Текст книги "Николай Хмурый. Восточная война"

Глава 9
1904 год, 26–30 апреля, север Ляодунского полуострова

Война шла своим чередом. По заранее утвержденному в Санкт-Петербурге плану. Хотя, на первый взгляд, казалось, что ситуация портится день ото дня и Россия обречена повторить недавний провал Великобритании.

Японцы продолжали наращивать группировку своих войск в Маньчжурии. ЧВК, конечно, создали им серьезные проблемы, но развернуться им там было просто негде. Вот и пришлось отступить, откатившись за позиции своих войск. Маньчжурия – не Южная Африка. Да, «на выпуклый глаз» похожа. Только вместо разбросанных то здесь, то там городков с испуганными искателями золота и алмазов здесь раскинулась дикая степь, едва заселенная дремучими селянами да кочевниками. Да, ЧВК японцев потрепали, заставив умыться кровью, понеся очень чувствительные потери. Но те все равно продолжали наступать и давить. Естественных рубежей обороны, как на Ялу, ведь больше не встречалось. Что в конечном итоге привело к прорыву их к КВЖД южнее Ляо-Яна и установлению блокады Порт-Артура.

Блокада. Это страшное слово…

К ней готовились. Для Николая Александровича она была очевидна и неизбежна. Но все равно немного пугала. Ведь всегда что-то могло пойти не так. Всегда мог объявиться свой Стессель, предавший интересы своей державы за звонкую монету. Но блокада была нужна, особенно для биржевых игр.

Ведь новости о начале блокады привели к биржевой панике, подогреваемой из Лондона и Вашингтона. Ценные бумаги российских компаний стали стремительно падать в цене. А значит, что? Правильно. Открывалась очень интересная партия биржевых игр как с собственно российскими ценными бумагами, так и с японскими.

И особую, крайне ценную роль в деле столь нехитрых биржевых манипуляций играло поведение Великобритании и США, которым обновленный Николай II умудрился оттоптать все ноги в испанских и южноафриканских делах. Само собой, эти две страны действовали неосознанно, но предсказуемо и ожидаемо, что позволяло использовать их рефлексии в своих интересах.

Почему США так дергались? Потому что экспедиционный корпус «Соединительных штатов» на Кубе капитулировал. А следом и на Филиппинах. Что поставило Белый дом в крайне неловкое положение. Быстрая победа сорвалась, а «кинолента», в которой американцы сами топят свой броненосец с чернокожими моряками, продолжала набирать популярность. Вот правительству Мак-Кинли и пришлось искать пути урегулирования конфликта.

Экономический потенциал Испании и США был не сравним. Но опубликованные отчеты испанцев повергли в панический ужас Капитолий с Белым домом, напоминая об Англо-американской войне 1812–1815 годов. Войне, в которой американцы, добившись десятикратного численного превосходства над британскими солдатами, с трудом смогли добиться простого паритета. В то время как Вашингтон был взят и разорен. Здесь же, на Кубе и Филиппинах, все вырисовывалось еще хуже и страшнее в плане соотношения сил. Поэтому Мак-Кинли банально испугался. Быстро нашли виноватых и пошли мириться с испанцами. И даже денег им предложили, чтобы сгладить недопонимание.

Испания победила США в оборонительной войне малыми силами. Мадрид ликовал. Казалось бы, при чем здесь Россия? Но о «частной помощи» из Санкт-Петербурга в Вашингтоне прекрасно знали. Не понимали ее масштабов, но догадывались о том, из-за кого их постигло столь позорное поражение. Ведь мотивы русских, обеспечивающих свои интересы в Панаме, были более чем прозрачны.

С Великобританией все получилось намного хуже.

Что задумывал Николай II? Что его ЧВК попортят кровь англичанам, вынудив тех потратить максимум денег и людей на эту туземную войну. Буры, они и сами неплохо справлялись с этой задачей. А тут такое подспорье! После чего просто отойдут на север и, прогулявшись по английским колониям под видом «самых непримиримых буров», выйдут к Джибути, откуда их эвакуируют.

