Текст книги "Брызги шампанского"

ГЛАВА X

От Куделькина Голубев вновь направился к Егору Захаровичу, чтобы со стороны понаблюдать за таверной и домом Гусяновых. За то время, пока он беседовал с фермером, дед Егор успел зарядить патроны и теперь во дворе выгребал золу из чугунной печки. Напротив его домика посредине улицы громко разговаривали две встретившиеся старухи. Как понял Слава, одну – худощавую с большим носом – звали Матреной, другую – сутулую от старости и глуховатую – Дарьей. Матрена, похоже, недавно вышла из таверны и держала в руке сетчатую авоську с булкой белого хлеба. Дарья с большой хозяйственной сумкой, видимо, шла туда.

– Как, Дарьюшка, куманец Евген себя чувствует? – на всю улицу спросила Матрена.

– Неважно, кума Мотя, очень даже неважно, – ответила Дарья. – Памяти совсем у старого не стало. Думаешь, чего я сюда тащусь?.. Послала час назад его за хлебом. Он, леший, тысячную полсотню в карман сунул и шустренько обернулся. Принес в сумке пачку папирос да чекушку водки, а про хлебушек начисто забыл.

– Так и не бросил выпивать?

– Куды там! Даже и не мечтает бросать. Все зубы уж повыпадали. Кроме языка, во рту ничего не осталось.

– Как же он, бедняга, закусывает?

– Считай, кума, никак. Толченую картошку да хлебный мякиш языком поваляет и целиком проглатывает. А мясо, свиное сало или овощи на мясорубке ему кручу.

– Гляди-ка, приспособились.

– Нужда – не тетка. Когда прижмет, ко всему приспособишься.

– Что правда, то правда. Денег-то на житье хватает?

– Пока грех жаловаться. Евген же, как участник войны, да к тому же еще и раненый, около мильона получает, да мне за колхозную работу почти триста тысяч пенсию назначили. А у тебя с пенсией как?

– За полвека дояркой на ферме заработала столько же, как и ты. Да еще – пригоршню победительских значков в соцсоревновании.

– А я свои значки внукам на игрушки отдала.

– У меня внуков нет, дак в коробочке награды держу. На охоту, как прежде, куманец уже не ходит?

– Какая там охота! У него от вина руки ходуном ходють. И ружье свое давно Кеше Упадышеву променял за пол-литру самогона. А Кеша из того ружьишка, говорит, самогонный аппарат сделал.

– Кеша чё-нибудь да учудит. А ты, Дарьюшка, новость-то слыхала?

– Какую?

– Володьку Гусянова застрелили.

– Что ты говоришь?! – Дарья, глянув на гусяновский дворец, перекрестилась. – Капелька теперь совсем озвереет. От кого узнала такую известию?

– Сноха Ефима Одинеки по секрету шепнула, что вчерась на именинах кузнеца Кеша Упадышев с Гриней Замотаевым рассказывали, будто своими глазами видали насквозь простреленного Володьку.

– Врут, поди, пьянчужки.

– Богом клялись, что правда.

– Вон чё!.. Отфулиганился, значит, Володька. В прошлом годе моего котика ни за что ни про что убил. На травке котеночек никому не мешал. Володька шел мимо да как поддел его пинком! Тот пуще футбольного мячика взвился выше избы, шмякнулся об землю и тем же разом дух испустил.

– Котенок – куды ни шло, – подхватила Матрена. – У меня же, сукин сын, из фулиганской выходки породистую гусыню своим автомобилем в лепешку раздавил. Стала ему претензию предъявлять, а он, зубоскал, винтовку из машины показал, выпучил пьяные зенки и пристращал: «Не мыркай, бабка Матрена! Будешь хай поднимать, чикну тебя пулей, как дед Егор Ванин на войне фрицев чикал».

Дарья покачала головой:

– Надо ж такому лютому фашисту быть! Не зря его Бог прибрал. Убийцу не поймали?

– Нет. Толкуют, будто неизвестный охотник застрелил.

