Текст книги "Киллеры не стареют"

Глава XXIV

Не в пример Мамаеву Геннадий Потехин внешне выглядел спокойно, но вид у него был такой усталый, словно он несколько суток кряду провел без сна. Когда «тойота» плавно тронулась с места, Бирюков спросил:

– С чего начались ваши неприятности?

Не поворачивая головы, Потехин усмехнулся:

– Не сразу сообразишь, где начало того конца, которым оканчивается начало.

– Мамаев сказал, будто вы приревновали к нему Татьяну Борисовну…

После недолгой паузы плотно сжатые губы Потехина опять дернулись в усмешке:

– Насчет ревности есть детская сказочка на взрослый лад. Жили-были дед да баба, была у них курочка ряба. Снесла курочка яичко, но не простое, а очень большое. Дед удивляется, баба удивляется. Только петух не удивился, пошел и гусаку морду набил…

– Сказка – ложь, да в ней намек?

– Конечно. Если бы я был одержим ревностью, то поступил бы, как тот догадливый петух, и не ввязался бы в затеянную адвокатом подлянку.

– Что он затеял?

– Вначале хотел запугать меня, чтобы выжить из Новосибирска. Устрашающие приемы я не терплю. Поэтому подхватил брошенную перчатку. Стал играть на опережение и только вчера осознал свой промах. Сгоряча не подумал, что жертвой в этой игре может оказаться дочь, безрассудно помчавшаяся в райцентр спасать папу Гену от киллера, не зная о том, что папочка расправился с ним сам.

– Как вы расправились с Русланом Мамаевым, нам известно, – сказал Бирюков.

Потехин, поморщившись, глянул на забинтованную руку:

– О том, что это был брат адвоката Мамаева, мне сказала Татьяна Борисовна после похорон дочери, на поминках.

– Однако венок «Мамаю – от братвы» вы подослали до поминок.

– Мамай – «псевдоним» адвоката в криминальных кругах. Венком я рассчитывал взбодрить нервы юристу, а не Руслану, о котором тогда ничего не знал.

– А о смерти Лоции от кого узнали?

– От корабельного друга. Василий Григорьевич Кудрявцев позвонил мне по мобильному телефону тотчас, как от него ушел сотрудник уголовного розыска. Теперь скрывать нечего. Вернувшись из райцентра от родителей, я жил у Кудрявцева, как говорится, инкогнито. И парней, торгующих машинами в моем салоне, предупредил, чтобы «не знали», где находится хозяин.

– С этой же целью позвонили Мамаеву вроде бы из Токио и сказали, будто не намерены возвращаться в Россию?

– С какого балдежа я стал бы ему звонить?

– Мамаев утверждает, что такой звонок был. Может, кто-то его разыграл?

– Никто юриста не разыгрывал. Татьяне Борисовне он тоже наплел о моем побеге в Японию. Поразмышляв, я пришел к убеждению, что это была мамаевская ложь во спасение. Представьте такой сюжет… Киллер надежно зарывает мой труп или обезображивает его до неузнаваемости, а юрист распускает слух, будто обанкротившийся Потехин сбежал за границу. Разыскивать беглеца некому. С Татьяной Борисовной мы разошлись как в море корабли. Родители старые. Заблудился сын на чужбине, и – точка…

– В таком сюжете не хватает одной детали, – сказал Бирюков.

– Какой?

– Причины вашего конфликта с Мамаевым.

– Вот об этом говорить не хочу. Мужикам стыдно жаловаться на обидчиков и на порядки в своем доме.

– Тогда наш разговор превращается в пустую говорильню.

– Я искренен с вами в рамках допустимого.

– Для успешного раскрытия преступления «рамки» нежелательны. Нужна полная правда.

Потехин, словно раздумывая, нахмурился.

– Ну что ж… – после затяжного молчания проговорил он и тяжело вздохнул. – Причиной явилась «курочка ряба».

– Подразумевается, Татьяна Борисовна? – уточнил Антон.

– Естественно.

– А «гусак» кто?

– Адвокат Мамаев.

– Источник информации надежный или «одна баба сказала»?

– Источник – мои собственные глаза. Любовная сцена получилась, как в стишке: «Вернулся муж, а мы – в прямом эфире».

