Текст книги "Никола Тесла. Изобретатель тайн"

Глава 5

Январь, 1943 год

Гостиница «Нью-йоркер»

– Что касается женского пола, в те дни, когда моя слава гремела по всему миру, у меня отбоя от него не было. Скажу откровенно, если бы не работа, не влекущий меня конечный итог, к которому я стремился всю жизнь, я с куда большим удовольствием завел собаку, а не женщину, однако ввиду постоянного напряжения мозга я не мог позволить себе даже такого спутника.

Я обитал в гостиницах – эта безалаберная отчужденность, возможность захлопнуть дверь номера, когда захочу, в любое время суток заниматься тем, что мне интересно, – позволяла мне оставаться самим собой. Как сказал мой друг, художник Уолтер Рассел[45]45
  У. Рассел – художник, философ и давний друг Теслы. Выдвинул предположение, что все тела во Вселенной получают энергию из внешних источников. Рассел также утверждал, что периодическая таблица химических элементов построена по принципу иерархической спирали музыкальных октав.


[Закрыть], а он был весьма неглупый человек, – «твоя профессия, Ники, одиночество. Только взвалив на плечи эту неподъемную ношу, тебе, возможно, удастся проторить человечеству путь в будущее.»

Он же нарисовал мне отвратительную картину семейного счастья. Это был ад, достойный только ленивых, похотливых обывателей, а мне и так хватало недоброжелательства, зависти, капризов, подножек в работе, чтобы помимо воли взращивать эти пороки у себя дома.

По этой причине я выбрал в супруги голубку.

Я всю жизнь был привязан к животным и птицам. Особенно к котам и голубям. Я никогда не забуду Мачака, его демонстраций природной электрической силы, которой мой друг щедро делился со мной. В детстве у меня не было более сильного впечатления, не считая похорон старшего брата, чем искры, сыпавшиеся из шкуры Мачака, когда я поглаживал его по шерстке.

К сожалению, котов в американских гостиницах держать запрещено, трудности были и с собаками, поэтому я всегда и везде старался приручить голубей.

Старик не побоялся в промозглый январский день открыть окно и насыпать на подоконник хлебные крошки и крупу.

Голуби не заставили себя ждать. Они слетались со всех сторон – с крыш ближайших небоскребов, с чердака соседнего трехэтажного торгового центра, из Брайант-парка.

Тесла указал на голубей:

– Вот мои друзья. Они залетали в комнату, разгуливали по столу, какали на бумаги. Я все прощал им, потому что ни одна из этих благородных птиц не пыталась дописать ни строчки в моих бумагах или тем более отредактировать их.

Присаживаясь, голуби отчаянно спихивали друг друга, тем самым опровергая слова изобретателя насчет благородства их возвышенных душ. Особенно отличались самцы, правда, самки тоже были не лыком шиты – ухитрялись подныривать под крылья самцов и хватать куски. В комнату, побаиваясь потомков, входить пока остерегались.

– В голубиной стае мне посчастливилось отыскать суженую. Друзья посмеивались, но никто из них не ведал, что только благодаря Джуке (я назвал птицу в честь матери) мне удалось постичь великую тайну, которая отравляет жизнь человеческому роду. Она открыла мне глаза на сущность зла, которая правит миром. Правит не в смысле господствует, а в смысле заставляет придерживаться иного, чем всеобщее благо, направления мыслей. По милости этого существа мы сломя голову мчимся мимо собственного счастья в сторону каких-то неясных, расплывчатых и, по-видимому, ненужных нам целей.

Это откровение не застало потомков врасплох. Мы успели подготовиться к встрече и – хвала богам! – угадали с темой.

Никто из нас не посмел перебить изобретателя, но относительно женщин каждый мог добавить, что общение в ними не только ад, но и немалое удовольствие. Другое дело, что нам казалось – человек, явившийся со звезд и поставивший цель изменить курс цивилизации, не мог размениваться на частную жизнь, на побочные развлечения. В этом он должен быть непреклонен. Эти соображения относились и к Тесле. Его склонность к ритуалу была поразительна, а такие навязчивые идеи, как страх перед микробами, безусловное соблюдение чистоты, самоотрицание и одиночество, никак не вязались с необходимостью в женщине.

И все же?..

Казалось, старик угадал мысли потомков.

– Я любил двух женщин – одну всем сердцем, другую разумом. О первой я уже упоминал. Ее звали Анна.