– Надо молить Бога, чтоб не нашли того стрелка. Жалко, если за фулигана посадят в тюрьму хорошего ч еловека.

– Посадить у нас кого хочешь могут. Вот обуздать хулиганство да воровство у руководства ума не хватает.

– Ум-то, может, у них и есть, но, по телевизору говорят, что осужденных уже сажать некуда. Все тюремные нары вдоль и поперек заняты.

– Это пустая отговорка… – Матрена прислушалась к шуму, доносившемуся от усадьбы Упадышева. – Кажись, Людка с Кешей опять скандалят. Ты, Дарьюшка, мимо ихней избы проходила. Не видала, чего там стряслось?

– Навроде бы, Гриня Замотаев основательно упился.

– До смерти, чё ли?..

– Пока дышит. Ничком лежит посередь двора и стонет. Кеша, как безумный, за поросенком по двору гоняется. В избе дитенок ором орет.

– А Людка чё?..

– Босая стоит на крыльце руки в боки и безостановочно кроет друзей матерными словами.

– Эти робяты чё-нибудь да натворят…

Будто легок на помине из своей усадьбы выбежал Упадышев и со всех ног устремился к дому Одинеки. Пробыв там совсем недолго, он с такой же прытью прибежал к Егору Захаровичу. Словно не заметив Голубева, запыхавшись, еле проговорил:

– Дед Егор… выручи меня…

Старик встревоженно посмотрел на него:

– Что такое страшное случилось?

– Застрели моего кабанчика.

– Заболел, что ли?

Кеша с трудом перевел дух:

– Нет! Здоровый, как бык.

– Не так давно он у тебя был чуть побольше кролика.

– Не скажи, дед Егор! За лето Хрюша на крапиве да комбикорме нагулял килограммов тридцать. А верткий – спасу нет.

– Зачем же его летом забивать? Мясо ведь испортится.

– Видишь ли, какая история… Завтра у моей Людки день рождения. По такому важному событию захотелось бабе мясца откушать. Попросила заколоть кабанчика. С утра мне некогда было этим делом заняться. Закружился по хозяйству туды-сюды. Еще, как на грех, сват Одинеки подвернулся. Уговорил похмелиться за компанию с ним. Ну, понятно, мы с Гриней чекалдыкнули немного и пошли выполнять Людкину просьбу. Я при забое скотины отродясь ножик не применяю. Поэтому спланировал оглоушить Хрюшу по лбу пудовой кувалдой, но Замотаев весь мой план испортил. Русским языком попросил мужика: придержи, мол, скотиняку. Ему бы, чудаку, всего-то и надо было руками прищучить кабанчика к земле, а Гриня с пьяных глаз оседлал его, как конька-горбунка, задом наперед. Я второпях размахнулся кувалдой да сгоряча вместо Хрюшиного лба жахнул Гриню по откляченной зад нице, аж его солдатские штаны лопнули.

– Ну и что теперь? – засмеявшись, спросил дед Егор.

– Что… Теперь хоть плачь, хоть скачь…

– Замотаев-то жив?

– Живой. Какого черта ему, долговязому дураку, сделается. Щас, уткнувшись мордой в траву, на пузе лежит. Через полчасика без похмелки очухается. Но вот моя семейная обстановка, прямо сказать, хреновая.

– Что такое?

– Кабанчик с испугу, будто угорелый, на большой скорости кругами по двору циркулирует. В избе Колька малой криком пуп надрывает, а Людка, как тигра разъяренная, открыла хайло и отборным матом чехвостит всю небесную канцелярию в придачу со мной.

– Пиковое у тебя положение.

– Не говори, хуже губернаторского… Выручай, дед Егор, на тебя последняя надежа… – умоляюще проговорил Кеша и протянул старику ружейный патрон. – Чтобы ты не тратил собственных зарядов, я вот выпросил у свата Одинеки. Уговаривал Василия Васильевича самого оказать мне помощь, да он наотрез отказался. Говорит, после рюмки категорически ружье в руки не берет.

