Текст книги "Пока не поздно"

Иван Демьянович

Иван Демьяныч прикатил на «козле», грузно выдвинулся из откинутой дверки и огляделся. Потом неожиданно легко выскочил и сразу пошёл по улице, тихо чертыхаясь. Не часто заезжал начальник милиции в этот край посёлка. Тут было тихо и без его вмешательства, а дел у него и так хватало. Но сегодня его привела сюда крайняя необходимость, и это понимали все наблюдающие из окон. Клавка уже стояла в проёме калитки и при появлении капитана вся подтянулась насколько возможно, кивнула головой и деликатно просипела:

– Здрасссь…

– Здравствуй, Клава! Когда на работу пойдёшь? – Клавка изобразила задумчивость. – Чего такой красивой женщине сидеть дома! – от комплимента Клавка просто расцвела.

– Да службы подходящей нет же, Иван Демьяныч!

– Я тебе подберу!

– Правда? Иван Демьяныч…

– Мне некогда сейчас, – перебил начальник, – а ты в среду… в среду зайди давай после трёх ко мне, и побеседуем… порядок надо наводить в жизни, понимаешь?

– А то! – согласилась Клавка. – Паша тоже меня точит…

– Вот видишь, – обернулся Иван Демьяныч, – мужа слушать надо… Чёрт-те что! – буркнул он про себя, широко перешагнул через глубокую колею и кинул взгляд вдоль изрытой улицы, по которой, кроме как на его боевом «козле», и непонятно, как ехать можно. – Совсем запустили… Клава! Сбегай-ка, Харламова кликни мне, он же рядом живёт…

– Мигом! Он у опушки, – и она сорвалась с места…

Харламов явился, когда Тихонов добрался до конца Лесной, упиравшейся в Октябрьскую. Направо она вела к станции и переезду, откуда поедут гости, а другим концом упиралась в опушку. Вот именно там и лежала какая-то непонятная куча. Сколько ни вглядывался начальник, понять не мог, что это такое и откуда взялось.

– Здор`ово! – протянул он руку подошедшему Харламову. – Что это за добро там, не знаешь?

– Металлолом, – отозвался Харламов.

– Откуда?

– Пионеры насобирали прошлой весной, а потом не вывезли, ну, и все сносить стали… теперь уж машин пять будет…

– Прошлой??? – обернулся Иван Демьяныч.

– Ну… – неопределённо протянул Харламов.

– А вы что молчите? У вас под носом лес загаживают, а вы молчите! Почему сигнала не было? – уже свирепо выговаривал начальник. – Ты вот что, Харламов, ты в поссовет зайди…

– Зачем? – взволновался Харламов.

– Мы тебя в рабочую комиссию выберем.

– Это зачем?

– Что значит: зачем? – в свою очередь удивился Тихонов. – Рабочая комиссия должна быть? – он явно ждал ответа.

– Ну, наверное… – отреагировал Харламов.

– Вот! Должна! Ты – рабочий? Вот!.. А я тебя рекомендовал… так что зайди в поссовет к секретарю, она тебе бумажки даст и скажет, что делать…

– Это…

– И не возражай, не возражай, Харламов! Не суетись… ты лучше зайди ко мне на часок, когда сможешь… я баллоны там завёз, а мне подварить кое-что, понял… и не возражай! Плыви со всеми, Харламов…

– Ну… а когда зайти-то…

– Да хоть сейчас! – бросил через плечо Иван Демьяныч. – Вон Ванька стоит, ждёт меня… тащи горелку, струмент – и поедем… я тебе всё сам покажу… погребок там делаю… работы на два часа, не больше…

По дороге Володька трудно соображал: зачем Ивану Демьяновичу приезжать было: неужели, чтоб позвать его? Не-е… это он водителя прислал бы или участкового на драндулете трёхколёсном с записочкой… как всегда… а тут сам…

– А чё приезжали-то? – не утерпел он с вопросом.

– Чего приезжал? – Тихонов задумался, посмотрел на Харламова: говорить – не говорить?.. – Совсем у нас распустился народ… ничего не думает… сверху звонили мне: Столяров учудил, гостей пригласил к себе… иностранных, понимаешь? – Иван Демьянович говорил тихо и доверительно, его просто распирало возмущение.

– Ну? – удивился Харламов.

