Текст книги "Верность слову"

Перемены

В феврале совершенно неожиданно умер секретарь парткома завода Яков Степанович Тихомиров. Хоронил его весь город Северодвинск.

– Да… Таких людей поискать надо. Партиец, Ленинец с большой буквы! – сказал Дмитрию присутствовавший на похоронах Федотов. – Тяжело тебе будет без его поддержки. Да и я недолго тебе помогать буду. В апреле – перевыборы, а наш «первый», – он многозначительно поднял голову вверх, – не очень-то нашего брата жалует. Думаю, что избавится от меня, да и от многих обкомовских работников, кто ему правду говорит. Совсем тогда тебе худо будет. Мысли есть по этому поводу?

– Мысли есть, но надо заканчивать институт.

– Ты хорошо подумай, а то можешь остаться и без работы, и без института. Вот так-то Дмитрий Михайлович, комсорг ЦК.

Посоветовавшись с женой и отцом и списавшись с Елизаветой Петровной, они решили вернуться в станицу Старомышастовскую. Этому решению не очень удивились на заводе, а новый секретарь парткома прямо заявил, что всегда считал его временщиком. И если бы не рабочие, присутствовавшие при этом разговоре, то Дмитрий набил бы ему физиономию.

В институте выразили глубокое сожаление по поводу его отъезда, но выдали все документы на руки.

12-го апреля они были в Старомышастовской. Жить в доме Елизаветы Петровны было практически невозможно из-за скопившихся там родственников. Дмитрий, устроившийся на работу учителем истории в восьмилетнюю школу, пошёл к председателю сельсовета. Пётр Силантьевич, выслушав его историю, ругнулся в кулак.

– Ну что, Дмитрий Михайлович, могу я тебе одну хату предложить, но ты сам откажешься.

– ?!

– Да поповская это хата. От неё все, как чёрт от ладана бегут. Да и ремонт требуется большой. Тут мы, конечно, поможем, – сразу же поправился он, – а там гляди.

Они пошли на окраину села, где раньше стояла небольшая церквушка, сгоревшая во время войны. Рядом с ней стоял полуобгоревший поповский дом. В принципе, обгорели только хозяйственные постройки, примыкавшие к дому.

Войдя внутрь, Дмитрий увидел большую комнату с русской печью посредине. В углу комнаты был вход в маленькую комнатушку. Дверь отсутствовала.

– Вот ведь народ какой стал дерьмовый! Вчера дверь была на месте, а сегодня уже спёрли, – председатель плюнул на пол. – Извини, Дмитрий Михайлович! Как только не доглядел? Всё волокут!

Дмитрий обошёл весь дом, осмотрел сохранившуюся часть пристроек и решил, что сможет восстановить его.

– Ну, тогда лады, – сказал Пётр Силантьевич. – Когда начнёшь?

– А чего ждать? Завтра вечером и начну.

– Я тут людишек тебе подброшу. «Гуртом и батьку бить легче», как гласит народная пословица. А дверку я найду, не беспокойся.

Когда следующим вечером Дмитрий с раздобревшей Матрёной пришли в дом, дверь от маленькой комнаты лежала на полу у печи.

– Ну, Силантьевич и силён! – сказал Дмитрий смеясь.

– Как ты один-то тут будешь управляться?

– Почему один? Председатель людьми обещал подсобить.

Своё обещание Пётр Силантьевич выполнил, и уже 15-го мая Дмитрий, Матрёна и Лиля вселились в отремонтированный дом. А 19-го мая у них родилась девочка – Лена.

В 1953-м году Дмитрий успешно защитил диплом в Краснодарском государственном педагогическом институте, а уже в 1954-м стал директором их восьмилетней школы.

Работа радовала его. Он старался находить новые, интересные формы работы не только с учениками, но и с преподавательским составом. В школе появилась своя художественная самодеятельность, и школа неоднократно становилась победителем различных районных и краевых смотров и конкурсов.

Вместе с преподавателями – участниками войны, он проводил каждое лето военно-спортивные лагеря для учащихся седьмых и восьмых классов. Окончив школу-восьмилетку, ребята и девчата с большой неохотой уезжали в районный центр, где продолжали учиться в Динской средней школе-интернате.

Свои уроки он проводил интересно, очень редко пользуясь материалами учебников. «Зачем, – говорил он своим коллегам-учителям, – я буду говорить ученикам то, что написано в учебнике? Они это и без меня могут прочесть. Другое дело, когда я рассказываю им что-то новое, неизвестное. Моя задача – заинтересовать их изучаемым материалом, заставить самостоятельно сходить в библиотеку, найти что-то такое, чего не знают одноклассники, а может быть, и я. Тогда и учитель растёт вместе со своим учеником. А это очень важно для нашего профессионального роста».

Дети любили своего директора, а в станице его уважали, прислушивались к его мнению. Он стал депутатом районного совета народных депутатов трудящихся Динского района. Вот только подрастающая дочка огорчала его – уж больно болезненная была Лена. Он любил её безмерно, и каждую свободную минуту старался проводить с ней. Даже работая у себя в саду (а у дома был прекрасный сад, заполненный фруктовыми деревьями, виноградом, цветами), он выносил в него дочку, сажал в специально сделанное креслице и разговаривал с ней, а то и просто пел ей песни.