Егор Захарович машинально положил патрон в карман и с усмешкой вздохнул:

– Прямо не знаю, что с тобой делать…

– Со мной лично ни прямо, ни криво ничего делать не надо, – заторопился Кеша. – Ты моего разбушевавшегося кабанчика из ружья захлестни, иначе у нас с Людкой до поножовщины схватка может докатиться.

– Ну, до этого допускать нельзя.

– Вот и я об том же говорю! Бери скорее ружье да айда со мной. При твоей снайперской сноровке, ты Хрю-шу проще, чем летящую утку, на всем его угорелом скаку подкосишь.

Егор Захарович, посмеиваясь, сходил в дом за охотничьим ножом. Пробуя на ногте, остро ли заточено лезвие, сказал:

– Обойдемся холодным оружием. Ни к чему стрельбой переполох в селе поднимать.

– Может, ружье все-таки лучше… – неуверенно проговорил Упадышев и боязливо покосился на нож. – Честно скажу, дед Егор, с кинжалом я тебе – не помощник.

– Управлюсь без помощников, – старик лукаво прищурился. – Я ведь сегодня не опохмелялся, как вы с Гриней.

– Гляди, тебе видней. Однако сурьезно предупреждаю, кабанчик очень верткий.

– От меня не увернется.

Пробыл старик у Кеши Упадышева не более получаса.

За это время, как шутливо отметил про себя Слава, «оперативная обстановка» в селе не изменилась. Только лишь громкоголосые старухи разошлись в разные стороны, да к таверне подвернула в желтых «жигулях» семейная пара с двумя малолетними детьми.

– Быстро управились, – сказал Голубев деду Егору, когда тот вошел в ограду своего дома.

– Там делов-то всех было на пять минут. Такого кабанчика можно было шилом заколоть, как кролика. Они же, артисты, с пудовою кувалдой на него навалились.

– Как здоровье Замотаева?

– Уже оклемался. Сидит бочком на лавочке и требует с Кеши поллитру за нанесение матерьяльных и моральных повреждений, как он говорит, в особо крупных размерах. Лопнувшие штаны, мол, надо срочно менять, а с черной, как у негра, задницей теперь долго придется тайком в бане мыться.

Слава улыбнулся:

– Крепко «приласкал» его Кеша.

– Со всего маху огрел, затейник. Хорошо, что угодил по мягкому месту. Если б по копчику саданул, сделал бы Гриню калекой.

– Недаром говорится: пьяному и море по колено.

– А лужа – по уши, – добавил Егор Захарович и сразу перевел разговор на другое: – Хотел раньше тебе сказать, но Кеша со своей бедой помешал. В общем, пока ты беседовал с Богданом Куделькиным, я тут через плетень в огороде перекинулся словцом с Михаилом Ергиным.

– Это кто такой?

– Работник Гусяновых, пенсионер. Жена его Руфина, тоже пенсионерка, совмещает в «Белом доме» должности поварихи и горничной. Семен Максимович из Кузнецка их привез.

– И что этот Ергин поведал?

– Кажется, Гусяновы не знают о гибели своего сына.

– Интересно… Почему же они себя так странно ведут?

– Загадка. Меня такое обстоятельство тоже крайне заинтересовало, однако Михаил ничего вразумительного на мой вопрос не ответил. Говорит, в пятницу вечером краем уха слышал, как хозяин отчитывал нетрезвого сына за пьянку. Володька обиделся и в сердцах заявил отцу: «Не твое, батя, собачье дело – решать вопросы, в которых ты разбираешься, как баран в Библии. Выкладывай наличные бабки и не раздувай ноздри. Без тебя сообразим, кто и как решит твою проблему».

– Что за «проблема»? – спросил Голубев.

– Этого Михаил не знает. В какое время и куда Володька исчез из дома, ему тоже неизвестно.

– Как бы мне самому поговорить с Ергиным?

– Никак ты с ним не поговоришь. Семен Максимович строго наказал всем домочадцам до его приезда на люди не выходить, никого в дом не впускать и, как он выразился, не распространять никакой информации. Это Михаил мне по-соседски с глазу на глаз передал.