Но он перегнул палку. Сильно. Совсем. Категорически. В том числе и потому, что в самом начале операции потерял связь и управление с ЧВК. Вот те и действовали в рамках поставленных им задач. Им приказали отступить? Приказали. Но только после того, как англичане займут большую часть Оранжевой республики и Трансвааля и у ЧВК не останется оперативного простора. Ясная установка? Вполне. Да вот беда, эти условия все не наступали и не наступали…

ЧВК постарались перенести войну на территорию англичан как можно скорее. Отходя к бурам только за пополнением боеприпасов. В итоге война пришла в мирные города Капской колонии, весьма удаленные от театра военных действий.

Уничтожались обычные составы и блиндированные поезда. Сжигались разнообразные склады с армейским и гражданским имуществом, включая продовольствие. Портили водонапорные башни. Поджигались склады угля и дров. Совершались налеты на узлы связи, укрепления и административные здания. Ничего особенного. Все обычно и банально… в рамках операций для партизан и диверсантов середины XX века. Но тут этот век только начинался, и как всему этому противодействовать, англичане попросту не знали.

Ситуация усугублялась еще и тем, что буры начали грабить и изгонять англоязычное население со своей территории. Сначала. А потом и с прилегающих к их государствам земель. И люди затопили дороги Капской колонии, породив категорические трудности миграционного характера. Губернатор просто не справлялся. Он захлебывался в проблемах. А войска, что прибывали вместо поступления на фронт, размещались в тыловых гарнизонах, замещая выбывших и укрепляя уязвимые участки.

Деньги, люди, материальные ресурсы – все это сгорало в Капской колонии самым натуральным образом. Не всегда это делая разумно. Так, войска они стягивали из своих же колоний. Потому что это было дешево и просто, как им поначалу казалось. В первую очередь с севера Африки и из Индии. Как следствие, оголились их позиции в Судане, в котором с новой силой вспыхнуло восстание махдистов. Их ведь не разбили, их просто вытеснили. И вот они вернулись, а хозяев дома нету…

Пришлось спешно изыскивать ресурсы для противодействия восстанию, угрожающему перекинуться на Египет. И это одновременно с тем, что на юге Африки конфликт оставался нерешенным. Да и на севере Индии начались брожения на фоне ослабления военного присутствия англичан. Шутка ли? К 1 марта 1901 года они собрали в Южной Африке более шестисот тысяч солдат и офицеров. До ста тысяч – регулярные части метрополии, остальные – колониальные войска. И это – не считая потерь, которые к тому же сроку убитыми составили каких-то двадцать семь тысяч, а вот ранеными перевалили за сто сорок семь тысяч. Мелкие осколки и кованые стрелки 37-миллиметровых гранатометов оказались удивительно полезны в этом плане.

ЧВК увлеклись. А Великобритания просто оказалась неспособна адекватно ответить на угрозу. Но оно и понятно. Ведь Николай II фактически развернул против англичан войну, опираясь на опыт Второй мировой с кое-какими «нюансами» последующих лет вплоть до Чеченской кампании… Из-за чего Туманный Альбион раскорячило в Южной Африке похлеще, чем США во Вьетнаме. Так что вместо «нагадить и отойти» ЧВК умудрились достигнуть совершенно излишних успехов… и 12 марта 1901 года в Претории полномочный представитель Великобритании подписал перемирие с лидерами буров и зулусов. А 2 апреля и мирный договор, по которому признавалась независимость Южноафриканской Конфедерации в составе Трансвааля, Оранжевой республики, Наталя, Зулуленда и Басутоленда.

И вы думаете, англичане не поняли, чья «наглая рыжая морда» выглядывала из-за туземных спин? О нет! В Лондоне все прекрасно поняли. «Понять и простить» они тоже не пожелали. Такое не прощают. Такого удара по кошельку и престижу «лайми» давненько не получали. Поэтому с особой страстью и рвением помогали японцам, поддерживая их и всячески спонсируя. Как и американцы, которые, в отличие от англичан, действовали осторожно и вредили, опираясь на «частную инициативу», и не мешали работать Чарльзу Крампу и другим бизнес-партнерам Императора. Очень уж их впечатлил результат боевых действий на Кубе с Филиппинами… и напугал…

Ояма придирчиво осмотрел бойцов у здания штаба. Усиленный наряд. После недавнего захвата в плен Куроки защита командования была улучшена повсеместно. Оправдания европейских советников о том, что русские ведут войну по-варварски, выглядели жалко. Со времен Сунь-цзы на востоке захват в плен вражеского полководца считался величайшей доблестью. И весь этот лепет про «неправильную войну русских» его уже раздражал. Они воевали правильно… для Китая… для Японии… используя любые способы для успеха. И осознание этой простой вещи Ояму очень сильно испугало. Он вдруг понял, что воевал с миражом… что идет куда-то не туда.

