Текст книги "Избранное. Молодая Россия"

Это было смело до наглости, и между тем письмо дышало такой самоуверенностью, таким сознанием своего достоинства и права! Его можно было купить, но только за дорогую цену. В конце письма он еще напоминал графу его обещание похлопотать перед государем о помещении его двух братьев в институт Фелленберга на казенный счет.

Каподистрия отвечал ему 9 февраля 1817 г. очень вежливо, но сухо[168]168
  Подлинник (по-франц.) – в рукописном отделении Имп. Публ. Библ. (Бумаги П. Н. Батюшкова {735}735
  Батюшков Помпей Николаевич (1810–1892), действительный тайный советник. Окончив в Петербурге артиллерийское училище, поступил на военную службу. Вскоре перешел в ведомство Министерства внутренних дел и в 1850 г. был назначен вице-губернатором в Ковно. Последовательно занимал должности помощника попечителя виленского учебного округа, вице-директора департамента духовных дел иностранных исповеданий и попечителя виленского учебного округа, был членом Совета при Министерстве народного просвещения, а также членом многих учебных благотворительных и религиозных обществ и братств. Известен изданиями по истории, археологии, этнографии северо– и юго-западных районов России. Помимо научных изданий издал в 1887 г. сочинения своего старшего брата, поэта К. Н. Батюшкова.


[Закрыть]).


[Закрыть]: барону Крюднеру уже поручено подыскать помещение под русскую часовню и договориться с г. Фелленбергом об условиях содержания как причта, так и самих пансионеров; поэтому было бы трудно осуществить проект, предлагаемый им, Кривцовым, не нанося обиды барону. Что же касается братьев, он выражает полную готовность поддержать его просьбу, и уверенность, что она будет уважена государем.

О назначении Кривцова в Швейцарию, по-видимому, больше не было разговоров. 27 марта Кривцов в Петербурге вручил графу Каподистрии для доклада государю прошение о помещении его двух братьев на счет государя в институт Фелленберга[169]169
  Московский архив М.И.Д. Администр. дела, II, 21, 1817, 2 (подлинник по-франц.).


[Закрыть]; а 26 мая последовал высочайший указ на имя министра финансов Гурьева{332}332
  Гурьев Дмитрий Александрович (1751–1825), граф, действительный тайный советник, министр финансов, в 1796 г. – обер-прокурор, с 1810 г. – член Государственного совета.


[Закрыть]: для воспитания в Гофвильском Институте малолетних Кривцовых производить им со дня их отъезда из России до возвращения по окончании наук ежегодно по 500 рублей каждому, считая рубль в 50 штиверов голландских{333}333
  Штивер или стивер – бывшая монетная единица в Голландии, равная 1/20 гульдена.


[Закрыть], из общих государственных доходов, каковую сумму выдавать их брату, ведомства Государственной Коллегии Иностранных дел коллежскому советнику Кривцову, то есть Николаю Ивановичу; на путевые же издержки доставить ему по 700 руб. ассигнациями для каждого, из тех же доходов[170]170
  Там же, копия.


[Закрыть].

И вот, 27 мая 1817 года, в 5 часов дня, два мальчика с крепостным слугою выехали в возке из помещичьей усадьбы села Тимофеевского, Болховского уезда, в далекий Петербург. Это были Сергей и Павел Кривцовы – будущий декабрист и будущий попечитель над русскими художниками в Риме времен Гоголя. Сергею было 15 лет, Павлу 12. Последние полтора года они учились в Москве; теперь, после побывки дома, они надолго расставались с матерью и сестрами. Их вызвал в Петербург старший и важный брат, воля которого, разумеется, была для матери законом.

Мальчики прибыли в Петербург 9 июня, в тот самый день, когда окончилась лицейская жизнь Пушкина, и когда он на выпускном акте публично читал свое «Безверие»{334}334
  Гершензон здесь неточен. Свое стихотворение «Безверие» Пушкин читал на экзамене по российской словесности 17 мая 1817 г. (См.: Цявловский М. А. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина. 1799–1826. 2 изд. Л., 1991).


[Закрыть]. Четыре дня спустя старший, Сергей, писал матери: «Милостивая Государыня Матушка Вера Ивановна. Извините меня, что я первое письмо так мало писал потому что я еще не успел образумется от дороги хотя я и не очень устал но меня так закачало что не только руки даже и голова и в голове все тряслось». Он пишет, что к месту назначения их отправят недели через три, а может быть и позднее, потому что священник, который поедет с ними, еще не женат и ждет Мясоеда{335}335
  Мясоед – период, когда по православному церковному уставу разрешена мясная пища. Различается осенний (с середины августа по середину ноября) и зимний мясоед (с конца декабря до масленицы). Мясоед – время для венчания.


[Закрыть], чтобы жениться. «Насчет нашего ученья я теперь вам скажу, что там государь еще хочет заводить, но теперь там партикулярный пансион г. Фелленберга» (он пишет: Филамберга, но здесь и в дальнейшем я более не буду соблюдать орфографию подлинников) – «и государь дает нам на проезд по 700 рублей и каждому 500 для нашего содержания и заплатить г. Фелленбергу».

В Петербурге мальчики поселились в том же доме, где жил старший брат Николай, но в другой квартире, – вероятно, это были разные этажи гостиницы; обедали также отдельно, и Сергей, заведовавший кассою, жалуется, что обед обходится им на двоих восемь рублей, да бутылка пива 25 коп., так что меньше десяти рублей в день им никак нельзя тратить; из-за дороговизны они даже отказались от ужина и купили себе чайник и чашки, чтобы пить вечерний чай дома. Они кое-как развлекаются, осматривая достопримечательности Петербурга. Старшему брату, очевидно, не до них: он сам недавно в Петербурге, для него еще новы и увлекательны впечатления двора и света. Мальчики ходят одни в театр; младший пишет, что был вчера в Казанском соборе и видел славные колонны и множество знамен всех наций и серебряную решетку, – «а нынче, я думаю, пойдем в кунскамер{336}336
  Кунсткамера (от нем. кабинет редкостей, музей) – в прошлом название различных исторических, художественных, естественно-научных и др. коллекций редкостей и места их хранения. В России основана в Петербурге в 1714 г. по инициативе Петра I и открыта в 1719 г. В 1724 г. вошла в состав Академии наук и превратилась в комплексный музей. С 1727 г. размещена в специально построенном для нее здании.