Я повстречался с ней, когда после побега из Граца вернулся домой. Она была красива, высока, мне под стать. У нее были умные глаза, и, что самое важное, она умела слушать. Может, поэтому я брал ее с собой, когда прогуливался по берегу реки или отправлялся навестить Смиляны.

Это глухое местечко я до сих пор считаю своей родиной, ведь по вашей гипотезе именно там я впервые ступил на землю.

До сих пор помню наши разговоры. Больше всего мы говорили о будущем – я о своем, она о своем.

Я пытался расширить ее кругозор. Я рассказывал о грандиозных возможностях, которые открывало перед людьми электричество. Анна смеялась и спорила – если даже эти чудеса ворохом посыплются на землю, это случится где-нибудь далеко, в Париже, Лондоне или в Санкт-Петербурге. А в наших горах еще долго придется обходиться свечкой и лопатой.

Мы расстались, когда мне представилась возможность отправиться на учебу в Богемию. Мы долго переписывались с Анной. Теперь уже нет, и всему виной нелепый случай.

Он обратился к потомкам:

– Как вы относитесь к боксу?

Мы уже привыкли к тому, что мысли старика с неподражаемой легкостью скакали с предмета на предмет. Поспеть за ними было трудно, но мы старались и подтвердили, что в нашем мире боксер – одна из самых доходных спортивных профессий.

Старик оживился:

– Хвала Мировому разуму, по крайней мере в этом вы остались верны нам. Я всегда любил бокс и считался неплохим боксером. Конечно, мне было далеко до Джо Луиса или кумира девяностых годов Джима Корбета, которого в мае 1900 года отправил в нокаут Джеймс Джефрис. Я присутствовал на этом поединке, а когда вернулся, портье передал мне записку. Угадайте, кто был ее автор. Ни за что не поверите – моя незабвенная Анна.

Она извещала меня, что ее старший сын Петар отправляется «завоевывать Америку», и просила помочь ему. Я не имел понятия, какое поприще изберет Петар, и для начала решил пристроить его в свою лабораторию.

Не тут-то было. Парнишка с порога заявил – «хочу быть боксером». Пришлось отправить его в спортивную школу неподалеку от Мэдисон-гарден.

Петар, как всякий честный серб, рвался в бой, и хотя тренер доказывал, что он еще не готов к встрече с серьезным противником, мальчик был непреклонен.

Он не хотел терять время на равных ему.

Я согласился скрепя сердце.

Он вышел на ринг в октябре того же года, и противник первым же ударом свалил его на пол. Петар умер в больнице, не приходя в сознание.

Я написал Анне: «Оплакиваю Петара, как собственного сына…»

Он замолчал. Согнал пернатых друзей с подоконника, закрыл окно, потом отправился в ванну, долго мыл руки и полоскал горло.

Мы не смели отвлекать его. Вернувшись, старик прямо в халате улегся на кровать и сложил руки на груди.

– У меня не хватило смелости повторить этот опыт с детьми, тем более что другая женщина была женой моего лучшего друга Роберта Джонсона и я не мог рассчитывать на сына.

Нас познакомил Т. К. Мартин. Это случилось в редакции популярного тогда журнала «Сенчури». Роберт трудился там заместителем главного редактора.

Мы с Мартином зашли в его кабинет. Роберт, не отрывая взгляд от верстки, предложил:

– Присаживайтесь.

Мы с Мартином переглянулись – все стулья в кабинете были завалены рукописями и папками с ними. Пришлось принести стулья из коридора. Этим занялся Мартин, а я с удивлением прикинул – неужели в этой бумажной горе нельзя выудить что-то более интересное, чем отчет о моих последних опытах? Зачем журналу нужен какой-то Тесла? Понятно, зачем я нужен Мартину, – он сделал на меня ставку, надеясь заработать на моих опытах, но чтобы такое солидное издание, как «Сенчури», дать интервью которому счел бы за честь всякий уважающий себя политик с Восточного побережья, испытывало нехватку сенсационных материалов?

Старик искоса глянул в сторону потомков – как мы отнесемся к такому уничижительному заявлению, подчеркивающему его неземную скромность?

Мы промолчали, тогда старик высказался по полной:

– Оказывается, редакция и сам Роберт давно мечтали поведать своим читателям о «мрачном венгре», «чародее Запада» и «провозвестнике нового века». Затем Джонсон, также походя, сравнил меня с «носителем вриля» – таинственной психической силы, которой обладали сверхлюди из грядущей расы, описанной лордом Литтоном в своем новом романе. Заодно он поинтересовался моим мнением об этом произведении. Я объяснил, что грядущую расу сформирует скорее электричество, нежели такая фантастическая субстанция, как «вриль».

