Текст книги "Бог-Император"

Ну а Сергей, найдя другой выход из зала, пошел бродить по этому дому.

Подождав полчаса и не получив от Сергея известий, добровольцы рискнули влезть в здание. Осмотрев его, они пошли по следам Волкова, благо это было нетрудно сделать, потому что кнехтов после ухода Монгрота было в здании видимо-невидимо. Ну а после того, как здесь проходился Волков, пол домов становился устланным лишь трупами, трупами, трупами…

Сергею их не было жаль!

Глава 29. УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ

Уже глубокой ночью, перед тем как отправиться спать, Сергей вместе с Радимом и Михайловым поехал к замку. Темная громада готического собора уходила ввысь. Сплошная стена, сходящаяся в заостренной башне высоко вверху. Строение было не менее трехсот метров в диаметре, то есть около километра по периметру. Кругом были разбиты сады, достаточно ухоженные аллеи, клумбы, беседки и что-то похожее на животных, проглядывавших в подстриженных кустах. Звезды обсыпали небо, светил месяц, деревья отбрасывали черные тени, и ведущая к единственной двери в каменной стене центральная аллея волшебным образом подействовала на Сергея.

Только что он занимался кровавой работой – рассекал, кромсал, рубил… Нет, не работой, он испытывал острое, мрачное, жестокое удовольствие и даже сердился, видя возрастающее количество обров и людей внутри. А сейчас, словно выздоравливающий, он осматривался вокруг… Какая чудная ночь! Какой яркий месяц горит на небосклоне! Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще шире, шире некуда. Все вокруг в серебряном свете, и чуден воздух, и душист, и полон неги, и движет океан ароматов. Божественная ночь! Ночь, когда они достигли замка Бога-Отца, Создателя Вселенной. В саду все спит. А вверху все дышит, все дивно и торжественно. На душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине. Сергей оглянулся на товарищей в безотчетной тревоге, чтобы они не догадались, о чем он думает… Нет. Радим продолжал зорко выискивать врагов по сторонам, Виктор тоже…

– Такая красота! – вдруг сказал Виктор. – Божественная ночь!

– Да, красиво, – подтвердил Радим.

К этому времени подоспел Темер с факелом, и стали четче видны буквы на каменной плите, наглухо закрывающей вход в арку.

– Здесь письмена, – сказал Темер. – Вы можете прочесть?

– Да, – отозвался майор. – Здесь написано: «Входить можно только паломникам».

– Значит, вам, – задумчиво сказал Радим.

– Значит, и тебе, наш Пророк? – спросил Темер. – Как же!..

Больше ничего не было сказано. Войти все же решили после рассвета. И, постояв еще немного, они отправились отдыхать.

Утро вечера мудренее.

Часть третья
ПОЗНАНИЕ СЕБЯ

Глава 1. ПРИБЫТИЕ НА ПЛАНЕТОИД

Конец лета. Листья дрожали от ветра мелкой дрожью. Утро набирало силу. Солнце слепящим шаром высвечивало небо, но дальше, не справляясь, пока лишь разливало синеву. На западе пышные хребты гор в сочных волнах зелени были испещрены тенями далеких облаков. Конец лета.

Звенела степная песнь рога. Сергея переполняла печаль и дикая жажда освобождения: непостижимая загадка скрывалась за каменным арочным входом с неприметной надписью, соблазняя бесконечным соблазном. Это был конец, конец.

Это было начало путешествия, поиск и разгадка новых тайн.

Они вновь направлялись по аллее к замку Бога-Императора. Как ночью. Их провожали люди, обры, арланы-товарищи, с которыми было столько пережито за несколько последних месяцев.

– Вы принесли нам удачу, – говорил Доброслав. – С вашим приходом изменился мир, он никогда не будет прежним. Мне жаль, что все вы уходите…

Рядом с Сергеем, держа его за руку, шла Рона – его служанка и почитательница. Она не могла сдержать слез, и в глубине души он сам не знал, что делать – смеяться от этого или плакать?..

