Текст книги "Избранное. Молодая Россия"

VII

Кто слыхал о двадцать пятом годе

В крещеном народе?

……………………

Не сумели в те поры мы смело

Отстоять их дело,

И сложили Пестель{399}399
  Пестель Павел Иванович (1793–1826), полковник, командир Вятского пехотного полка. Родился в Москве. Учился в Дрездене, затем в Пажеском корпусе, откуда выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Литовский полк, с которым участвовал в Отечественной войне 1812 г. и заграничных походах 1813—14 гг. Член Союза спасения и Союза благоденствия, организатор и глава Южного общества декабристов. Автор проекта социально-экономических и политических преобразований в России, принятого в качестве политической программы Южного общества, которую назвал в 1824 г. «Русской Правдой». В 1825 г. вел переговоры с представителями Польского патриотического общества о совместных действиях. Казнен 13 июля 1826.


[Закрыть] да Кондратий{400}400
  Рылеев Кондратий Федорович (1795–1826), отставной подпоручик, поэт. Воспитывался в Петербургском 1-м кадетском корпусе (1801–1814). Участник заграничных походов русской армии (1814, 1815). В 1818 г. вышел в отставку, с 1821 г. служил заседателем Петербургской уголовной палаты, с 1824 г. – правитель канцелярии Российско-американской компании. С 1819 г. сотрудничал в журналах. Член «Вольного общества любителей словесности» (1821). С 1823 г. член Северного общества декабристов, возглавил затем наиболее радикальное его крыло. Сыграл ведущую роль в организации восстания декабристов на Сенатской площади в Петербурге. Казнен 13 июля 1826.


[Закрыть]

Головы за братий…

Между тем Сергей Иванович тянул свою артиллерийскую лямку и в мае 1824 года, наконец, с Божьею помощью получил подпоручика. С этих пор, надо думать, он жил и служил в Петербурге. В марте приехал в Петербург для переговоров с главарями Северного общества Пестель; здесь, на квартире Свистунова{401}401
  Свистунов Петр Николаевич (1803–1889), корнет лейб-гвардии Кавалергардского полка. Родился в Петербурге. Член петербургской ячейки Южного общества (1823), участвовал в деятельности Северного общества. Приговорен к каторжным работам. По отбытии срока на поселении сначала в Иркутской губ., затем в г. Кургане Тобольской губ., где поступил на службу. За отличие в работе произведен в коллежские регистраторы, затем, по выслуге лет, в губернские секретари. По Манифесту об амнистии 26 августа 1856 г. жил в Калуге; восстановлен в правах. В 1863—89 гг. жил в Москве, где и умер.


[Закрыть], им был принят в члены Южного общества, в числе других, Сергей Кривцов[219]219
  Павлов-Сильванский Н. Декабрист Пестель пред Верх. Угол. Судом. С. 154.


[Закрыть].

Мы ничего не знаем о политических взглядах Кривцова, и Следственная комиссия не уличила его ни в каких революционных замыслах или речах; окончательный приговор ставил ему в вину только принадлежность к Тайному обществу и знание об умысле (Вадковского) на цареубийство. По всей вероятности, этим действительно ограничивалось его участие в деле 14-го декабря. Он был вовлечен в это дело, как столь многие, личными связями. Его ближайшим другом в Петербурге был его земляк, тоже орловец, граф Захар Григорьевич Чернышев{402}402
  Чернышев Захар Григорьевич (1797–1862), граф, ротмистр лейб-гвардии Кавалергардского полка. Член петербургской ячейки Южного общества (1825), участвовал в деятельности Северного общества. Приговорен к каторжным работам. После отбытия срока на поселении в г. Якутске, где жил одно время вместе с Александром Бестужевым. В 1829 г. рядовой в Нижегородском драгунском полку. В 1834 г. уволен в отставку в чине подпоручика. По амнистии 1856 г. восстановлен в прежних правах с возвращением графского титула и получил разрешение выехать за границу. Умер в Риме.


[Закрыть]; другой декабрист, Вадковский, был брат его свояченицы, жены Николая Ивановича; наконец, чрез Чернышева он должен был быть близок с Никитой Муравьевым{403}403
  Муравьев Никита Михайлович (1795–1843), капитан Гвардейского генерального штаба. Родился в Петербурге. Воспитывался дома, затем учился в Московском университете, не окончив который, пошел в 1813 г. на военную службу; участвовал в заграничных походах русской армии 1813—14 гг. Один из основателей Союза спасения, член Союза благоденствия (член Коренного совета), член Верховной думы Северного общества и правитель его, автор проекта Конституции. В самом восстании на Сенатской площади участия не принимал. Как активный деятель декабристского движения приговорен к каторжным работам на 20 лет (срок сокращен до 15 лет). В 1835 г. был переведен на поселение в с. Урик Иркутского округа, где и умер. Автор историко-публицистических работ. Его жена, Александра Григорьевна, урожд. гр. Чернышева (1804–1832), сестра З. Г. Чернышева, последовала за мужем в Сибирь; умерла в Петровском Заводе.


[Закрыть], женатым с 1823 года на сестре Чернышева, а чрез Чернышева и Вадковского{404}404
  З. Г. Чернышев и Ф. Ф. Вадковский были двоюродными братьями, так как мать Вадковского, Екатерина Ивановна, и отец Чернышева – Григорий Иванович, родные сестра и брат.


[Закрыть], которые и между собою были очень дружны[220]220
  Шильдер Н. Междуцарствие в России. – Русская Старина. 1897. Кн. 2. С. 205.


[Закрыть], – с их однополчанами-кавалергардами, как Анненков, Свистунов и др. При таких отношениях он не мог не быть осведомлен о Тайном обществе, а его зачисление в члены доказывает, что, по крайней мере платонически, он сочувствовал целям общества. На допросе Пестель показал, что Кривцов, Анненков{405}405
  Анненков Иван Александрович (1802–1878), поручик лейб-гвардии Кавалергардского полка. Член петербургской ячейки Южного общества (1824), участвовал в деятельности Северного общества. Приговорен в каторжным работам на 20 лет. Срок сокращен до 15 лет; затем отправлен на поселение в с. Бельское Иркутской губ., позднее в г. Туринск Тобольской губ., где поступил на гражданскую службу. По амнистии 26 августа 1856 восстановлен в правах, с 1857 г. – титулярный советник. Умер в Нижнем Новгороде, где жил с 1857 г.