– Куда Гусянов уехал?

– Никто не знает.

– Даже Анна Сергеевна?

– Хозяйка, по словам Михаила, вообще живет затворницей. Либо смотрит бесконечные серии по телевизору, либо про любовь да про убийства читает книги, которые хозяин привозит ей большими связками.

– Еще что Ергин рассказал?

– Ничего. Опасался, как бы нашу беседу не подсмотрела хозяйка. К тому же, как я понял, большего он и не знает.

Слава задумался. После недолгих размышлений спросил:

– Вы не отдали Упадышеву патрон, который он выпросил у свата Одинеки?

– Совсем про него забыл, – сунув руку в карман, смущенно ответил Егор Захарович.

– Можно, я заберу его?

– Какой разговор…

Стандартные заводские патроны Куделькина и Кафтанчикова были одной серии «Байкал», оба заряжены дробью второго номера и внешне ничем не отличались. Чтобы не перепутать их, Слава на картонной гильзе патрона, принесенного Кешей, коротко написал: «Сват».

В надежде, что Гусянов рано или поздно в эти сутки вернется домой, Голубев решил вторично заночевать у Егора Захаровича. Ночью в «Белом доме» не светилось ни одно окно. Оттуда не доносилось никаких звуков, даже собака Баскервилей молчала. Надежда Славы оказалась напрасной. Семен Максимович в Раздольном так и не появился.

ГЛАВА XI

В кабинете следователя было накурено – хоть топор вешай.

– Между прочим, когда в комнате курят, то форточку открывают, – шутливо сказал Голубев, усаживаясь напротив сидевшего за своим столом Лимакина.

Следователь вытряхнул из пепельницы в мусорную корзину окурки, распахнул одну створку окна и лишь после этого ответил:

– Борис Медников только что ушел к прокурору с заключением медэкспертизы. Посидели, поговорили…

– Что там, в заключении? – нетерпеливо спросил Слава.

– Весь заряд дроби попал в сердце потерпевшего. Иными словами, Вован Гусянов отправился в мир иной без мучений. Тем более что находился он в сильной степени алкогольного опьянения. Судя по отметинам на венах рук, пробовал колоться наркотиками. Вот, пожалуй, и все.

– Не очень густо.

– Большего и ожидать было нечего. Ты какую информацию в Раздольном собрал?

Голубев улыбнулся:

– Я, Петя, как в театре трагикомедии воскресенье провел. Пойдем к Бирюкову. Там расскажу, чтобы дважды не повторяться.

– Пошли, – поднимаясь, сказал Лимакин.

– Возьми на всякий случай материалы расследования с собой.

– Они у прокурора.

Сидевший в прокурорском кабинете у приставного столика судмедэксперт встретил Голубева улыбкой:

– Отдохнул, как на Канарах?

– По мнению знающих людей, нары – не Канары, – присаживаясь рядом с ним, тоже улыбнулся Слава и посмотрел на Бирюкова. – Скучали, Игнатьич, без меня?

– Некогда было скучать, – Бирюков похлопал ладонью по стопке лежавшей перед ним бумаги. – Вот сколько Петр уже напахал.

– Что в этой «пахоте» интересного?

– Есть кое-что, но сначала докладывай свою информацию.

Голубев подробно рассказал о проделанной им оперативной работе. В завершение добавил:

– Взятые у Куделькина и Кафтанчикова охотничьи патроны вместе с дробинками, «позаимствованными» у Егора Захаровича, передал Тимохиной для экспертизы. Лена пообещала без задержки определить химический состав дроби и провести ее идентификацию с дробью, извлеченной из раны потерпевшего и с обнаруженной в земле на месте происшествия.

– Сегодня утром в конторе «Светлого пути» побывал? – спросил Бирюков.

– Разумеется. Там, кроме тощего главбуха и учетчицы Замотаевой, смахивающей по комплекции на мадам Грицацуеву из фильма «Двенадцать стульев», никого не было. С их слов, Семен Максимович Гусянов в пятницу никуда уезжать из Раздольного не собирался. Куда его унесло и когда вернется, не знают.

