Текст книги "Бог-Император"

Глава 19. ВЛАСТЬ – ЭТО ОДИНОЧЕСТВО

– Тяжело тебе пришлось, брат, – сказал Сергею воевода Доброслав, когда вечером, уже после переправы обров и людей, они остались с ним наедине. – Мне Радим все пересказал, – пояснил он и закачал головой: – Невиданное дело ты совершил и по праву теперь вождь. Ну, едем к твоим. Будем знакомиться. – Немного погодя, он поинтересовался: – Как чувствует себя Илья? Как твой Кочетов? – и, выслушав ответ, продолжал о своем: – Нет, великий подвиг! Малой кровью ты обрел столько союзных сил!

Кентавры кричали им славу. Сергей сказал, что его народ, дети его, арланы, хорошо примут обров и великий народ сколотов – как называли людей кентавры.

И действительно, если вначале и присутствовало некоторое отчуждение, то скоро оно исчезло. И арланы, и обры, и люди несли в себе одинаковый груз инстинктов, помогавших найти точки соприкосновения – несмотря на несхожесть облика, все были созданы по одному образцу.

– Ты пойми, – восхищенный увиденным, не мог успокоиться Малинин, – мы все коллективные животные, в нас во всех заложен инстинкт власти и, конечно, инстинкт подчинения. Они друг без друга не существуют. Как без них не может прожить племя, род. Вождь всегда сакрален, его положение священно. А вот ближних мы до смертоубийства готовы испытывать на предмет силы-слабости. И отсюда распри между соседями. То, что мы созданы по образу и подобию Бога-Императора, – продолжал рассуждать Валентин, – знают все. Достаточно слабого толчка, чтобы инстинктивное знание выросло в иерархию. Ты – зримый пример. Ты – олицетворение воли Бога-Отца. Доказав всем свою близость к Богу, ты в каждом включил инстинкт подчинения. И обожания. И даже собачьей преданности, если хочешь. Но любят и почитают не одного тебя – эти чувства наши новые союзники переносят на людей вообще, потому что ты – человек. И обры, и арланы теперь готовы умереть ради нас. Но какая ответственность, Боже мой! – восклицал философ и уходил, оставляя Сергея одного.

Волков же эти дни, истратив огромную часть сил, не мог ни думать, ни чувствовать, ни сопереживать. Что бы он ни делал – выходило, как ждали, что бы ни говорил – оказывается, это и хотели услышать.

– Вашего товарища несет к славе, как вешней водой, – говорил как-то Доброслав Исаеву. Они Волкова просто не видели, остановились за его юртой и не учли, что материя, хоть и толстая, хорошо пропускает звуки, – типичная ошибка человека, привыкшего жить в крепком бревенчатом доме.

Исаев ответил не сразу, и слова его прозвучали неожиданно для Сергея:

– Нет, воевода Доброслав, его несет не к славе. Не слава его ждет, а печаль.

– Я тебя не понимаю, Кирилл.

– Нет тут ничего сложного. Вот возьмем тебя, воевода. Ты хочешь погреметь мечами и возродить славу людей в этом мире. И ты, конечно, преуспеешь. Когда будешь умирать, умрешь спокойно, с сознанием выполненного дела.

– Еще много трудов и битв… – начал было Доброслав, но Исаев его перебил:

– Будет, будет. Ты уж поверь. Теперь возьмем меня– я вечный разрушитель. Мне не нравится система Бога-Императора потому, что она несовершенна. Но совершенен лишь бриллиант, вернее кристалл алмаза. Поэтому я вечно буду недоволен. В этом и есть мое счастье. А Сергей стремится к любви. Его невозможная далекая цель – простые человеческие чувства. А его вынесло к власти. Вместо мужской дружбы, в память о которой он и влез в это дерьмо, вместо любви к женщине (нашел кого полюбить – Ланскую, светскую львицу) его путь выводит к власти. Власть – всегда одиночество! Ты ведь, Доброслав, понимаешь меня. Вождь отвечает за многих, значит, готов в любой момент принести в жертву кого-то из них. Ведь и в бой посылаешь своих. Хуже всего то, что жертвовать приходится самыми близкими. Так было и так будет.

– Теперь я начинаю тебя понимать, – задумчиво сказал воевода, – но ведь…

– То-то и оно, что такого человека, как наш Сергей, власть не может удовлетворить. Не знаю почему, ведь это сильнейший инстинкт, перед которым склоняются все, кроме пресыщенных этой же властью. Да и то очень редко.

– Ты так думаешь?..