Зашел в палатку. Там его уже ждал начальник штаба.

– Вы собрали то, что я просил? – хмуро спросил Ояма.

– Конечно, – кивнул его собеседник, передавая папку.

– Тридцать восемь тысяч сто сорок один человек, – медленно произнес маршал с изрядным раздражением.

– Все верно. Убитыми и умершими от ран. Битвы на Ялу и при Ляо-Яне унесли три четверти от этого числа. Форсирование брода под шрапнелью и прорывы к колючей проволоке под пулеметами оказались крайне губительны. Многие раненые гибли, не получив своевременной помощи.

– А раненых откуда у нас столько? Это же безумие! У нас и солдат столько нет!

– Это количество ранений. Легкораненые вступали в бой после кратковременного лечения. Эти их маленькие пушечки оказались крайне вредным устройством. Убивать почти не убивают, но мы вынуждены возиться с многочисленными легкоранеными. Перевязывать их. Отправлять на пусть кратковременное, но излечение. Все-таки пусть и малая, а рана, и участвовать в боевых действиях она мешает. Отдельные «везунчики» умудрились уже раза по три-четыре получить легкие ранения.

– Как следствие, у нас постоянно не хватает людей…

– Так точно, – кивнул начальник штаба. – Самыми успешными операциями стали наступления частей генерала Ноги у Бицзыво и Вафангоу. Предприняв атаку и выявив расположение позиций русских, он запросил поддержку у Того. И тот ее оказал. Плотный обстрел из орудий большого калибра вынудил русских отойти. По этой причине я и настаиваю на подводе к Ляо-Яну части осадной артиллерии.

– Успеется, – отмахнулся Ояма. – И что, Ноги успешно наступает?

– С переменным успехом. У них оказались проложены две хорды путей вдоль западного и восточного берега Ляодунского полуострова. Маневрируя по ним своими железнодорожными орудиями, они сумели потопить три канонерские лодки и изрядно повредить еще пять. Кроме того, они совершают артиллерийские налеты на маршевые колонны Ноги.

– Железнодорожные орудия… – произнес и покачал головой Ояма. – Удалось выяснить какие?

– Разные образцы. Сведения поступают очень противоречивые. На текущий момент мы смогли достоверно подтвердить наличие у них двух составов, вооруженных батареей четырехдюймовых гаубиц. Они-то и оказались самыми неприятными для маршевых Ноги, обеспечивая внезапный, кратковременный, но очень массированный обстрел. Известно о наличии двух или трех составов с шестидюймовыми гаубицами и как минимум одного состава с пятидюймовыми морскими пушками. Последний и оказался повинен в уничтожении и повреждении наших канонерских лодок.

– Полуостров же простреливается. Почему адмирал Того не может решить этот вопрос?

– Он ремонтирует поврежденные корабли в Сасебо.

– Все еще ремонтирует? – удивился Ояма. – Что же там такого случилось?

– Там все не так просто и бравурно, как писали в газетах.

– Мы всей страной отбирали на флот лучших. Строили им безумно дорогие боевые корабли на верфях Владычицы морей. Такие корабли, которые на Королевском флоте были бы жемчужинами. И все оказалось «не так просто и бравурно»? Вы серьезно?

– Тактическая подготовка русских моряков оказалась на высоте. Видимо, мы, вслед за англичанами, недооценили тех изменений, которые проходили последние десять лет. Как я смог выяснить, там совершенно непонятно, кто на кого ловушку ставил.

– А как все красиво звучало… как радостно… – покачал головой Ояма. – Англичане рассказывали о том, что русские построили совершенно убогие корабли и развалили подготовку боевых офицеров.