[Закрыть] и др. были представлены ему Матвеем Муравьевым{406}406
  Муравьев-Апостол Матвей Иванович (1793–1886), отставной подполковник. Участвовал в Отечественной войне 1812 г. и заграничных походах русской армии. Один из основателей Союза спасения, член Союза Благоденствия (1817), член Южного общества, участник восстания Черниговского полка. Был представителем Южного общества в Петербурге, вел переговоры об объединении Северного и Южного обществ. Приговорен к каторге с последующим оставлением на поселении в Сибири. По амнистии 26 августа 1856 восстановлен в правах. С 1857 г. – в Твери, с 1863 г. мог проживать в Петербурге и Москве. Умер в Москве.


[Закрыть] «и находились в полном революционном и республиканском духе»[221]221
  Павлов-Сильванский Н. Там же. С. 62.


[Закрыть]. По показанию М. Муравьева, принят был Кривцов вместе с другими – в братья{407}407
  В показаниях М. Ф. Орлова, где он пишет в частности о Союзе спасения, читаем: «Общество состояло из трех степеней: друг, брат и муж. Другом почитался всякий человек, имеющий свободный образ мыслей…, знающий или не знающий о существовании общества… Другом и внесенным на их регистр мог быть всякий, кто бы он ни был, и совершенно без ведома, ни согласия. Братом назывался тот, кто дал клятвенную обязанность на свою верность, но коему тайна Общества не была открыта. Мужем наречен был тот, кто знал тайну и дал клятву». (См.: Орлов М. Ф. Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма. М., 1963. С. 80.).


[Закрыть], «то есть они знали, что нужно переменить настоящий порядок вещей посредством вооружения, и некоторое понятие он (Пестель) им дал о его плане конституции и все, что клонилось к склонению их к республиканским мыслям[222]222
  Там же. С. 154.


[Закрыть].

Взят был Кривцов поздно, очевидно, не по прямым уликам, которых и не было, а на основании показаний ранее арестованных заговорщиков[223]223
  Сохранилось предание, впрочем ничем не подтверждаемое, что он был оговорен Ф. Ф. Вадковским; см. Русская Старина. 1888 г., декабрь. С. 730.


[Закрыть]. 25 октября 1825 года он уехал в трехмесячный отпуск – сначала к матери в Тимофеевское, потом в Воронеж. Там он узнал о мятеже 14 декабря, там присягнул на верность Николаю, и там же, вероятно, был арестован. Напомню, что и Никита Муравьев, и Чернышев были в это время в отпуску, и оба, – в Орловской губ., в имении Чернышевых[224]224
  Шильдер. Там же. С. 211; Русский Архив. 1897. Кн. 2. С. 50.


[Закрыть]. Судя по письму матери Кривцова, которое будет дальше приведено, Кривцов выехал из Орловской губ. вместе с Чернышевым; но почему оба не одновременно попали в крепость, этого я не умею объяснить{408}408
  Утверждение, что Кривцов выехал из Орловской губ. вместе с З. Г. Чернышевым, по-видимому, не соответствует действительности: З. Г. Чернышев был арестован в деревне своего отца в Орловской губ. в декабре 1825 г., С. И. Кривцов – в Воронеже 14 января 1826 г. по приказу об аресте от 5 января 1826 г.


[Закрыть]. Чернышев был посажен в крепость 27 декабря 1825 года, Кривцов – почти месяц спустя, 21 января 1826 г., одновременно с Ентальцевым{409}409
  Ентальцев (Янтальцев) Андрей Васильевич (1788–1845), подполковник, командир конно-артиллерийской роты. Участник Отечественной войны 1812 г. Член Южного общества декабристов. Приговорен к каторжным работам на 2 года, срок сокращен до 1 года; затем водворен на поселение в г. Березов Тобольской губ., позднее в Ялуторовск, где и умер в результате психического заболевания.


[Закрыть] и др. Содержать его Николай приказал «строго, но хорошо»[225]225
  Былое. 1906 г., май. С. 205.


[Закрыть].

Вот что писал Кривцов в собственноручном письменном показании, которое, по принятому в следственной комиссии порядку, было истребовано от него после первого допроса: «В 1823 или, может быть, в конце 1822-го (года) я был принят в тайное общество Вадковским. Я тогда был столь молод, что на сие решился, не полагая в оном важности. Вскоре почувствовал свою вину и в оной душевно раскаялся. Я не имел духа об оном открыть, но всячески старался от общества удалиться. Вот почему желал без очереди быть в Пелле, и во все время с обществом в сношении был столь мало, что даже думал оное прекращенным. По приеме моем я знал членами Свистунова и Депрерадовича{410}410
  Депрерадович Николай Николаевич (1802–1884), корнет лейб-гвардии Кавалергардского полка. Член петербургской ячейки Южного общества (1823), участвовал в деятельности Северного общества. Не был предан суду. Переведен в Нижегородский драгунский полк (1826). Участник русско-персидской войны 1826–1828 гг.; переведен в С.-Петербургский уланский полк (1828), в лейб-гвардии уланский полк (1829). В 1831 г. освобожден от секретного надзора. Вышел в отставку генерал-майором в 1846 г. Умер в Штутгарте, погребен в Дрездене.


[Закрыть], а более наверное не упомню. В артиллерии не знал совершенно никого. Намерение, которое мне было открыто, не заключало в себе ничего противозаконного, а планов к будущему никаких мне не было известно»[226]226
  Госуд. Арх., Д. I, № 369, Северн. Общ. № 37. Л. I.


[Закрыть].

Правды в этом показании немного: мы уже знаем, что Кривцов именно по возвращении из Пеллы, в марте 1824 года, был принят Пестелем в члены Южного общества; это засвидетельствовали на следствии независимо друг от друга сам Пестель и М. И. Муравьев-Апостол. Неверно также, без сомнения, будто Кривцов не имел никаких отношений с членами общества, ничего не узнал о его планах и членами его знал только Депрерадовича и Свистунова. В дальнейших допросах он и сам был принужден кое-что признать, но общий характер его показаний остался тот же. Он упорно повторял, что причиною его вступления в тайное общество были молодость и легкомыслие, а может быть также его заграничное воспитание и незнание настоящего положения России; что вступая в общество, имел целью только быть полезным отечеству, тайных же намерений общества не знал; что, принадлежа к Южному обществу, не знал, почему оно так называется, и не знал, существуют ли другие общества; что вскоре раскаялся и стал уклоняться от общества, почему и не был ни в каких совещаниях его. Но он должен был признать, что желал представительного правления: впоследствии, говорил он, узнав Россию, он увидел безрассудность этого желания; признал он также, что знал членами М. И. Муравьева и Пестеля и с последним виделся раз или два, что подозревал о принадлежности к обществу Алек. Муравьева{411}411
  По-видимому, речь идет о Александре Михайловиче Муравьеве (1802–1853). Корнет лейб-гвардии Кавалергардского полка. Член Союза благоденствия (1820) и Северного общества декабристов. Приговорен к каторжным работам на 12 лет, срок сокращен до 8 лет. По указу 1832 г. подлежал освобождению от каторжных работ, но по собственной просьбе оставался в рудниках до окончания срока работ его брата Н. М. Муравьева. В 1835 г. освобожден; отправлен на поселение вместе с братом в с. Урик Иркутской губ.; после смерти брата получил разрешение поступить на гражданскую службу (1844). С 1845 г. проживал в г. Тобольске, где умер, так и не получив известие о разрешении ему выехать из Сибири и служить в Курске.