Радим, Арсун, Сангор, Темер, каменная глыба Доброслава – все вдруг стали чужими, уже отрывались и падали в прошлое боевые побратимы вместе со всеми теми, о которых сердце уже болит, а язык повторяет: они были…

Вот наглухо закрытая камнем арка входа, веками заманивающая паломников. Уходит ввысь, кажется, вот-вот рухнет громада замка. Волков слезает с коня, за ним спешиваются остальные. Подходят ко входу, который внезапно и без предупреждения стал приоткрываться, толстая плита, скрежеща неровностями граней, ползет в сторону, открывая глубокий туннель.

Вот и настал день прощания, песни разноголосых птиц на деревьях, аллея, купающаяся в юном жемчужном свете утра. Ветер зашелестел в листве, и, пока они, повернувшись к тем, кого оставляли здесь, смотрели, все их друзья стали расплываться, прядью дыма растворяясь в заре…

Сергей уходил последним. Когда он остановился на пороге, мир этот со сколотами, чешуйчатыми обрами, кентаврами, со смертью, победой и потерями уже окончательно казался далеким и утраченным. Сейчас паломники были как люди, которые стоят на холме над только что покинутым городом, но не говорят «город близко», а обращают взоры к далеким уходящим в небо горам…

Плита медленно поползла назад…

Спутники не остались в темноте. Длинный коридор освещался через отверстия-отдушины, и света было достаточно, чтобы разглядеть в десяти-двенадцати метрах отсюда арку, закрытую глухой черной мембраной. Все, как совсем недавно… и. как давно в Мечтограде. Так же, как тогда, Сергей шагнул первым…

На этот раз переход был мгновенным – словно бы перешагнул порог и вновь стоял в коридоре, правда, несколько изменившемся – теперь вокруг был пластик, имитирующий грубо шлифованный камень, а дальше виднелся лифт, красная мембрана, тут же лопнувшая, когда он вошел. За ним остальные семь человек. Михайлов с Малининым несли Илью, обнимающего их за шеи.

Кабина лифта внутри была покрыта красноватым металлопластиком. Внезапно воздух словно уплотнился, контуры людей дрогнули. Тут же, чмокнув, вновь исчезла мембрана – лифт остановился. Они вышли и оказались в большом овальном зале, перегороженном поперек пультом с множеством приборов. Перед пультом и по периметру стен располагались огромные экраны.

– Я знаю, где мы, – быстро сказал Михайлов.

– Да, мне это тоже знакомо, – подтвердил Малинин. Они подошли к пульту, поднеся Илью.

– Кресло! – приказал Виктор, и, когда из пола выпрыгнуло кресло, они посадили на него Илью.

– Так где мы, Витя? – нетерпеливо спросила Марго.

– Разведбот дальнего радиуса действия.

Пощелкивая, начали вдруг переливаться огоньки на пульте. Вспыхнув яркой точкой, по стенам прошлась электрическая волна, один за другим оживляя экраны.

– Совершенно верно, господа! Поздравляю с окончанием путешествия. И прошу рассаживаться.

На экране перед пультом возникло огромное, во всю стену, лицо Бога-Императора.

Вот все и закончилось.

Все рассаживались по креслам.

– Теперь уже скоро, – успокоил их Создатель. – Хочу спросить вас, знает ли кто-нибудь о планетоидах серии К-15000?

– Я слышал, – подтвердил Малинин.

– И я, – отозвался Исаев. – Но разве они еще существуют?

– Конечно, они ведь практически вечные. Но для тех, кто не знаком с этим, я скажу несколько слов. Итак, около двадцати тысяч лет назад цивилизация старой Земли создала несколько сот планетоидов с искусственным мозгом серии К-15000. Вначале станции предназначались для стабилизации времени и пространства тех обитаемых секторов Вселенной, где они были установлены. Все планетоиды, вернее, искусственные интеллекты планетоидов, до сих пор продолжают функционировать. Но после заката земной цивилизации и возникновения союзов миров приоритет задач, стоявших перед Мозгом любого планетоида, изменился. Мы сейчас отправимся к ближайшему планетоиду в седьмой сектор Альфа Водолея. Это и есть конечный пункт вашего путешествия.