[Закрыть]. Извините, милая маменька, что так мало пишу, право не знаю, что писать. У милостивой государыни бабушки цалую ручки».

Смотрят они въезд прусской принцессы Шарлотты{337}337
  Принцесса Шарлотта – по принятии православия Александра Федоровна (1798–1860), дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма III и супруга с 1817 г. императора Николая I.


[Закрыть] и видят государынь, выходивших на балкон к народу, и тут же, на балконе, позади государынь, в толпе придворных, – своего брата Николая: он тут в первый раз носил свой шитый золотом камергерский мундир и первый раз исполнял свою должность. Нашлись у них в Петербурге и знакомые – бывшие товарищи по московскому пансиону, Родзянко, Мансуров{338}338
  Родзянко Аркадий Гаврилович (1793–1846), поэт, богатый помещик. Окончил Московский университетский благородный пансион; служил в лейб-гвардии егерском полку (1818–1819), затем в Орловском пехотном полку. В 1821 г. вышел в отставку и поселился в своем полтавском имении. Был членом кружка «Зеленая лампа».
  Мансуров Павел Борисович (1795–1880), офицер лейб-гвардии егерского полка (1815–1824). Выйдя в отставку, в 1827 г. поступил в Министерство финансов.


[Закрыть] и др. А насчет отъезда все еще не было определенных сведений: «брат Николай Иванович сам того не знает». Сергей сам соображает: надо еще попу и всему причту жениться, потом будет пострижение, потом будут их учить служению, – очевидно, раньше половины июля не выбраться. Должно быть по совету старшего брата, чтобы мальчики не слишком много шатались без дела, они начали ходить в недавно открытую Публичную библиотеку, три раза в неделю, а четвертый – в отделение рукописей; «и уж я был там раз, – пишет младший, Павел, – и читал переведенную с французского трагедию Эсфирь Катениным{339}339
  Речь идет о трагедии французского драматурга Ж. Расина «Эсфирь», написанной в 1688 г. по заказу для закрытого женского Сен-Сирского пансиона и переведенной Катениным в 1816 г.
  Катенин Павел Александрович (1792–1853), русский поэт, драматург, критик, переводчик и театральный педагог. В 1806 г. служил в департаменте Министерства народного просвещения, в 1808 г. – титулярный советник, в 1810 г. – портупей-прапорщик лейб-гвардии Преображенского полка, в 1811 г. – прапорщик, в 1820 г. – полковник, командир лейб-гвардии Преображенского полка. Участник Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов. Член Союза спасения (с 1816), один из организаторов Военного общества (1818). К суду не привлекался. В 1833 г. определен в Эриванский карабинерский полк, в 1836 г. комендант крепости Кизляр, уволен от службы с чином ген. – майора (1838). Член Российской академии (1833), почетный член отделения русского языка и словесности Академии наук (1841).


[Закрыть] и списал всего Певца{340}340
  Речь идет о стихотворении «Певец в стане русских воинов», написанном находившимся в московском ополчении Жуковским накануне Тарутинского сражения; имело большой успех и в списках распространялось в армии. Впервые опубликовано в 1812 г. в «Вестнике Европы», вызвало множество подражаний. В 1814 г. Жуковский написал своего рода продолжение – «Певец в Кремле», в котором певец, уже вернувшийся в Москву из похода, обращаясь к народу, поет о победоносном окончании войны.


[Закрыть] Жуковского, а завтра пойду опять в нее и буду рассматривать все рукописи и все залы, где содержатся книги, и к послезавтрему подписался на книгу «Письма русского офицера» (Федора Глинки){341}341
  Глинка Федор Николаевич (1786–1880), русский поэт, публицист. Родился в имении Сутоки под Смоленском. Окончил кадетский корпус, был участником Отечественной войны 1812 г., описанной им в «Письмах русского офицера» (1815—16) и «Очерках Бородинского сражения» (1839). Деятельный член тайных декабристских организаций – «Союза спасения», затем «Союза благоденствия». В 1819—25 гг. председатель Вольного общества любителей словесности. После поражения восстания декабристов сослан в Петрозаводск, где изучал этнографию и фольклор Карелии. С конца 30-х годов сотрудничал в журн. «Москвитянин». Умер в Твери.


[Закрыть]. Но прошел и июль, а день отъезда все еще не был назначен. 13 августа Николай писал матери, что каждый день ждет отправки братьев и не может дождаться: все уже готово, но отсутствие гр. Каподистрия тормозит все дела. Наконец, 4 сентября Сергей извещает, что выезжают сегодня: последняя задержка вышла из-за того, что поп только вчера женил своего брата, будущего дьякона при нем же.