– А вообще часто он из села отлучается?

– Говорят, постоянно то в Кузнецк, то в Новосибирск на своем джипе гоняет. Иногда по двое, а то и более суток неизвестно где проводит.

– Как же он акционерным обществом руководит?

– Наскоками. По-моему, это общество нужно Гусянову лишь для того, чтобы на короткой ноге общаться с руководством района. В основном же Семен Максимович по самую макушку влез в частный бизнес и азартно сколачивает большие деньжищи.

– Чем объясняешь странный отъезд Семена Максимовича из Раздольного?

– Ничем, Антон Игнатьич, объяснить не могу. Если, скажем, он каким-то образом узнал о гибели сына, то, логически рассуждая, должен бы сразу примчаться в морг, в милицию или в прокуратуру. Гусянов же рванул в неизвестном для нас направлении. Отсюда напрашивается вывод, что Семен Максимович либо в чем-то заблуждается, либо какой-то злодей направил его по ложному следу.

– Может, он свои следы заметает… – высказал предположение Лимакин.

– Какие? – повернувшись к следователю, спросил Слава. – Неужели думаешь, что Капелька заказал убийство собственного сына, а после случившегося испугался разоблачения?

– Этот сын не только проматывал отцовские деньги, но еще и хамил своему бате. Родительское терпение небеспредельно. Могло и лопнуть.

– Конечно, такая версия возможна, – после недолгого раздумья согласился Голубев. – Однако лично я склонен к тому, что Вован по пьянке учинил на лугах банальнейшую «разборку» с каким-то строптивым охотником.

– Кто, по-твоему, из раздоленских охотников способен на кровавую строптивость? – спросил Бирюков.

– В беседах со мною все были покладистыми и, кажется, даже откровенными. Во всяком случае, не заискивали и не увиливали в сторону от конкретных вопросов. Признаться, у меня давно крутится мыслишка, что «строптивец» пока еще не попал в круг нашего зрения.

– Тогда нам очень долго его искать придется, – вновь заговорил следователь. – Давай вначале порассуждаем о тех, кто оказался в круге. И начнем с деда Егора Ванина. Согласен?

Слава отрицательно повел головой:

– Нет. Сначала расскажите, что узнали в мое отсутствие, а потом уж будем рассуждать.

Бирюков поправил лежавшие перед ним бумаги:

– Узнали мы не так много, но кое-какие предварительные выводы уже сделать можно. Так, химический состав моторного масла, обнаруженного на луговой дороге и у таверны, оказался одинаковым. Следовательно, Владимир Гусянов приехал на луга с другом, которого называл Крупой, и в его машине.

– И этому другу Лиза Удалая перевязывала руку? – уточнил Голубев.

– Видимо.

– Значит, этот преподобный Крупа стрелял из пистолета!

– Нет, Слава. Судя по отпечаткам пальцев, из «макарова» стрелял Гусянов. Других отпечатков на пистолете нет.

– Странно… Почему же тогда у Крупы пальцы на правой руке, по словам Лизы, как в мясорубке побывали?

– Скорее всего, он хотел подхватить с земли пистолет, выпавший из руки Гусянова, и с близкого расстояния получил по пальцам заряд дроби. Второй выстрел из ружья ведь был по пистолету, лежавшему на земле.

– А чья кровь осталась на траве?

– Вероятно, Крупы. Ни по группе, ни по резус-фактору она не сходится с гусяновской.

– Смотри, какое остроумное решение принял охотник-дуэлянт! Он же после Вована мог запросто завалить и Крупу. Однако не сделал второго трупа, а только лишил противника возможности сопротивляться. Видать, смекалистый мужик, а?..

– Потому я и завел речь о старике Ванине, – сказал следователь. – Егор Захарович – умудренный жизнью человек. Фронтовик, бывший снайпер. Реакция у него должна быть отменная…

Голубев закрутил головой:

– Не туда гребешь, Петя!