– Что с нами будет? – спросил Илья.

– Все будет хорошо. Если вы все еще тревожитесь относительно своих ног, то уже не стоит. Будут вам ноги, а вам, – он посмотрел на Кочетова, – рука. Впрочем, это не важно, – неожиданно добавил он. – Прошу приготовиться. Полет продлится двадцать семь минут по бортовому времени. Счастливого пути.

Мигнув, лицо Создателя исчезло. Вместо него возникла панорама окрестностей дворца Императора. Обры уже уходили прочь, за ними потянулись арланы. Несколько человек и арланов все еще стояли у входной арки. Сергею показалось, что он различил среди них Радима, рыжего Сангора… Скорее всего, показалось.

Вдруг башня замка, расколовшись на лепестки, легла по сторонам. Они медленно всплывали вверх, все выше и выше. Точечки людей, обров и арланов не изменили размеренного движения, из чего Сергей заключил, что их не видят и не слышат.

Сразу стало светлее – горизонт на обзорных экранах рухнул вниз. Всплыл и стал тонуть материк. Темные участки леса, желтая степь, тут и там сверкающие капли озер – все быстро отдалялось, уменьшалось, растворялось в общем цветном фоне. Планета, будто мячик, отпрянула, падала, открывая звезды, сначала бледные, потом ярче, пока экраны не засыпало искрящейся пылью.

Звездная пыль, дрогнув, размазалась по экрану, словно провели огромной кистью – корабль прыгнул в межпространственный туннель, и в этом состоянии, которое и состоянием назвать было трудно, потому что там, где нет времени, не может быть ничего, в том числе и определенного состояния, они и летели. Метроном послушно отсчитывал бортовое время, что вообще-то было абсурдом, если учесть их настоящую скорость передвижения. Потом все пошло обратным порядком. Появился расколотый по дуге чернильной тенью ослепительный полумесяц планетоида. Горизонта еще не было видно – корабль летел слишком высоко. Как обычно в полете с включенным антиметеоритным полем возник и, по мере увеличения плотности поверхностных газов, все более усиливался едкий визг – все выше и противней – и вдруг исчез, перейдя границу слышимости. Какая-то атмосфера все же здесь была.

Планета качнулась. Гладким мыльным пузырем внизу мутно засветился огромный купол. Возник и метнулся прямо в глаза отраженный мячик солнца. Внезапно, еще ярче буквально на долю секунды мелькнуло второе настоящее искусственное маленькое солнце. Оба огненных шара еще пылали на внутренностях век, а корабль уже занял круговую орбиту.

Затем началось снижение. Сопротивление разряженной атмосферы больше никак не проявлялось. Поверхность планеты – огромный мутный бриллиант с гладким вздутием защитного купола – лежала внизу, слегка покачиваясь, словно гигантский плот. Дистанция по приборам была уже чуть меньше тысячи километров. Уже были видны отдельные кристаллы – многогранные, высокие, низкие, – дистанция скрадывала размеры.

Еще ближе, и, словно песчаная рябь под водой, вся поверхность внизу покрылась сетью концентрических окружностей. Центр пестро переливающейся сети был где-то внизу, а по периметру огромного, более чем пятидесятикилометрового круга десятка два других, меньших, – будто кольца радуги с птичьего полета. Едко-зеленые, изумрудные по вершинам волны светились теплыми тонами спектра, но так же резко, с переливами – алые, оранжевые, желтые.

– Как красиво! – вдруг сказала Катенька, и все посмотрели на нее.

– Да, красиво, – подтвердил Малинин и взял жену за руку. Все зашевелились, возглас Катеньки разрядил напряжение и отвлек.

А внизу в районе защитного поля, запульсировав, зеленые волны слились в огромный пузырь – дрожащий, переливающийся изумрудными оттенками. Такие же, однако меньшего размера пузыри выросли по периметру. Они увеличивались, местами перекрывая друг друга, и там, где пульсирующая зелень отдавала голубизной, вытягивались тонкие синие нити. Медленно переплетаясь, они вдруг рванулись вверх, образуя горловину, все расширяющимся раструбом охватившую их корабль.