[Закрыть], З. Чернышева, Горожанского{412}412
  Горожанский Александр Семенович (1800 или 1801–1846). Поручик лейб-гвардии Кавалергардского полка. Член петербургской ячейки Южного общества (1824), участвовал в деятельности Северного общества. По отбытии в Петропавловской крепости четырехлетнего заключения отправлен в 1830 г. в 7-линейный Оренбургский батальон, откуда – в Соловецкий монастырь, где и умер.


[Закрыть], Арцыбашева{413}413
  Арцыбашев Дмитрий Александрович (1803 или 1804–1831). Корнет лейб-гвардии Кавалергардского полка. Член петербургской ячейки Южного общества (1825), участвовал в деятельности Северного общества. После содержания в Петропавловской крепости переведен в Таманский гарнизонный полк (1826). Участник русско-персидской (1826—28) и русско-турецкой (1828—29) войн. В 1830—31 гг. – подпоручик Нашебургского пехотного полка. Автор военно-исторических исследований.


[Закрыть], одного из двух Вяземских{414}414
  Вяземский Александр Николаевич (р. ок. 1803 – ум. после 1860), князь. Корнет лейб-гвардии Кавалергардского полка. Член петербургской ячейки Южного общества (1825), участвовал в деятельности Северного общества. Был выпущен на свободу (11 августа 1826) и переведен в полки 2 армии. За отличие в русско-турецкой войне 1828—29 гг. произведен в поручики, в 1830 г. переведен в Ингерманландский гусарский полк, уволен от службы в 1832 г. Жил в Москве; в 1843 г. разрешен заграничный отпуск.


[Закрыть] и конногвардейца Плещеева{415}415
  В следственных материалах по восстанию декабристов упоминаются братья Плещеевы.
  Плещеев Александр Александрович (1803–1848). Корнет лейб-гвардии конного полка. Следствием установлено, что членом тайных обществ декабристов не был, но знал о существовании Северного общества. Освобожден из Петропавловской крепости в 1826 г. Уволен в отставку в чине поручика (1827); чиновник особых поручений при начальнике Петербургского таможенного округа (1828).
  Плещеев Алексей Александрович (ок. 1800–1842). Поручик лейб-гвардии конного полка. Член Северного общества (1823) и петербургской ячейки Южного общества. В 1826 г. переведен из Петропавловской крепости в Курляндский драгунский полк, откуда уволен майором в 1836 г.


[Закрыть]. Это был явный оговор, по крайней мере в отношении Вяземского и Арцыбашева (потому что об остальных Кривцов в это время уже мог знать, что они тоже привлечены к суду и находятся в крепости). В общем Кривцову удалось довольно правдоподобно разъяснить как улики, выставленные против него в показаниях других подсудимых, так и явные противоречия, которые заключались в его собственных показаниях и на которые Следственная комиссия не преминула указать ему. Но одно обвинение, тягчайшее из всех, ему было нелегко отвести. На первых допросах, спрошенный о том, знал ли он о преступных умыслах некоторых членов тайного общества против жизни государя, он клялся всем, что есть святого, что, будучи особенно благодетельствован покойным императором, он, если бы узнал что– нибудь о намерениях Якушкина{416}416
  Якушкин Иван Дмитриевич (1793–1857). Отставной капитан. В службу вступил в лейб-гвардии Семеновский полк прапорщиком в 1811 г., с полком участвовал в Отечественной войне 1812 г. и заграничных походах (1813—14). Учредитель и составитель первоначального Устава Союза Спасения, член Союза Благоденствия (1817), член Северного общества. Приговорен к каторжным работам, затем отправлен на поселение в Ялуторовск, где и прожил до амнистии 26 августа 1856 г. Умер в Москве.


[Закрыть] или Якубовича{417}417
  Якубович Александр Иванович (1796 или 1797–1845). Капитан Нижегородского драгунского полка. Членом тайных обществ декабристов, вероятно, не был. Участник восстания на Сенатской площади. Приговорен к каторжным работам вечно, в 1835 г. срок был сокращен до 13 лет; затем – на поселении в Иркутской и в Енисейской губерниях. Умер в г. Енисейске.


[Закрыть], в ту же минуту все бы открыл. Между тем Свистунов показал, что в марте или апреле 1824 г. Вадковский при Кривцове и других высказал мысль, что можно было бы воспользоваться большим балом во дворце для истребления царской фамилии, и присутствующие на его вопрос об их согласии отвечали, что они готовы. Кривцов, когда ему предъявили показание Свистунова, не решился отрицать факт; но он постарался насколько возможно ослабить значение факта, а главное – опять, в особенно-торжественной форме, изъявить раскаяние. «Правда, – писал он весною 1824 года, приезжая из Пеллы, я останавливался у Вадковского, куда всякое утро собиралось весьма много молодых людей, большею частью офицеров и юнкеров Кавалергардского полка. Может в шуме разговора Вадковский и сказал что подобное показанию поручика Свистунова{418}418
  Здесь неточность: Петр Николаевич Свистунов (1803–1889) состоял с 20 апреля 1823 г. корнетом в лейб-гвардии кавалергардском полку.