– И словесный всплеск эмоций плавно перешел в российский мордобой?

– Ни эмоций, ни мордобоя не возникло. Самое остроумное, что пришло мне в голову, спросить у «гусака», который был в одних носках: «Юрист, тебе носки не мешают?» Не получив ответа от онемевшей пары, я пожелал им божьей помощи и ушел.

– Когда это произошло?

– Десятого августа в двенадцатом часу ночи. На исходе тридцать девятого дня рождения Татьяны Борисовны. В тот день я летел из Японии в Новосибирск с объемистой корзиной алых роз. Хотел внезапно заявиться домой к юбилею жены. На мое несчастье, а может, к счастью, из-за непогоды самолет опоздал больше чем на полсуток. Когда своим ключом тихонько отомкнул дверь и на цыпочках вошел в квартиру, приятный сюрприз обернулся катастрофическим конфузом. Редкому мужику выпадает в жизни такой «счастливый случай».

– Выяснение отношений началось позже?

– Ввиду полной ясности лично мне выяснять было нечего. На следующий день, забрав из дому чемодан своих вещей, я поселился в гостинице «Обь». Глядя на пассажирские теплоходы у речного вокзала, затосковал по морю и чуть не впал, как родной батя, в «политику», замешанную на выпивке со случайными компаньонами. Отрезвили телефонные звонки. Сначала позвонила Татьяна Борисовна, после нее Мамаев. Разговор с юристом получился грубоватым. Адвокат угрожающим тоном предложил мне немедленно убираться из Новосибирска, а я по-боцмански лихо послал его на все буквы. Чтобы избежать в дальнейшем подобных всплесков, попросил горничную переселить меня в номер без телефона. Через несколько дней заметил, что прослушивается мой сотовый «Билайн» и ведется наружная слежка.

– Каким образом это заметили?

– Обычно я держал «Билайн» выключенным. Но стоило мне по нему с кем-то переговорить, сразу раздавался вызов и молодой басок задавал один и тот же вопрос: «Ну ты, блин, когда слиняешь из Новосибирска?» «Когда рак на горе свистнет», – однотипно отвечал я. Потом стал замечать, что в разных местах города за мной, будто хвост, увязывается джип «гранд чероки». Решил установить личность «хвоста». Выбрал в своем салоне подержанный «ниссан» и стал колесить по городу. Джип привычно увязался. Выждав, когда он приблизится к «ниссану» метров на десять, я разогнался с таким расчетом, чтобы на бойком месте резко затормозить у светофора, вспыхнувшего красным сигналом. Такая возможность появилась при выезде на площадь Калинина. Тут «чероки», завизжав тормозами, и въехал бампером в багажник «ниссана». Разговор с растерявшимся от неожиданности «качком» состоялся недолгий. «Доигрался, лопух?! Кто, блин, теперь линять будет?!» – намекая на телефонную угрозу, насел я. Не успел тот промямлить в ответ хоть что-то вразумительное, подошел милицейский сержант: «Ну что, аварийщики, будем вызывать ГАИ или сами разберетесь?» Оболтус задергался, словно кошка, которой наступили на хвост. Встреча с автоинспектором ему была явно не по нюху. Задним числом понимаю, что надо было настоять на официальном расследовании происшествия, но тогда я дал маху: «Отдыхай, сержант, разберемся своими силами».

– Чем закончилась разборка? – поторопил Бирюков.

– Преследователем оказался туповатый с виду качок лет двадцати. По водительским документам – Тимур Хазаров. На следующий день, как условились, он приехал к автосалону и отдал мне четыре тысячи рублей на ремонт покореженного у «ниссана» багажника. Когда из этой суммы я отстегнул ему тысячу, сознался, что «работал по заказу адвоката Мамаева». После этого слежка прекратилась, но прослушивание телефонных разговоров, судя по сегодняшней погоне юриста, продолжалось.

– Чего Мамаев хотел добиться прослушиванием?