Ехали большой компанией: будущие ученики Фелленберга и причт, везли ризницу для будущей церкви, брали по 30 лошадей. Ехали медленно, останавливаясь в каждом городе, и до границы – Радзивиллова – добрались только через пять недель, 13 октября. Оттуда направились на Прагу, и в Гофвиль прибыли, по-видимому, уже в первых числах декабря. 14–16 декабря Сергей писал матери: «Вот уже неделя, что я определился сюда… Определился я сюда 6 декабря нашего стиля. Г. Фелленберг принял меня чрезвычайно ласково, так же как и все учителя, дали нам с братом одну комнату, преимущественно пред всеми, которые живут по 10 и более. Теперь я учусь только по-немецки, потому что здесь все науки преподаются на немецком языке; еще начал я с одним французом геометрию. Стол здесь довольно умеренный, но сытный и вкусный; пьем мы старое красное вино. С детьми обращаются очень ласково, не так, как в Пансионе, а большие имеют довольно воли. Здесь очень много учителей, и в классе не более 5 или 6 человек… будьте уверены, что здесь мне ничего недостает; все любят, все пеняют, для чего к нему не придешь, другой – для чего не ходишь работать. За столом же меня г. Фелленберг возле себя посадил и особливые кушанья, т. е. те, которые подаются учителям, также и особливая бутылка вина, хотя и очень много есть больших учеников. Часто играем в снежки и другие игры. Платье здесь делают из довольно тонкого сукна».

III

Скачет груздочек по ельничку,

Еще ищет груздочек беляночки;

Не груздочек то скачет, – дворянский сын,

Не беляночки ищет, – боярышни.

Нар. песня.

Николай Иванович оставался еще в Петербурге, ожидая назначения. 22 мая 1817 года он торжественно возобновил свой дневник, прерванный на пути из Франции в Россию: «После 10-месячного молчания берусь за перо, чтобы продолжать протокол моей жизни. Я вступаю в решительную эпоху. Мне 26½ лет, я на хорошей дороге, и в первый раз в моем сердце по-видимому зарождается устойчивое чувство». – Дело в том, что он затеял два предприятия, которые должны были сразу и прочно устроить его судьбу: он ждал назначения на дипломатический пост, и искал руки Екатерины Феодоровны Вадковской.

Недавние увлечения и обеты, все эти мечты об отречении от земных благ, о служении родине, о Ланкастеровых школах, не то чтобы увяли, – они как бы механически выпали из его ума, вместе с любовью к Генриетте, ненавистью к царям, отвращением к протекции и пр. Он хотел устроиться, и устроиться хорошо, – других целей у него не было; и этой цели он добивается энергично, разумеется через протекцию, потому что других средств не было.

Можно удивляться ослеплению, в каком он строил свои расчеты, и можно было заранее предсказать, что его постигнет фиаско. В своем величественном самомнении он не мог и не желал учитывать шансы успеха: что ему, по его внутреннему чувству, подобает, того он и требует без отговорок, как должного. Мы видели, какой тон он взял с первого же шага – в переговорах с гр. Каподистрией о назначении в Гофвиль. Лаконический отказ Каподистрия нисколько не образумил его; он вероятно опять подумал: «тем хуже для них». Теперь, в Петербурге, предъявив требование, он даже не допускает мысли, что ему могут отказать. Он пожелал занять пост при русском посольстве в Америке. 23 мая, за обедом у гр. Литты{342}342
  Литта Юлий Помпеевич (1763–1839), видный деятель католицизма в России, граф. Родился в Милане, окончил римскую коллегию св. Климента, в 1782 г. записан рыцарем Мальтийского ордена. С 1789 г. в России – с целью оказать содействие Екатерине II в переформировании флота на Балтийском море. Деятельность его как представителя католической партии и чрезвычайного посла ордена при русском дворе увенчалась избранием Павла I великим магистром Мальтийского ордена в 1798 г., что позволило Литте влиять даже на ход государственных дел. Имел большое влияние и при Александре I, и при Николае I. Был назначен в 1811 г. членом Государственного Совета, в 1826 г. обер-камергером.


[Закрыть], он узнает, что послом туда назначен барон Тюиль; вечером, занеся это известие в дневник, он уверенно прибавляет: «Завтра я вероятно узнаю и о моем назначении». На другой день он отправляется к гр. Каподистрии узнать о своем назначении, – и узнает нечто такое, что приводит его в удивление: он не ждал встретить препятствия. «Я решил написать ему сегодня же, с тем, чтобы уполномочить его передать государю мою формальную просьбу»; он не сомневается, что как только государь узнает о его желании, дело тотчас устроится. На следующий день он делает визит новоназначенному послу, барону Тюилю, излагает ему свои «планы» и просить его согласия, – барон принимает его вежливо, но на его предложения отвечает «с голландскою флегмой»; а два дня спустя Каподистрия сообщает ему, что государь предпочитает назначить его в Англию. Кривцов принимает эту неудачу с резиньяцией. «Итак, я должен отложить мои планы до более благоприятного времени. Правда, я желал сразу слишком многого. Заботливость его величества трогает меня и в этом случае, как во всех других; постоянные проявления его доброты ко мне обеспечивают ему мою признательность навсегда. Мне нельзя колебаться ни минуты: служить ему есть единственное, что я могу сделать в эту минуту. Я покорюсь; но как дорого будет мне стоить эта жертва, которую я приношу ему! Настанет, может быть, более счастливое время, когда мои желания будут услышаны, но сколько событий совершится до тех пор!» Итак, он огорчен, но да замрет в его сердце всякий ропот против государя! его лойяльность непоколебима.

Он также забыл свое отвращение к дворцам и охотно является во дворце, даже по собственному почину. Решив навестить царскую семью в Павловске, он пренебрег обычным порядком и, не спрашивая позволения, просто поехал туда и велел доложить о себе. Это было грубым нарушением этикета, «но счастье», – пишет он в дневнике, – сопутствует мне всюду, как бы почитая во мне прямоту моих намерений»: – императрица, удивленная в первую минуту, искусно повернула дело, приписав его визит правам давнишнего знакомства, так как он когда-то служил в полку, который стоял гарнизоном в ее летней резиденции. После другого такого же ненужного визита в Царское Село он пишет в своем дневнике: «Сергей Строганов{343}343
  Строганов Сергей Григорьевич (1794–1882), барон, затем граф, генерал-адъютант, член Государственного совета (1856). После окончания Института путей сообщения начал военную службу, участвовал в Отечественной войне 1812 г., в Бородинском сражении, в заграничных походах русской армии 1813—14 гг., а также в русско-турецкой войне 1828—29 гг. и в Крымской войне 1853—56 гг. Военный губернатор в Риге и Минске (1831–1834). В 1859—60 гг. Московский генерал-губернатор. Являясь членом Комитета устройства учебных заведений, учрежденного 14 мая 1826 г. с целью предотвращения повторения подобных восстанию декабристов событий, содействовал преобразованиям системы среднего и высшего образования. В 1835 г. попечитель Московского учебного округа. Известен как меценат, коллекционер и археолог. В 1825 г. основал бесплатную художественную школу (Строгановское училище), с 1837—74 гг. председатель Общества истории и древностей Российских при Московском университете, основатель (1859) и президент (пожизненно) Археологической комиссии.