[Закрыть] о намерении покуситься на жизнь императорской фамилии во время бала в белой зале, но по нелепости и несодеянности такого предприятия может я не обратил должного на сие внимания, так как и другое, что могли говорить господа Вадковский и Свистунов, я пропускал сквозь уши. Мне даже смешно казалось, что три или четыре прапорщика без имени, весу и дарования мыслят поколебать столетием основанную империю. Я надеялся (не имея никакого известия об обществе и об отсутствующих членах), что они также одумались, как и я, и что все планы наши ко благу человечества кончились так, как начались, то есть словами. Но видно Всевышнему угодно было обратить в преступление неосторожность моей молодости. Я знаю, что все мною писанное не может оправдать меня и что я виноват, и может 23-х лет погибну невозвратно, но Бог видит мое сердце. Мне теперь остается переносить с должным всякому христианину терпением святую его волю и с покорностью ожидать решения Всемилостивейшего Государя Императора»[227]227
  Там же. Л. 11 и 12.


[Закрыть].

Кривцов несомненно уклонялся от истины, стараясь умалить свою виновность; но, как это часто бывает, фактическая неправда соответствовала психологической правде. Если он теперь, под влиянием страха, так охотно отрекался от солидарности с обществом, то ему можно поверить, что и тогда, в разгаре революционных прений, он оставался трезвым между опьяненными. Он не был ни лжецом, ни трусом; но ему легко было отречься, потому что он и раньше никогда не был глубоко захвачен революционным движением. У него был характер мирный, склонный к интимности, ум трезвый и будничный, беззлобно-насмешливый; его влекло к уюту семейственной жизни, к приятному препровождению времени и чтению книг, а вовсе не на трибуну или баррикады; полная противоположность тем идеологически-страстным умам и демагогическим натурам, какими были главари декабрьского движения. Попав в среду революционной молодежи, он как умный и чувствующий человек, не мог не проникнуться сочувствием к их общественным пожеланиям, и оттого дал записать себя в члены общества, но активное боевое настроение конечно было ему чуждо, и потому он оставался трезвым, когда вокруг него строились и обсуждались планы один фантастичнее другого. Таких пассивных декабристов, как он, было тогда много в России, и в среде привлеченных к следствию по делу 14 декабря, и далеко за их кругом.

* * *

Я ничего не знаю о Вере Ивановне Кривцовой, урожденной Карповой, матери моих героев, кроме того, что она была мать, много любившая своих детей и ими горячо любимая. У нее их было много: четыре сына и четыре дочери, не считая рано умерших. Сохранился ее портрет, лет в 35–40, небольшой, писанный масляными красками: тонкие, очень правильные черты, нежный румянец на щеках; она могла быть очень хороша в молодости. У женщин-матерей в этом возрасте, у некоторых, бывают чудные глаза, еще не плакавшие, но по которым тотчас видно, что им суждено много плакать; такие глаза у нее на портрете. Когда на нее обрушилось несчастие Сергея, ей было около 55 лет; она давно овдовела и жила безвыездно в своем Тимофеевском; две дочери были замужем и сами матерями; Владимир тоже был женат; она жила с двумя остальными дочерьми – Анною, которой шел уже 27-й год и которая не хотела выходить замуж, и самой младшей, Софьей, на выданьи. Родившись около 1770 года, прожив всю жизнь в глуши, Вера Ивановна, разумеется, не блистала образованностью; но не обидела ее природа умом и, главное, щедро, на горе, наделила глубиною чувства, хотя и ограниченного материнством, но в самой этой узости тем более полного. Откуда бралась у тех людей эта детская доверчивость к Богу, к жизни и людям, эта благость душевная, не изменявшая им с годами? Кто теперь в 50 лет ясен душою? Опыт ожесточает, учит злой подозрительности, делает рассудок на диво искусным в угадывании чужой корысти и злобы; душа становится мутна, и жизнь, может быть более обширная, отражается в ней неверно и смутно. У Веры Ивановны, как у гоголевской Пульхерии Ивановны, душа и в старости была ясна, и маленький уголок Божьего мира, глядевшийся в эту душу, смотрел оттуда невозмутимо-прекрасным. Или эта благость проистекала из их твердой веры в благость Божию? Но нет, – самая их вера могла быть такою только потому, что так гармоничен был их душевный строй. В наше время, когда человек верит, его вера и глубже, но не такова. Вере Ивановне на старости лет было послано тяжкое горе, а острая скорбь, как и большая радость, – пробный камень для человека: только очень хорошие люди там и здесь сохраняют благообразие облика; надо иметь большой закал, чтобы выдержать напор крайних чувств. Вера Ивановна осталась светла и в самом страдании. До несчастия не Сергей, а Павел был ее пестуном, хотя она и любила смеяться шуткам Сергея; но с той минуты, как его постигла невзгода, она жила единой мыслью о нем. В ее письмах к Сергею – великая скорбь, неудержимые, безутешные слезы, но все та же ясная вера, теперь еще более горячая, и ни одного мятежного или судорожного движения души. Эти письма бесконечно трогательны. Самая прекрасная роза увянет через день, краски картины потускнеют с годами, а эти письма и чрез сотни лет не утратят чудной прелести, которою напоили их любовь и боль материнского сердца.

Сев в крепость 21 января{419}419
  С. И. Кривцов был доставлен в Петербург на главную гауптвахту фельдъегерем Миллером – 19 января 1826 г.; 21 января 1826 г. переведен в Петропавловскую крепость.


[Закрыть], Сергей Иванович в первый раз написал оттуда матери 5 февраля. Как видно, письма легко передавались на волю; он писал затем еще 4, 16, 25 марта и так далее, и все его письма исправно доходили по назначению. Писал он коротко: здоров и очень беспокоюсь, не получая писем от вас. Два с половиной месяца он не получал никаких известий из дому. Ему не писали, так как не знали, куда писать. Наконец, 27 февраля мать решилась написать ему, адресуя в канцелярию лейб-гвардии Конной артиллерии; письмо дошло до Сергея, но только полтора месяца спустя, 13 апреля, так что мать до июня или июля не знала, получил ли он ее первое письмо. Она продолжала и далее писать по тому же адресу, на авось, а тем временем обратилась к новому царю с просьбою о дозволении ей переписываться с сыном. 2 ноября она получила ответ из Москвы, где тогда находился двор по случаю коронации: начальник царского штаба, Дибич{420}420
  Дибич Иван Иванович (1785–1831), барон, граф (1827), генерал-лейтенант, генерал-адъютант (1818). Находился в Таганроге при кончине Александра I. Начальник Главного Штаба (1826).


[Закрыть], извещал ее от 29 сентября, что государь разрешает ей переписываться с сыном чрез военного министра, незапечатанными письмами. Отныне переписка установилась довольно правильная, хотя и предыдущие письма дошли, кажется, все, правда – с большими опозданиями.