– Могу только предполагать. Наверное, рассчитывал подловить меня на какой-нибудь финансовой махинации. Однако жульничества за мной не водится, и юрист напрасно кряхтел. Возможно, опасался, как бы я не нанял киллера… – На скулах Потехина заиграли желваки. – Сегодня утром Константин Георгиевич Веселкин сказал мне, будто есть предположение, что Лоцию и Руслана застрелил Тимур Хазаров. Теперь казню себя: зачем у площади Калинина я пожалел желторотого баклана?..

– Что, по-вашему, могло связывать Лоцию с Хазаровым?

– К сожалению, круг общения дочери совсем не знаю.

– Когда последний раз с ней виделись?

– Незадолго до моей поездки к родителям мы с Лоцией случайно сошлись в кафе на Красном проспекте и просидели там больше часа. Она уговаривала меня вернуться домой. Я, как мог, отшучивался. Перевел разговор на кризисные дела в бизнесе. Сказал, что собираюсь бросить торговлю машинами и вернуться на флотскую работу. Лоция запросилась со мной. Договорились, как только ей исполнится восемнадцать лет, сразу пришлю вызов.

– О деньгах не говорили?

– Дочь поинтересовалась, мол, сколько понадобится денег на дорогу? Я ответил: «Сколько надо будет, столько и пришлю».

– С какой целью вы приезжали к родителям?

– Хотел передохнуть от неприятностей, но сволочной юрист и в райцентре меня достал… – Потехин на недолгое время задумался. – О везучих людях говорят, что они родились в рубашке. Если так, то по нынешним меркам я родился в бронежилете. Уже трижды меня спас от верной смерти его величество случай. Не поверите, это какая-то мистика… Первый раз судьба улыбнулась после окончания мореходного училища. Тогда мне очень хотелось попасть штурманом на большой сухогруз, отправлявшийся с загруженными рудой трюмами в Америку. В отделе кадров оформили документы, но начальник политотдела вычеркнул мою фамилию из штатного расписания по причине того, что я был беспартийным. Обидно было до слез. Высохли слезы, когда узнал, что сухогруз, попав в жесточайший шторм, затонул в Тихом океане и никому из экипажа спастись не удалось… Второй похожий случай произошел десять лет назад. Я улетал из Владивостока в отпуск к семье. В аэропорту официально объявили: «По техническим причинам вылет самолета задерживается на восемь часов». Чтобы скоротать время, уехал в город. Часа через два от скуки набрал с телефона-автомата справочное аэропорта, чтобы узнать, нет ли каких изменений, и получил ошарашивающий ответ: «Заканчивается регистрация билетов». С трудом уговорил какого-то частника за хорошую мзду подбросить до аэропорта. Едва его «москвич» тронулся с места – шаровая опора «крякнула», и левое колесо почти отвалилось. Впопыхах остановил подвернувшееся такси. Не успели выехать из города – мотор заглох. Оказалось, бензонасос вышел из строя. Проще говоря, когда добрался в аэропорт, мой самолет уже взмыл в небо и… не долетев до Хабаровска, гробанулся вдребезги. Ну и последний случай, в лесопосадке. Если бы не подскочил сорвавшийся с цепи отцовский пес, хана была бы не только мне, но и увязавшейся за мной попрошайке Любе Борщевской. Киллеры ведь не оставляют свидетелей…

– Не сомневаетесь, что Руслан подстерегал именно вас? – спросил Бирюков.

Потехин устало повел плечами:

– Кроме меня, Руслану некого было стеречь на лесной тропе. Глухое и удобное для покушения место.

– Как он узнал, что вы пойдете этой тропой да еще и к вечерней электричке?

– От бати своего, Федота Мамаева. В середине дня старик приходил к нашим, как теперь понимаю, на разведку. Посидев-покряхтев, вроде между делом поинтересовался, когда собираюсь уезжать. Я сказал, что поеду на вечерней электричке. «Почему не в собственной машине?» – задал вопрос Федот. «Машина сломалась». – «Как же до вокзала доберешься?» – «Пешком, напрямую через лесопосадку». – «Веньку моего в Новосибирске увидишь, привет передавай». – «Увижу – передам», – ответил я, а про себя подумал: «Век бы мне твоего юриста не видеть». После такого разговора Федот удалился восвояси. Будто за тем только и приходил, чтобы привет сыну передать.

– Находясь в райцентре, слежки за собой не замечали?