– Дослушай мою мысль до конца. Фермер Куделькин попросил Егора Захаровича присмотреть за сеном. Свата кузнеца старик спровадил от озера миром. Буквально следом у стога появился Гусянов с Крупой. Дед Егор попытался и с ним поступить так же, как с предыдущим охотником, но не тут-то было…

– Такого и не могло быть.

– Почему?

– Вован к деду Егору относился с уважением и не забузил бы с ним.

– С пьяных глаз в сумерках он мог просто не узнать старика.

– Свежо предание, да верится с трудом. У Егора Захаровича столь впечатляющая фигура с белой бородой, что не узнать его просто невозможно даже по пьяни. К тому же, если бы дед Егор принимал участие в «дуэли», то как бы он в пистолетно-ружейной перепалке услышал удар пули об сухую березу? Мы же по его подсказке нашли эту пульку. Кстати, она из какого пистолета?

– Из «макарова», обнаруженного на месте происшествия.

– Ну вот! Чем возразишь?

Лимакин пожал плечами:

– Пока возразить нечем.

– Значит, оставим Егора Захаровича в покое?

– Давай пока оставим.

Голубев повернулся к Бирюкову:

– Надо бы, Антон Игнатьич, через уголовный розыск Кузнецка поискать владельца пистолета.

– Уже нашли. Сегодня утром по факсу пришел ответ на наш запрос, – сказал Бирюков и заглянул в одну из бумаг. – Судя по номеру, обнаруженный нами пистолет принадлежал убитому в прошлом году Валерию Александровичу Падунскому.

– Так это же бывший муж Лизы Удалой! – воскликнул Слава. – Какую информацию о нем сообщают?

– Интересную. Был одним из богатейших предпринимателей Кузнецка. Возраст на момент гибели – тридцать пять лет. Имел два высших образования: экономическое и журналистское. Отличный спортсмен. Неоднократный чемпион Кузбасса по вольной борьбе и мастер спорта по стрельбе из боевого пистолета. Без промаха стрелял с обеих рук.

– Как говорится, по-македонски?

– Да, редкая способность. Бизнес начинал в период алкогольного дефицита. Цистерну технического спирта превратил в «самопальную» водку и на том сколотил хороший капитал. Когда алкогольная проблема исчезла, переключился на наркотики. Стал крестным отцом наркомафии Кузбасса и прилегающих районов других областей. Застрелен в собственном «мерседесе». Убийство явно заказное, однако ни заказчик, ни исполнитель до сих пор не установлены.

– Любопытно, каким образом пистолет крутого воротилы попал в руки к Вовану Гусянову?

Бирюков улыбнулся:

– Это, Славочка, вопрос на засыпку. Поскольку ты парень любопытный, то придется самому найти на него ответ.

– Догадываюсь, предстоит командировка в Кузнецк?

– По всей вероятности.

– Надо согласовать с моим начальством.

– Согласуем.

– Спасибо, ребятки, за компанию, – поднимаясь, сказал Борис Медников. – Вас не переслушаешь.

– Посиди, Боря, – предложил Бирюков.

– Не хочу. Сыщики плетут версии от фонаря. Лимакин готов сельского богатыря Микулу Селяниновича превратить в зэка, а Голубев толком ничего не знает.

– Как будто ты, лысое солнышко, много знаешь, – в шутку обиделся Слава.

– Чего тебе моя блистательная лысина далась?

– Знающий доктор не сумел сохранить собственную шевелюру.

– Кто тебе такое сказал? Все до последней волосинки дома в коробочке храню.

– Уходи, анекдотчик, – засмеявшись, проговорил Лимакин. – Не мешай нам работать.

– Работайте языками, а я пойду делом заниматься.

Вскоре после ухода судмедэксперта в прокурорский кабинет бесшумно вошла секретарь-машинистка и тихо сказала:

– Извините, Антон Игнатьевич. Председатель акционерного общества «Светлый путь» настойчиво просит срочно его принять.

Бирюков, переглянувшись с Лимакиным и Голубевым, тут же ответил:

– Пусть заходит.