«Два письма от тебя, мой милый друг Сережинька, получила», писала Вера Ивановна в конце марта: «1-ое от 5 февраля, и 2-ое от 4 марта. Увидавши твою милую мне руку, принесла благодарение Господу и несколько облегчила мою горестью убитую душу и сердце. Бог один видит, что я чувствую эти два месяца. Я никак не могу думать, чтобы ты мог попасть в такое преступление, но, может быть, по молодости и по неопытности ты и замешан где-нибудь, то надеюсь на Бога и на милосердного нашего Государя. Он избран милосердным нашим отцом, блаженной памяти императором, и уверена, что он будет такой же нам отец милосердный и защитник невинных и несчастных». Она пишет ему потом, что хотела бы ехать к нему в Петербург, потому что неизвестность ее измучила. Она просит его говеть на предстоящей Страстной неделе и принести чистое покаяние Всемогущему, а если возможно, то в тот же день отслужить молебен Ахтырской Божьей Матери: «этим образом покойный твой отец тебя, моего друга, благословил, так она тебе будет покровительница; а после отслужи панихиду по отцу. Как он теперь счастлив, что его нет на свете! Но да будет воля Его святая, и прости мой ропот. Молю Бога дать душе моей утешение для спасительного Его воскресения – получить мне приятное от тебя, моего друга, письмо».

В половине апреля она едет в Киев, а оттуда в Ахтырку, молиться о нем, ее сокровище, и как он поехал вместе с Захаром Григорьевичем (Чернышевым), то она их обоих всегда неразлучно на молитве поминает.

А Сергей Иванович, сидя в крепости, неожиданно открыл в себе новый талант – стихотворства, и от скуки с радостью придался этому невинному занятию. Развлекались стихами, по-видимому, и некоторые из его товарищей; по крайней мере в груде листков, пересланных им из крепости родным, есть стихотворения, писанные чужими почерками и разными чернилами, но несомненно возникшие в крепости. Эти стихи, как стихи, разумеется, очень плохи, и сами авторы нисколько не заблуждались на этот счет. Кривцов однажды в шутку поясняет:

 
Мне все равно – лишь бы писать:
Не мне стихи читать;
 

а свое послание к Чернышеву он кончал такими словами:

 
Сии стихи тебе я посвящаю,
Советую почаще их читать:
От них ты верно будешь спать, —
Другого счастья здесь не знаю.
 

Но чем неискуснее эти стихи, тем наивнее и проще выразилась в них психика таких людей. Они писаны не исключительными, а средними людьми Александровского века, и писаны в таких условиях, когда человек невольно углубляется в себя. Если нам важно восстановить пред собою живую действительность эпохи, то ничего не может быть ценнее этих искренних личных признаний, отмеченных полной заурядностью типа и вместе особенной углубленностью содержания. Эти вирши чистосердечно рассказывают о том, как чувствовал и о чем думал в минуты своей наибольшей духовности средний образованный русский человек Александровского времени, сверстник Пестеля, Пушкина и Чацкого.

«День заключенья», – длинное, в 30 строф, стихотворение Кривцова, написанное, видимо, весною 1826 г. Вся природа оживилась, все проснулось к наслажденью, только мы, друзья, на муку дождались новых дней. Боль в костях от жесткого ложа пробуждает нас от сна; встаешь с тоскою в сердце; в коридоре уже слышно движение; вот фейерверкер{421}421
  Фейерверкер – в русской армии: унтер-офицер в артиллерии.


[Закрыть] пробежал с ключами, оставляя у каждой двери ключ каморки; раздался унылый звук – отпирают двери. Либералы встают, умываются и ждут чая; сторожа бегут в кухню, приносят чайники; напились чаю, закурили трубки и снова ложатся, сторожа подметают каморки. В это время адъютант обходит номера; напрасно он силится являть благородный вид, – взгляд его подл. Наступает час обеда: суп и щи, жаркое с кашей, вместо вина – Невская водица. Счастлив, кто может после обеда заснуть: червь тоски того не гложет; но кто не спит, тот среди мертвого молчанья яснее слышит стон своего сердца. Ах, зачем в радостях ты так быстро летишь, время, а в горе недвижно гнетешь грудь несчастного? Но вот из соседней клетки слышен свист: «это значит, что проснулся – в горе найденный мой друг». Завязывается разговор; все это время все в клетках свободно свищут и поют. В 6 часов разносят вечерний чай, снова водворяется молчанье; идет плац-майор, важно отворяет каждую дверь, медленно вползает и говорит несколько утешительных слов. Наконец, приносят ужин, состоящий из одних щей; его никто не ест. Запирают двери, кончен день, но не кончилось страданье.

Другое стихотворение – шуточное.

 
За мнимое непокорство
Здесь страдаем день и ночь,
Мы зеваем без притворства
И вздыхаем во всю ночь:
 
 
Какая тоска!
Как постелюшка жестка!
 
 
Кто не знает нашу участь,
Не поверит тот никак,
Чтобы за минутну глупость
Могли мучиться мы так.
 
 
Какая тоска, и т. д.
 

Дальше юмористически изображается крепостное житье заключенных: живем на птичий лад; сторожа нам моют клетки, кормят нас кашей, как скворцов, и поят простой водой, на ночь нам ставят баночки, посыпают песочком, обставят силками и чиннехонько запрут, – чем не птичий двор?[228]228
  Это стихотворение, писанное рукою Кривцова, сохранилось среди его крепостных бумаг. Н. А. Огарева-Тучкова{737}737
  Тучкова-Огарева Наталья Алексеевна (1829–1913), вторая жена Н. П. Огарева.


[Закрыть] приводит начало этого самого стихотворения, приписывая его (правда, по памяти детских лет) декабристу Горсткину{738}738
  Горсткин Иван Николаевич (1798–1876), титулярный советник. Сын тульского помещика. Воспитывался в Московском университетском пансионе. На военную службу вступил юнкером в 1814 г., которую закончил в 1821 г. поручиком лейб-гвардии егерского полка. В 1824 г. определен в штат гражд. канцелярии Моск. военного генерал-губернатора. В 1825 г. – советник Московского губернского правления. Член Союза благоденствия (1818), московской управы Северного общества (1825) и тайной декабристской организации «Практический союз» (1825). После ареста отправлен в ссылку в Вятку, где жил под надзором и служил в канцелярии губернатора. С 1828 г. жил в Пензе. В 1848 г. ему было предоставлено право поступления на службу в Москве и беспрепятственного въезда в Петербург. Умер в Пензе.