Он искоса взглянул на потомков:

– Я был прав?

– Не совсем. Грядущую расу сформировали скорее две мировые войны, чем технические достижения, а вот мировыми они стали как раз по милости электричества и некоторых гениально настроенных изобретателей. Кстати, «вриль» тоже приложил к этому руку.

Впервые за все время наших встреч потомки позволили себе намек, однако старик как будто не заметил его. Он скорбно пробормотал:

– Я знал… Я угадал, что добром не кончится… Надо было поточнее прицелиться и ударить по Восточной Якутии всей мощностью… К сожалению, была опасность, что от такого импульса земной шар расколется пополам.

Мы напряглись – неужели старик наконец-то поделится тайной всех наших нынешних бед, однако он вернулся к тайнам семьи Джонсонов.

– Скоро я привык к комплиментам, которыми Роберт и его жена Кэтрин щедро осыпали меня. Кто бы мог подумать, что я окажусь самым ярким экспонатом в ее коллекции, и это на фоне таких знаменитостей, как кандидат в мэры Нью-Йорка Теодор Рузвельт, Марк Твен, скульптор Огастес Сент Годенс, актриса Элеонора Дузе, натуралист Джон Мьюр, самый известный ученый того времени профессор Пикеринг, дирижер Бостонского симфонического оркестра месье Жерике, композитор и пианист Игнаций Падеревский, впоследствии избранный премьер-министром независимой Польши, трагедийный актер Джозеф Джефферсон и писатель Редьярд Киплинг? В этой компании я смотрелся как нельзя кстати.

Эти имена мало что говорили потомкам, разве что Теодор Рузвельт, позже избранный президентом Соединенных Штатов. Но мы прониклись, и, чтобы читатели в полной мере оценили заявление Теслы, автор берет на себя смелость сравнить это утверждение с приглашением кого-нибудь из наших современников на музыкальные вечера в Белый дом, на обеды к английской королеве, праздничные приемы в Елисейском дворце или на банкеты в Кремле.

Причем это должно быть в порядке вещей.

– Для Кэтрин я был больше чем мужчина. Я был личностью исторического значения, трофеем для показа подругам, живым символом ее женской неотразимости. Это была неутомимая художница в области человеческого общения, страсти одолевали ее. Восторг то и дело сменялся отчаянием, заботливость отчуждением, однако у нее, как и у меня, была искра. Я, как муха, попался в ее паутину, однако, поддавшись чарам, я не поддался ее воле. Она пыталась повелевать мною, как и Робертом, чьим жизненным уделом стало исполнение ее желаний.

После длинной паузы, вволю накурившись и проветрив комнату, он добавил:

– Даже самых неестественных…

После чего старик надменно замолчал.

Мы, потомки, переглянулись. Дальше этого двусмысленного заявления старик пойти не отважился, так что о конкретике можно забыть.

О лицемерный, забавно стыдливый XIX век!

Мы медленно потянулись кто к двери, кто к окну, чтобы выскользнуть через оставленную щель в наш родной, свободолюбивый, разучившийся краснеть XXI век.

Остановил нас окрик хозяина:

– Назад!!! Слушать и не перебивать! Изложить этот момент в той редакции, в которой я сейчас продиктую.

Ваше право, господин изобретатель! Насчет интима мы сами что-нибудь допишем. Роман все-таки не монография…

– Готовы?

Потомки кивнули.

– Когда Т. К. и Джонсон принесли стулья и мы расселись, Мартин принялся расписывать мои успехи в области овладения электрической энергией. Затем намекнул, что было бы неплохо, если бы в «Сенчури» появилась статья о его протеже.

Джонсон как истинный американец ни словом, ни взглядом не выказал особого интереса и предложил Мартину пообедать вместе.

– Почему бы не взять с собой этого мрачного венгра? – предложил он. – Ведь вы венгр? Нет? Жаль. О’кей, пошли в ресторан, там и поговорим насчет статьи.

«Мрачным венгром» меня окрестили досужие журналисты после выставки в Чикаго. В ресторане я попытался втолковать Джонсону, что я не венгр, а серб, и сравнительно веселый серб, если не красть у меня изобретения.

– Это неважно, – с американской простотой заявил хозяин кабинета. – Серб, венгр, главное – чтобы не Дракула.

Такого рода снисходительное пренебрежение составляет часть американской натуры, и не самую лучшую ее часть. Кстати, эта шутка была наименее американской из тех, с которыми мне пришлось столкнуться в Штатах.