[Закрыть], вернувшись из Царского Села, подшучивал над моей субботней поездкой туда. Не понимаю, что тут дурного! Император так добр ко мне, – вполне естественно, что я желаю его видеть».

В эти месяцы двор поглощен важным событием: бракосочетанием вел. кн. Николая Павловича. 20 июня 1817 г. совершился въезд невесты в Петербург (это была дочь прусского короля Шарлотта, нареченная в крещении Александрой Федоровной; ее сопровождал ее брат Вильгельм{344}344
  Вильгельм I (Фридрих-Людвиг) (1797–1888), император германский (1871) и король прусский (1861), второй сын короля Фридриха Вильгельма III (1770–1840).


[Закрыть], будущий германский император); 24-го состоялось ее миропомазание, 25-го обручение и 1 июля бракосочетание. Кривцов, в качестве камергера, участвовал во всех этих церемониях, а по вечерам, за дневником, давал волю своему просвещенному свободомыслию. «Комедия, которую разыграли при дворе, была в достаточной степени скучна», писал он 20-го. «У девицы немецкая наружность, но весьма непрезентабельная. – Курбеты, более или менее глупые улыбки, бессмысленные фразы – вот что такое двор; прибавьте к этому, что все держат себя подло, низко и смешно, и картина будет закончена». Два дня спустя он представлялся принцу Вильгельму, без всякой другой надобности, кроме желания presenter ses hommages[171]171
  Выразить свое уважение (франц.).


[Закрыть]. 24-го, во время церемонии миропомазания, граф Сен-При{345}345
  Сен-При – трудно сказать, о каком из двух Сен-При идет речь: об эмигранте Армане-Эммануэле-Шарле (1782–1863), находившемся на русской службе (был губернатором Одессы и Подолии), или о французском дипломате и государственном деятеле Франсуа-Эммануэле-Гиньяре (1735–1821), находившемся после 1790 г. в эмиграции и некоторое время жившем в России.


[Закрыть]в разговоре с ним заметил, что принцесса переживает теперь страшную минуту: отречение от своей родины, трон в перспективе… – Кривцов перебил его: «И все-таки, все-таки трон! Пусть бы мне предложили трон ценою обрезания, я не колебался бы ни минуты». «Так я сказал, – пишет он в дневнике, – но я вовсе этого не думал; блеск трона меня не ослепляет, мой бог – свобода!». И опять на другой день он служит при дворе, с 11 утра до ночи на ногах, одноногий, и в полной форме: утром обручение, потом парадный обед, вечером бал. В этот день он состоял при вел. кн. Константине; последний был с ним вежлив, но холоден, а он ждал большего, потому что, говорит он, «государь меня избаловал». Он с улыбкой вспомнил в этот день предсказание своей няни-старухи, которая не раз говорила ему в детстве, что он будет при дворе. В день бракосочетания, 1 июля, он также с утра на своем посту. В этот день вел. кн. Константин ни разу не заговорил с ним – «но я слышал, – говорил он, – его разговоры с другими, и понял, что ему нечего было мне сказать». Зато государь оказал ему необыкновенную любезность. После венчания Александр вдруг вошел в залу, где были в сборе все придворные чины, и, направившись прямо к Кривцову, сказал ему несколько любезных слов по поводу утомительности всей этой церемонии для него, Кривцова. Кривцов отвечал, что он старается оправдать назначение его величества и постарается всюду, как до сих пор, с полным усердием исполнять свои обязанности. Государь пожал ему руку и удалился, «изумив всех своим появлением, которое по-видимому имело единственной целью – сказать мне эти слова». Кривцов был крайне польщен; и тут же он опять насмехается над жалкой толпою придворных, над обманутыми ожиданиями и завистью одних, над бездарностью и тупостью всех вообще, и пр.

А вдали от дворца, в интимной беседе, он по-прежнему не прочь повольнодумствовать, однако не слишком громко, потому что и у стен есть уши. Например, – «сегодня за обедом (у г-жи Соловой) я немного поякобинствовал со Скарятиным{346}346
  Речь может идти о Скарятине Якове Федоровиче (ум. 1850 г.), полковнике, участнике убийства Павла I, орловском помещике, коннозаводчике.


[Закрыть], потом немного посмеялся с дамами»; а вот М. Ф. Орлов неосторожен: «вечером мы собрались у него – Вяземский{347}347
  Вяземский Петр Андреевич (1792–1878), поэт, критик. В последние годы царствования Александра I выполнял важные дипломатические поручения; в дальнейшем служил в министерстве финансов, государственном банке, в министерстве просвещения.


[Закрыть], Жуковский, Тургенев и я, – и он развивал ту мысль, что только слабость характера может помешать человеку усвоить либеральные идеи; крайне опасное заявление, будь тут горячие головы!»