– А то не подумал, – сокрушался Тихонов, – он только о своей науке думает… хорошо, сигнал дали сверху, спасибо им… А то – как они, иностранные-то, по такой дороге проедут? А?

– А что? – удивился Харламов. – Мы же ездим!..

– А то! – возмутился Иван Демьяныч. – Вот и ты не понимаешь! Э-эх! Они же иностранные! Ты был за рубежом?

– Нет! – открестился Харламов.

– То-то! А там асвальт кругом да автобаны… а тут если застрянут – это ж скандал международный и позор, понимаешь…

– Да-а, – согласился Харламов, – и чего? Теперь асфальт кругом класть будут?

– Да на хрена! – разозлился Тихонов. – Что мы, немцы какие, что ли! Разровняем, прикатаем да щебёнкой посыпем… вон её в карьере рядом сколько…

– Опять развезёт! – уверенно возразил Харламов.

– Ничего! Мы к следующим гостям опять подсыпем! – твёрдо сказал Иван Демьяныч, потом обернулся к Харламову, сидевшему сзади, и совсем другим голосом добавил: – Знаешь, бывал я в разных заграницах. Всё у них там шик-красота, а одного нету…

– Чего? – перебил Харламов.

– Чего? Запаху.

– Какого? – не понял Харламов и почему-то вспомнил склянку заграничных духов, которые видел у Михал Иваныча, – они пахли замечательно.

– Запаха вообще нет! Синтетика только!

– А запахи как же? – не унимался Харламов.

– Вот то-то же! Говорю: они асвальта поналожили к каждому домику, к сараюшке любой и загнали под него все запахи – и всё! Нет запаха! Яблоко есть – запаха нет! Цветы – и то еле услышишь запах… нету! Потому земля не пахне-ет! Ты что – тоже так хочешь?

– Не-е… – неуверенно протянул Харламов, но Тихонову и этого было достаточно.

– Вот! Раз я не хочу и ты не хочешь… – а это мнение народа! Присыпем – и всё! Сквозь гравий все запахи пройдут… А ты спрашиваешь, зачем тебя в рабочую комиссию, – вроде без связи ввернул он…

– Спрашиваю, – согласился Харламов.

– А вот затем – за мнением народа, понял?

– Понял… – вздохнул Харламов и обратился к водителю: – Вань, ты задом подай к дому поближе… я мигом выгружу…

– Давай, давай, выходи, он сам выгрузит! Выгрузи, Вань, а мы пойдём, я те фронт работ покажу!

Корочки

Столяров держал стакан в кулаке и мрачно молчал.

– Ты чё, не в себе? – поинтересовался Харламов.

– А, – отмахнулся Столяров. Все молча выпили и тихо созерцали округу.

– Ты у нас знаменитый, – не утерпел Харламов, – вона, к тебе дорогу строят!

– Ладно… – досадливо отмахнулся Столяров. И после паузы с сердцем добавил: – Нет, ну ты подумай – достали! Пасут, как козу безмозглую… я его пригласил на дачу специально, чтобы в домашней обстановке, чтобы без прослушки…

– Чего захотел! – возразил Иван Иваныч… у нас в каптёрке…

– Да погоди ты, старшина! – оборвал его Харламов и обратился к Столярову: – Ты, Михал Иваныч, мужик умный, да ещё и грамотный, а такую хреновину несёшь, прости Господи!

– А что?

– А то! Они его пасут – гостя твово! Может, он шпиён, а? И тебя завербовать хочет? А ты ему государственную тайну выдашь, а? Ты думаешь, это они к тебе дорогу ведут? Хрена! К себе! А про стыд – это всё фигня… если не сказать больше…

– Да ладно! – возник Паша.

– А ты вообще молчи! – раскипятился Харламов. – Ты вообще карась…

– Почему это? – обиделся Паша.

– А потому, что всему веришь… однако авоську на репродуктор не вешаешь для изобилия! Сам тянешь…

– Ладно, ладно, – стал набычиваться Паша.

– Постой! Что значит «к себе»? – обратился к Харламову Михал Иваныч.

– А то – они жучков понавтыкают всюду. И под гравий положат, и в ящик почтовый, и в калитку влепят, а в дом зайдут вроде воды попить спросить, а на самом деле жучка всадют меж бревён! А вы-то с этим Хансом ля-ля-ля – и в дамки…

– Ну, у тебя и фантазия! Да мы и не собираемся о делах вовсе – я его в ответ на гостеприимство пригласил! Он меня на свою ферму в горах возил – во красота где…

– Красота… верю, а я из-за тебя влип тоже, – огорчился Харламов.