Во время обеда мы разговорились, и я почувствовал симпатию к Джонсону. Я рассказал о встречах с сэром Уильямом Круксом и о его спиритических опытах. Мы с Мартином тут же получили приглашение на Рождество.

Старик надолго задумался.

– О чем это я? Ах да, о женщинах… Напишите так: «Удивительно, почему с женщинами, которые мне нравились, я никак не мог перейти к близости, в то время как со случайными знакомыми это происходило сплошь и рядом».

– Неправда, – возразил один из потомков.

– Это вас не касается! У нас контракт – я представляю доказательства, что являюсь инопланетянином, вы не лезете в мою личную жизнь. У Кэтрин был силен материнский инстинкт, и очень скоро она распространила на меня заботу, которой я не мог пренебречь, тем более обмануть.

Так бывает…

Пишите: «..И день, и месяц, и год мы с нежностью смотрели друг на друга, и чем дольше длилось знакомство, тем труднее нам было переступить через горы условностей, недомолвок, недопониманий, через дружбу с Робертом. Впрочем, я не жалею. В те годы, как уже было сказано, меня влекла другая стезя. Мне казалось, что еще немного, еще чуть-чуть, и возможность передачи энергии без проводов обретет зримые, конструктивно оформленные черты».

Поправлять не надо.

* * *

– Это было забавное время. Я стал моден, многие знаменитости считали за честь иметь знакомство со мной. Я предупредил – не поправлять! Среди этой назойливой, прилипчивой толпы настоящих друзей было всего несколько. Их можно пересчитать по пальцам, и прежде всего Роберт и его жена.

На праздничном обеде Кэтрин, рыжеволосая, как все ирландки, упрекнула меня в невнимании к своему здоровью.

– Вы слишком много трудитесь, мистер Тесла, вам следует отдохнуть, – объявила она. – Вы чрезмерно бледны. Вам надо лучше питаться. Давайте начнем прямо сейчас. Обильное рождественское угощение еще никому не приносило вреда.

Я поблагодарил и ответил, что с юности привык обходиться самым малым.

– Мне все приносят в лабораторию. Там я обычно и ночую. Знаю, мои силы на исходе, но мне нельзя прекращать работу. Мои эксперименты так важны, так прекрасны и удивительны, что мне порой бывает трудно найти минутку, чтобы поесть, а когда пытаюсь уснуть, в голове по-прежнему вращаются роторы, замыкаются контакты, разряжаются резисторы. Видимо, судьба распорядилась так, что я буду вертеться как белка в колесе, пока не упаду замертво. Уверяю, моя лаборатория – это самая забавная лаборатория на свете. Если желаете, можете убедиться. На десерт.

Это предложение было встречено восторженными аплодисментами. Тут же был вызван экипаж, и вскоре Джонсоны в первый раз переступили порог «пещеры мрачного венгра».

– Приготовьтесь к сюрпризам, – предупредил я их.

Комната, в которой мы очутились, была невелика, каких-нибудь двадцать пять футов. В одной из стен были прорезаны два больших окна, полуприкрытых тяжелыми черными шторами. Мои лаборатории всегда были полны самых удивительных приборов, которые приводили в восторг многочисленных посетителей, особенно в то безмятежное время, когда я не испытывал нужды в долларах.

Их невозможно описать.

У меня хранились особого рода катушки, многочисленные прозрачные трубки и стеклянные колбы самых причудливых очертаний. По полу и потолку, а также по стенам тянулись кабели. В центре на громадном круглом столе, покрытом широкими полосками черной шерстяной материи, покоилось динамо. С потолка на шнурах свисали два больших коричневатых шара восемнадцати дюймов в диаметре. Изготовлены они были из меди и для изоляции сверху покрыты воском – с их помощью я создавал электростатическое поле большой напряженности.

Я закрыл двери, раздал гостям запаянные трубки и колбы и задернул шторы, чтобы не осталось ни одной щелочки. Лаборатория погрузилась в непроницаемую тьму. Затем на стенах начали появляться светящиеся надписи, заодно призрачным светом загорелись таинственные приборы непонятного назначения. Свет в них мерцал и переливался, и скоро вся комната наполнилась электрическими вибрациями. Трубки и лампы, которые я попросил гостей подержать в руках, вдруг начали светиться. Кэтрин вскрикнула, но не выпустила трубку. Не тот у нее был характер, чтобы упускать добычу из рук. К тому моменту, когда вокруг нас посыпались искры электрических разрядов, Роберт уже вышел из столбнячного состояния, а его жена вовсю восхищалась увиденным.