[Закрыть] (Воспом. С. 16).


[Закрыть] В этой шутке есть насмешка над самим собою, очень характерная для декабристов. Эти куплеты сочинялись для товарищей, значит Кривцов, определяя дело 14 декабря, как «мнимое непокорство» и «минутную глупость», был уверен, что так же думают и его товарищи, или что они, по крайней мере, не далеки от такого взгляда.

Затем следует ряд сентиментальных стихотворений, все Кривцова. Я вижу ваш унылый взор, родные сердца моего, слышу ваш милый мне голос, зовущий меня; но я не могу на ваш призыв броситься в ваши объятья, не могу смягчить ваше горе надеждой. Ах, зачем я обречен судьбою терзать тех, кому желал бы всечасно услаждать жизнь! Может быть, я уже невозвратно погиб для вас, но я не знаю за собою преступленья; я мог заблуждаться, но душа моя чиста. Душа моя и теперь пылает святой любовью к отчизне, я не знал тщеславья, всегда ставил себе целью добродетель; но я избрал неверный путь, увлекся мечтою; впредь я всегда буду удалять от себя пустые мечтанья и подчинять рассудку бурные желания сердца. – Друзья мои, если мне суждено умереть, наполните вином прощальный бокал и скажите: мир с тобою, спящий друг; этим вы утешите мою тень, в этот печальный час я буду с вами. Вы опять, как прежде, будете собираться вечерком, петь, смеяться и курить, – тогда кто-нибудь из вас запоет эту мою песню и скажет вздохнув: жаль, нет Кривцова между нами! – «На измену дружбы»: все друзья – лишь до черного дня. В весельи все тебя любят, но лишь только разъяренная Фортуна обратит на тебя свой суровый взгляд, все тотчас покинут тебя, и всякий будет думать только о том, как бы поскорее спасти самого себя. Вечно верен один Бог; на него надейся, человек, ему молись чистосердечно, он один будет тебе защитником. Даруй же мне, Создатель, смиренье в горе; только надеждою на тебя могу я обрести блаженство. – «Похвала трубке» (написанная, как сказано в подзаголовке, по просьбе Ахтырского Гусарского полка ротмистра Франка{422}422
  Пфейлицер-Франк Егор Ермолаевич (1794 или 1795–1832), барон. Ротмистр Ахтырского гусарского полка. Из дворян Курляндской губ. Лютеранин. Службу начал прапорщиком в Одесском пехотном полку в 1812 г.; участник Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов. Член Южного общества (1825). Переведен в 1826 г. в Уральский гарнизон. В 1832 г. уволен от службы. Поселился в Екатеринославе, затем в Таганроге, где и умер.


[Закрыть]), скорее грустная, чем шутливая. – «Послание гр. Чернышеву»: скажи мне, друг, для чего создан человек? Почему жизнь зовут бесценным даром? Мы рождаемся с мученьем, муки полна наша жизнь, и страданье открывает нам двери гробницы: где же сладость жизни? От века все стремятся к счастью, но кто достиг его? – Затем идет пересмотр всех земных благ, к коим стремятся люди: богатство, слава и пр. – они призрачны, в них нет счастья. Отсюда вывод: итак, друг, не ищи счастья в мире, терпи страданья и мужайся: не век терпеть; наш дух стремится к Творцу, там, в небе, мы вкусим сладкий сон и узнаем счастье.

В этой наивной, простодушной поэзии действительно есть что-то похожее на чириканье птички в клетке: для нас почти уже непонятная безмятежность и ясность духа, простые, мирные чувства, несложные мысли. Таковы и другие стихи, писанные не Кривцовым, а выписки, которых немало в этой пачке бумаг.

 
Прости в последний раз, любимая дубрава,
Златая колыбель невинности моей,
Где дружба, где любовь, где милая забава
Мне улыбалися весеннею зарей…
 
 
Простите, мирные отцов моих долины,
Прости и ты на век уединенный лес,
Где тлеет прах бесценныя Алины,
Где часто проливал я реки горьких слез.
 
 
Теперь печальных чувств в расстроенной свободе,
Сужденный навсегда оставить край родной,
Пришел последнее прости сказать природе,
Чтоб встретить первую луну в стране чужой.
 

Под стать этим стихам и афоризмы, выписанные из книг разными почерками: «Человек никогда так сильно не чувствует одиночества, как взирая на прелесть творения». «Из надежд и воспоминания составлено счастье сердца; надежда нам приятна, как взгляд прекрасной девушки, а воспоминание сладостно, как шепот друга». «Время слабо утишает, гнев, разлука придает цену свиданию», и т. п.

Фотографы умеют, путем наложения отдельных снимков, составлять сводный портрет целой семьи, в котором индивидуальные особенности отдельных ее членов становятся смутны, но тем резче выступают основные черты семейного сходства. Историк и может, и должен поступать так же. Всякая группа людей, объединенная каким-нибудь существенным условием происхождения, развития или жизни всех своих членов, представляет особенные, общие им всем психические черты. Такие идеальные группировки могут быть проведены по всевозможным признакам. Эти обобщения, совершенно так же, как и обобщения естественных наук, представляют громадную научную ценность. Но конкретная психология еще слишком мало разработана, у нас нет и еще долго не будет ни точно установленных категорий, ни таких орудий определения, как микроскоп, химический или спектральный анализ. Однако и при этих условиях историко-психологическое обобщение оказывает нам большие услуги; надо только, чтобы оно устанавливалось с величайшей осторожностью и применялось с сознанием его относительности. Само собою понятно, что оно будет тем реальнее, чем уже группа, обобщаемая в тип, и чем, напротив, общее психологический признак (или признаки), по которому ее обобщают. На этих основаниях можно с полным правом попытаться определить и тип декабриста.

Под декабристами я разумею не только членов Тайного общества, участников восстания 14 декабря: это слово – только удобный термин для обозначения всей зажиточной и образованной мужской молодежи Александровского времени. Это люди, родившиеся в самом конце XVIII века, воспитанные и развивавшиеся приблизительно в одинаковых условиях, каковы – крепостное право, влияние французской изящной и политической литературы, военная среда, прямое или косвенное влияние Наполеоновских войн, и пр. Таким образом, материалами для определения этого типа должны служить не только жизнь и писания подлинных декабристов, их письма, литературные произведения и показания на суде, но и вся поэзия Пушкина, письма Грибоедова, речи Чацкого, «Философические письма» Чаадаева, записки Свербеева, и т. п.