Он посещает только лучшее общество; в его дневнике то и дело мелькают записи: обедал у гр. Литта, у гр. Лаваль, у гр. Стройновского, у гр. Завадовского{348}348
  Лаваль Иван Степанович (1761–1846), граф, французский эмигрант, приехавший в Россию в начале Французской революции, гофмейстер, член главного правления училищ, затем служил в министерстве иностранных дел.
  Стройновский Валериан (1759–1834), польский, в дальнейшем российский деятель. После раздела Польши в конце XVIII в. переехал в Петербург, стал графом и сенатором. Автор ряда работ по экономике.
  Завадовский Александр Петрович (1794–1856), граф, отставной поручик Александрийского гусарского полка, камер-юнкер. Сын русского государственного деятеля, первого министра народного просвещения (1802—10) Завадовского Петра Васильевича (1739–1812).


[Закрыть], у Апухтиных, у Соловых, провел вечер у Строгановых, у кн. Вяземской, у Скарятиных, у Ланских, у Орловых (А. и М.Ф.). Днем он делает визиты. Раз упомянуто, что навестил Вендрамини – тех самых, которые были обязаны ему спасением в горящей Москве; раз – только раз – побывал на годичном заседании Библейского общества{349}349
  Российское Библейское Общество (1812–1826) учреждено по образцу «Британского и Иностранного Библейского общества» в Англии и преобразовано на основе уже ранее созданного С.-Петербургского Библейского общества с целью разъяснения, издания и распространения книг Священного писания. Деятельность Общества была прекращена указом Николая I, объявившим издания Библии исключительным правом Синода. Общество преобразовалось в «Евангелическое Русское Библейское общество», распространявшее свою деятельность только на протестантское население России.


[Закрыть], где было много духовных лиц – «зрелище необычное в России», – и где А. И. Тургенев читал хороший доклад, который, впрочем, «вероятно кто-нибудь помог ему составить»; Тургенев представил его председателю – кн. А. Н. Голицыну (тогда уже министру народного просвещения), который припомнил, что знал его раньше: они встречались когда-то у Нарышкиных. Парижские приятели Кривцова – аббат Грегуар, Жан-Батист Сэ и другие – вероятно удивились бы, читая эти его записи о его придворных и светских успехах в Петербурге; а пожалуй, что и нет.

Но при всем внимании, с каким Кривцов налаживал свои дворцовые и светские отношения, – не они, и даже не хлопоты о месте, столь важные для него, главным образом занимали в это время его внимание. Он опять любил – по меньшей мере уже в четвертый раз – и опять, по его словам, «всеми силами своей души».

Дело началось, как он сам рассказывает в дневнике, следующим образом. Лет 8 или 10 назад, когда Е. Ф. Вадковская был еще ребенком, он видел ее портрет, и она ему понравилась; ее дядя и тетка рассказывали ему о ней, и он с интересом слушал их рассказы; у него уже тогда зародилась мысль о женитьбе на ней, главным образом с целью породниться с ними, то есть с Чернышевыми. Теперь, по приезде в Петербург, он начал с жадностью собирать сведения о ней, но когда он в первый раз увидел ее, в ней оказалось мало сходства с тем портретом, и наружность ее так разочаровала его, что он не на шутку расстроился. Приходилось оставить мысль о женитьбе на ней, и ему было жаль этого. Он уже обратил было взоры – очевидно, с тою же целью – на другую, на некую А.Б., но дальнейшие встречи с Вадковской отняли у него свободу выбора; он не успел опомниться, как сделался ее рабом.

Итак, повторилась уже знакомая нам история его влюблений: он начал, как и с Генриеттой, рассудочно, и тотчас вспыхнул; стоило ему только с какою бы то ни было целью близко подойти к молодой женщине, его быстро охватывала страсть, бурная, мучительная, нетерпеливая до умопомрачения. Действительно, через 6 или 7 недель по приезде в Петербург он пылал уже ярким пламенем. Вначале он еще взвешивает шансы этого союза, но проходит неделя, и он уже ни о чем другом не думает, как только о свиданиях с нею, об ее отношении к нему и пр. В его чувстве есть что-то бешеное и дикое, он почти не владеет собою; как тогда, в любви к Генриетте, он признает: mon imagination est montée[172]172
  Мое воображение выросло (франц.).


[Закрыть]. Таковы большею частью были чувственные любови Пушкина.

Вадковская была не старого рода, но знатного происхождения. Ее отец, знаменитый красавец, Федор Федорович Вадковский{350}350
  Вадковский Федор Федорович (1764–1806), сенатор, камергер, действительный тайный советник.


[Закрыть], товарищ детства и потом любимец Павла, шеф Павловского полка, умер в звании сенатора еще в 1806 году; мать, Екатерина Ивановна, была дочерью сподвижника Екатерины II, фельдмаршала графа И. Г. Чернышева{351}351
  Чернышев Иван Григорьевич (1726–1797), граф, дипломат, государственный деятель, генерал-фельдмаршал от флота, президент Адмиралтейской Коллегии.


[Закрыть], и девушкой, в качестве фрейлины императрицы, сопровождала ее во время знаменитого путешествия в Крым. Кроме двух дочерей, у Екатерины Ивановны были еще четыре сына, все в военной службе, в том числе будущий декабрист, Федор Федорович. Вадковские{352}352
  Вадковские: Иван Федорович (1790–1849), подполковник лейб-гвардии Семеновского полка; Павел Федорович – камер-юнкер, жил в Елецком уезде Орловской губ.; Александр Федорович (р. ок. 1801 г.), подпоручик 17 егерского полка. Воспитывался в Московском университетском пансионе, затем в училище св. Петра в Петербурге и у аббата Лемри, занимался с преподавателями Пажеского корпуса. На службу поступил подпрапорщиком в лейб-гвардии Семеновский полк. Член Южного общества (1823). По окончании следствия содержался еще 4 месяца в Петропавловской крепости и был выписан в Моздокский гарнизон (1826). Участник русско-турецкой войны 1828—29 гг. Уволен от службы в 1830 г. Разрешен въезд в столицы с сохранением надзора в 1837 г.; Федор Федорович (1800–1844), прапорщик Нежинского конно-егерского полка. Воспитывался в Московском университетском пансионе (1810–1812), затем у аббата Лемри в Петербурге и в пансионах Гинрихса и Годениуса. На службу поступил подпрапорщиком в лейб-гвардии Семеновский полк (1818), переведен в Кавалергардский полк юнкером, в 1822 г. – корнет. В 1824 г. был переведен в Нежинский конно-егерский полк с переименованием в прапорщики за неприличное поведение (шутки по поводу императора и сочиненную им сатирическую песню). Член северного отделения Южного общества (1823), активный организатор декабристской ячейки в Кавалергардском полку. Приговорен к каторжным работам навечно; впоследствии срок сокращен сначала до 20, а затем до 13 лет. С 1840 г. жил в с. Оёк Иркутского округа, где и скончался.


