Текст книги "Тайны сибирских алмазов"

Часть вторая. Птицы всегда возвращаются к старым гнездовьям

15. Шумная вечеринка. «Выпьем за роскошную жизнь!» Западный порядок и русский бардак. «Серые Ангелы». Самый легкий вариант.

В комнате было душно, накурено. На большом обеденном столе теснились пивные и водочные бутылки, стояли тарелки с закусками. С маринованными грибами и солеными огурчиками. С копченой и вяленой рыбой. С кетовой красной икрой и осетровой черной. А также – с различными консервированными фруктами.

А вокруг стола размещалась мужская компания из пяти человек.

Гости уже успели крепко нагрузиться и теперь сидели – кто развалясь, закинув ногу на ногу и покуривая, кто облокотись о стол и лениво потягивая чаек.

Сам хозяин дома, Наум Самарский (полный, рыжеволосый, с мягкими, обвисшими щеками), возился возле радиолы, менял пластинку.

Наконец, в радиоле что-то щелкнуло, и затем полилась визгливая, нервная, надрывная музыка.

– Последняя английская новинка, – объявил Наум. – Биг-Бит! Самый западный шик!

И добавил, потирая пухлые белые ладошки:

– Давайте-ка, братцы, выпьем еще раз – за роскошную жизнь!

Сейчас же один из гостей, коренастый, грузный, с бритым наголо черепом, спросил:

– За роскошную жизнь – где? Там, на Западе, или у нас?

– Да какая тебе, Станислав, разница? – усмехнулся Наум. – В мире все ведь одинаково. Везде! Одни люди хлебают дерьмо – и таких большинство. А некоторые, удачливые, предпочитают икорку… Так выпьем за удачливых!

– Это можно, – потянулся Станислав к бутылке. – Но все же, ты не равняй… На Западе даже и дерьмо поприличней.

Он выпил и крепко сморщился.

– Ох, надоело мне наше убожество; этот наш русский бардак!

– А чем же тебе тут плохо? – спросил его другой гость, костлявый, худой, в больших квадратных очках. – Устроен ты – лучше не надо. Вот сидишь, жрешь икру столовыми ложками.

– Ах, да причем здесь икра, – возразил Станислав и бросил ложку на скатерть. – Я не о ней, я – вообще…

– Да и вообще… Служишь ты главным бухгалтером треста, зарплату получаешь огромную. И квартира тебе предоставлена со всеми удобствами. А кроме того, есть еще и дача – почти бесплатно. Это все – за счет государства! Ну и мы тоже кое-что подкидываем… Кстати, ты сколько лет уже с нами? Пять?

– Четыре с половиной года.

– Ага! Значит, у тебя, по самому скромному расчету, должно быть уже накоплено что-то около миллиончика – а то и поболее… Ведь так?

– Ну, допустим, – нахмурился Станислав, – и что? Все равно я живу, как заяц. Всех боюсь. Проклятая страна!

Все время жду, когда ночью вдруг придут – позвонят в дверь.

– Так и на Западе – в любой стране – тоже могут придти, позвонить, – воскликнул Наум. – Черный рынок везде под запретом. И за такие дела, как наши, – особенно, за такие, – по головке нигде не гладят.

– Но там хотя бы судят не очень строго. Там всегда есть возможность выкрутиться… А у нас разговор короткий. Сразу – к стенке… Помнишь дело Файбышенко и Рокотова? Вот то-то.

– Да, конечно, – медленно проговорил человек в очках, – у нас больше риска. И все гораздо сложнее… Но если уж ты так веришь в Запад – давай, отваливай! Уезжай!

– Я бы не отказался… Но – как?

– Ну, по-моему, тут все просто… Сейчас выпускают многих.

– Многих, да не всех!

– Но все-таки, уехать, при желании, можно. Надо только похлопотать, пошустрить маленько… И уж, конечно, денег жалеть нельзя. Да ведь у тебя, в этом смысле, нет никаких проблем.