– Как это? – удивился Столяров.

– А вот в корочки меня взяли…

– Куда? – спросили разом Столяров и Паша.

– Куда! Тихонов сам приезжал и сказал, что меня в какую-то рабочую комиссию вставили… без меня меня женили…

– Как это?

– А так… ты в профсоюзе состоишь?

– Ну…

– Вот те и ну! Тебя что – спрашивали: хочешь, не хочешь…

– Не помню…

– Вот то-то…

– А ты не ходи! – посоветовал Иван Иваныч.

– А как же… они меня сразу подловят на 15 суток… я уж эти штучки знаю…

– Да… – протянул Столяров, – с властью лучше не якшаться… хотя…

– Что посоветуешь, профессор?.. – заинтересовался Харламов…

– Ничего они тебе не сделают.

– Это почему? – удивился Харламов.

– А потому… власть – величина переменная.

– Это в математике твоей, – возразил Паша.

– Разливай! – приказал Столяров. Повторять не пришлось. – Вот… смотри, – он держал стакан в кулаке до половины, и уровень налитого был выше пальцев… – Это власть… вишь, сколько видно… и прозрачно всё… а там, – он оттопырил два пальца, – там внизу что – не видно, что там – не знаешь… и не знать лучше… внизу всегда осадок отстойный…

– А я тут при чём?..

– При том, что в осадок не попадаешь ты…

– Не понял!

– Когда сварить чего надо или отремонтировать, к кому идут?..

– Это верно! – фыркнул Паша. – Золотые руки! Давай выпьем!

– Да погоди ты! – отмахнулся Харламов. – И что?

– Власть… её… – Михал Иваныч запрокинул голову и выпил до дна, потом взял двумя пальцами по диаметру стакан за верхнюю кромку и показал: – Вот и нету… всё… а у тебя есть то, что отнять нельзя!

– Чего? – не понял Харламов.

– А умение твоё… если не пропьёшь по дури…

– Ладно, ладно… сам хорош, профессор… бухаешь почище нашего!

– И ко мне относится… я и не боюсь поэтому… и секретов у меня нет никаких, отнять нечего…

– А чего ж ты такой академик? – поинтересовался Паша.

– Дурак ты! – возник Иван Иваныч… – Он думать умеет, понял? А мы с тобой ни хрена!..

– Ладно, – примиряюще сказал Столяров. – Власть вещь временная… и каждые 25 лет меняется, меняется… одна королева Виктория 60 лет рулила…

– Ого! – воскликнул Паша. – Шестьдесят?

– Да, а вот интересно бы поглядеть, что про нынешнюю-то власть этак году в двухтысячном напишут… – Столяров даже прижмурился… – У нас, как власть скинут, её дерьмом малюют…

– А новой лижут!.. – согласился Харламов… – А мне-то что делать, мужики?

– А ничего! – наставительно сказал Иван Иваныч. – Поди, тебе корочки твои выдадут, а ты сразу там в поссовете на машину запишись, на квартиру и на спецпаёк…

– Э, э, э, – закивал Харламов, – скажешь…

– Точно, – подтвердил Паша, – а за что они все там служат… в цирке я пуделя видал: он полчаса ходил на задних лапках, а получил кусочек мяса из руки… вот те крест! Не вру…

– Ладно! – согласился Харламов… – Пойду в «стекляшку» схожу, а то чегой-то не хватило…

– Так рано ж ещё… – предостерёг Паша.

– Рано… – ухмыльнулся Харламов… – я им обещал трубу подварить в понедельник, да ещё со своим ацетиленом… рано!

– Во! – обрадовался Столяров. – Значит… что это значит? Что моя теория действует безотказно в нашем любимом государстве!.. Иди, дорогой!

– Иди! – напутствовал Паша. – Не вернёшься – будем считать тебя коммунистом…

Узбек

В тот самый торжественный момент, когда Столяров повернулся всем корпусом во фронт на закат, поднял стакан до уровня глаз, чтобы видно было, как в нём исчезает струя жидкости на фоне оранжевого лоскута неба, и аккуратно булькал из бутылки точно четверть содержимого, из леса выдвинулся человек без шапки, в пожарной брезентовой робе и кирзах… Все замерли и уставились на незнакомца. Столяров от неожиданности даже звякнул горлышком бутылки по краю гранёной ёмкости, зажатой в кулаке.