Место, куда они подлетали, было похоже на причальную мачту космопорта столицы, только здесь все выглядело грандиознее. Что устрашало.

– Каждый раз здесь подобный катаклизм, или это в честь нашего прибытия? – иронично задал вопрос Исаев.

– Дорогой, не отвлекайся, – сказала Марго. – Смотри, как красиво!

Они погружались в принимавшее их поле. Вокруг было море огня, вулкан, фонтан ослепительных гейзеров, расцвеченный радужными сполохами. И все бурлило, шипело и разрывалось. Звездный катаклизм, ограниченный таинственным полем, сгорая сам в себе, не причинял им ни малейшего вреда.

Вдруг свет померк, потемнели экраны, и тут же появилось строгое молодое, очень правильное и красивое лицо, в котором без труда можно было признать робота, тут же представившегося:

– Меня зовут Персей. Я биоробот, управляющий станцией К-15575. Рад видеть вас нашими гостями.

Глава 2. ПРИОБЩЕНИЕ

Вначале была тьма, ватная тишина, сырая рыхлость расползшегося сознания и полное равнодушие перед следующим мигом возможных трансформаций. Да, вероятно, их и не было, этих трансформаций, потому что сознание его еще не выделило себя в той бесконечности, что служила ему пристанищем. Он сам был этой бесконечностью, пугающей, словно пропасть, дно которой скрывается в глубинах бездны. Он разметался по Вселенной, заполняя пустоты тончайшей пленкой своего естества. Он был всем, и все было им: плавали, бились, дробились песчинки, кванты, атомы. Гигантская спираль времени вплеталась в него сотами ходов. И не было ничего конкретного, потому что не было ничего стоящего внимания. И негде было отыскать точку отсчета, потому что все было бесконечно, и все существовало всегда, и он сам, являясь частицей и сутью этой необъятной Вечности, растворяясь в безликой освобожденности. И в нем пульсировали галактики, звезды, планеты…

То, что он был всем, а значит, ничем, очень смущало. Он попробовал собрать свое распыленное я. С большим трудом – звезда к звезде, планета к планете – он пытался упорядочить хаос, опутывая пустоты сетью своей воли. Капля по капле собирал он себя, вдохновляясь вновь обретаемой способностью мыслить. Его желание сконцентрироваться в как можно меньшем объеме оказалось столь велико, что в какой-то момент он действительно ощутил себя точкой. Но быть точкой оказалось еще более удивительно. Это было даже страшно.

Он заметался по всей Вселенной, натыкаясь на спирали, шаровые скопления, туманности, беспрепятственно протыкая квазары, звезды, планеты. Неожиданно эти хаотичные метания дали результат: он перестал воспринимать окружающее как нечто чужеродное. Но ему хотелось знать наверняка, такова ли она всегда, эта Вселенная, вернее, таков ли он сам в образе бесконечности. А может, сейчас в нем иная, – хуже ли, лучше, – но иная, освобожденная, мятежная, необузданная Вселенная, сбросившая оковы размеренного порядка Пространства и Времени?

Он медленно продвигался от простого к сложному, расчленяя стылую оболочку космической беспредельности. Звезды то бросались к нему искрящимся потоком острых искорок, то падали в бездну беспомощными блестками конфетти. Сложные раскачивания маятника, на конце которого приютился он сам, рассекали мир на сегменты, последовательно освобождая скелет мироздания от плоти последующих упрощений. В какой-то момент он присоединил и свой сахарно-сверкающий остов к огромному скелету Вселенной, стал частицей того, чем раньше ощущал себя.

Смиренно пытался он отыскать свое место в этом безликом мире. Холодное голубое пламя прервало бесплодные попытки самопознания, пожирая одноцветную лестницу логики.