– Проблема – в другом, – сказал Станислав. – Стоит мне только подать заявление о выезде, как сразу же я попаду под особый контроль КГБ. А это – не обычная наша милиция! Там, брат, мастера! И еще неизвестно, дадут ли мне визу, нет ли, но за одно я могу поручиться: в КГБ мгновенно перетряхнут всю мою биографию, просветят меня насквозь – как на рентгене. И на этот снимок, возможно, попадете вы все.

– Групповой рентгеновский снимок, – протяжно проговорил Наум, – какой кошмар! – И он опять усмехнулся. – Какое противоестественное явление!

– Ну, ладно, – перебил его человек в очках. – Можно, в крайнем случае, обойтись и без рентгена… За кордон ведут разные пути.

– Это – как в шпионских фильмах, что ли?

– А почему бы и нет? – сказал небрежно человек в очках. – Потолкуй-ка вот с Ованесом… Ованес, хоть и не шпион, но знает, как все это делается.

И он, поворотившись, похлопал по плечу своего соседа – жирного, смуглолицего, со сросшимися бровями, с узенькой полоской усов над пухлыми, восточными, вывороченными губами.

– Мой друг, с Кавказа. А там, учти, – границы с Турцией, с Ираном… Самые легкие, в сущности, границы!

– Не такие уж они и легкие, – разлепил Ованес толстые, лиловые свои губы. – Не преувеличивай, Григорий… Но конечно, если надо – какой разговор! Провести всегда можно. Наши люди там ходят.

– Но такой путь меня как раз и пугает, – сказал Станислав. – Я уйду – а как же семья? У меня ведь две дочери, сын. Больная жена. И к тому же – дед, еще вполне бодрый… Что же с ними со всеми будет? И, главное, что потом будет со мной?

Кожа на обритом черепе зашевелилась, покрылась потом. Лицо помрачнело.

– Оказаться на чужбине одному, – тоскливо проговорил он, – без семьи, без надежных друзей. И не зная ни языка, ни обычаев… Ох, нет. Это страшно. Это – все равно что умереть и потом заново воскреснуть – неизвестно где, когда и зачем?

И опять наполнив свой стакан, Станислав опрокинул его в горло – одним рывком, почти не глотая.

В этот момент в разговор вмешался четвертый гость – рослый, спортивного типа, со светлыми, почти белыми глазами.

– Был бы ты, Стасик, помоложе, – сказал белоглазый, – ты бы рассуждал совсем по-другому… А еще лучше, если бы ты оказался евреем, вот как наш Наум!

– Ну, тогда, – вздохнул Станислав. – Тогда конечно… Выправляй себе израильский паспорт – и кати! А кстати. – Он пристально посмотрел в глаза Науму. – Почему же ты этой возможностью до сих пор не воспользовался? Мне вот тут дают всякие советы… А ты и без них можешь обойтись. Можешь уехать запросто, законно.

– Почему? – переспросил хозяин дома. – Да по многим причинам…

Он поднял налитый стакан. Повертел его задумчиво. И не выпив, поставил на стол.

– В частности, по тем же самым причинам, о которых ты говорил.

– Но ты же в Израиле будешь среди своих! Почти что у себя дома… И кроме того, ты мог бы взять с собою всю семью.

– При чем тут семья, – досадливо отмахнулся Наум. – У меня ее, между прочим и нету. Да это и не важно. Мы бизнесмены! Причем, подпольные! И, хочу заметить, русские! Именно, русские – несмотря на все национальные различия.

– Ну и что?

– А то, что наш, российский подпольный бизнес никак не совпадает с западным, понимаешь? И мы сами, по характеру, – тоже… Там, на Западе – ты это правильно подметил – все для нас чужое. И от этого мы не выигрываем, наоборот… Ну-ка скажи, можешь ли ты мне назвать хоть одного Ротшильда, вышедшего из среды нашей, отечественной эмиграции?

– Да вроде бы, нет. Что-то не припомню.