Человек подошёл, остановился, чуть поклонился и представился тенорком:

– Узбэк…

– Да, уж видать, что не русский, – хохотнул Паша.

– Хм, – прокашлялся слегка Иван Иваныч, – а звать-то как вас, значит…

– Узбэк!

– Просто национальность без имени? – удивился Столяров, протянул Харламову стакан и поставил бутылку на газету с селёдочкой.

– Зачем без имени? – охотно откликнулся человек. – С именем, с именем, все называют Узбэк… потому что по-нашему, как сказат, по-узбекскому – это оченн трррудны для русский уж и совсем невозьможно повторит… – он даже чуть запыхался от столь длинной речи и замолчал…

– Ладно, – решительно ответил Харламов и протянул человеку свой стакан, – узбек, так узбек… у нас дружба всех со всеми народами. Салям алейкум! Давай, за знакомство!

– Это я нэ могу, – покрутил головой Узбек, – вера не позволят.

– Да? – удивился Харламов. – А у нас старшина был в роте – татарин, значит, ну, так закладывал, так гудел… и погорел на этом – спёр канистру спирта чистейшего для промывки… а на полигоне строго… списали его… не дали погужеваться… а пил бы в меру – может, и до сих пор бы ещё не помер…

– Нэ могу! – твёрдо сказал узбек и задрал голову.

– Чё увидал? – удивился Паша.

– Почему културный отдых такой, да? И так тьёмно, что даже стакан не видать налей? Нэхорошё! Я вам буду свет делат… вы не сомневатес, я очень умею, я учился и работаю с электричество…

– Зачем нам свет? – растерянно прервал пламенную речь Столяров…

– Верно… – согласился Харламов, – сразу всем всё видно… и пойдут граждане судачить да изгаляться… на хрена?!

– Нэ понимаю… – начал было узбек.

– Не пьёшь, вот и не понимаешь! – обрезал его Паша. – Разливай, Михал Иваныч, она долго стоять не может – портится… Прокиснуть может, – пояснил он узбеку, постукивая пальцем по бутылке. – Понимаешь? Это такой нежный продукт…

– Да? – наивно удивился узбек. – А я…

– Не волнуйтесь! – уверенно пояснил Столяров. – Не успеет… а вы присоединяйтесь и расскажите, как да что, откуда и надолго ли…

– Жить здесь буду, – тихо и грустно ответил узбек.

– Ладно! – согласился Паша, будто дал разрешение на прописку. – Тогда заходи сюда, навещай. А света нам не надо.

– Не надо, – подтвердил Харламов, – зачем нам свет? От него глаза болят… вон звёзд сколько! Луна опять же выйдет скоро… И так хорошо…

– Ну, – согласился узбек, – ладно! Я пойду, ладно?!

– Давай, давай! – важно ободрил Харламов.

Узбек отошёл на два шага, обернулся и просительно произнёс:

– Эсли прогорел утюг, или радио сломался – позови Узбек, пожялюста! Он всё умеет сделат… совсем недорого… – добавил он тихо, – патаму что жит надо… три детишки и жена лечит… а Узбек – всё может сделат, он учился…

И эта наивная речь о себе в третьем лице так тронула всех, что ещё долго тишина раннего вечера пеленала стоявших у круглого стола мужчин, думавших по-разному об одном неразрешимом вопросе, заданном им поэтом-классиком в начальной школе на уроке чтения: «Кому живётся весело, вольготно на Руси?».

Шпалы

Гордиться чем хочешь можно. Например, шпалами. Ну, не теми, что на отворотах кителей красовались и ступеньки на военной лестнице обозначали – кто о них и помнил теперь?.. Просто шпалами обыкновенными, которые под рельсы кладут на железной дороге.

Шурка весть и разнесла: мол, шпалы менять будут на путях, а старые – бери не хочу! Оставят их на потребу жителей. Мол, собирать да возить их – для властей хлопотно, того они не стоят, а народ наш смекалистый и прижимистый: тотчас добро растащат, а об том, чтоб приспособить к делу, и говорить нечего – вмиг сообразят! В хозяйстве всему место найдётся.