– Не замечал. Вот когда в моторном масле у машины обнаружил песок, подумалось, вроде это неспроста. Однако о том, что Мамаев отважится заказать убийство, я не предполагал. Казалось, он всего-то хочет подлыми кознями выжить меня из Новосибирска.

– Чтобы занять место под боком у Татьяны Борисовны?

– Может быть, но сомневаюсь, что ему этот номер удастся. Юрист, конечно, с радостью поменял бы свою ожиревшую лежебоку на эффектную и деловую Татьяну Борисовну, да вряд ли Борисовна на такой обмен согласится. Женщина она умная. Любовные страсти не ее стихия.

– Какая же причина толкнула ее в объятья к Мамаеву?

– Время нынче дурное. Цинизм на каждом шагу. Чем адвокат сбил Борисовну с панталыку, не знаю…

За разговором незаметно доехали до райцентра. Когда остановились возле прокуратуры, Бирюков сказал:

– Сейчас, Геннадий Никифорович, следователь запишет ваши показания и оформит подписку о невыезде.

– До окончания следствия я никуда не собираюсь уезжать. К чему подписка? – спросил Потехин.

– Закон этого требует.

– Против закона возражать не смею.

Глава XXV

Следователя Лимакина трудно было разжалобить искусно пущенной слезой или трагически сложившимися обстоятельствами. Однако к концу почти двухчасового допроса и он проникся сочувствием к оказавшемуся в необычайно сложной ситуации Потехину. Геннадий Никифорович давал показания ровным голосом, без малейшего намека на угодничество. Не старался подчеркнуть собственную невиновность и не выпячивал своих достоинств, не очернял провинившуюся перед ним жену. В его ответах на уточняющие вопросы отсутствовала изворотливая двусмысленность, свойственная виноватым людям, стремящимся выдать желаемое за действительное. Протокол допроса он подписал не читая.

– А прочитать бы не мешало, – сказал Лимакин. – Вдруг вкралась какая-то неточность.

– Я внимательно следил, что вы пишете. Сделанные сокращения не меняют смысла показаний, – без лукавства ответил Потехин.

Заполняя бланк подписки о невыезде, Лимакин спросил:

– В случае необходимости, где вас найти?

– Или у родителей, или в Новосибирске у Василия Григорьевича Кудрявцева.

– К Татьяне Борисовне не намерены вернуться?

– Нет.

– После гибели дочери ей тяжело…

– Мне тоже нелегко.

Попрощавшись, Потехин вышел из кабинета. Оставшись наедине, следователь закурил и стал размышлять над сложным преступлением, где вдобавок ко всем страстям вплелись трудно доказуемые отношения любовного треугольника. Размышления прервал заглянувший в кабинет Голубев:

– О чем задумался, детина?

Лимакин вздохнул:

– Все о том же: как дальше жить и отчего деньги не ведутся.

– О деньгах не напрягайся. Их в достаточном количестве у нас с тобой никогда не будет. – Слава подмигнул. – Только что переговорил по телефону с Костей Веселкиным. Пойдем к Бирюкову, расскажу самые свежие новости.

Основная новость, которую Голубев узнал от Веселкина, заключалась в том, что задержанный адвокат Мамаев довольно искусно пытался симулировать невменяемость, но врачи психоневрологического диспансера дали заключение, что гражданин Мамаев психически здоров и может нести полную ответственность за свои поступки.

– Как Вениамин Федотович отреагировал на такое заключение врачей? – спросил Бирюков.

– По словам Кости, заметно сник и перестал нести околесицу. Однако в том, что браунинг ему подкинул Геннадий Потехин, продолжает упорствовать.

– Это тоже околесица, – сказал Лимакин. – Не понимаю, зачем Мамаев такую чушь плетет?

– Утопающий даже за соломинку хватается, – ответил Антон.

– Юрист должен бы понимать, что такая «соломинка» его не спасет.

– Видимо, старается любыми путями затянуть время…

– Игнатьич, адвокат не зря под дурака косит, – обращаясь к Бирюкову, заговорил Голубев. – Засыпался он основательно. Нашелся свидетель, который видел, как Мамаев застрелил Тимура Хазарова и, столкнув ногою труп в кювет, умчался с места преступления.

