единый пол!
 

Раневская Фаина

 
Раневская Фаина сидит, и не без грима.
Года ничто для Мима, актриса же – руина!
В гримёрке между актами, актриса в росслабоне.
Задумалась над фактами, народная, «в законе!»
Сидела дама голая, курила папиросу,
Виднелась щелка полая, короче, без вопросу.
Сидит себе, не удивись, ну, всякое бывает,
А тут, откуда ни возьмись, помреж туда влетает.
Мол, вас давно на сцене ждут, до выхода мгновенье,
И дисциплину все блюдут, прошу на представленье.
Актриса встала во весь рост, бликуют в лампах прелести,
Настал коту Великий пост, отпали служки челюсти.
Вас не смущает, милый мой, что я при вас курю?
Чего ж вы, как к себе домой? Иду, благодарю!
 

Начало

 
А на поле зелёном не твоё, не моё,
Только птицам добыча, имя им вороньё.
Карабины, винтовки, да один автомат.
Здесь на светлой лужайке пол заставы лежат!
А другой половине вышла горькая доля,
Их, что были друзьями, хоронить среди поля.
Прямо в старом окопе, постелив одеяла,
Положили погибших, а войны лишь начало!
Здесь вчера мы мечтали, что дойдём до Берлина
А сегодня хороним, не дождётся мать сына.
Хоть стояли здесь насмерть, враг прошёл через нас.
И погибли ребята, выполняя приказ.
На фуражках зелёных пот и кровь вперемешку,
В пятнах пота солёных, кто с орлом, кому решку.
Мы сегодня живые, им лежать, истлевая,
Нам к своим прорываться, эх, судьба роковая.
На бои и походы поднимайся страна,
А над всем нависает грозной тенью война!
 

Судьба

 
А по чёрному полю, да на Красном коне
Мчится парень на волю на лихом скакуне!
Гимнастёрка и брюки, ноги просто босы,
И не связаны руки, и пыльца от росы.
Впереди ждёт подруга в деревеньке пустой,
Резко рвётся подпруга, вот ведь случай простой.
Конь бежит в отдаленьи, пал на землю седок.
Тут природа в сомненьи, каждой вещи свой срок.
Рвался парень намётом, что б из плена уйти.
Караул с пулемётом не помеха пути,
А подпруга простая говорит своё «ША»,
И летит, отлетая, в горни выси душа!
 

Дикий сон

 
Разрушая тишину шли солдаты на войну, левой, левой.
Впереди лихой король, стратегическая роль, с зверодевой!
Пролетают упыри, цвет кровавый у зари. Счастье, где ты?
Серый волк грызёт сосну, Вий ведёт свою жену. Врут приметы!
С флангов движется тура под вселенский крик «Ура», поражая.
Два слона и два коня лихо скачут на меня, угрожая.
Те что пешие идут, по жнивью едва бредут, пешек стая.
Нет сержантов среди них, вид не весел и не лих. Рвань простая!
Я-то как сюда попал, кто парад фигур создал, среди ночи?
Накрываюсь с головой, но я чую, сам не свой, всюду очи!
Зверодева, вперив взгляд, шлёт приказ через солдат, приближайся.
А король рукой грозит, полный, мол, тебе «прозит», так сражайся!
Через одеяла щель проникает канитель в средостенье!
И по полю я иду, и лежу в глухом бреду! Где спасенье?
У начала есть конец, на конце висит свинец, вот зараза!
Черти в сумраке сопят, зазбоил солдатский ряд, парафраза!