– Как и немцы, уверенные в ничтожности русской армии, – грустно улыбнулся начальник штаба.

– Где новая линия обороны русских на Ляодуне? Это удалось выяснить?

– Пока нет, но мы полагаем, у Цзиньчжоу. По моим сведениям, люди адмирала потихоньку готовятся и тралят подступы с моря. Минный крейсер русских там все подходы минами завалил. Не подойти.

– Минный крейсер, – покачал головой Ояма. – Его ведь построили до войны по специальному проекту?

– Совершенно верно. А еще тральщики, тоже по специальному проекту. Очень, надо сказать, толковые. У Порт-Артура идут непрерывная минная война и столкновение легких сил. Подход наших эсминцев для постановки минных заграждений русские по неведомой причине всегда выявляют заранее. На подходе. И недурно парируют. Эти их осветительные снаряды очень полезным делом оказались. Приходится ставить мины с парусных лодок, почему-то их они не замечают в темноте и тумане, а винтовые корабли замечают. Словно слышат шум винтов и механизмов. Но эти постановки каждое утро парируют их тральщики, быстро и легко убирая эти немногочисленные мины.

– Хм. Может быть, и слышат. Почему нет? Артиллерию же нашу они вычисляют как-то? Мы сорок девять тяжелых орудий потеряли, пока не поняли, что нужно менять позиции после нескольких выстрелов.

– Да, – мрачно кивнул начальник штаба. – Мы пока не понимаем, как русские их так быстро вычисляют.

– Поэтому я и не хочу сюда, к Ляо-Яну, подводить осадные парки. Мы их попросту потеряем. Лучше уж там, в Ляодуне пускай постараются.

– А вы думаете, там будет легче? – грустно усмехнулся начальник штаба.

– Потери неизбежны. Но чтобы сосредоточить все свои силы против русских здесь, нам нужно взять Порт-Артур. Вы же и сами это понимаете. Это не только стратегический, но и политический момент.

– Да, да, конечно, – закивал его визави. – Взятие Порт-Артура очень важный фактор, после которого наш флот потеряет всякое значение, и вся тяжесть войны окончательно ляжет на наши плечи. Пока русские играют в «небольшую войну с туземцами» на дальних границах. А что будет, когда они начнут мобилизацию и в Маньчжурию начнут прибывать дивизия за дивизией? Не такие хорошие, как Имперская гвардия, но все равно не хуже наших. Не раздавят ли они нас?

– Мне тут шепнули на ушко, – криво усмехнувшись, заявил маршал, – что Николай II не решится на такой поступок. И у него будут ОЧЕНЬ веские поводы…

Глава 10
1904 год, 29–30 апреля, Порт-Лисий

Петр Кузьмин ждал увольнительной каждый раз с особым трепетом. Его девушка, с которой он случайно познакомился во время рабочей поездки в Харбин, была удивительной. И красивой, и умной, и с широким кругозором, и ухоженной. Сослуживцы говорили, чтобы он был с ней осторожен, ибо кто его знает, что на уме у такой красотки? Петр ведь птица не ее полета. Совсем. Ни денег, ни положения, ни происхождения. Парень-то он хороший, но зачем ей такой? Но Кузьмин только отмахивался. Думал, что завидуют, вот и наговаривают. А у них – любовь. Настоящая любовь, наверное…

Она встретила его в небольшом кафе у вокзала. Полуостров был в осаде, но запасов хватало, и подобные заведения даже не стали закрывать… Это кафе всегда было дорогим. И она всегда за себя платила сама. Обычно Петра это не волновало. А сегодня, прослушав в очередной раз ежедневный курс инструктажа по противодействию шпионам, он напрягся. Откуда у нее деньги на кафе? На дорогую одежду? На украшения? Богатые родители? Она никогда о них не говорила. Состоятельные покровители? Но тогда что же выходит? С ним она по любви, а с ними за деньги?

Изабелла заметила Петра и улыбнулась, отчего Кузьмин сразу отмахнул мрачные мысли. Все к черту! Она была красавицей. Его красавицей.

Обнялись. Поцеловались. И пошли на концерт.