Яркая звезда вспыхнула в недрах затухающего бирюзового марева, пронизываемого слабыми фиолетовыми отсветами. За ней тянулся шлейф нестерпимо сияющих шаров. Он сам был звездой и висел в центре огромной выгнутой чаши, боясь выпасть и вновь потерять свое место. И не было ни времени, ни страха, ни удивления– так же, как и настоящего прозрения.

Но вдруг время возникло, и разум его оказался втиснут в прежнюю силовую клетку, и какой-то мир открылся в блеске и свете, раздробленном на цвета. Сильный свет лился со всех сторон. Воздух источал изысканный цветовой букет, столь ненавязчивый, что его палитра не различалась.

Посреди необъятного зала плавно вращался огромный серебристый шар, словно маленькая планета плыл он в волнах силовых полей, спокойно обозревая и свой участок Космоса, и плазму, в глубине которой бесшумно работал гигантский механизм контроля за стабильностью Времени и Пространства. Человек четко осознавал, что является этим гигантским супермозгом, одним из тех нескольких сотен, что были гордостью старого человечества, памятником его гения и могущества. В то же время он оставался Сергеем Владимировичем Волковым и кем-то еще, еще, еще… Это противоречие, впрочем, нисколько его не волновало, а было просто любопытной загадкой, которой можно было бы заняться и сейчас, и потом, когда-нибудь в будущем.

Внезапно в неслышном, еле ощутимом звуке будто лопнувшей в нем струны Сергей ощутил в себе знание, – словно кто-то оборвал контакт, который и сдерживал лавину прояснения. Он отдался новым ощущениям. Теперь у него не было сомнения, что он – Мозг серии К-15583, более двадцати пяти тысяч лет назад смонтированный в этом секторе Галактики. И здесь Сергея поджидала первая неожиданность. Он отлично помнил начало – день своего подключения, но в то же время был непоколебимо убежден в своем вечном существовании. Вечностью был он сам, и он был творцом Вечности. Тот мир, что создал его, сам был порождением его воли.

Так же внезапно, как и раньше, в него влилось новое знание, потом еще раз, словно волна за волной. Снизойдя до следующего уровня, он осознал, что в этой системе координат является Сергеем Волковым, мятущимся человеком, проблемы которого сейчас казались ему просто смешными. Он заставил себя вспомнить о том, что является просто набором импульсов, навеки сохраненных ячейками памяти Мозга. Он забыл, что его нет, что на самом деле ничего не существует.

– Ты ошибаешься, – услышал он спокойный голос. Перед ним, перед шаром Мозга, стоял робот Персей, управляющий станцией. – Ты ошибаешься, – повторил робот. – Мыслишь – значит существуешь. И мир, в котором ты существуешь, дается тебе в ощущениях, и так ли уж важен механизм восприятия этого твоего мира?

Ты же сам только что был Мозгом, был Богом! Ты можешь вспомнить, каково это, быть Богом. И что это дает – какие эмоции и ощущения?..

– Никаких…

– Вспомни.

– Покой, нирвана, отсутствие всего, ничто, равновесие…

– Хватит, не перечисляй. В конце концов, одним их определений станет смерть, небытие.

– Кто ты? – спросил Сергей.

– Я Персей, биоробот. Но в данный момент с тобой говорю я, Мозг. Так удобнее. Персей – мои руки и ноги. Очень надежные.

– Но где я?

– Такие вопросы меня ставят в тупик. Сейчас ты часть меня, но живая часть, из плоти и крови, и в то же время набор импульсов.

– Я не понимаю.

– Не надо понимать. Человек рождается для жизни, а не для понимания. В понимании смерть, мы уже об этом договорились. Или небытие, как удобнее.

– Да, оставим это. Но как же моя жизнь? Кто я, кто такой Сергей Волков?

– Узнаешь. Вначале вернемся к бренному: я хочу раскрыть смысл самого института паломничества. Если хочешь.

– Я знаю. Паломники, становясь частью тебя, частью Мозга, творят личную Вселенную, в которой могут сами жить.

– Да, ты вспомнил.

– Возможно. Не знаю. Что будет со мной?

– Ты вернешься в свой мир.

– Набором импульсов? Насколько все это реально?