– Что за свидетель?

– Некто Шпингалет, от которого Лёха Задов узнал об убийстве Дельфина. Кстати, исследование бельгийского браунинга, изъятого у Мамаева, показало, что две пули именно из этого пистолетика отправили Хазарова на тот свет. Выходит, устранив киллера, совершившего два убийства в райцентре, адвокат заметал свою причастность к покушению Руслана на Геннадия Потехина.

– Не мог же он «заказать» Хазарову собственного брата, – возразил Лимакин.

– Здесь, Петя, вышла накладка.

– Какая?

– Либо Мамаев после неудачного нападения Руслана на Потехина, почуяв запах паленого, пошел ва-банк и не пощадил братишку, либо туповатый Дельфин неправильно выполнил указание заказчика.

– Еще что нового рассказал тебе Веселкин?

– Еще прояснилось дело по убийству Гуськовой, у которой была куплена комната для Руслана. Оказывается, застрелили старушку из того самого пистолета с глушителем, что Люба Борщевская нашла в лесопосадке.

Бирюков спросил Лимакина:

– Какое у тебя сложилось впечатление о Потехине?

– Нормальный мужик, без всяких вывихов… – следователь помолчал. – В схватке с Русланом Геннадий Никифорович поступил жестко, однако обвинять его в превышении мер самообороны никаких оснований нет. После того, как Потехин выбил у Руслана пистолет, Руслан схватился за нож. В такой ситуации трудно соблюдать этикет вежливости.

Бирюков повернулся к Голубеву:

– О Жемчуговой какие последние сведения?

– Татьяна Борисовна после похорон дочери слегла в больницу, – ответил Слава. – Чтобы исключить влияние на больную, так сказать, «внешних сил», поместили ее в отдельную палату с круглосуточной охраной. Делом адвоката Мамаева сейчас вплотную занялись правоохранительные органы Новосибирска.

– Придется и вам, друзья мои, завтра утром отправляться в Новосибирск да засучивать рукава для завершения расследования.

– Как, Игнатьич, считаешь, надолго там завязнем? – озабоченно спросил Слава.

– Многое будет зависеть от искренности Жемчуговой. Спешку пороть не надо. Работайте так, чтобы каждый факт обвинения не был потом отвергнут в суде…

В конце разговора, когда подробно обсудили всю информацию и наметили план дальнейших следственных действий, в прокурорский кабинет неожиданно вошел судмедэксперт Медников. Сказав у порога «здрасьте», он уселся рядом с Лимакиным и, словно обращаясь разом ко всем, в присущей ему манере изрек:

– Разрешите послушать ваши сказки?

Бирюков улыбнулся:

– Мы уже все сказали, Боря.

– Тогда, может, меня послушаете?

– Тебя послушаем.

Судмедэксперт локтем прикоснулся к боку следователя:

– Угости сигареткой.

– Ты вроде заявлял, что после кризиса из экономии бросил курить, но постоянно стреляешь, – доставая из кармана пачку «Родопи», сказал Лимакин.

– Свои бросил, а чужие курю.

– Халявщиком стал?

– В моем понимании, халявщик обогащается за чужой счет. Я же, как родное государство, все кредитные подачки обращаю в дым. Ни себе, ни людям пользы не делаю.

– Ну а что хотел рассказать? – нетерпеливо спросил Голубев.

– А то, сыщик, что работаю за тебя, – Медников, прикурив, несколько раз с наслаждением затянулся сигаретным дымом. – Ездил к своему областному начальству на совещание. Из Новосибирска приехал на электричке час назад. От вокзала пошел через лесопосадку и встретил там участкового Кухнина с Геннадием Потехиным. Они зарывали собаку, застреленную Русланом. Могилку сделали что надо. Только православного креста на ней не хватает.

– Не поговорил с Кухниным?

– Пошептался.

– Каким образом он примкнул к Потехину?

– Говорит, Потехин, сославшись на больную руку, попросил оказать помощь в захоронении кобеля, спасшего ему жизнь. Кухнин расспросил Геннадия Никифоровича, как это произошло. Тот повторил уже известное со слов Любы-кагэбэшницы. Потом показал, в какую сторону кинул выроненный Русланом пистолет и где выбросил отобранный у налетчика нож. Все совпадает в точности.