Император с началом войны сразу прислал на театр боевых действий всевозможных певцов, музыкантов и прочих деятелей искусства, дабы те выступали перед войсками. Шаляпин прибыл в Порт-Лисий за день до высадки японских войск в Инкоу, так что эвакуироваться не успел. Как и другие его коллеги. Поэтому катался по всему Ляодунскому полуострову и давал благотворительные концерты.

Петр с Изабеллой прошли в зал и сели на хороших местах. Форма обер-офицера давала определенные льготы. Открылся занавес. Заиграла музыка. Началось выступление.

Нежный напев скрипки дополнился очень гармоничным дуэтом Шаляпина с незнакомой Петру дамой. Либорская. Из тех, что усилиями Императора была найдена и привлечена на эстраду. Невысокая, не очень худенькая, но вполне точеная фигурка. Но главное – голос, который в своей тональности прекрасно дополнял мэтра.

Петр улыбнулся и скосился на Изабеллу. Она наслаждалась с чуть прикрытыми глазами и легкой улыбкой на лице. Такой он ее очень любил. Внешняя красота дополнялась каким-то удивительным внутренним светом. Сам он к такой музыке был не расположен. Конкретно эта композиция была для него слишком дохленькой… ей отчаянно не хватало жизни. Однако свое мнение держал при себе, стесняясь крестьянского происхождения и осуждения за бескультурье.

Он специально ходил на такие вот мероприятия, пытаясь познать дзен и… насладиться видом Изабеллы Юрьевны. В такие моменты он не думал ни о чем другом…

Но вот концерт закончился. И парочка отправилась в номера справлять естественную надобность самого гетеросексуального толка. Изабелла, как и многие дамы, приехавшие вслед за мужьями и любовниками, снимала номер в одном из многочисленных отелей Порта-Лисий. И могла себе позволить весьма недешевый. Да чего уж там? Роскошный! И это вновь сегодня царапнуло Петра. Слишком уж отличными были их материальное положение… культура… воспитание… интересы. Они были словно с других планет. Это было ему очень больно осознавать. Вот пройдет влюбленность, и что дальше? Семья? Он и представить себя рядом с ней не мог в обычной жизни…

В этот момент Изабелла очень обольстительно повернулась, стрельнув глазками, и он снова махнул рукой на все. Будь что будет, потому что сейчас она его, и только его. Петр обнял ее. Прижал и начал осторожно покрывать шею поцелуями. Дама шутливо отстранилась. Засмеялась. И началась игра. Обычная для них, только распаляющая его. Одна беда: она вечно во время таких игр, да и не только, что-то выспрашивала из того, что знать ей не нужно. А еще подшучивала над его вечным молчанием на вопросы о службе. Что ей, дескать, стыдно, будто бы подружкам нечего рассказать о том, где ее любовник служит и чем занимается…

И тут Петра словно молнией пронзило. Вот оно!

Она постоянно расспрашивает его о службе. Где и чем занимается. С кем служит. С кем дружит. Куда ходит. Там, в Порт-Артуре, не здесь. Даже наличие и расположение зданий, и то старалась выяснить. И прочее, прочее, прочее. На первый взгляд – безобидные вопросы, но по отдельности, а в совокупности… КОШМАР! Кузьмину вдруг стало понятно, что такая эффектная и состоятельная женщина делала рядом с ним… и откуда у нее деньги…

Он скривился и с раздражением резко отпихнул Изабеллу так, что она полетела на кровать.

– Эй! Что за грубость?! – возмущенно воскликнула она и осеклась. Лицо Кузьмина преобразилось, исказившись гримасой отвращения и ненависти. Более того, он уже успел выхватить из кобуры пистолет и, передернув затвор, навести оружие на нее.

– Ты чего?

– Кто и когда тебя завербовал?

– Что? Ты рехнулся!?

– Кто и когда тебя завербовал? – холодно повторил он свой вопрос. – Сидеть! – рявкнул Петр, когда Изабелла попыталась встать с самым возмущенным и обиженным видом. – Руки держи на виду.

– Ты совсем ума лишился? – испуганно прощебетала девушка. – Что ты творишь?

– Кто и когда тебя завербовал?

– Я не понимаю, о чем ты! Сумасшедший!