Несколько дней спустя, 6 января, в честь празднования сербского Рождества она прислала мне букет.

Я незамедлительно ответил Роберту: «Хочу поблагодарить миссис Джонсон за прекрасные цветы. Мне никогда прежде не дарили цветов, и этот букет произвел на меня неизгладимое впечатление».

С того дня я регулярно бывал в их доме. Меня частенько приглашали к ужину, иногда я сам позволял себе явиться с поздним визитом и устроить Джонсонам сюрприз – то приглашал их в «Дельмонико», то на концерт симфонического оркестра.

Увлеченному новым знакомством Роберту ничего не оставалось, как начать интересоваться сербской поэзией, и я стал переводить для него своего любимого Змая Йовановича. Мой сербский друг любезно согласился, чтобы некоторые из его поэм были напечатаны в «Сенчури». Вскоре Джонсон издал посвященную ему книгу. В свет она вышла под названием «Песни свободы».

– Роберт был искренен в этом увлечении. По указанию Кэтрин, его любимым произведением стала баллада о Луке Филиппове. Надеюсь, вы знакомы с ней?

Потомки признались, что никогда о ней не слыхали, как, впрочем, и о самом Змае.

– Это неудивительно, – упрекнул потомков старик. – Если у вас угас интерес к поэзии, если в головах каша, ее трудно переварить даже более грамотным представителям будущей расы. Впрочем, это свойственно людям – не обращать внимания на сокровища, лежащие у них под ногами. Баллада посвящена воину, принимавшему участие в черногорской битве с турками в 1874 году.

Старик поднялся с постели и стоя продекламировал:

 
Воин-легенда, воин-герой
Был среди войска славных сербов.
Мы поведем рассказ простой,
Лютня к лютне и сердце к сердцу.
Эй, мусульмане, как лист трепещите
И пощады от нас не ждите,
Имя сокола громко звучит –
Лука Филиппов!
 

– Далее описывается ожесточенная битва, в которой Лука захватывает в плен пашу и ведет его к князю. Коварные турки, сидевшие в засаде, ранят героя, и сербские солдаты решают в отместку убить пленного турка. Однако истекающий кровью Лука остановил их и заставил пашу дотащить его до ставки сербского князя. Там, когда услышал о том, что сербы победили, он упал замертво.

Пауза.

Наконец короткое признание:

– Мне никогда не забыть, как сияли глаза Кэтрин, когда я зачитывал переведенные на английский стихи, как Роберт отшлифовывал их для публикации. С этого момента Роберта стали называть «дорогой Лука», а Кэтрин – «миссис Филиппов».

Глава 6

1 января 1894 умер Генрих Герц. Ему было всего тридцать шесть лет от роду. Как писали в газетах – наука осиротела! С того дня здоровье Теслы стала главной темой в его общении с друзьями.[46]46
  Это утверждение вовсе не риторика. Свидетели утверждают, что работоспособность Теслы была поразительна. Однажды, стремясь ускорить монтаж долгожданного прибора, он двое суток проработал с электромонтажниками, лишь ненадолго отрываясь для еды. Постепенно утомленные люди по одному укладывались спать где придется, но Тесла и третьи сутки провел на ногах. Когда аппарат был готов, он приступил к испытаниям. Спать ушел после 90 часов, проведенных почти без отдыха.


[Закрыть]

Мартин, чья статья в «Сенчури» должна была служить взлету «мрачного венгра», в письме к Кэтрин Джонсон, обсуждая внушающую опасения ситуацию, был откровенен.

«Я не верю, что он прекратит работу, – писал Мартин. – Единственная надежда, что он будет бережнее относиться к своему здоровью, и, говоря в современной эмансипированной манере, вы могли бы оказать всем нам большую услугу. Несмотря на то, – продолжал Мартин, – что он будет жить с убеждением, что женщина – это всегда Далила, которая мечтает лишить его волос, только вам, думаю, удастся свести его с доктором, о котором мы как-то говорили. Это отличный план, если бы вы, миссис Джонсон, прочитали ему недельный курс лекций».

1943 год

Отель «Нью-йоркер»

– Она прочитала, но от этого не стала менее Далилой. Даже во время лекций я продолжал работать. Привычка изводить себя до изнеможения в любом деле, за которое я брался, не помешала мне добиться потрясающих успехов в области изучения «холодного света».