Изучение этих материалов позволяет с достаточной достоверностью определить коренные признаки того поколения.

Оно представляется гребнем той исторической волны, которая нарастала у нас с половины XVIII века. В долгое царствование Екатерины постепенно улеглось брожение, вызванное со времен Петра наплывом западных идей и обычаев, и на смену старой боярской культуры окрепла и оформилась новая, дворянская. Она была чрезвычайно сложна по своему составу, – вся еще сильно насыщена элементами народного мировоззрения и быта, еще в непрерывном общении с народной массой, и вместе с тем переполнена элементами западными, которые как-то ассимилировались этому химическому «основанию». Ко времени Наполеоновских войн эта новая культура, дворянская, окончательно установилась и успокоилась. Люди, достигшие зрелости в конце XVIII-го или в первые годы XIX века, представляют зрелище той ясной уравновешенности духа, той спокойной земной оседлости, которые встречаются именно только в эпохи законченной культуры. Они жили самодовлеющей жизнью, их стремления ни внутренне, ни внешне не простирались за черту видимого горизонта; это – та стадия, которая художественно воплотилась в поэзии Державина. Были потом переходные формы (таков например Н. И. Кривцов), но и они характеризовались в общем непоколебимой устойчивостью. Молодежь Александровского времени, так называемые декабристы, нашли эту культуру готовою, роскошно зрелою, и усвоили ее без малейших усилий, – просто по праву наследства; эти рано созревшие юноши, как Пушкин, Грибоедов, Чаадаев и наши два младшие Кривцовы, были цветом ее, в них она достигла самосознания, и сами они в ней сознали силу и достоинство своей личности. И тут, в зените, как всегда бывает в таких случаях, естественно зародились два течения, одно вглубь, другое наружу; нравственная энергия этого поколения устремляется частью на метафизическое углубление господствующего мировоззрения, частью на преобразование общественной жизни согласно расцветшему личному самосознанию. Оба эти течения зародились еще раньше, при Екатерине, когда только начинался расцвет новой культуры, зародились в смешанной форме филантропического масонства{423}423
  Масоны – члены тайных обществ, называемых ложами, очень различающимися между собой по целям, формам организации и методам действия. Но в идеале «истинное», «правильное» масонство – это утопическое нетрадиционно-религиозное движение. Стремящееся к достижению братства всего человечества, независимо от его национальных, политических, социальных, религиозных и иных различий. Масоны связаны между собою прежде всего моральными принципами, идеалами личного нравственного совершенствования. Единого масонского движения никогда не было и нет. Но внутри лож организация масонов строго иерархична (члены ложи имеют степени), построена на строгой дисциплине и подчинена особым ритуалам; масоны узнают друг друга посредством особых знаков и паролей. Термин «масон» происходит от французского «тазоп» – каменщик, кладчик. Символически масонство означает строительство храма добродетелей, храма мудрости.


[Закрыть]. Теперь, при Александре, они прорываются бурно и с огромной силою, чему не мало способствовали грандиозные мировые события Наполеоновской эпохи и непосредственное ознакомление этой молодежи с западноевропейской действительностью. Мистицизм и общественность, Лабзин{424}424
  Лабзин Александр Федорович (1766–1825), писатель, известный мистик-масон, переводчик, издатель. Родился в Москве в дворянской семье. В 1812 г. один из секретарей Библейского общества, затем директор и член комитета Общества. В 1818 г. назначен вице-президентом Академии художеств, в 1822 г. оставил служебную, общественную и литературную деятельность. С 1823 г. проживал в Симбирске, где и умер.


[Закрыть] с одной стороны, Пестель с другой, – по этим двум линиям, естественно, можно сказать – неизбежно, направилась созревшая и на время уравновешенная общественная мысль. В учении Чаадаева оба эти течения слились; порознь, как известно, они оказались не равносильными: мистическое движение сравнительно скоро замерло или ушло в низы народа; напротив, общественное захватило все лучшие элементы молодежи – и привело к восстанию 14 декабря.

Таким образом, декабрист в основных свойствах своего духа – плоть от плоти той патриархальной, уравновешенной культуры. Он внутренне целен, ему чужд всякий душевный разлад, мучительные вопросы бытия не вызывают в нем ни малейшего смятения, – они просто для него не существуют, потому что он с молоком матери всосал уверенность и удовлетворенность той успокоенной культуры. Приведенные выше вирши Сергея Кривцова и его друзей в высшей степени характерны для декабриста; именно за эту ясность духа я назвал их птичьим чириканьем. Но, сохранив старую, отцовскую основу, декабрист из нее же потянулся в общественную жизнь. Его отец, человек Екатерининского века, жил самодовольно, или, как метко выразился Пушкин («К вельможе»){425}425
  Стихотворение А. С. Пушкина «К вельможе» напечатано в «Литературной газете», 1830 г., 26 мая, № 30, С. 240–241 под заглавием «Послание к К.Н.Б.Ю.***» и адресовано вельможе екатерининского времени кн. Н. Б. Юсупову. Вместо «жил для жизни» следует «Для жизни ты живешь».


[Закрыть] – «жил для жизни» и «искал возможного», то есть инстинктивно и сознательно принимал мир во всем объеме действительности. От этого эпикурейца декабрист отличается не характером душевной жизни, а только тем, что принесло ему время: большим самосознанием и более развитым чувством своего человеческого достоинства. Но в этом отличии и лежало зерно первого разлада с действительностью: декабрист не приемлет, не может принять – оскорбительной для его чувства и сознания русской общественной действительности. Этим в его уравновешенность внесен первый диссонанс, – появляется первая трещина в том цельном укладе чувства и мысли. Так человек Александровского времени нечаянно разрушает очарование; горизонт жизни и для него еще остается неподвижным, – он только хочет переставить кое-что внутри этого круга, – но с первым его шагом из счастливого центра все кругом него приходит в движение. Назад, к покою, ему уже не было дороги; первые шаги он делал с детской ясностью духа, но когда его внешнее, социальное требование встретило неодолимые препятствия, тогда внешняя мечта вошла внутрь его, стала ему дороже жизни и безвозвратно нарушила его душевное равновесие. Самые страстные из них, как Рылеев, Чаадаев, вероятно Пестель и Каховский{426}426
  Каховский Петр Григорьевич (1799–1826), отставной поручик. В 1816 г. поступил на службу юнкером в лейб-гвардии егерский полк. Уволен в отставку поручиком по болезни в 1821 г. В 1823-24 гг. путешествовал за границей. По возвращении был принят Рылеевым в члены Северного общества. Активный участник восстания на Сенатской площади: смертельно ранил графа М. А. Милорадовича. Казнен 13 июля 1826 г.