– И не старайся припоминать – бесполезно. Все наши дельцы… Ну, почти все… они кончали за границей плохо. Разорялись, спивались, впадали в ничтожество.

– И почему же, как ты думаешь? – полюбопытствовал белоглазый.

– Потому что мы все, в принципе, годимся не для того, чтобы там зарабатывать деньги, а для того, чтобы их тратить!

– Что ж, – сказал Станислав, – у тебя с деньгами тоже ведь нет никаких проблем… Поезжай – и трать.

– Нет, – сухо сказал Наум, – тратить еще рано. Еще не время. Пока что я хочу подзаработать побольше… А сделать это я могу только здесь, в нашем российском бардаке.

* * *

Минула полночь. Вечеринка кончилась. Станислав ушел. И с ним вместе – белоглазый… Наум тотчас же выключил музыку и, в наступившей тишине, он и его друзья некоторое время сидели молча.

Все они сразу посерьезнели, как бы вдруг постарели лицами. Затем Григорий сказал, обращаясь к хозяину:

– Это точно – насчет камушка с Радужного?

– Мне Надя сказала. А ей я верю! Как-никак, мы с ней уже третий год работаем вместе. И она еще ни разу меня не подводила.

– У вас что же, любовь? – с любопытством спросил Ованес.

– Да вроде бы, – пробормотал Наум. – Но прежде всего, мы – деловые партнеры.

– То, что ты ей веришь – хорошо, – помолчав, проговорил Григорий. – Но все-таки, она ведь могла как-то ошибиться, спутаться, а? Ты не находишь? Могла что-нибудь понять не так…

– Да нет, вряд ли. Она умеет не только давать – но еще и слушать… Причем она, при всей своей сексуальности, никогда не теряет головы! А Старый Грач в нее влюблен и ничего от нее не таит. И это, в общем, понятно. Разве перед такой бабой устоишь?

– Н-да, пожалуй, – сказал человек в очках. – Красивая баба в нашем деле – неоценимый клад… Но я почему так допытываюсь? Больно уж серьезное дело тут наклевывается. Нешуточное дело. Сейчас на международном рынке, учти, особую ценность приобрели окрашенные камни. Цветные! На первом месте, естественно, стоят – красноватые. Затем идут голубые и зеленые. А вот желтоватые, «чайные», напротив, проигрывают, уступают в цене бесцветным. В чем тут дело – трудно понять. Может быть, просто – каприз моды? Но нам, в конце концов, это все до лампочки. Главное вот что: хорошие цветные алмазы, в том числе и такие, как камушек с Радужного, стоят раза в три дороже обычных…

– Особенно, если они умело огранены, – добавил Ованес, – если они, скажем, сделаны в форме «сердца» или «принцессы», или же «розы»!

– Эх, да что – огранка, – нетерпеливо проговорил Григорий. – Клиенты нам платят за сырье, за камни… А гранильщиков пускай они сами находят. Это вообще дело второстепенное.

– Не знаю, не знаю, – медленно сказал Наум. – От настоящих, талантливых гранильщиков зависит многое… Они могут творить чудеса.

– Ну, а этот Грач, – спросил Ованес, – он на кого же работает?

– На хабаровскую организацию, – пояснил Наум. – И, по-моему, связан с ней крепко.

– Но послушай, неужели же нельзя ему объяснить, объяснить просто, прямо, без обиняков, что самые богатые покупатели – это люди из Армении, Азербайджана, Грузии. У нас он может сорвать крупный куш…

– Объяснить можно, да что толку? – вяло проговорил Наум. – Даже если бы Грач и захотел переметнуться – вряд ли бы у него это вышло… Когда я говорю о хабаровской организации, то имею в виду не какую-нибудь шпану, а «Серых Ангелов».

– «Серые Ангелы», – всплеснул Ованес руками, – ай-ай-ай… Да, это серьезно!

– «Серые Ангелы», – как эхо повторил человек в очках. – Вот, черт возьми… Когда ж он с ними успел? Н-да… Раз уж появились «Серые», нам надо отходить в сторону.