И правда, неделя-другая пробежали, появились бытовки у станции, дрезина заурчала, и пошла работа! Платформы на одном пути выстроились вдоль полотна, и бетонные шпалы краном по обочине разложили, а потом и заменять ими старьё начали. А уж тут прямо, что говорить-то: люди из-под рук выхватывали вонявшие гудроном и вагонными нечистотами шпалы, грузили на тележки и… волокли по домам – за ворота и заборы до востребования. А зачем и когда – неизвестно!

– Степаныч, и на хрена тебе это добро вонючее? – искренне удивился Харламов.

– Не хозяйственный ты мужик, – возразил Максим Степаныч.

– А ты-то! Глянь, дочь и зятя запряг дерьмом политые деревяшки таскать! Иль общественный сортир соорудить надумал?

– Тьфу, – плюнул старик, – это в голове твоей дерьмо одно! Просвистишь и жизнь свою! Да энтим шпалам, чтоб ты знал, износу нет! Они пропитанные! Двести лет стоять будут!

– Вот я и интересуюсь, где стоять-то будут?

– А где поставишь, – назидательно ответил старик.

– А ты, значит, – не унимался Харламов, – наблюдать будешь.

– Буду! – прервал разговор Степаныч…

Недели через полторы Иван Иваныч окликнул возвращавшегося с работы Харламова:

– Володь! Погоди, проконсультируй!

– Чего? – отозвался Харламов.

– Да дед наш совсем тронулся – надумал во дворе баню ставить.

– Ну? – удивился Харламов.

– То-то, – безо всякой радости откликнулся Иван Иваныч, – говорит, чего мол, сложили шпалы? Чё им гнить зазря – давай баньку соорудим – износу ей не будет! Кости старые попарить, мол, хочу, а в общественную не хожу заразу хватать… вишь, буржуй! Мало ему дома… ванную соорудил, а теперь баню ему!

– Ну даёт! – аж присел Харламов. – Во, дед даёт! Ха-ха-ха!

– Тебе смешно! А дома не житьё! Эту шпалу хренову не берёт ничто! Топор вязнет, ножовка зубами плюётся… уж я Шурку за двухручку поставил, так чуть не покалечились…

– Да-а! – протянул Харламов.

– Помоги! – буквально воззвал Иван Иваныч.

– А я-то что? – удивился Харламов. – Автогеном её, что ли?

– Да не знаю… – неуверенно протянул Иван Иваныч.

– Слушай, Вань, а как жа в той бане мыться-то! Она ж вонючая, как вышка нефтяная! И засранная уж полвека почитай – путя-то до войны клали ещё! Знаешь? Ты чё, сдурел, что ли?!

– Тебе трынь-трава, а нам житья нет… знаешь, а может, если шпалу горелкой погреть, она вытопится – гудрон сойдёт, а потом её и обтесать можно…

– Да… да… да… – Харламов вроде поперхнулся такой дурью. – Совсем ты, Иван, свихнулся… зря ты домой воротился…

– Чего… – обиделся Иван Иваныч.

– А того! – разозлился Харламов. – Как тебя приучили полковники на всякую х… «есть!» орать да в струнку тянутся, так ты и останешься таким… там хоть строй да устав, а тут холуём станешь…

– Ладно, ладно, не умничай больно! – тоже разозлился Иван Иваныч.

– Да обидно мне, и наглядно очень… всё у нас так: из говна конфетку делаем… брось ты это!

– Ну… Как быть-то? – растерялся Иван Иваныч.

– А знаешь чего? Ты старику книжку купи!

– Какую книжку? – совершенно обалдел Иван Иваныч.

– А самоучитель по строительству бань из засранных смоляных шпал.

– Во, во, пошёл опять… тьфу, – разозлился Иван Иваныч и повернулся уходить…

– Погодь! – окликнул Харламов. – Не хочешь эту, тогда «Сказку о рыбаке и рыбке»…

– Ладно, умник! Ещё друг, вишь ты…

– Не ершись, Иван, знаешь… сходи по соседям, глянь, чё другие удумали?