– Я это знаю.

Волков лежал на коврах среди подушек, разложенных повсюду для его удобства, и лениво смотрел в открытый вход в юрту. Часть улицы. Синее небо. Свистящий, казалось, на всю вселенную жаворонок. Спешащие по делам кентавры, конные обры, люди… Одна из его служанок, Рона, черненькая, угловатая, по-жеребячьи неловкая, обмахивала его опахалом. Он ее не прогонял, чтобы не обидеть – она была счастлива, а ему не мешало.

Товарищи его за стеной юрты замолчали. Под полог залетела, громко звеня, дикая пчела, нашла поднос с любимой кентаврами амрисой – и затихла, мирно ползая.

Сергею навсегда запомнился этот миг миром, покоем, пчелой, влюбленной Роной и тишиной, тишиной…

Глава 20. ВРАГ РАЗДЕЛИЛСЯ

Объединенное войско продвигалось к замку Бога-Императора. Степь кончилась уже через сотню километров от реки. Страна предгорий, лугов, рощ, холмов, покрытых лесом, пашен, на которых трудились люди и обры.

Сангор, выбранный великим вождем арланов на последнем совещании вождей Великого Курултая, недаром перед выступлением в поход говорил Сергею:

– Мы, арланы, любимцы Бога-Отца. Он, в бесконечной милости своей, не привязал нас к пашне. Копать, сеять и собирать – удел обров и людей. Мы же – вольные птицы. Мы – пастухи, и стада наши неисчислимы.

– Какой у вас скот?

– Всякий. Овцы, коровы, быки, лошади, лорки, даже тарканы. Мы воины и скотоводы. А эти – земледельцы. Мы с ними ведем торг.

Лето цвело полной силой трав. Скоту хватало сочных пастбищ, обильных ручьев. Вода здесь была удивительно сладкой. Чистые ключи выбивались из-под горных отрогов и, радуясь освобождению от каменного гнета, шипели, искрились при встрече с солнцем.

Южный ветер приносил запахи, не знакомые людям, но узнаваемые обрами и арланами. Время, в котором они жили, как ветер, волновало сердца.

И обры, и арланы знали дорогу, так что заблудиться никто не боялся.

Все чаще встречались пашни. Сначала клочками, с плохонькими хижинами-домишками, которые хозяевам в случае опасности не жалко было бросить. И бросали – опасаясь невиданной массы войск. К тридцати тысячам сколотов и обров присоединилось еще пятьдесят тысяч арланов. Обозом гнали скот – ежедневную пищу, дополнительно пополняли запасы и по пути у местных – война. Однако не разоряли. Стоило хозяину – обру или человеку – возмутиться количеством взятого, отдавали не торгуясь. Было в этом что-то неестественное, несовместимое с ожиданием варварского разгула.

Малинин пробовал объяснить:

– Все дело в том, – говорил он, – что близость резиденции Бога-Императора заставляет не только примиряться с присутствием высшего закона, я бы сказал, закона-справедливости, но этот закон уже присутствует в подсознании всех живущих в этом мире. Смотри, мы пришли с войной, но не против закона, который есть Бог-Отец, а против кнехтов, которые просто по-своему этот закон трактуют. Разорять нехорошо, но фермеры, смирившись с властью кнехтов, уже чувствуют себя виновными. Поэтому делятся, хотя иной раз и возмущаются, конечно.

Земля здесь была плодородной. Выращивали пшеницу, ячмень, овес, рожь и все, что необходимо. Управляющими, особенно крупных плантаций, оставались люди. На полях трудились обры, здесь редко можно было видеть человека. По осени, как рассказывали, приходили сборщики налогов и забирали десятину. Сборщики налогов были кнехтами.

Местные охотно сообщали последние новости. Они не служили кнехтам, лишь расплачивались налогами, но они и не были противниками кнехтов, потому, чувствуя свою вину, платили знанием и пищей. Разнеслась весть, что навстречу им уже движется войско обров, а также сила неслыханная и несчитанная. Потом нашлись знающие счет, и союзники узнали, что кнехты выслали больше ста тысяч пеших бойцов и семьдесят-восемьдесят тысяч конных. Столицу осталось защищать тысяч тридцать обров, женщин и детей было в три раза больше, а сколько рабов-людей, то не знал никто. Много.

Сведения поступали непрерывно. Через день пришел донос, что конница врагов находится на расстоянии одного перехода. Пора было принимать решение. Пешее войско сильно отстало и могло успеть дойти до них за три-четыре дневных перехода. Обстоятельства и воля Бога-Отца разделили войско врага на две части: конную и пешую. Никто не захотел упускать идущее в руки добро.