* * *

Заговорили о пресловутых «Серых Ангелах», – и разговор этот был долгим. Но мы здесь постараемся изложить лишь самую суть. Дело в том, что эта организация возникла в результате великой кровопролитной «Сучьей войны», охватившей российский преступный мир в середине сороковых годов и продолжавшейся вплоть до конца шестидесятых…

Одна часть уголовников начала тогда активно сотрудничать с властями, с тюремной и лагерной администрацией. Другая же (таких называли «законниками») объявила отступникам войну и прозвала их «суками»… Но как раз в ту пору образовалась еще и третья группа, о которой мало кто знает.

Люди этой группы устранились от обеих враждующих сторон. И именно потому им и присвоили прозвище «Серых Ангелов».

Вообще говоря, название это родилось на основе религиозной легенды о грандиозном сражении между Богом и Сатаной.

На стороне Бога бились белые ангелы, на стороне Сатаны – черные… Весь мир был, таким образом, расколот надвое. Однако, нашлись все же и другие ангелы – не белые и не черные – которые не захотели подчиняться никому и выбрали среднюю позицию… Вот какова легенда. Ну, а поскольку блатные любят всякие мистические ассоциации, и религиозная символика у них в большой моде[10]10
  Вот, к примеру, несколько воровских кличек, в свое время прогремевших по России: Жокей Смерти, Архангел с Овчинными Крыльями, Царь Ночи-Яков… А также – названия крупных банд: «Черная Кошка», «Ангелы Мести», «Белые Саваны».


[Закрыть], то название «Серые Ангелы» привилось к этой третьей группе легко. И осталось поныне.

«Серые» явились, в сущности, первой в России организацией, по-настоящему, всерьез, совпадающей с традиционной западной мафией; отчетливо похожей на американские «синдикаты преступников».

Отлично законспирированные, спаянные жесткой, почти военной дисциплиной, они обосновались у восточных границ государства – рядом с Китаем и Японией, и неподалеку от Америки. Там они успешно обслуживали спекулянтов и контрабандистов. И занимались другими темными делами. У них имелась своя собственная разведка, своя секретная служба, нагоняющая на сведущих людей побольше страху, чем даже КГБ.

* * *

– Надо отходить в сторону, – повторил с беспокойством человек в очках, – связываться с этой публикой опасно…

– Постойте-ка, братцы, – сказал вдруг Наум и щелкнул пальцами. – У меня возникла одна идейка… К чему нам, в общем-то, Грач? Дело ведь не в нем. От нас что требуется? Обеспечить клиентов камнями, раздобыть сырье… И мы теперь знаем, где это сырье находится. Знаем, в чьи руки оно попадает – к какой банде принадлежит…

– Но во главе этой банды – Заячья Губа, – поднял палец Ованес, – опасный тип, тоже связанный с «Серыми». Не забывай!

– А-а-а, плевать, – отмахнулся Наум, – перед «Серыми» у нас имеется преимущество… Мы уже добрались до ихней тайны, а они пока еще о нас не знают.

– Ты так думаешь? – кривя губы, сказал с сомнением Григорий.

Он снял очки и долго протирал их… И затем:

– Ну, ладно. И что же ты, конкретно, хочешь предложить?

– Надо натравить на эту банду – другую, – сказал Наум. – Вот самый легкий вариант! Пусть они там режут друг друга… А мы, что бы ни случилось, останемся в тени, за кулисами. Ты понимаешь? К нам никто потом не сможет предъявить никаких претензий.

– Что ж, идейка неплоха, – медленно проговорил Ованес. – Но для этого нужны подходящие люди… У тебя они есть сейчас?

– Есть! – Наум обвел друзей заблестевшим взглядом. – В том-то и дело! На следующей неделе должны освободиться из местного лагеря два моих знакомых парня. Так вот, я могу им передать записку…

– Ты с ними давно знаком?

– Да уж лет восемь… Когда-то я работал на Украине, а они оба родом – оттуда. Ну и мы, так сказать, общались. Я иногда скупал у них ценные вещички, золотишко, то да се…

– Чем же они промышляли?