[Закрыть], тоже как и Кривцовы, были орловские помещики, хотя и другого, Елецкого, уезда; притом они состояли в близком родстве с соседями и давнишними друзьями Кривцовых, Плещеевыми, так как сестра Екатерины Ивановны, Анна, была замужем за А. А. Плещеевым{353}353
  Плещеева Анна Ивановна, рожд. Чернышева (ум. 20.6.1817), дочь графа Ивана Григорьевича Чернышева, жена Александра Алексеевича Плещеева (1778–1862), писателя, автора романсов на стихи В. А. Жуковского, Г. Р. Державина, П. А. Вяземского и др. При императоре Павле – юнкер Коллегии Иностранных Дел. В 1821 г. – камергер, затем чиновник особых поручений при Министерстве Внутренних Дел, при С.-Петербургской Таможне, чиновник особых поручений при Министерстве Финансов. В 1845 г. – статский советник.


[Закрыть] (другом Жуковского). Теперь Екатерина Ивановна жила с двумя дочерьми – старшею, Екатериной Федоровной, вероятно 19–20 лет, и Софьей, 17-ти. Как раз в это лето, когда Кривцов влюбился в Екатерину, за Софьей ухаживал полковник Семеновского полка П. М. Безобразов, вскоре и женившийся на ней. Позднее внук Екатерины Ивановны (сын этой самой Софьи) характеризовал свою бабушку, Екатерину Ивановну, такими чертами: она была женщина необыкновенна умная и энергичная, и, как дочь и жена военных людей, терпеть не могла «статских рябчиков»; так она называла людей, носящих партикулярное платье[173]173
  Тимирязев Ф. И. Страницы прошлого – Русский Архив. 1884 г. Кн. 2. С. 303–304.


[Закрыть]. А Кривцов на свою беду был штатский.

По тогдашним законам приличия Кривцов не мог и думать о том, чтобы когда-нибудь видеться с Екатериной Федоровной наедине; дом был светский и строгого тона. В двадцатых числах мая Вадковские переехали на дачу – в Строгановский сад за Выборгской заставой. На даче было больше удобств для сближения, а мосты на Неве тогда разводились рано, притом не в определенное время: когда в полночь, когда и раньше. За лето он досыта вкусил эту муку Обломова; то он прерывает свидание, чтобы еще застать мост, то, приехав в 12, находит мост уже разведенным, и принужден до зари, до половины 5-го часа, дрогнуть под открытым небом, пока наведут мост. Искренние вопли вырываются из его сердца: что стоит раз навсегда установить час разводки, или ежедневно вывешивать объявление о часе, или разводить попеременно один из двух мостов! никакой заботы об удобствах публики, а департамент полиции стоит бешеных денег!

Девушка была очень сдержана. Еще на первых порах она оказывала ему некоторое внимание – по крайней мере так ему казалось; он как-то заметил, что ей следовало бы иначе причесываться, и несколько дней спустя застал ее причесанной так, как он советовал; он просился на службу в Америку, и она однажды заговорила о том, что хотела бы путешествовать и особенно – видеть Америку. Он жадно собирает эти крохи. Она называет ему, как свои любимые романсы, – «Il est parti…» и «Conçois tu…»[174]174
  «Он уехал…»; «Понимаешь ли ты» (франц.).


[Закрыть], а когда его самого просят написать какие-нибудь стихи для музыки, он спрашивает ее, какую тему она желает, или, по крайней мере, предпочитает ли она дружбу, или любовь; она отвечает, что знает только первую, и тогда он пишет «Toi qui d’amour j’aimerai…»[175]175
  «Ты, кого я буду любить глубокой любовью» (франц.).


[Закрыть] Но он с грустью видит, что дело не двигается вперед; напротив, она даже как будто стала холоднее. На прогулке она дала ему нести свою шляпу, но разговора никакого не вышло, хотя они несколько раз шли рядом; потом, перед ужином, он застал ее одну на балконе – и она тотчас ушла оттуда. А он все больше разгорается, считает часы до свидания, живет только в те дни, когда видел или надеется увидеть ее. Она кажется ему совершенством, именно такая жена нужна ему. У нее нет ни богатства, ни ослепительной красоты, ни выдающихся дарований, но все в ней очаровательно: лицо, улыбка, звук голоса, даже движения, подчас неловкие; она так естественна и покладлива.

Вот, в переводе, его записи за несколько дней.

Воскресенье, 3 июня. – Не то, чтобы я был недоволен моим днем, но и радоваться мне особенно нечему. Утром я гулял в Строгановском саду, потом сделал визит г-же Апухтиной; в 3 часа пришел к ней. Я сел рядом с нею, сердце сильно билось, и мы мирно беседовали. В ней нет ничего, что бы мне не нравилось; я был бы в отчаянии, если бы она хоть на йоту была иною. Но ее сдержанность меня истинно сокрушает. Вначале она иногда давала мне поводы быть довольным, но последние 2–3 дня ни одна отрада не утишает бури в моем сердце.