– Совершенно реально. Насколько вообще реально любое существование. Конечно, это модель, но настолько приближенная к подлиннику, что сама им стала.

– Но, если каждому паломнику создавать собственную Вселенную, заселенную людьми, которые в свою очередь захотят быть паломниками… Как это возможно? Не понимаю…

– Понять не трудно. Мир создан по образу и подобию… В каждом творении – Бог, который силится осознать себя… Мы все одно, носящие миллиард миров, которые тоже есть нечто единое.

– Нет…

– Да. Что объединяет нас: тебя и меня? Разум. Но тобой еще движут инстинкты. Что движет мной, лишенным инстинктов? Программа? Это только часть меня, которая успешным исполнением локализуется сама собой. А что движет Богом, лишенным власти инстинктов и любой программы, которая суть движитель самой жизни? Сознание – структура, позволяющая войти в контакт. Осознавшие себя становятся творцами. Вы, люди, творите свои Вселенные бессознательно, потому вы и являетесь частью сотворенного вами. Ты сам – Вселенная, замкнувшая на себе Макро– и Микровселенные.

– Но что мне это дает?

– Не смеши.

– Я не понимаю, не понимаю…

– Живи!

Глава 3. ЭКСКУРСИЯ

Проснувшись утром, Сергей некоторое время лежал в постели, щурясь от света, который чуткие датчики немедленно включили, стоило открыть глаза. Говоря утро, конечно, подразумевалось условное время, потому что планетоиды располагались вне ближайшей солнечной системы и цикличность внутреннего времени определялась земными параметрами.

Утром по всему городку включали свет, десятки тысяч паломников с множества обитаемых планет постепенно пробуждались, шли на предписанные процедуры, вроде той, что провели вчера с ними, – жизнь продолжалась.

Паломники здесь жили уже третьи сутки, и нельзя сказать, что о них забыли. Не трогали только первый день, давая отдохнуть и осмотреться. Небольшой городок, принявший их, был прикрыт защитным куполом – единственной преградой, мешавшей космосу вобрать их. Впрочем, все зависело от точки зрения: стоило в легких скафандрах выйти за пределы купола – что они собирались совершить сегодня, – космос оказывался вокруг тебя.

Сергей посмотрел на экран, имитирующий сейчас окно, и увидел море, воду, пену, проносящиеся на скорости гребешки волн. Создавалась полная иллюзия, что смотришь в иллюминатор. Внезапно окно пересекла леска, и тут же появилась, ударив хвостом по стеклу, только что пойманная кем-то на несуществующей палубе красновато-золотая рыба.

Сергей захватил халат и пошел в душ. Воды здесь, как и всего прочего, было вдосталь, – Мозг либо его управляющие наладили паломникам вполне комфортную жизнь.

Он старался не думать о том, что вчера услышал от Мозга. И чувствовал, что его собственные мозги не справляются с масштабом действия, одним из героев которого сделали его самого.

Сразу после душа, едва он успел одеться, зашел Семен Кочетов. Он сел в кресло, уставился на Волкова своими холодными серыми глазами и сказал:

– Меня послали за вами. Общее собрание решило завтракать в ресторане. Тут рядом. – Потом помолчал и спросил: – Как вам вчерашнее действо?

– А никак. Я все равно ничего толком не понял.

– А я понял. Нас опять поймали в ловушку. Раньше мы были невольниками чужих законов, теперь будем рабами своих собственных.

– Ну, я бы так не говорил… – промямлил Сергей.

– Бросьте. Как дергали нас за ниточки, так и продолжают: любовь, родина, семья, долг, ответственность… Вот возьму и устрою в своем мире глобальную войну до последней капли крови. Чтобы все против всех. Подолью побольше черной ненависти, и посмотрим.

– А жить тогда как? – довольно глупо спросил Сергей, больше пораженный отчаянием Семена.

– А это и будет жизнь.