Позже я писал Кэтрин: «Придет время, когда, переплывая океан на корабле, вы сможете прочитать на борту ежедневную газету с самыми важными новостями и с любого расстояния при помощи карманного прибора и провода в земле говорить с друзьями, у которых дома тоже будут такие же приспособления».

Такие прогнозы могли заворожить кого угодно, вплоть до корифеев науки и предусмотрительных бизнесменов, не говоря о восторженной женщине. В Штатах нарастала волна энтузиазма, многие горели желанием вкладывать средства в замаячившие на горизонте чудеса науки и техники. Цель проста – стать миллионерами.

Первым шагом к этой цели мог стать «холодный свет» Теслы.

– Не помню точно, когда вышло эссе Мартина, в любом случае этот материал еще больше раздул мою популярность. В нем наряду с описанием моих важнейших открытий была впервые опубликована моя биография. Это была добротная, умная книга, удостоившаяся похвал даже от моих конкурентов. Джонсон предложил написать продолжение, в котором можно сенсационно подать мою новую лабораторию, а также очередное чудо, свершенное «чародеем Запада». Он имел в виду «холодный свет». Для этого надо было пригласить в лабораторию известных людей и сделать снимки с помощью флуоресцентного освещения. Материал должен быть эксклюзивно убойным! Представьте, репортаж из моей лаборатории будет иллюстрирован фотографиями, сделанными в лучах неслыханного ранее источника света.

Отличный пиар! На этом можно было неплохо заработать.

В своем очерке Джонсон писал:

«Мы часто были свидетелями его экспериментов, которые включали среди прочего создание электрических вибраций невиданной доселе интенсивности. Похожие на молнии вспышки длиной до пятнадцати футов были обычным явлением… Он был первым человеком, который использовал фосфоресцирующий свет для фотографии – само по себе заметное изобретение. Я был среди группы, в которую входили Марк Твен, Джозеф Джефферсон, Марион Кроуфорд и другие. Нам выпал уникальный шанс сфотографироваться таким образом».

Естественно, в центре общественного внимания оказались фотографии Твена.

– С. Клеменс (так знаменитый писатель подписывался в посланиях к Тесле) приехал ко мне в лабораторию 4 марта 1894 года.

Потомки многозначительно переглянулись. Старик на всю жизнь запомнил эту дату. В такой восторженности было много наивного, нелепого, присущего только инопланетянину.

– До этого дня мы случайно встречались в «Клубе игроков» и в «Дельмонико», а также в художественной студии Роберта Рейда. Однажды ночью я присоединился к его гостям. Рейд представил меня как «известного во всем мире блистательного инженера». Мы весело проводили время, даже спели хором популярную в те дни песню на стихи Киплинга «Мандалай». Оказавшись рядом с Твеном, я признался, что в двенадцать лет заболел малярией и его «Том Сойер» и «Гекльберри Финн» вернули меня к жизни.

На глазах у Твена показались слезы.

Поплакав, писатель признался, что собирается в Европу, и спросил у меня – как поступить с партией высокочастотных приборов для электротерапии, случайно доставшейся ему по дешевке? Может, захватить приборы с собой и там продать богатым европейским вдовам?

Я подтвердил – это очень выгодное дельце, только не стоит спешить. У меня есть сюрприз – остроумное приспособление, способное значительно облегчить вдовам переваривание пищи. Я убедился в этом на собственном опыте. Изобретение представляет собой платформу, поддерживаемую эластичными подушками, которые колеблются под воздействием сжатого воздуха. Как-то раз я ступил на эту платформу, и колебания передались моему телу. Очевидно, эти повторяющиеся через равные промежутки быстрые сотрясения стимулируют перистальтику кишечника, что в свою очередь помогает проводить пищу по пищеварительному тракту.

Твен сразу заинтересовался:

– Хотите сказать, что они будут регулярно ходить в туалет?

– Точно. И без применения всяких эликсиров, специальных лекарств или внутренних вливаний.

Твен тут же напросился в гости. В лаборатории он тут же вскарабкался на высокую платформу. Мое внимание отвлекли хихикающие помощники, и я забыл предупредить гостя, что эффект будет почти мгновенный.

На следующий день, поведав Джонсонам о посещении Твена, я до слез насмешил их, показывая, как известный писатель моментально спрыгнул с платформы и помчался в туалет.

Вернувшись, он поделился со мной деловым соображением:

– Лучше начать с приборов для электротерапии. Не хочу, чтобы вдовы сразу выздоровели.