– Спасибо, Борис, за оперативную информацию, – сказал Бирюков. – Что нового в вашем ведомстве?

– Есть кое-что… – Медников затянулся сигаретой. – Новый русский приходит к дантисту. Садится в кресло, открывает рот, и дантист обалдевает: верхняя челюсть платиновая, нижняя – золотая! Спрашивает пациента: «А чем я могу помочь?!» – «Как чем? Ты сигнализацию поставь».

– Чудят богачи? – засмеявшись, спросил Голубев.

– Отчего не почудить, когда денег невпроворот? У старых «совков» другой юмор. Ехал сегодня по Новосибирску в трамвае. У оперного театра поворот крутой, и вагон, естественно, качнулся. Суровая пассажирка тотчас обрушилась на вагоновожатую: «Водитель! Ты чё так резко повернула? У тебя даже пьяный в вагоне упал!»

Лимакин тоже засмеялся:

– Боря, слушая тебя, не сразу отличишь анекдот от жизненной правды.

– Вся наша жизнь состоит из анекдотов, – Медников затушил в пепельнице окурок. – Считай, что, подняв твое мрачное настроение, я расплатился за сигарету.

– Может, еще одной угостить?

– Спасибо, капля никотина убивает лошадь…

Глава XXVI

Областной город встретил Лимакина с Голубевым дождливой погодой. Под стать погоде было и настроение «деревенских детективов». Первым делом они наведались в больницу, где находилась Жемчугова. По словам лечащего врача, Татьяну Борисовну поместили сюда не столько по состоянию здоровья, сколько из опасения, как бы она дома в одиночестве не покончила с собой. Прежде чем попасть в палату, пришлось предъявить служебное удостоверение сидевшему возле двери на больничной табуретке вооруженному автоматом омоновцу.

В нарядном домашнем халате Татьяна Борисовна сидела на краешке аккуратно заправленной кровати и задумчиво смотрела в окно. Внешне она казалась совершенно здоровой, но красивое лицо сильно изменилось. Под заплаканными глазами появились темные круги, губы без помады поблекли, а в волнистых каштановых волосах забелели сединки. Когда Лимакин сказал о цели своего визита, Жемчугова, не колеблясь, согласилась на откровенный разговор. Указав рукой на стоявшую рядом с тумбочкой у кровати табуретку, она предложила следователю присаживаться, чтобы удобнее было записывать показания. Заполняя официальную часть протокола допроса, Лимакин сказал:

– Назовите свою дату рождения.

– Честно говоря, мне уже давно не хочется этого делать, – с грустной улыбкой ответила Татьяна Борисовна. – Старость на носу. Десятого августа исполнилось тридцать девять лет, а я опростоволосилась, словно наивная девочка…

Такой ответ показался Лимакину самым подходящим, чтобы не петлять вокруг да около, а сразу начать разговор о главном. Опасения, что Жемчугова станет обвинять во всех бедах Геннадия Потехина и выгораживать свой «грех», исчезли, как только Лимакин попросил рассказать о ее отношениях с адвокатом Мамаевым. По мнению Татьяны Борисовны, до недавнего времени эти отношения были исключительно деловыми. При людях Мамаев и Жемчугова обращались друг к другу хотя и на «ты», но по имени-отчеству. Лишь иногда, с глазу на глаз, как земляки и давние знакомые, называли друг друга запросто по имени.

Десятого августа настроение Жемчуговой испортилось с утра. Находившийся больше месяца в Японии Геннадий Потехин впервые за восемнадцать лет совместной жизни не поздравил ее с днем рождения. На работе она с улыбкой принимала поздравления и букеты цветов от сослуживцев, но на душе было муторно. Одолевала обида на мужа, который не удосужился ни позвонить, ни дать телеграмму. Будто назло вспомнились рассказы Потехина об очаровательных гейшах, развлекающих мужчин в уютных японских ресторанчиках, и к обиде прибавилась жгучая ревность. Стало совсем невмоготу. Скрепя сердце, Жемчугова вела деловые разговоры по телефону, принимала клиентов-оптовиков, подписывала банковские и коммерческие документы, а из головы не выходил один и тот же вопрос: что случилось с мужем?.. В конце дня она подписала проект контракта с московским филиалом фирмы «Шанель» на поставку из Франции большой партии парфюмерии и попросила секретаря-референта срочно отправить этот документ адвокату Мамаеву, который собирался следующим утром вылететь в Москву для оперативного оформления намеченной сделки.