За обедом Софья (сестра Е.Ф.) была испугана ударом грома; она сказала мне: «вот так всегда: ей нужно взять мою руку, тогда она успокаивается.» – О, да! чего можно бояться близ тебя? получи я твою руку, прижми я ее к моему сердцу, – я пойду навстречу любой опасности и не буду бояться ничего на свете. – Я был тронут тем, как она сказала мне эти слова. О, как проникает мне в сердце всякое ее слово!

В 6½ г-жа Вадковская ушла прилечь, и я счел долгом удалиться. Я пошел к г-же Соловой, был задумчив и рассеян; говорили о воспитании, я сказал, что отдаю преимущество общественному воспитанию, мне возражали глупости, я замолчал и ушел. Не смея вернуться к ней, я пошел к Тургеневым, где застал Жуковского. Разговор был интересен, как всегда, но я уже не тот!

Понедельник, 4 июня. – Бедная голова! бедное сердце!.. Нет сил продолжать. Куда же деваются и разум, и способность мыслить? увы! они – слишком слабые плотины против страстей.

Первая мысль, предстающая моему уму в минуту пробуждения, это – надежда ее видеть; вечером я возвращаюсь грустный и недовольный; такова моя жизнь последние 3 или 4 дня! Я чувствую себя глупым, неловким, смешным… Дорого обойдется мне это! Но постараюсь собрать остаток своих сил.

Завтра я опять увижу ее. Сегодня вечером она по-видимому сердилась за письмо; я хочу показать, что не обиделся, но пробуду только минуту, и затем может быть дней 5–6 совсем не буду приходить. Господи, если бы я мог уехать!

Вторник, 5 июня. – Всю ночь и все утро – какая буря в моей душе! Мое сердце было разбито, меня терзала невыразимая тоска, я ничего не мог делать, все мои мысли были поглощены самыми мрачными предположениями. Еще один такой день, и я слягу. Голова у меня горела, пульс был ускорен, словом – я страдал мучительно, и все это – результат вчерашнего вечера: когда сердце полно любви, оно полно и страхов.

Сегодня вечером я опять пошел туда и пробыл как обыкновенно; и Бог знает, не пойду ли и завтра. Мы гуляли. Был Александр Нарышкин{354}354
  Нарышкин Александр Львович (1760–1826), обер-гофмаршал, обер-камергер, канцлер российских орденов. Сын обер-шталмейстера Льва Александровича Нарышкина и жены его Марины Осиповны, рожд. Закревской. Получив домашнее образование, поступил в лейб-гвардии Измайловский полк, где дослужился до чина капитан-поручика. С 1778 г. при дворе, где с 1799–1819 гг. занимал должность Главного Директора Императорских театров, состоял почетным членом Императорской Академии художеств и был Петербургским губернским предводителем дворянства. В 1820 г. уезжает за границу. Скончался в Париже.


[Закрыть]. Я убежден, что в самом непродолжительном времени начнут говорить о моих частых посещениях. После ужина мы долго говорили о Плещееве. Она дала мне два-три определенных приказания. Если бы только я мог быть уверен, что это не насмешка; иначе мне было бы очень неприятно. Если она хочет испытать меня, пусть бы выбрала для этого случай поважнее. Софья прелестна своей добротою.

Обедал у Завадовского, который сам пришел меня звать. Мы много говорили с его старшим братом о чувствах, политике и морали. Он образован, но в мышлении слаб.

Среда, 16 июня. – Я серьезно думаю, что вчера утром у меня был кризис душевного недомогания, которое я испытывал последние дни. С тех пор я чувствую себя несравненно лучше. Вчерашний вечер был очень приятен, нынешний также, наконец я гораздо спокойнее. Между тем счастье еще далеко от меня. Ей опять пришла охота испробовать свой деспотизм надо мною: прощаясь, она подарила меня взглядом, полным ласки, может быть в награду за мое послушание. О, мой друг, разве ты не знаешь: «Повиноваться тому, кого любишь, отраднее, чем повелевать».

Софья была сегодня не так весела, как вчера. Я замечаю, что в присутствии этих господ[176]176
  Братья Вадковской и кузен.


[Закрыть] она всегда скучнее. Может быть, это – тщеславие, думать что со мною она лучше настроена, но действительно, когда их нет, она держит себя непринужденнее… Вообще, когда мы одни, они все гораздо больше болтают и смеются.

Мне очень хотелось бы знать историю романса «Ручей два древа разделяет». Он уже давно интересует меня, по разным причинам[177]177
  Старинный романс, о котором говорит Кривцов, начинался, кажется, так:
Ручей два древа разделяет,Но ветви их сплетясь растут,Судьба два сердца разделяет,Но мысли их вдвоем живут…

[Закрыть].

Четверг, 7 июня. – Утро я провел в бездельи, как и все эти дни: работа на ум нейдет, как говорит пословица. Обедал на даче у Козодавлева{355}355
  Козодавлев Осип Петрович (1754–1819), писатель, переводчик, государственный деятель. В царствование Павла I стал обер-прокурором Сената, затем сенатором. При Александре I министр внутренних дел (1810–1819).


[Закрыть], который по-прежнему необыкновенно любезен со мною. Вечером был у Тургеневых. Северин[178]178
  Д.П. Северин, член «Арзамаса» («Резвый кот»), служил в канцелярии Министерства Иностр. Дел.


[Закрыть] сказал мне, что по моему делу еще ничего нет; тем лучше, очень рад; подожду возвращения графа. А ведь еще месяц назад я был бы в отчаянии от этой проволочки. Как противоречивы желания человека! Я должен увидеть графа перед его отъездом; что-то он мне скажет? А пока – потерянный день: я не видел ее; но конечно я думал о ней и даже имел удовольствие говорить о ней с г-жей Козодавлевой; да и отсрочка моего назначения, не ради нее ли доволен этим замедлением? Да, я люблю ее всей силою моей души, я поклоняюсь ей, как моему единственному божеству. Все мои желания, словом – все мое существо принадлежит ей навеки!