– Ты каждую нашу встречу расспрашиваешь о службе. Тебя интересует как будто бы все. За что я отвечаю, с кем служу, куда хожу. Даже фамилии и имена нижних чинов.

– Но мне, правда, интересно, – извиняющимся тоном произнесла Изабелла сквозь слезы. – Дурак! Я же интересуюсь тобой и твоей жизнью. Стараюсь быть ближе. А ты что творишь? Еще стрелять начни.

– Дернешься – начну, – холодно произнес Петр.

– Ты действительно рехнулся! – размазывая слезы по лицу, воскликнула эта красивая женщина. – Не хочу тебя больше видеть! Придурок! Уходи! Проваливай! Выметайся отсюда!

Петр от такой реакции несколько опешил. Не так он себе представлял поведение вражеского шпиона, пусть и женщины. В его воображении она должна была легко «расколоться» при первой угрозе и либо умолять о пощаде, либо напасть. А тут… она выглядела такой искренней… такой возмущенной… такой испуганной… Поэтому, чуть помедлив, он убрал пистолет в кобуру, не ставя, впрочем, на предохранитель и не защелкивая клапана. Раздраженно скрипнул зубами и молча пошел на выход.

Уже около двери нервное напряжение дало о себе знать, и он чуть покачнулся. Бум. Ударился в дверь перед его лицом небольшой дротик с пушистым оперением. Как раз на уровне шеи.

Мгновение. Резкий разворот. И выстрел. Выхваченный из кобуры пистолет оказался у него в руке так быстро, что он и сам не успел этого понять. Чисто на рефлексах.

Изабелла вскрикнула. И, уронив духовую трубку с еще одним дротиком, отшатнулась к стене, прижимая свежую рану на правой руке. Он попал. Попал! Никогда хорошо не стрелял навскидку, а тут попал! Дама немного постояла, прислонившись к стене, да и сползла на пол.

Петр подошел, оттолкнул ногой подальше трубку с дротиком. Потом, пройдя к окну, открыл его и сделал несколько выстрелов в воздух, привлекая внимание. Минута или две. И он увидел бегущий отряд уличного патруля полевой полиции.

– Сюда! Скорее! Четвертый этаж! – крикнул он им, помахав призывно рукой. После чего направился к двери, чтобы их встретить.

– Тварь… – прошипела Изабелла. – Ненавижу!

– И за что же, скажи на милость?

И она сказала. Отрывисто и зло поведав, как она презирает и ненавидит и его, и всех остальных русских, что так обошлись с ее родной Польшей. Что залили кровью восстание и развешивали юных девиц на столбах.

– Была повешена только одна, – возразил Петр, который понял, к какой истории апеллирует его бывшая любовница.

– Но она была такой юной!

– Она пыталась застрелить генерала!

– Она не перед твоим окном раскачивалась на ветру. Я видела все. И как ее схватили после выстрела. И что кричали. И как ее без суда вздернули на столбе. Закрываю глаза и вижу, как она дергается и извивается, задыхаясь. Как она расцарапывает себе горло в кровь, пытаясь освободиться от веревки. Руки-то ей не связали. Ее последнюю судорогу. И струйку мочи, что потекла у нее по ноге на брусчатку… а потом скрип веревки от того, что ее трупик качало легким ветерком… жуткий, выматывавший мне всю душу. Я чуть с ума не сошла! Ненавижу! Твари!

Петр промолчал. Ему нечего было возразить. Для той, совсем юной особы, каковой в год последнего польского восстания была Изабелла, не самое приятное зрелище, мягко говоря.

Застучали в дверь. Петр тяжело вздохнул и пошел открывать.

– Господа, – кивнул он нарисовавшимся за дверью сотрудникам полевой полиции. – Петр Ильич Кузьмин. Обер-мичман[40]40
  Табель о рангах и вся система званий была кардинально перекроена и расширена. Только по общекорабельным званиям она теперь имела 6 рядовых, 6 унтер-офицерских, 6 ордер-офицерских (warrant officers), 4 обер-офицерских, 3 штаб-офицерских и 5 флаг-офицерских (адмиральских) званий. Кроме их разнообразия, очень важно было и выделение повсеместно ордер-офицеров (warrant officers), то есть высококвалифицированных технических специалистов, от которых не требуется выполнять командных функций. Без перевода комплектования РИФ на контрактную основу это сделать было бы невозможно.