Глава 21. РАЗГРОМ

Второй день союзники уходили от преследующего их конного войска. Конные сколоты и кентавры могли бы идти намного быстрее – сдерживали обры на лорках. Впрочем, преследовавшее их войско сплошь сидело на тех же лорках. И, судя по всему, не торопилось. Командиры врагов знали, что бой может начаться в любой момент, после того как соответствующее решение примут люди. Именно от людей зависело: биться или уйти в степь. Поэтому никто не старался торопить события. И вот пошел второй день, как союзники уходили от обров.

Доброслав решил не принимать боя здесь, где не развернуться конному – куда ни посмотришь: везде холмы, скалы, как стены. К чему рисковать, если пришли не за смертью, а за славой?

Лорки были неутомимы. Катящийся за ними поток выталкивал союзников прочь, словно поршень.

Но наконец-то войско оказалось в степи. Арланы называют эту низменность, что была к западу от великой реки Лансы, Колганской. И взгляду, уже привыкшему к предгорьям, земля здесь кажется ровной. Все холмы были гладкими, закругленными. Курганы сглаживались ковылем и ягодным кустарником.

Пряно, крепко пахло войско: лошадиный пот, немного отличный от него пот кентавров, ни на что не похожий запах лорков. А еще войлок, сыромять, дубленая кожа, горячие тела всадников.

Отойдя на несколько километров, войско стало стеной. Тяжелые обры на могучих лорках поставлены в середине, прямо напротив врага, таких же точно обров, но чужих, чужих… Слева – всадники сколотов, справа – кентавры, возглавляемые рыжим Сангором. Волков остался с арланами, чем взбодрил их чрезвычайно. В данном случае он выступал в роли символа, знамени о двух ногах. Сергею уже сообщили, что Сангор выделил отборный отряд исключительно для его защиты, излишней, на взгляд самого Волкова, – раз он в их представлении Пророк, а значит, бессмертный. Хотя кентавры правы: пророки во все времена гибли как мухи.

Поля были удобными для скачки. Не будь здесь далеких гор, которые заслоняли землю на севере, юге и западе, оставляя свободным только восток, можно было бы сказать, что они в родной степи. В полукилометре отсюда текла чистая речка. Напоив верховых животных и утолив свою жажду, все стали ждать.

Перед ними издали показалась монолитная стена обров, которая зашевелилась, выталкивая по центру часть своих. Словно улитка, которая вытягивает из раковины сначала голову, потом длинное тело и вдруг подтягивает всю массу домика. Точно так же основная сила врагов, влекомая самыми смелыми, потекла многими тысячами птичьих ног лорков. Великое множество! Словно земля зашевелилась, вспучиваясь, и застыла. Войска остановились напротив друг друга. Военачальники ждали.

Помня об обычае, с обеих сторон время от времени выскакивали одиночки, требуя равного боя. В основном сколоты. Но кнехты не позволили отвечать на эти вызовы своим обрам.

Но вот и наступил полдень. Дождались.

И началось.

Услышав звук многих рогов, Сергей отбросил пустые мысли. Как и уславливались, люди и арланы потекли в разные стороны, словно союзное войско взмахнуло крылами: большим – арланским и меньшим – человечьим.

Интересно, что думает неорганизованная толпа их противников? Увлеченный быстрыми кентаврами, он скачет, скачет… Оглянулся – еще медленно, но все ускоряясь, двигались навстречу друг другу толпы обров-врагов.

На солнце сияли начищенные до блеска железо и медь доспехов. Великое множество существ, мирно живших доселе, готовилось добровольно умереть. Во имя чего?!

Прочь праздные мысли. Полк Доброслава издали кажется маленьким. Их растянутый в изгибе клин тоже, вероятно, не кажется противникам страшным. Во всяком случае, враг успевает прочно вклиниться между кентаврами и людьми, и только после этого небольшое острие на ходу выпячивается к ним.

Пора, пора! Играть так играть на этой широкой равнине, скакать против ветра, соревнуясь в силе, в умении с врагом-обром, попавшим в сети изворотливых ловцов душ, прячущихся где-то внутри их строя. А может, в этом и есть суть, правда? В этой скачке навстречу смерти и удаче? Что Сергей помнит? Последний год каторги на Уране? Дружбу его товарища, ушедшего в мир иной? Сколько впереди еще полных и пустых лет!.. Потом старость растворит силу, окаменит суставы. Забудутся лица, сотрутся имена, смешным станет страсть, но это боевое не изгладится! И раз испытав – никогда не забудешь единой силы братского войска, спешащего к боевой схватке!