Пятница, 8 июня. – Был у нее дважды: утром в 2 часа под предлогом доставки книг матери и визита на Каменный остров, и вечером по обыкновению. Много гуляли. Она была любезна, особенно утром. Мы говорили по-русски, вернее – я говорил с ней по-русски. Мне было немного совестно придти вечером вторично, как и перед тем было совестно придти утром. Когда я вдали от нее, я умираю от желания идти к ней, когда подхожу к дому, у меня сильно бьется сердце, когда я у нее, мне не хочется уходить, а из-за проклятых мостов приходится уходить раньше 12-ти, – это ужасно!

Сегодня вечером г-жа Вадковская более чем когда-нибудь подала мне надежду, сказав мне, что она хотела бы иметь повод побывать за границей. Я думаю, что со стороны матери не встречу затруднений, но дочь? Ах, она все еще холодна, как лед!

Прощаясь, я сказал, что завтра не приду. Если смогу, не пойду и в воскресенье.

Граф Каподистрия завтра уезжает, и ничего не дал мне знать. В другое время это бы меня расстроило, а теперь – хотя бы они все уехали на край света, мне все равно».

Он действительно не пошел ни в субботу, ни в воскресенье; в субботу приехали его братья, Сергей и Павел, с крепостным человеком Фокой; они привезли ему письмо от друга Плещеева, соседа по Тимофеевскому, который был также дружен с семьею Вадковских. В понедельник Кривцов повез это письмо к Вадковским. Этого вечера он особенно ждал, потому что по понедельникам братья и кузен отсутствовали.

Понедельник, 11 июня. – Хотя был понедельник, но вечер оказался менее удовлетворительным, чем я мог желать. Она может привести в отчаяние своей леденящей холодностью. Не приложу ума, чем это кончится; но если дело будет так продолжаться, очевидно, что я уеду ни с чем. Я был до известной степени обласкан только в первые моменты кампании, – и до какого состояния я тогда дошел! Но это продолжалось не долго: есть как бы черта, за которую невозможно перейти. Мучительное положение!

Вторник, 12 июня. – Эти два вечера были восхитительны, особенно нынешний; зато теперь надо ждать 5 долгих дней, пока повторится такой вечер. А в этот промежуток, так сказать, теряешь ее из виду, «раззнакомливаешься». Как бы мне хотелось, чтобы гвардия уже ушла в Москву! Но до этого еще 6 недель. – Она была милее, чем когда– либо; легкие замечания, упреки, намеки на то, что я увлечен Варварой (Нарышкиной), Еленой (Строгановой) и пр… Это меня восхищает. Мы хохотали до упаду, г-жа Вадковская просто выбилась из сил… Я гораздо свободнее с Софьей, потому что мое чувство к ней не так исключительно; с нею я робок, но иногда очень счастлив.

Обедал у г-жи Соловой, где нет возможности оживить разговор. Под конец я решился подшутить над их религиозными взглядами; это немного разбудило их, но затем всеми опять овладела обычная летаргия.

Я сделал также визит г-ну Убри{356}356
  Убри Петр Яковлевич (1774–1847), действительный тайный советник, русский дипломат. В 1803—04 гг. поверенный в делах в Париже, в 1809—10 гг. – поверенный в делах в Пруссии, с 1812 г. – чиновник Коллегии иностранных дел, в дальнейшем посланник в Неаполе, в Мадриде, в ряде государств Германии.


[Закрыть], у которого застал Петерсона и др., и двух молодых людей из Лицея, только что зачисленных в наш департамент: Горчакова и Корсакова{357}357
  Горчаков Александр Михайлович (1798–1883), князь, русский дипломат. Воспитывался в Царскосельском лицее. С 1856 г. министр иностранных дел, с 1863 г. государственный канцлер России.
  Корсаков Николай Александрович (1800–1820), лицеист первого выпуска Царскосельского лицея, по окончании которого (1817) поступил в Коллегию иностранных дел. Причисленный к римской миссии, в 1819 г. уехал в Италию, где во Флоренции умер от чахотки.


[Закрыть]. Я с любопытством разглядывал их. Они были так довольны, – они вступают в свет! Какая беспредельная будущность, какая перспектива, какие надежды и как мало страхов у них в эти минуты! Это счастливейший момент их жизни. Пусть они досыта насладятся им.

Вчера и сегодня я оставался у нее дольше обыкновенного. Я решил переправиться в лодке, если мост будет разведен; но на этот раз судьба мне благоприятствовала, как бы не желая умалять счастье, которым я наслаждаюсь в понедельник и вторник.

Среда, 13 июня. – Я становлюсь все более нелюдимым вдали от нее. Обедал сегодня у гр. Лаваль; там были все Гурьевы, Нессельроде, два или три иностранных посланника и пр. За столом я сидел рядом с Дм. Ланским{358}358
  Ланской Дмитрий Сергеевич (ум. в 1833), тайный советник, с 1811 г. сенатор, член Государственного совета (1819).


[Закрыть], которому нельзя отказать в уме. Обед был прекрасный, беседа довольно оживленная: а я был бесчувствен ко всему этому, во– первых потому, что не надеялся ее видеть, во-вторых потому, что не видел ее сегодня. День был для меня потерян, или, по крайней мере, очень неполон. Вечером у Тургеневых, с Жуковским, я был не лучше. Как все изменилось для меня в мире! – Завтра я может быть увижу ее, но в таком многолюдном обществе! Ах, я живу только в понедельник и вторник! Все остальные дни я хотел бы быть мертв; я живу только подле нее, вдали от нее я хотел бы быть мертв. Я мог бы сегодня многое написать, но мое сердце печально, мой дух стеснен… Ах, если бы ты знала всю силу моей любви! Но разве ты можешь ее не знать?… Боже мой, может ли твое сердце оставаться холодным, когда мое пожирает неистовая страсть?…