– Ходил уж! Сам догадался…

– Ну…

– Да ни хрена не удумали. Натаскали, как мы, дураки… а теперь говорят: «Продать бы кому!». Обратно-то нести нельзя, там следят, чтоб пути не замусоривали…

– Во влипли! – заржал Харламов…

– А всё Шурка, стерва, – вдруг сильно озлился Иван Иваныч.

– Сам хорош! – заступился Харламов… – Хошь, совет дам?

– Ну?

– Не стану… а то посадят потом…

– Да говори уж…

– Во… правда идея…

– Ну, – загорелся Иван Иваныч.

– Слушай, Иван, они ж на путях поперёк лежали…

– Поперёк…

– Ну! И здесь их давай поперёк положим – всю улицу вымостим, как по асфальту ходить будем…

Иван Иваныч почесал в затылке…

– Знаешь, Володька, не нужны они никому, а как скажешь это – не даст ведь никто… вот, помяни меня – не даст никто… И сам не гам, и другим не дам… точно… такие люди… точно… закопаю я их к едрене фене…

– А Шурка сверху цветы пусть посодит…

– Накось вот! – показал неизвестно кому фигу Иван Иваныч.

– И вырастет, – перебил Харламов, – на корнях этих…

– Да ни хрена там расти не будет! Я их за забором в трясине закопаю, чтоб не воняли и лягухи там не горланили… и всё…

– До чего ж ты, Ваня, мужик сметливый! – обрадовался Харламов. – А теперь вперёд! Строевым! А то закроют скоро… обсудим, как вас облапошили, а? А то нет, скажешь…

– Да ну их! Пошли и вправду… отведём душу…

Степаныч

Торговля сегодня никак не шла. Максим Степаныч для наглядности сам доставал огурчик из бочки, отряхивал его, как градусник, на сторону, потом брал большим и указательным пальцами за самый кончик у пупочки, оттопыривал кривой коричневый мизинец и подносил огурчик ко рту… следом раздавался такой смачный хруст, что слюну удержать было невозможно! Он уже принялся за третий огурец, когда в створе улицы появился Харламов. Старик сразу его приметил, но не окликал, пока тот не приблизился.

– Угощайся, – Максим Степаныч кивнул на бочку и пригласил его жестом. – Ты чегой-то последнее время тверёзый ходишь, я приметил.

– Здорово, Максим Степаныч! Приметливый ты сильно! Никому не отчитываешься?

– Ладно, ладно, в бутылку-то лезть – резону нет… это я к слову… огурчика вот отведай!

– Да знаю я огурцы твои – славная закуска… но…

– Ты что, завязал, что ли?

– Не решил ещё!

– А с чего задумался-то?

– Да вот, понимаешь, предложения мне всякие делают…

– Предложения? Жениться, что ли?..

– Ну, куда, куда жениться! Ну, куда мне жениться сейчас?

– А что – не в пору?

– В пору, не в пору… кто его знает… ты мне лучше вот что скажи: министр из меня получиться может?

– Чего?!

– Министр.

– Кто это тебе сказал-то глупость эту?

– Зачем обижаешь? Мастер мой Константин Михалыч сказал… и в поссовет вот выдвинули… я с этого и пить перестал… ужас, как получается… только подумаю… ну, этого… замочить маленько, а тут сразу мысли шевелиться начинают – и поделать ничего не могу… представляешь?

– А чтой-то ты? Што, министры не пьют, что ли?! Ещё как закладывают! А то бы, если б они тверёзые были, разве ба такой бардак был округ? И жисть была бы у людей другая…

– Какая? – перебил Харламов.

– Какая? – ехидно переспросил Степаныч. – Не знаешь, а в министры, понимаешь, метишь!

– Да никуда я не мечу… это я к слову… Так…

– А не метишь – и правильно! Не выйдет из тебя министра…

– Да я сам знаю…

– Ни хрена ты не знаешь! Не получится ето! Потому не успеешь!

– Чего не успею?

– А министром стать! Ты думаешь, по уму не сможешь? Так запросто! Ты разве глупее етих, что там сидят, что ли… а им шибко умные не нужны вовсе! Куды ж тогда им самим-то?!

– А чё ж я не успею? – заинтересовался Харламов.

– А то! Не успеешь… как ни старайся – не успеешь… тебе, чтоб успеть-то, годов двадцать надо!

– Так долго?

– А сам посчитай, коли можешь, перед сколькими тебе на цырлах походить надо, чтоб верность доказать свою… посчитай, посчитай!