По сигналу труб и рогов их летящие клинья разом остановились. Обры-враги так спешат, что все больше растягивают свои бестолковые ряды. Лорки, заряжаясь азартом, бегут, соревнуясь друг с другом.

Остановившись, воины союзных полков взялись за луки. Люди, хорошо обученные, били без промедления, не спеша. Арланы тоже с детства не расставались с луком. Да и трудно было промахнуться в такую громадную массу живых тел.

В воздух разом поднялась почти сотня тысяч стрел. Казалось, взлетела туча, затмив дневной свет. И еще. И еще…

Обры словно на полном скаку вломились в густой лес, только останавливали их не хлещущие ветви, не стволы, о которые, ударившись, придешь в себя. Обров хлестали стрелы с острым железом, с пером дикой птицы на конце. Не в лес вломились обры – перед ними чистое поле, однако же лорки запинались, падали сотнями, тысячами, будто под ними расступалась земля.

Сергей скоро перестал рвать тетиву вместе со всеми.

Он выбрался из строя и, сумев проскакать несколько десятков метров в сторону, взлетел на холм. Хотел лучше видеть начавшийся разгром войска, которому не дали и уже не дадут возможности вступить в бой.

За Волковым, как приклеенные лучшим клеем – любовью и преданностью, – скакали кентавры. Почти сотня телохранителей. Не мешая ему наблюдать, они стали за спиной.

Союзный полк обров, выпустив сколько кто успел стрел, быстро потек к дружине воеводы Доброслава.

Битые с двух сторон, враги, вольно или невольно, тянули повод, чтобы уйти в глубь строя, укрыться за товарищами. И погоняли, погоняли лорков, желая уже не биться, а просто оказаться дальше отсюда, дальше от этого ужаса и предательства. Надломившийся в бою всегда знает, что его предали. В тесноте лорки, не видя пути в давке, спотыкались об убитых товарищей и падали, калеча соседних всадников и ломая кости себе.

И сколоты, и обры, и кентавры продолжали расстреливать рассыпавшихся врагов, гнаться за убегавшими. Соперников было еще так много, что возникала угроза спутать их с обрами-союзниками.

Рог Доброслава дал сигнал об окончании бойни. Шарахавшихся, потерявших волю и всякое желание воевать наездников лорков сгоняли в общую гигантскую толпу. Недогадливых секли на месте, обры поумнее уже бросали мечи, волна сдачи оружия прокатилась по равнине ни на что не похожим звоном.

Свои обры громко приказывали пленным спешиться и тут же отгоняли утиноклювых, уже остывающих после скачки лорков.

Потом отдали распоряжение снять доспехи и бросить, где стояли, а затем огромное многотысячное, тяжело хлопавшее крокодильими челюстями стадо перегнали на чистое место, где оставили под охраной до утра.

Тем временем уже наступил вечер. В сумраке раздавались теперь лишь голоса раненых, которые, как всегда, на полях битвы кричали от боли и от отчаяния.

Глава 22. ПЕРВЫЙ КНЕХТ

Едва показалось солнце, Доброслав приказал Арсуну послать на поле боя несколько сотен гасильщиков. Тяжелораненых, не умерших за ночь, милосердно добивали мечом или длинной дубиной. Раненным не опасно для жизни оказывали первую помощь. Потом из числа пленных отобрали добровольцев, и дело пошло быстрее – к полудню порядок был наведен.

Сергей решил посмотреть пленных обров. Перед ним шарахались, как бараны, в стадной судороге страха. Перевязки делали из обрывков рубах. Некоторые обры бессмысленно глядели на кровь, сочащуюся из пореза, сделанного стрелой или мечом. Сергей поймал себя на том, что всего за несколько недель успел не только привыкнуть и к зеленым мордам, как и к чешуе, и к этим желтым глазам с вертикальным зрачком, но даже научился распознавать по ним мысли обров.

Охранная сотня арланов по-прежнему следовала за Волковым неотступно. К чему он тоже уже начал привыкать.

Среди пленников было много полуголых. Рубцы от ударов железа, не просекшего доспеха, толсто вздувались на мелкочешуйчатой груди и спине.

Впервые получив власть, обры, не успев сжиться с ней, воспылали воинственностью, внезапно разбуженные и сразу брошенные на край существования между смертью и рабством, они сделались слабее и пугливее детей. Сергей видел, как союзные обры агитировали сородичей, приводили в чувство плененных соплеменников. Об этом по приказу Доброслава с утра побеспокоился Арсун.