По голубому куполу ползло земное солнце. Все, что касалось внешней атрибутики, то эталоном здесь служила Земля. Они с Кочетовым прошли по небольшой тенистой улочке, обогнули толстую липу и оказались у летнего ресторана, расставившего столики и кресла прямо на обочине дороги. Впрочем, транспорт в городке за ненадобностью отсутствовал, везде бродили пешеходы, диковато, но приветливо оглядывая друг друга.

Как они уже знали, людской конвейер работал здесь быстро и времени прохлаждаться не давали: три-четыре дня, и отправляйся к себе домой. И Сергей был уверен, что большинство, так же как и он, так ничего и не поняли в этой божественной неразберихе.

Им соорудили большой круглый стол. Был и Илья, которому, пока не регенерированы ноги, сделали нечто вроде протезов с гравитационной подпиткой. Двигался он, как и раньше, и у Сергея отлегло от сердца.

Все чинно поздоровались, расселись и некоторое время были заняты выбором блюд. Только Марго раздраженно поинтересовалась:

– Так мы идем сегодня на экскурсию или нет? Муж ответил ей подчеркнуто заботливо, чем заставил подозревать себя в причине плохого настроения супруги.

– Конечно, дорогая, мы же договаривались.

Волков еще не совсем осознал всю колоссальность перемен, обрушившихся на них. Будучи одинок и внутренне сопротивляясь озарениям сознания как явлению, только мешающему жить, он еще не понимал, что статус Бога-Создателя, одаривая новой силой, фактически бессмертием, безвозвратно разлучал с жизнью прежней. И их замужние пары, конечно же, будут разлучены, хотя бы вначале, пока условия существования в личных Вселенных не станут ясны. С ходу же попасть в мир супруга может оказаться слишком опасно.

Но настроение было все равно прекрасное, и, откинувшись на спинку кресла, Волков потягивал горячий крепкий кофе, перемежая его с затяжкой обнаруженных здесь сигарет. Сейчас он был как губка и вбирал в себя все окружающее: и робота с живым улыбчивым лицом, и столики вокруг, редко занятые одиночками, и красную брусчатку на псевдопроезжей части дороги, и дрожащую пятнистую тень на панелях сиреневых домов от разлапистых листьев каштана.

К их столику подбежала, казалось бы, совсем невозможная здесь маленькая беспородная собачка, остановилась рядом, осмотрела каждого и безошибочно подошла к хмурому майору Михайлову, который машинально протянул ей кусок недоеденного мяса, деликатно снятый собачкой с ладони.

Катенька подставляла лицо иллюзорному солнцу, гревшему, впрочем, по-настоящему, и, глядя на нее, Сергей представил совершенный мир, где эталоном этого совершенства будет она – королева, богиня, чудо!

Малинин захихикал, и все посмотрели на него.

– Извини, Кирилл, – сказал он Исаеву, – но я подумал, что ты сам срубил сук, на котором всю жизнь сидел, – как ты теперь будешь бороться против власти?

Тот зло прищурился:

– Ты тоже меня извини, Валентин, но не пошел бы ты подальше. Не видишь, и без тебя тошно.

– А по-моему, все хорошо, – возразил веселый философ, – мы даже в гостях сможем бывать друг у друга. Если захотим, конечно.

Покончив с едой, все поднялись и, сверив маршрут с объяснением бармена, двинулись по увлажненной мостовой к пункту выдачи прогулочных скафандров. Скафандры представляли собой пояс с эмиттерами, который все тут же закрепили на талии. К ним прилагался обруч для головы, в момент активизации превращавший каждого в подобие христианского святого со светящимся нимбом.

Там же, на пункте проката, располагался и выход из купола, в который они и прошли.

Паломники знали, что планетоид покрыт или, вернее, состоит из кристаллов, даже видели это при посадке, но вблизи все выглядело совершенно иначе. Как можно описать непредставимую красоту, для которой еще просто не придумано слов!.. Грани, блеск, гигантские плоскости… Вся поверхность планетоида была в кристаллах, искрящихся под искусственным солнцем купола, а возможно, и излучающих собственный свет. Большие, как небоскреб, и совсем крошечные, которые сотнями можно было бы поместить в ладони. Не зря перед выходом за пределы купола всех предупреждают, что все камни сросшиеся – кристалл в кристалле – и пытаться отбивать их просто бесполезно.