– Один, по кличке «Малыш», был, по-моему, майданником, железнодорожным вором, а другой, «Портвейн», – налетчиком. Грабил на улицах, по ночам. В общем, это – типичные урки. Свирепые, безжалостные, не знающие колебаний. И за приличное вознаграждение они, естественно, пойдут на все.

– И как же ты здесь с ними снюхался?

– Так ведь они, повторяю, попали в местный лагерь! Это недалеко отсюда – под Покровском. А там строится большой деревообделочный комбинат. Ну, и я как-то раз совершал там инспекторскую поездку – и случайно с ними встретился… Увидел эти морды – сразу узнал. Да разве их забудешь! От одного их вида, честное слово, страшно становится…

– Так-так-так, – оглаживая жирное свое лицо, проговорил Ованес. – Идейка неплоха! – Он быстро, коротко, глянул на Наума из-под тяжелых, полуопущенных век. – И ты, стало быть, уверен…

– Абсолютно, – сказал Наум. – Ребятам, во-первых, нужна будет добыча. А во-вторых, Малыш пойдет на дело не только из корыстных соображений, но также и из-за мести.

– Кому ж он там собирается мстить?

– У него, если я не ошибаюсь, имеются какие-то личные счеты с Игорем Беляевским – помощником Заячьей Губы.

16. Малыш и Портвейн. Незнакомая родственница. Пьянка. Насилие. Смерть – не беда, а благо…

В покровском лагере утро начиналось, как обычно. Зевая и поеживаясь, выходили из бараков заключенные. Их гнал наружу гулкий прерывистый звон, – это дежурный бил в чугунную доску… Некоторые из зэков застревали по пути возле помоек, копошились там, вяло переругиваясь. Другие скапливались у дверей медпункта. Но основная их масса медленно – серыми ручьями – стекалась к вахте. И там, на площадке, перед огромными лагерными воротами, бурлила густая, многосотенная толпа.

Готовясь к выходу на работу, строились бригады. Суетились надзиратели. Сквозь неразборчивый гомон и гул прорезалась сочная матерщина, и слышались резкие командные выкрики… Словом, все было, как обычно. Однако этот заведенный издавна «порядок», не касался нынче двух человек – Малыша и Портвейна.

Вызванные к начальнику лагерной канцелярии, они стояли в большой, светлой комнате возле окошка. За оконными стеклами мотались верхушки лиственниц, обагренные рассветом. Начинался день – и это был день Свободы! И потому разноголосый лагерный шум, долетавший сюда, уже не интересовал, не трогал урок; они думали о другом…

Вплотную к окну был придвинут канцелярский стол, заваленный всякими бумагами. И за ним, расставив локти, сидел пожилой, толстолицый человек в лейтенантских погонах – выписывал временные удостоверения личности (какие выдаются всем, выходящим из заключения). Лейтенант неторопливо поскрипывал перышком и изредка поглядывал на стоящие перед ним фигуры.

Малыш, несмотря на свою кличку, был на редкость высок и массивен, с мощной грудью, с низким заросшим лбом и тяжелым подбородком. По сравнению с ним, Портвейн выглядел щуплым и невзрачным, и хотя они были одного, приблизительно, возраста, он казался значительно старше.

Старила его широкая лысина и почти полное отсутствие зубов – частью выбитых в драке, частью выпавших от цынги… Костлявое, испещренное морщинами лицо его было живым и подвижным, как у обезьяны. Одна гримаса постоянно сменялась другой. И сейчас, нетерпеливо наморщась, он сказал:

– Эх, товарищ начальник! Да не тяните вы, за ради Бога! Пишите побыстрей!

– Нет, пока еще я тебе не товарищ, – отвечал, взмахнув пером, лейтенант. – И ты меня не подгоняй – стой смирно. Вот выйдешь на свободу – другое дело… Тогда сможешь называть меня, как хочешь. Хотя и тогда тоже неизвестно, как получится…

– А как же может получиться? – с веселым удивлением спросил Портвейн. – Это на что же вы намекаете?