– Ну, а хоть ба двадцать? Помру раньше, что ли?

– Э-э… помру! – Максим Степаныч перекрестился и сплюнул. – Что я, немец какой, что ли, нехристь – это в Божьей власти всё, а я не гадалка…

– А чего ж тогда?

– Смекай!

– Да ну тебя, дед! Не пойму я, к чему ты клонишь! Пойду я…

– Погодь! – протянул руку Степаныч. – Не ты помрёшь! – он поманил пальцем Харламова, наклонился над стоящей перед ним бочкой и выдохнул: – Она помрёт!

– Кто? – не понял Харламов.

– Да, та, кому служить собрался.

– Да ты чё, Степаныч, о… ополоумел, – Харламов оглянулся.

– Да не боись! Я уж своё отстрадал…

– Опять посадют, – пообещал Харламов.

– Не посадют! Тогда всех надо, всю Рассею.

– И посадют всех…

– А кормить-то кто будет, а? Министер хренов!

– Да ну тебя! С чего ты взял-то?

– А вот я тебе сейчас ликбез устрою!

– Чего?

– Того! Ни хрена ты не знаешь, вот чего! Власть эта, советская – заботливая очень… о себе, значит…

– А теперь ты всё наоборот воротишь!

– Наоборот! – Максим Степаныч презрительно посмотрел на Харламова. – Ты ещё молодой, а я-то помню, как моего папашу забирали. Как в кино показывают, в кож`анах чёрных приехали комиссары… ты уж и слов тех не услышишь, а я-то помню… Ликбез они устроили, чтобы все читать умели! Ликвидация безграмотности!

– Так хорошо же! – возразил Харламов.

– Хорошо! Верно! – согласился дед. – Только книги подсунули для чтения такие, где власть свою хвалят…

– А то! – перебил Харламов. – Ясное дело! Что ж им – империалистов хвалить, что ли?!

– Дурак ты, дурак… а в министры тоже…

– Я-то дурак, а ты хоть умный, а тоже ерунду говоришь! Власть – она и есть власть, чего с ней поделается!

– Чего? – Максим Степаныч прищурился и подался вперёд, сообщая самое сокровенное: – Приметочка у меня верная – собаку, когда в угол загонишь, поймёт она, что конец ей, и так озлобится, что ужас просто, всё подряд кусает! Знает, что конец, а не сдаётся… вот оглянись вокруг – коли в министры-то собрался…

– Опасно с тобой, Степаныч!

– Со мной-то? Со мной не опасно! Ето с вами, дураками, опасно, потому как вы мозгами шевелить не хотите, а пропили всё… всё пропили… – он махнул рукой и стал собираться – неудачный день выдался в торговле, явно неудачный.

Он вспомнил, как у них весь дом перетрясли – ни зерно не нашли припрятанное, ни червонцы золотые… а погодя за отцом пришли… только он и тогда не сдал ничего, видно, вернуться мечтал. «Моложе меня нынешнего был! – подумал он… – Ан не вернулся…». Зерно-то, вишь, выручило тогда, в голодуху продержаться смогли, а червонцы сгинули. «Никто их найти не смог. Лежат где-то, а где? Узнать бы! Уж я-то сообразил бы, как пустить их в дело… министры… Я б етих министров научил ба… не – вру: и учить не стал бы – не в коня корм… а волка овцой не сделаешь… может, поживу ещё, да увижу, кто прав был…». Он, кряхтя, нагнулся, поднял две длинные оглобли своей тачки, впрягся и толкнул вперёд. Бочка покачнулась, плеснула рассолом на дорогу, но устояла.

– Харлам! – окликнул дед. – А то пойдём, я тебя наливочкой своей угощу, не то что эта сивуха от монопольки, да поговорим ещё маненько…

– Не, – покрутил головой Харламов, – нутро не принимает, понимаешь?

– Ну да! Ну да! – заворчал Максим Степаныч себе под нос. – Чего не понять? Понять можно… можно… а чего делать-то… – он поглядел на Харламова, представил вдруг его министром: с толстым пузом, с не сходящимся на нём фраком, с усами и рыжеватой бородкой, как на старой картинке, что помнил ещё с детства… – Министр! – он хмыкнул и, понурясь, поплёлся к дому, стараясь не попадать колёсами тачки в глубокую колею.