А цвета!.. Опаловый, жемчужный, молочно-голубоватый, размытый, с радужным отливом, и темнее… темнее. А когда уже видишь эту размытость или белизну, сразу возникают розовые, дальше алые, красные, почти синие сияющие полянки, степи, океаны кристаллов до самого горизонта. И все светится. Пространство, сотканное из солнечных нитей, внутри которого оказываешься сам.

Сергей оглянулся на друзей, все стояли, замерев в благоговейном молчании, даже Исаев, даже Кочетов, и выражение их лиц вкупе с энергетическим нимбом на головах привело к ассоциации с раем.

Кто-то всхлипнул от избытка чувств. Это была Катенька. И этим возгласом она сумела выразить общий восторг, немое благоговение…

– Я теперь вижу, – сказал философ, – что только таким и должна быть кузница Богов. Я имею в виду место, где их выпекают, как пирожки.

Приятели побродили еще. Виктор попытался-таки отломить карандашик кристалла – как и ожидалось, ему это не удалось.

То ли экскурсия помогла, то ли были еще какие-либо скрытые причины, но настроение их, пасмурное с утра, выровнялось. Сергей, бродя вместе со всеми по хрустальным тропинкам, смотрел на сочетания случайных цветных узоров – отблески бесчисленных алмазных граней, – и говорил себе, что никогда-никогда больше этого не повторится, никогда они уже не смогут встретиться друг с другом с таким вот настроением, когда случайно встреченный взгляд вызывает беспричинную улыбку, тут же возвращаемую тебе. Волков украдкой поглядывал на своих товарищей, с которыми пережил так много, и изо всех сил старался высмотреть черты их дальнейших судеб в изломах кристаллических теней. Досматривался Сергей до того, что вся их компания являлась ему, как на старом снимке, подписанном: детство будущих скромных богов.

Что было дальше? Не запомнилось… До самого разъезда они так друг с другом ни о чем дельном не потолковали, не сговорились насчет тех будущих бесконечных веков, уже тронувшихся вдаль, нагруженных событиями будущих вечных жизней. Помнится, Сергей был поражен не столько отсутствием печали – ведь расставались, возможно, навсегда, – сколько чистосердечнейшей естественностью радостного ожидания, ибо и тогда, да и долго еще потом, он не осознал до конца простую истину, что все они куклы. И кто-то время от времени впрыскивает в них эликсир печали, радости, горя – всего, что надо кукловоду. И все довольны, принимая чужую волю за собственную чудную окраску чувств – радость, любовь, экстаз, – идя тем самым на компромисс, который и делает возможным собственное существование.

Впрочем, Волков помнил горячую речь Малинина, последний раз напрягавшего мощь своего философского интеллекта, мгновенно обесценившегося новым статусом владельца (зачем Владыке интеллект?!).

– Смысл! – восклицал он, задетый чьим-то вопросом. – Кто говорит о смысле там, где смысла нет по определению? Наши уважаемые планетарные Мозги просто вклинились в бесконечный процесс, придав ему видимость порядка. А смысл? С точки зрения меня лично, дальнейшая моя жизнь приобретает огромный смысл. И с точки зрения нашего друга Семена тоже. А вот какой смысл будут видеть обитатели его мира, когда их будут жарить на ядерных горелках – это уж вопрос иного порядка. Каждый сверчок должен знать свой шесток. Хотя меня лично не интересует шесток безымянного сверчка из чужого мира.

– Ты безнравственен, как все ученые, – сказала Катенька, ласковой безмятежностью тона только поощрив отдалявшегося мужа.

– Безнравственен! Я лишь описываю уже существующее явление, а не пытаюсь его изменить. Это уже сделал Мозг и ему подобные. Кстати, они дали возможность каждому – каждому! – обрести бессмертие. Цепь перерождений по закону вероятности обязательно прервется паломничеством, т.е. личным бессмертием человека-творца.