[Закрыть], утратив привычный мир души, задыхаются, жаждут немедленной смерти; Рылеев в крепости пишет:

 
Мне тяжко здесь, как на чужбине, —
Когда я сброшу жизнь мою?
Весь мир – как смрадная могила…{427}427
  Стихотворение К. Ф. Рылеева «Мне тошно здесь, как на чужбине» адресовано находившемуся вместе с ним в Петропавловской крепости Е. П. Оболенскому. 1-я строка воспроизводится неточно.


[Закрыть]
 

Остальные – большинство – на всю жизнь сохранят прежнюю ясность духа, почти чудесную в глазах следующего поколения, но сохранят и свою мечту, известную их отцам; те искали возможного, эти до конца будут горды тем, что желали невозможного.

Для нас в этой эволюции человека Александровского времени важен только ее психологический смысл. Частичная мечта о невозможном, родившаяся в самых недрах того уравновешенного миросозерцания, нарушила его общее равновесие; сами декабристы еще до могилы донесут свою сравнительную цельность, но гармоничный строй мысли был чрез них безвозвратно нарушен во всем составе общества, и нарушен в основе, так что поколение, следующее за декабристами, уже всецело поглощено не политической только, а общей душевной тревогой и исканием. Недаром люди этого поколения, как Герцен, Огарев{428}428
  Огарев Николай Платонович (1813–1877), русский просветитель-демократ, один из предтеч народничества, поэт, публицист. В Московском университете (1829-33) был одним из создателей кружка радикально настроенных студентов, за что в 1834 г. был арестован и сослан в Пензенскую губ. В 1841-46 гг. с незначительными перерывами жил за границей. С 1856 г. стал политическим эмигрантом и жил главным образом в Лондоне и Женеве, где вместе с Герценом создал и редактировал органы вольной русской прессы: «Колокол» (1857–1867), «Полярная звезда» (1859-62), «Общее вече» (1862-64), «Под суд» (1859-62).


[Закрыть] и другие, с таким умилением преклонялись пред уцелевшими из декабристов, не за их подвиг и страдания, а за удивительную цельность и ясность их духа, которой в них самих уже не было и следа.

* * *

Приговором Верховного суда Сергей Кривцов был причислен к седьмому разряду, то есть осужден в каторжную работу на 4 года, а потом на поселение; по конфирмации приговора (11 июля 1826 года){429}429
  Более точно, по конфирмации приговора 10 июля 1826 г.


[Закрыть], срок каторжной работы был сокращен до двух лет, а по коронационному помилованию (22 августа) – до одного года. Легко представить себе, каким ужасом поразило это известие его мать и сестер. В тех смутных сведениях, какие они могли иметь о каторге в Сибири, последние должны были рисоваться им чем-то вроде последнего круга Дантовского ада, обителью нечеловеческих страданий, унижения и скорби. На эту участь. Страшную, как смерть, и в своем роде более страшную, чем смерть, был отныне обречен Сергей. 25 августа, то есть тотчас по получении в Тимофеевском известия о приговоре, Анна Ивановна написала прошение на имя Бенкендорфа{430}430
  Бенкендорф Александр Христофорович (1783–1844), граф, генерал-адъютант. В 1806-15 гг. участник в войнах с Наполеоном, с 1819 г. – флигель-адъютант Александра I. В 1820 г. начальник штаба гвардейского корпуса. 14 декабря 1825 г. командовал отрядом, действовавшим против декабристов. Впоследствии член Следственного комитета по делу декабристов. Автор «Проекта об устройстве высшей полиции», целью которого было введение централизации политического сыска и надзора для укрепления самодержавно-крепостнического строя и борьбы с революционным движением. Указом 3 июля 1826 г. был назначен начальником Третьего отделения, шефом жандармов. При нем была организована широко разветвленная сеть тайной полиции. С 1831 г. член Государственного совета.


[Закрыть]: она просила – в случае, если ее брат еще в Петербурге, – испросить для нее у государя разрешения увидеться с ним. Собиралась ехать и сама Вера Ивановна; в ноябре она обратилась к военному министру с запросом, может ли она рассчитывать быть допущенной к сыну, если приедет в январе. На это ей было отвечено, что, так как время отправления осужденных зависит от государя, то министр не может обещать ей ничего определенного. Анна Ивановна по-видимому не получила никакого ответа на свое прошение; тем не менее, в половине января (1827 г.) она двинулась в путь. В Петербурге ее ждал Павел Иванович, приехавший туда из Берлина по пути в Рим, куда, как мы видели, он только что был назначен советником посольства. «Милое и любезное мое сокровище, Сережинька», писала мать в письме, которое повезла с собою Анна Ивановна; «я сама хотела к тебе ехать, но не знавши наверное, долго ли ты еще пробудешь в Петербурге, не могла решиться на такой дальний путь, боясь съездить понапрасну; а сестра решилась к тебе, нашему милому другу, ехать, и уверена, ежели она тебя застанет, то принесет тебе большое утешение. Посылаю тебе, моему другу, образ, который для тебя написала, поручаю тебя, моего друга, под их покровительство; да еще посылаю маленький образ мученицы Варвары; я тебя, моего друга, видела во сне и самый этот образ на тебе. Прошу тебя, моего друга, именем самого Господа, будь покоен на счет мой. Я еще не совсем забыта от Господа; Бог столько милостив ко мне грешной, что дал мне крепость переносить такую жестокую горесть с терпением. Я тебе, мой друг, откровенно говорю, даже и сестра тебе то же скажет, – я плачу поболее только тогда, когда молю Создателя о тебе, моем друге. И тебя, моего друга, прошу и умоляю, будь терпелив в своем несчастьи. Я знаю твою душу и христианское чувство, и уверена, что ты всегда таков будешь, и ежели и постигло тебя это несчастье, то никак не ропщи, а благодари Бога: он испытует твою твердость и любовь к себе; итак, молись, молись, мой друг, ему с сокрушенным сердцем и умиленною душою. Бог столько милосерд, услышит наше общее к нему моление, и обратит свой гнев на милость и простит твое заблуждение. Прости, мой друг, прости, сокровище души моей, поручаю тебя Господу и святой его матери, да будет над тобою благодать Святого Духа и мое благословение, и буду на век мой верный твой друг Вера Кривцова».