– На то, что ты честно работать-то ведь не любишь… Ты же вор! Значит, и на свободе у нас тоже дружбы не получится.

– Вы меня, гражданин начальник, обижаете. – Портвейн притворно вздохнул и потупился. – Я, конечно, человек грешный… Но почему вы решили, что я не люблю работать?

– Ну, если бы ты любил – ты и здесь бы старался… И, между прочим, мог бы освободиться годика на два раньше.

– Так я же здесь на лесоповале вкалывал, – шепеляво произнес Портвейн. – А это адская работа! Комли-то у деревьев толстые – в два обхвата… Много ли тут напилишь? Вот если бы деревья росли верхушкой книзу – другое дело. Я бы давно стал чемпионом!

– Да ты и так уже чемпион, – усмехнулся лейтенант. – Только в другом плане… У тебя сколько фамилий?

– Как, то есть, сколько? Одна…

– Не ври. Не одна – а десять! Таких, как ты, фокусников можно в цирке показывать. Ведь это ж надо ухитриться! Каждые четыре года – новая фамилия с новой биографией.

Лейтенант оглядел стоявших перед ним блатных и добавил брезгливо:

– В сущности, вы оба – одинаковые фокусники-иллюзионисты…

– Но сейчас-то вы мне какую фамилию ставите? – забеспокоился Портвейн.

– Последнюю, – сказал лейтенант, – ту самую, по какой тебя судили. Помнишь, небось? Аркадий Ярошенко – ведь так?

– Так…

– Ну вот и порядок. А теперь помолчи-ка, гражданин Ярошенко. Не мешай работать.

– И верно, старик, кончай базарить, – сказал Малыш и положил на плечо товарищу тяжелую свою лапу. – Не отвлекай начальничка. Чем скорее он окончит эту возню – тем нам же лучше.

Но начальничек окончил возню с бумагами не скоро… И когда друзья вышли, наконец, из ворот лагеря, солнце стояло уже высоко.

Охранник, выпускавший их на волю, сказал, подмигивая:

– Тебя, Малыш, какая-то родственница дожидается.

– Какая? – удивился Малыш.

– А уж это тебе лучше знать.

– Да как она хоть выглядит?

– В клетчатом платке, в фасонных сапожках… Вообще, бабеночка – первый сорт. У нее что спереди, что сзади, все на месте! Даже как-то завидно… Ты бы хоть дал адресок, указал, где такие «родственницы» водятся.

* * *

Урки вышли из ворот, оглядываясь, ища женщину в клетчатом платке… И почти сразу же увидели ее. Она стояла метрах в пятнадцати от лагерной зоны – курила и нетерпеливо постукивала каблучком.

– Она что же, действительно твоя родственница? – завистливо спросил Портвейн.

– Да откуда? – ответил гигант. И вдруг, покривившись, всхлипнул по-детски. – Я же детдомовец. Круглый сирота.

Но тотчас же он улыбнулся, заметив, что незнакомка решительно направляется к ним.

– Но если это все же моя сестричка, – сказал он, – я от нее не откажусь. Не-ет, не откажусь… Ты только глянь, как она идет! Ах, как идет, падлюка! Не идет – плывет.

– Не идет – танцует, – поправил Портвейн. Женщина приближалась, слегка покачивая бедрами, – легкой, танцующей походкой. И друзья наблюдали за ней с восхищением.

Подойдя к ним вплотную, она произнесла торопливой скороговорочкой:

– Здрасьте, мальчики. Меня зовут Надя. Я – от Наума Самарского… Давайте-ка быстренько смоемся отсюда, а то на нас глазеют со всех сторон.

– А куда пойдем-то? – игриво спросил Малыш. – А, сестричка? Куда?

– В Покровск, – ответила она. – Там для вас уже квартирка приготовлена. Уютненькая. Со всеми удобствами.