Пленные не были нужны. Никто не знал, что делать с таким количеством обров. Могли бы их и отпустить, но это отдавало бы уже абсурдом. Кроме того, опасались, что бывшие пленные, возвратясь домой, быстро станут вновь врагами.

– Где командиры? Где? – спрашивал Сергей всех подряд. Его не понимали.

Кто-то тихо выл. Иные лежали или сидели, обхватив голову руками, переживали час неведомого ранее ужаса. Прошедшее до сих пор было ими не осознано, а надежда уже потеряна. Отчаяние витало над огромной массой обров.

Волков вдруг услышал слова страстной молитвы:

– Бог-Отец величайший, помоги мне, как всегда помогал! Бог-Отец, создатель наш, смилуйся над первосозданными! Не дай нижайшим восторжествовать!

Это было что-то новенькое. Его поднаторевшее здесь ухо уловило незнакомое понятие – «перворожденный». Кто-то из знакомых либо из ересиархов молился по-своему.

– Помоги мне, владыка неба и земли! Верую, верую, верую! – продолжал истово шептать пленник.

Молившийся при приближении Сергея замолчал. Кто-то, закутавшийся с головой в пурпурный плащ, сидел среди потерянных обров рядом с еще одним, таким же укутанным. Второй был в синей хламиде и молчал. Сергей нагнулся и ударил красного плетью. Пленник вздрогнул, но остался сидеть в том же положении. Сергей ударил сильнее – результат был тем же. Сунув плеть за голенище, Волков уже вознамерился сорвать плащ, как вдруг заметил, что этот некто наблюдает за ним: в щелке материи у лица горел черный, полный какой-то жуткой ненависти глаз. Удивительно, но Сергей сразу это понял.

Ненависть переполняла незнакомца. И, более того, понимание было взаимным…

Вдруг плащ распахнулся, нечто черное, обезьяноподобное взвилось в воздух и… Волков едва успел вытащить лязгнувший меч и отбить удар чужого меча.

Тут же все и кончилось, в прыжке, еще налету, пронзенный пятью или шестью стрелами его телохранителей, тварь Божья рухнула… Сергей закричал, предупреждая новые выстрелы – ему хотелось сохранить жизнь синей обезьяны. Он уже понял, что свидание с первым кнехтом состоялось.

Старший из телохранителей, которого звали Темером, вместе с помощником уже связывал двойника убитого, не сопротивляющегося, но тоже злобно сверкающего черными угольями глаз.

– Обыскать все тут. Может, где-то еще прячутся. Найти! – распорядился Сергей. – И Арсуну сообщи.

Он отвернулся от Темера и оказался перед кнехтом.

– Кто ты?

– Я Кансар.

– Кем ты был в войске?

– Командиром.

– Кем был тот кнехт, что напал на меня? И почему он сделал это?

– Это был наблюдатель, назначенный в войско самим Прокуратором. А напал… Как он мог не напасть, если ты враг? Тебя надо убить во что бы то ни стало.

– Почему меня?

– Потому что эти недоноски верят, что ты Пророк Бога-Отца.

– А ты так не думаешь?

– Я похож на дурака? Пророк – это наш Прокуратор Монгрот. И ты, самозванец, еще убедишься в этом.

– А пока тебя будут убеждать в обратном.

Разговор доставлял Сергею мало удовольствия. Кнехты выглядели даже гаже, чем он предполагал. Это были существа среднего роста, наверное, метр восемьдесят, но все какие-то корявые, бугристые. Как и рассказывали, были кнехты без одежды, в одних плащах, накинутых скорее всего для маскировки. Однако и без плаща они не выглядели голыми из-за этой своей черной, густой, хотя и короткой шерсти. И морда… лицо… – в общем, ничего хорошего. То, что должно было быть лицом, имело, конечно, черты, отдаленно напоминающие человеческие, но будто утрированно карикатурные. И этот нос, вывороченный, как у летучей мыши! Да…

Кнехт смотрел, не опуская глаз. Его поддерживала лютая злоба. Сергей повернулся и пошел прочь, приказав на ходу Темеру, чтобы кнехта не оставляли без присмотра. Тут он оглянулся: кнехт все еще смотрел ему вслед, и все так же горела черная злоба в угольно-черных глазках, а вот губы успела тронуть мерзейшая ухмылка, обнажившая острый длинный клык…

Было в нем что-то нечеловечески отвратительное!..