* * *

Качество фотографий, сделанных с помощью «холодного света», было выше всяких похвал. Тесла был в восторге и настаивал, чтобы Мартин и Джонсон немедленно опубликовали их, однако Т. К. решительно возразил против подобного безрассудства:

– Ни в коем случае! Публиковать снимки преждевременно! Самое большое, на что мы можем пойти, это намекнуть ежедневным газетам – мистеру Тесле удалось сделать снимки при помощи фосфоресцирующего света. Сначала нужно утвердить свои права.

Роберт поддержал его.

Друзья сумели убедить изобретателя. Фотографии Твена, а также других знаменитых гостей (Редьярда Киплинга, например) появились в прессе только через год, но, к разочарованию Мартина и Кэтрин Джонсон, новые осветительные приборы, разрекламированные в статье, так и остались чем-то вроде фокуса. Тесла, получив патент на изобретение, так и не удосужился довести его до промышленного образца.

Волокита и легкомыслие, с каким изобретатель относился к доработке своих фокусов, выводила компаньонов из себя. Как-то Мартин открыто упрекнул Теслу в пренебрежении интересами партнеров. Т. К. сослался на первое правило бизнеса. Оно гласит: обнародование открытия обязательно должно быть совмещено с его выходом на рынок. В этом деле зазор недопустим! Что компаньоны могут сказать потенциальным покупателям? Подождите, пока мистер Тесла соизволит сконструировать светильник, пригодный для повседневного использования? Это нелепость!

Мартин был прав, как бывает прав всякий здравомыслящий человек, с горечью наблюдающий, как ожидаемая прибыль тает под гнетом непробиваемой гордыни и дешевого альтруизма, в котором журналист не без основания подозревал Теслу. Однако в этой человеческой комедии была и техническая сторона, интересующая нас в куда большей степени, чем домыслы биографов или плач здравомыслящих людей по упущенной выгоде.

Специалисты, близко знавшие Теслу, отмечали, что конструктивный талант знаменитого изобретателя был значительно ниже его экспериментального мастерства. Мало того, что он не желал тратить время на отладку отдельных частей, разработку технологий и прочую «мелочевку», – Тесла по складу характера не мог и не умел работать в коллективе. Наш герой был солист, нуждавшийся в помощниках, а не в партнерах.

Между тем уже к концу XIX века стало ясно, что прошли времена, когда изобретатель-одиночка мог плодотворно разрабатывать свои идеи. Бурное развитие науки и техники исключало возможность создания пригодных для промышленного освоения конструкций вне коллектива. Тесла при всей его интуиции, позволявшей ему заглядывать далеко вперед и верно угадывать едва намечавшиеся контуры будущего в науке, в практическом плане оставался типичным изобретателем 80-х годов позапрошлого века. До тех пор, пока инженеры из компании Вестингауза в поте лица доводили его моторы и генераторы и, что особенно важно, изобретенные им же измерительные приборы, Тесла шел от победы к победе, но как только он остался один, а это случилось сразу после открытия Ниагарской ГЭС, – его гениальные задумки, даже воплощенные в экспериментальные образцы, повисали в воздухе.

Сознавал ли сам Тесла свои слабости? Об этом мы обязаны спросить старика.

Впрочем, ответ уже напрашивался. Изменить себя не может даже самый удачливый инопланетянин, тем более что как на дрожжах взбухавшая слава сыграла с нашим героем злую шутку. Тесла настолько уверовал в силу газетного слова, во всесилие журналистики, непробиваемый апломб которой якобы способен изменить соотношение слухов и доказанных фактов, что позволил себе заняться безудержной саморекламой. Последовательной, порой скучной и нудной разработке своих идей, чем славились пронырливый Маркони и расчетливый Элайхью Томсон, он противопоставил сенсационные заявления и невыполнимые обещания.

Он не заметил, как, поддавшись на газетные эпитеты, вжился в шкуру «мрачного венгра» и на потеху публики время от времени начал показывать зубы. Хуже, что человек, посвятивший себя спасению человечества – об этом потомки упоминают без всякого намека на иронию, – начал разбрасываться странными и на сегодняшний день заявлениями:

«Я расщеплял атомы без выделения какой-либо энергии».

(Это высказывание было сделано в 1933 году!)

«Возможность привлечь внимание марсиан лежала в основе моего принципа распространения электрических волн».

«Представляется, что с философской точки зрения пища не нужна».