И не оглядываясь, Надя пошагала в сторону села, крыши которого виднелись неподалеку…

Она знала, что два этих диких парня будут теперь идти за нею покорно, куда бы она их не повела; будут идти, как два кобеля за весеннею сукой.

Она не оглядывалась – но как бы видела выражение их лиц. И знала, о чем они думают. И чувствовала спиною их жадные, нетерпеливые, шарящие взгляды… И это не было ей неприятно.

* * *

Покровск – село старое, большое. Расцвет его был связан с золотой лихорадкой, которая началась в середине прошлого века. Затем, спустя сто лет, вспыхнула новая лихорадка – алмазная. И село еще больше расширилось, изменилось. По окраинам его выросли стройки и лагеря. И кое-где, над бревенчатыми избами, поднялись бетонные коробки современных стандартных зданий… Вот в одной из таких коробок как раз и помещалась та уютная однокомнатная квартирка, которая была приготовлена для Малыша и Портвейна.

Когда они вошли в квартиру, Надя аккуратно, на все запоры, затворила наружную дверь. Сказала: «Раздевайтесь, будьте как дома». И упорхнула на кухню.

Друзья повесили на крючок грязные, рваные, лагерные бушлаты. Потом, осторожно ступая, прошли в комнату. И расположились за круглым столом. Стол был покрыт чистой клетчатой скатертью – и вообще, все вокруг блистало здесь непривычной, смущающей чистотой.

Малыш посидел, поерзал на скрипучем стуле. И погодя, позвал:

– Эй, сестричка, ты где?

– Иду, иду, – певуче отозвалась Надя, – все уже готово. И вскоре она появилась, держа в одной руке тарелку с солеными огурцами, а в другой – большую глубокую сковороду, где пузырилась и шипела яичница с колбасой.

– Ага! – потирая ладони, сказал Малыш. – Это дело. Это ты правильно…

И друг его добавил, наморщив губы в улыбке:

– Теперь одного только не хватает…

– Есть! – сказала Надя, – все это для вас есть! Откройка вон тот шкапчик.

Минуту спустя, на скатерти уже стояли, поблескивая, бутылки с водкой и пивом. Начался пир. Разлив водку по стаканам, Надя произнесла торжественно:

– Ну, со свободой вас! С праздничком! И с большими делами!

Она подняла свой стакан, отхлебнула чуть-чуть и отставила. Но Малыш сейчас же сказал, придерживая ее за руку:

– Э, нет, это не пойдет. Пей все. Сразу!

– Но я так не привыкла, – возразила Надя, – не умею…

– Ничего. С нами научишься. Учти, водку в стакане оставлять нельзя – плохая примета.

Она осушила стакан. Раскраснелась, повеселела. Потянулась к закуске… И немного погодя, Малыш налил ей снова. И опять заставил выпить все до дна. И только потом, после третьей порции, спросил, придвигаясь:

– О каких это «больших делах» ты говорила? Чего от нас хочет Наум?

– Он велел передать вам инструкцию, – проговорила она слабым шатким пьяным голосом. – Если вы согласны – то остаетесь. Если нет – можете выпить и уходить… Но сначала прочтите-ка вот это!

И достав из-за выреза корсажа небольшой конверт, Надя протянула его Малышу.

Вскрыв конверт, Малыш внимательно прочел инструкцию. Передал ее Портвейну. Затем они оба закурили, задумались…

– Бумагу сжечь, – напомнила Надя.

– Да знаем, знаем, – ворчливо произнес Портвейн, – помолчи пока.

Поворотясь к товарищу, Портвейн пристально посмотрел на него – вопросительно поднял брови. Малыш нахмурился и медленно кивнул. Тогда Портвейн сказал, обращаясь к Наде:

– Что ж, лады. Остаемся… Одно только мне не нравится. – Он щелкнул по бумаге ногтем. – Наум пишет, что дает нам два дня отдыха, но требует, чтобы мы сидели здесь взаперти, не выходили, нигде не показывались. Это еще почему? Мы же ведь не в бегах…

– Так а чего вам выходить? – сказала Надя, – у вас все здесь есть – и харчи, и выпивка… И имеется, между прочим, новая одежда и оружие – для тайги… Словом, все, все! Это не квартира, а настоящий рай.