[Закрыть]. Нахожусь в увольнении. Заподозрил в подруге излишний интерес к службе. Поругались. Попытался уйти. Она напала, – произнес он и кивнул на стрелку, все еще торчащую в двери. – Применил оружие.

– Она жива? – сразу схватив суть, поинтересовался командир отряда.

– Должна. Я ранил ее в руку. Следуйте за мной, – произнес Петр и, после кивка командира полевой полиции, отправился обратно по коридору, ведя их к «поверженному противнику».

От двери ее не было видно. Поэтому ни Кузьмин, ни приглашенные им бойцы не могли видеть, как, превозмогая боль, Изабелла встала. Прошла в комнату. И подготовилась их встречать.

– Стоять! – рявкнула она, удерживая левой рукой пистолет Люгера. Причем раненной рукой, висящей плетью, она дрожащими пальцами держала еще один снаряженный магазин. – Руки вверх!

– Не дури! – воскликнул Петр.

– Мне терять нечего! Все равно – или петля, или расстрел. Ну! Руки вверх! Вот. Молодцы, мальчики. А теперь медленно проходим в ту комнату. Да-да. Правильно. Руки не опускаем.

Она подошла к дверному проему, ведущему в комнату, куда она их всех загнала. И замешкалась на несколько секунд. Правая рука была ранена и почти не функциональна. Закрыть ею дверь она бы не сумела. А перекладывать пистолет из левой в правую – опасно. Впрочем, задумываться, как оказалось, тоже опасно. Петр, стоящий ближе всего к ней, шагнул и взмахнул рукой, стараясь подбросить ее пистолет вверх. Прогремел выстрел. И пуля ожгла Кузьмину правое плечо. Но было уже поздно, потому что с левой он зарядил Изабелле прямо в подбородок, роняя на пол…

В помещение комендатуры вошел полковник Имперской безопасности, находясь в прекрасном настроении. Новость о взятии шпионки его сильно порадовала. Как и довольно быстрое «пробитие» ее и выяснение личности. Сделали большое фото. Отправили аппаратом Корна фототелеграмму в столицу. Суток не прошло, как им пантелеграфом передали досье на нее. Изабелла Юрьевна была хорошо известна Имперской безопасности как активистка, сторонник независимости Польши, причем сразу в границах Речи Посполитой, и ярый русофоб. И вот – результат.

Севастьянов окинул взглядом помещение. Отметил дежурного. Телефониста. Четверых бойцов охраны. Искомую дамочку в изрядно потрепанном виде, находящуюся за решеткой «обезьянника». Да морского обер-офицера, что сидел на стульчике рядом и, кажется, минуту назад беседовал с ней.

– Пострадавший? – кивнув на обер-офицера, спросил Севастьянов у дежурного.

– Так точно. Петр Кузьмин. Обер-мичман. Извольте, – произнес тот и передал папку полковнику. Его дело.

– Господин полковник, разрешите обратиться? – подал голос вставший со стула Кузьмин.

– Обращайтесь.

– Я понимаю, Изабелла – враг. Как и то, что ее казнят по закону военного времени как шпиона. Но она была мне очень близка. Поэтому я прошу у вас разрешения проститься с ней перед казнью и забрать тело для погребения. И, если это, конечно, возможно, расстрелять ее, а не вешать.

– Хорошо, – кивнул Севастьянов после долгой… очень долгой паузы, в ходе которой он рассматривал этого парня, обдумывая что-то свое. А потом, повернувшись к дежурному, продолжил: – Эту в кабинет. На допрос. А господина обер-мичмана попросите задержаться. Возможно, потребуются его показания или пояснения.

– Слушаюсь, – щелкнул каблуками дежурный.

Полковник Имперской безопасности с вежливой улыбкой кивнул Петру и спокойной, непринужденной походкой отправился в штатный кабинет для допросов. Следом туда ввели даму. В наручниках на заведенных за спину руках. И, не снимая их, усадили на табуретку.