С работы в этот день Татьяна Борисовна уехала раньше обычного. Надеялась, что Геннадий Никифорович вот-вот позвонит ей домой, или принесут поздравительную телеграмму от него. Лоция отдыхала в Речкуновском санатории. Наедине с собой Татьяне Борисовне стало еще тоскливее, чем на работе. Переодевшись в домашний халат, она бесцельно прошлась по тихой квартире, легла на диван и задумалась над своей супружеской жизнью, которая походила на редкие непродолжительные общения с любовником. По беглой прикидке получилось, что со дня свадьбы они с Потехиным прожили вместе всего-то четвертую часть из пролетевших, как во сне, восемнадцати лет. «Боже, а жизнь-то проходит!» – словно испугалась Татьяна Борисовна и заплакала.

Телефонный звонок раздался в начале одиннадцатого часа. Жемчугова обрадованно схватила трубку, но вместо долгожданного голоса мужа услышала вежливый баритон Мамаева:

– Таня, я внимательно прочитал проект контракта. Все хорошо. Но почему ты не подписала приложенную к проекту доверенность, что поручаешь эту сделку провести мне? Печать есть, а подписи твоей нету.

– Честно сказать, забыла, – огорченно призналась Татьяна Борисовна. – Сегодня у меня был очень тяжелый день.

– Наверно, поздравляющие с днем рождения замучили?

– Поздравляющих хватало. Только от родного мужа весточки до сих пор не дождалась.

– Неужели Геннадий наплевал на твое… «летие»?

– Это на него совсем не похоже. Вероятно, с Геной случилось что-то серьезное.

– Не иначе как в японку влюбился.

– Типун тебе на язык!

– Извини, Танечка, за неудачную шутку. Я тоже сегодня чертовски устал, – Мамаев вздохнул. – Так, что будем делать с доверенностью?

– Почему раньше не позвонил? – вместо ответа спросила Жемчугова.

– У меня ведь не только твоя «Лаванда» на шее. Других дел по горло. Если не возражаешь, сейчас подъеду к тебе. Поставишь автограф, и дело будет, как говорится, в шляпе.

– Поздно уже, Веня… Лучше сама приеду завтра утром.

– Не получится. Билет у меня на самый ранний рейс. К шести утра надо быть в Толмачеве.

– Вот сумасшедший день… – недовольно сказала Татьяна Борисовна. – Ладно, приезжай.

Мамаев появился так быстро, словно звонил по сотовому телефону из подъезда дома. Прежде всего Вениамин Федотович вручил имениннице букет красных гвоздик, а когда она подписала доверенность, достал из портфеля темную бутылку с золотистой этикеткой и смущенно заговорил:

– Этот божественный коньяк я привез из Парижа год назад в надежде распить его только с самой красивой женщиной. Надеюсь, не откажешься от рюмочки?.. За твой день рождения…

– Где ты видишь такую женщину? – усмехнулась Татьяна Борисовна. – В моем возрасте самыми красивыми не бывают.

– Бывают, Танечка, бывают! Ты просто не знаешь себе цену.

– Я не собираюсь продаваться, Веничка.

– Не в том смысле…

– Ни в каких смыслах!

Мамаев неожиданно опустился перед Жемчуговой на колени:

– Таня, умоляю… всего лишь рюмочку…

– Ты с ума сошел?!

– Давно и окончательно. Я люблю тебя. За единственный твой поцелуй готов отдать жизнь.

– Если Потехин узнает, что мы с тобой целовались, он не только тебе, но и мне обеспечит уход из жизни.

– Не так черт страшен, как его малюют. Не пойму, какую радость ты получаешь от Потехина, кроме вечных ожиданий? Неужели веришь в то, что он не изменяет тебе с японками?

– Верю.

– О, святая простота! Такие энергичные мужики, как Геннадий, дольше недели жить без женщины не могут.