Надя говорила вроде бы толково, правильно. Но было заметно, что она с каждой минутой хмелеет все больше и больше.

– А квартирка-то чья же? – поинтересовался, оглядываясь, Малыш. – На притон, вроде бы, не похожа… Слишком уж чистенькая… Уж не твоя ли?

– Да нет, тут живет какой-то приятель Наума, – сказала Надя.

– А ты где же?…

– В Якутске. И мне уже пора возвращаться. Я сделала все, что надо… Прощайте, мальчики.

Она поднялась с трудом. Шагнула к дверям. И покачнулась… И встала, ухватясь за спинку стула.

– Говоришь, сделала все, что надо? – спросил, вытягивая губы, Малыш. – Не-ет, погоди-ка.

– И обняв Надю за талию, он привлек ее к себе и посадил на колени.

– Осталось еще кое-что…

– Что же? – прошептала Надя. – Ой, пусти!

Она дернулась, попыталась вырваться – и затихла… Ей было понятно, чего от нее хотят. И она чувствовала, что сопротивляться уже не в силах. И это чувство наполняло ее бессильным гневом и, одновременно, какой-то странной, сладостной жутью ожидания…

– Ты, главное, не бойся, – бубнил Малыш, расстегивая ей платье. – Ничего страшного не случится. Нас же ведь только двое! И ты таких ребят еще не пробовала, за это я ручаюсь. Может, после нас ты никого другого и не захочешь… Да и куда ты сейчас пойдешь? Ты же пьяненькая. Давайка я тебя отнесу на диван.

* * *

Урки продержали Надю весь день… Что ж, она действительно таких ребят еще не пробовала. Несмотря на свой, весьма богатый опыт, она никогда еще не попадала в руки людей, долгие годы проведших без женщин. Малыш и Портвейн были неутомимы и трудились изо всех своих сил. А сил у них – особенно у Малыша – хватало на десятерых…

И когда она в конце концов освободилась, то над селом голубели, сгущаясь, сумерки, и землю испещряли плотные тени.

Выйдя из подъезда, она достала папироску. Закурила – затянулась глубоко и жадно. И медленно побрела к автобусной станции.

Станция находилась метрах в ста от дома, на другой стороне улицы. И пройдя немного, Надя сошла с тротуара и ступила в уличную липкую грязь.

После крепкой утренней выпивки прошло уже немало времени, но она по-прежнему чувствовала себя слабой и хмельной. И походка ее была сейчас не легкой и танцующей, а какой-то усталой, нетвердой, расхлябанной.

И когда из-за угла вырвалась вдруг мчащаяся на бешеной скорости машина, Надя не заметила ее вовремя и не смогла увернуться от колес.

Так погибла эта женщина. Когда гибнет красота – всегда жалко. Но в данном случае обстоятельства сложились так, что смерть для Нади явилась не бедою, а благом.

Да, да, именно благом! Ибо в этот самый день и в этот вечер Надю по всему Якутску уже разыскивали «Серые ангелы»… И если бы она явилась домой – она была бы сразу же схвачена.

Тайная организация убийц вынесла ей свой приговор… Но уничтожить ее должны были не сразу и не просто, а только после того, как будет выяснено все, что касается подпольных ее связей… Так что она, угодив под колеса, в сущности легко отделалась. Смерть ее не была хотя бы мучительной и наступила мгновенно.

И к тому же Надя, погибнув, спасла жизнь многим людям. Прежде всего – Науму Самарскому. И его друзьям. И спасла также жизнь Малышу и Портвейну. Блатные остались, уцелели, хотя и неизвестно – надолго ли?… Как бы то ни было, с внезапной ее смертью оборвались различные ниточки из того клубка, который уже начали помаленьку раскручивать «Серые».