Севастьянов листал досье Кузьмина, напрочь ее игнорируя. Словно этой надменной особы, смотрящей на него с нескрываемым пренебрежением, и не было здесь. Наконец он захлопнул досье и, широко улыбнувшись своей визави, произнес максимально елейным тоном:

– Ну что, кошка драная, жить хочешь?

– Вы держите меня за дуру? – повела бровью Изабелла.

– Нет. Я хочу предложить тебе жизнь.

– Спасибо, не надо.

– Но почему?

– На одной чаше весов – быстрая казнь. Расстрел или повешенье. В любом случае это не займет больше десяти минут. На другой чаше – долгая казнь через смерть в мучениях на исправительных работах. Долго я там не протяну, но лет пять страданий у меня будет точно. Неравнозначный выбор.

– Милочка, – подавшись вперед, произнес доверительным тоном Севастьянов, – быструю смерть еще нужно заслужить. Ты шпионила. Пыталась убить обер-офицера Российского Императорского флота и сотрудников полевой полиции. Подумай сама. Разве после всего сделанного ты ее заслуживаешь? О нет. Мы регулярно прорываем блокаду и отправляем корвет во Владивосток. Ничто не мешает и тебя туда загрузить, пустив по этапу.

– Вы обещали отдать мое тело Петру! Прилюдно!

– Я его не обману. Он действительно сможет проститься с тобой, будет присутствовать при твоей казни и сможет забрать тело для погребения. Но только в том случае, если я приму решение о твоей казни. Однако что мешает мне тебя отправить по этапу? В случае сомнений у меня есть все полномочия для этого. Император же наш, в милости своей, заменит повешенье на исправительные работы. Лет на двадцать пять. И, учитывая вашу хрупкость, мадам, они будут проходить не на Севере, а на Юге, где вы вполне протянете двадцать лет. Только представьте: выходите вы спустя четверть века на улицу вся больная, изломанная, измученная, без зубов, с кучей болезней. А за душой у вас ни гроша, жить негде, идти не к кому, и от красоты былой не осталось и следа. Как вам такой вариант? Нравится?

Изабелла промолчала, поджав губы и сверля полными ненависти глазами Севастьянова. Хотя сказать хотелось. Явно хотелось. И, скорее всего, матом.

– Молчишь, дрянь? – все тем же елейным голосом поинтересовался полковник. – Что, представила свою судьбу? Зря. Я – твоя добрая фея. Не похож? Ну и ладно. Главное, играть со мной в молчанку – очень плохая идея.

– Что вы от меня хотите? – мрачно, сквозь зубы процедила она.

– Самую малость. Чтобы вы, милочка, стали работать на нас.

– Но как?

– Ничего сложного. Вас освободят, и вы продолжите делать то, что делаете. Только деньги станете брать не только у них, но и у нас. То есть жизнь ваша станет еще слаще и легче. Взамен же станете передавать той стороне те сведения, которые мы вам скажем.

– После событий в отеле это невозможно. Я дискредитирована.

– Отчего же? Ваш номер остался за вами. Администратор – наш человек, а больше никто и не видел, что вас забирала полевая полиция. В газетах же напишем, что вас и Петра пытались ограбить.

– Вы думаете, что японцы идиоты?

– Да, если вам не поверят, вас убьют. В этом нет сомнений. А если поверят, то вы будете жить. Хорошо жить. Петр – хороший парень. Пока обермичман. Но он уже второй год учится, стараясь получить заочно высшее образование. Не скажу, что сильно далеко, но до капитана он точно дорастет. И, учитывая его специальность, он постоянно будет крутиться возле технически сложных механизмов на секретных объектах. Вы ведь знаете, кто он?

– Командир акустического поста, – хмуро процедила Изабелла. – Но при чем тут Петр?

– Как при чем? Вы выйдете за него замуж. Нарожаете ему детей. И вообще станете образцовой супругой, стараясь общаться в кругу технических специалистов флота. Кое-что для затравки мы будем через вас стравливать, поднимая вашу ценность в глазах той стороны. Ведь эта война рано или поздно закончится, но шпионов никто в отставку не отправит. Они нужны всегда. И японцы, я уверен, перепродадут вас англичанам или кому-нибудь еще.