По поводу вращения магнитного поля, при котором ротор двигателя начинал вращаться под влиянием перемен, происходящих во внешнем поле, он заявил: «Теперь я знаю, как работает космос».[47]47
  Космологическая модель Теслы представляет собой цепь концентрично вращающихся магнитных полей. И в самом деле, вращается Галактика, вращается Солнечная система вокруг центра Галактики, вращается Земля вокруг Солнца, вращаются молекулы, атомы, электроны… Все это не что иное, как целый ряд вращающихся магнитных полей, описываемых одним-единственным законом, тем же, который приводил в движение индукционный мотор Теслы. (Вот, кстати, и его теория о людях как об «автоматах» космических сил.)
  Отсюда также его идея, что энергия разлита по миру как бесконечная и вездесущая жидкость и, следовательно, ее не только можно снимать в любой точке пространства, но передавать без проводов и с помощью электромагнитных волн на любое расстояние. Он полагал, что если можно передавать переменный ток по проводам, если существуют электрические устройства, которые передают электромагнитные волны, то значит мы можем передать энергию в любое место. Он решил построить, как бы сказали сегодня инженеры, RLC-контуры (колебательные контуры), включающие всю Землю.
  Автор готов признаться, что «объять» умом весь комплекс представлений Теслы о мире невозможно. Можно только интерпретировать отдельные его положения, которые наряду с чудовищными ошибками содержат также гениальные прозрения и, по большей части, очевидную риторику, основанную на попытке Н. Теслы вступить на неподвластную ему территорию.
  Его мысли порой очень напоминают мысли Сведенборга, с тем только различием, что Сведенборг признавал еще существование ада для духов, не желающих идти вперед. Примерно в таком же методологическом ключе Тесла рассматривал бытие некоей «электрической сущности», от коварных замыслов которой он намеревался спасти мир.
  Вообще космология Теслы интересна, невзирая на вопрос – справедлива ли она?
  Он писал: «…Я уверен, что единый космос объединен в материальном и духовном смысле. В космическом пространстве существует некое ядро, откуда мы черпаем всю силу, вдохновение, которое вечно притягивает нас. Я чувствую его мощь и его ценности, посылаемые им по всей Вселенной и этим поддерживающие ее в гармонии. Я не проник в тайну этого ядра, но знаю, что оно существует, и когда я хочу придать ему какой-либо материальный атрибут, то думаю, что это СВЕТ, а когда я пытаюсь постичь его духовное начало, тогда это – КРАСОТА и СОЧУВСТВИЕ. Тот, кто носит в себе эту веру, чувствует себя сильным, работает с радостью, ибо ощущает себя частью общей гармонии».
  В судьбе Теслы как в капле воды (или приборе Левенгука) отразилась судьба научно-технического прогресса (НТР).
  Действительно, электрификация всей планеты, зарождение радио и электроники, освоение атомной энергии, а вместе с тем две мировые войны, внушаемые будущими научными открытиями и техническими изобретениями опасения (например, по поводу намерения овладеть тайнами мозга), понимание, что прогресс подчас развивается ради прогресса, – заставляют всерьез задуматься о цели НТР.
  Автомобиль на три года, альтернативные источники энергии, потепление климата, эпидемия «свиного гриппа» – все эти пиар-кампании проводятся под эгидой науки для выколачивания денег из населения. Особенно характерно празднование начала нового тысячелетия в 2000 году. После того как здравомыслящие люди потратили деньги на подарки, средства массовой информации как бы вдруг опомнились – объявили, что новый век начинается в 2001 году.
  Искать ответ только в социальных или политических реалиях тоже неверно. Марксов подход хорош, но однобок, в него невозможно вписать Теслу.


[Закрыть]

«Я намерен передать Институту Франции подробнейшие описания устройств со всеми расчетами и получить премию Пьера Гусмана в размере 100 000 франков за изобретение средства общения с другими мирами. Я совершенно уверен, что эта премия достанется мне. Конечно, деньги – пустяк, но я почти готов отдать жизнь за право называться первым человеком в истории, совершившим это чудо.

Я настолько уверен, что получу эту премию, как если бы она уже была у меня в кармане. Им придется это сделать. Тогда станет возможной передача нескольких тысяч лошадиных сил мощности на другие планеты – вне зависимости от расстояния. Это мое открытие будут помнить и тогда, когда все, что я изобрел, покроется паутиной забвения».

(Из статьи, написанной Теслой по случаю своего 75-летия. 1935 год.)

Один из более-менее здравомыслящих журналистов утверждал: «Его изобретения говорят о его гении, но его предсказания кажутся бредом сумасшедшего».