– С чего эту чушь взял?

– Сам Потехин говорил.

– Не лги! Гена об интимных делах не треплется.

– Ты плохо знаешь мужчин.

– Зато хорошо знаю мужа.

– И ждешь, когда он начнет тебе рассказывать о своих амурных похождениях?

– Ради бога, кончай молоть бред! Доверенность подписана, пора уходить.

Мамаев поднялся с колен. Присев на диван рядом с Жемчуговой, словно капризный ребенок обидчиво сказал:

– Пока не выпьем за твой день рождения, никуда я не уйду.

Словесная пикировка принимала затяжной характер. Чтобы поскорее избавиться от назойливого поклонника, который своей настойчивостью начинал вызывать раздражение, Татьяна Борисовна торопливо достала из серванта две хрустальные рюмки. Поставив их на журнальный столик возле дивана, строго проговорила:

– Наливай, Вениамин Федотович. Так и быть, выпью с тобой рюмочку, но после этого сразу же уходи. Поцелуев от меня ты никогда не дождешься.

– А мне их и не надо, – будто обрадовался Мамаев, свинчивая металлический колпачок с горлышка бутылки.

Ошибку свою Жемчугова осознала слишком поздно. Приятный по вкусу «божественный» коньяк оказался коварным соблазнителем. После первой рюмки незаметно наступила такая веселая легкость, что, когда Мамаев осторожно предложил для полного снятия дневного стресса выпить еще рюмочку, Татьяна Борисовна легкомысленно махнула рукой: наливай, мол. Завеселев, не отказалась она и от третьей. Этого стало достаточно для бесшабашной эйфории, когда исчезают все земные тревоги, а море кажется по колено. Изнервничавшаяся за день Жемчугова с непривычки к спиртному расслабилась, как доверчивая простушка, и поднаторевшему в любовных утехах Мамаеву овладеть ею в таком состоянии не стоило большого труда.

Внезапное появление в квартире Геннадия Потехина показалось Татьяне Борисовне «страшнее атомной бомбы». На какое-то время она вроде бы потеряла сознание, зафиксировав в памяти единственную фразу мужа: «Юрист, тебе носки не мешают?» Очнулась Жемчугова, когда уже одетый Мамаев с бледным, как мел, лицом дотронулся дрожащей рукой до ее обнаженного плеча и торопливо заговорил:

– Танечка, не рассказывай никому, что я стоял перед тобой на коленях…

– Какое это имеет значение? – удивилась Татьяна Борисовна.

– Большое… имидж, Танечка, имидж…

Она хотела сердито закричать, но, чувствуя, что вновь погружается в забытье, вяло проговорила:

– Убирайся прочь со своим имиджем, блудливый котяра…

Сознание прояснилось среди ночи. Закутавшись в халат, Жемчугова босиком прошлась по темной квартире. Со слабой надеждой увидеть притаившегося мужа пощелкала электровыключателями. Ни в спальне, ни в комнатах Потехина не было. На какой-то миг даже подумалось, что Геннадий Никифорович приснился, но стоявшая в прихожей плетеная японская корзина, полная алых роз, прикрытых прозрачной пленкой, развеяла сонную иллюзию. В горьком отчаянии Татьяна Борисовна упала на диван и до рассвета не могла сомкнуть глаз. Хотелось плакать, однако слезы будто пересохли. Пугало предстоящее объяснение с мужем.

Потехин появился рано утром. Как всегда, чисто выбритый и опрятно одетый, но, судя по уставшему лицу, не спавший всю ночь, Геннадий Никифорович на удивление был спокоен. Внутреннее напряжение выдавали лишь прищуренные глаза да нервное подергивание губ. Весело поздоровавшись, он, словно смущаясь, сказал:

– Извини, родная, что вчера испортил тебе кайф. Хотел сделать приятный сюрприз, а получилось черт-те что…

Татьяну Борисовну затряс нервный озноб:

– Гена, я все объясню…

– Зачем? – Потехин усмехнулся. – Подробный пересказ телепередачи «Очевидное – невероятное» меня не интересует. Достаточно того, что видел своими глазами в прямом эфире. Собери, пожалуйста, мои вещички.