В четыре годика она заболела коклюшем. Болела долго и трудно. Лечащий врач посоветовал ему выносить девочку к речке почаще, там воздух был более влажным, что и требовалось для лёгких маленького человечка. Дмитрий Михайлович даже купил лодку, и теперь они каждый вечер, а в воскресный день и ранним утром выезжали на «рыбалку».

– Ну что, Алёха, – так он называл дочку, – поедешь на лодочке кататься?

– Дя, дя, дя! – кричала девчушка и бежала за стоявшими в коридоре удочками.

Но рыбы ловил Дмитрий Михайлович немного. Так, для своего кота Васьки, который каждый раз сопровождал их до речки и сидел там, пока лодка не причаливала к берегу. Иногда эти ожидания длились несколько часов. Зато за свою усидчивость кот получал порцию свеженькой рыбки, что несомненно компенсировало ему «муки» ожидания.

В 1959-м году за успехи, достигнутые Старомышастовской восьмилетней школой в деле образования подрастающего поколения, Дмитрию Михайловичу было присвоено звание «Заслуженный учитель школы РСФСР». По поводу вручения ему этого звания в станичном клубе было проведено торжественное собрание. Учащиеся школы выступили с концертом, а потом заслуженные люди станицы собрались в станичной столовой, которой руководила Матрёна Ивановна Сазонова-Сверлова.

Дмитрий Михайлович много пел и танцевал с молодыми учительницами. В итоге, они вновь разругались с Матрёной, а придя домой и подрались.

С этого времени отношения между ними всё больше накалялись. Практически все праздники заканчивались руганью, а то и драками. Она уходила из дома, и это приводило его в ещё большую ярость. Успокоить его могла только старшая дочка Лиля. Она выходила из их с Леной комнаты, подходила к нему и просила лечь спать. Он сразу же остывал, что-то бормотал про себя, но шёл к кровати, а иногда даже не раздеваясь, ложился на неё и засыпал.

Нередко они переругивались с Матрёной, лежавшей с детьми в маленькой комнате. Он, лёжа на кровати, пускался в пространные размышления о смысле жизни, человеческой несправедливости, чёрствости людей, грубости и непонимании ими его «возвышенно-утончённой» натуры. Завершал он свой монолог, как правило, высказыванием: «А жабы водятся везде!»

В декабре 1961 года, его освободили от должности директора школы. Как бывало не раз, он решил уехать из станицы, но Матрёна категорически воспротивилась отъезду.

– Если ты хочешь нас бросить – бросай. А детей не дам срывать с места и опять ехать неизвестно куда и, главное, неизвестно зачем. У тебя везде одно и то же: нигде тебя не понимают, нигде тебя не ценят, один ты хороший. Хочешь – бросай!

Вот тогда он ей и сказал, что не оставит свою дочь до совершеннолетия.

– Да брось ты, до совершеннолетия! Ты, как наш кот Васька, всё время норовишь смыться налево. Ну и иди. Плакать не будем!

– Я сказал, а ты знаешь силу моего слова.

– Ты бы с такой же силой приказал себе не выпивать!

– Я сам знаю, что мне делать, а что нет.

Чтобы находиться меньше дома, Дмитрий купил мотоцикл с коляской и часто на нём и в лодке катал девочек. Но Лиля всё больше удалялась от него, вставая на сторону матери. Тогда он брал с собой «Алёху», и они куда-нибудь уезжали на лодке дня на два-три, а Матрёна в это время сходила с ума.

В апреле 1962 года он попал в аварию. С мужиками отметил на рыбалке запуск первого человека в космос и по этому случаю решил прокатить на мотоцикле Лену. Матрёна не дала ему девочку, и он, оскорблённый, умчался один. Через три часа им сообщили, что Дмитрий свалился в речку с моста около районного центра, сильно пострадал и доставлен в больницу.

Она тут же поехала туда. Состояние у Дмитрия было тяжёлое. Он, упав в воду, напоролся на металлический штырь торчавший из неё, и пробил насквозь лёгкое. Плюс у него были сломаны нога и ключица. Лечение проходило долго, нудно и с переменным успехом.

С этого времени он раз в два года ездил по путёвке в Теберду лечить свои лёгкие. Одно было пробито на фронте, другое – в аварии. Наблюдавшая его в поликлинике врач боялась развития туберкулёза.

После всех этих событий он притих.

Как-то вечером, весной 1966 года он сказал Матрёне: «Я надумал кирпичный дом ставить. Хватит нам в мазанке жить! Но должен тебя предупредить: построю и уйду. Знай об этом». Осенью он приступил к строительству дома. Теперь его можно было найти только или в школе, или на строительстве дома.

В феврале 1963 года Ново-Титаровский район был слит с Динским районом и переименован в Динской район Краснодарского края. В станице было построено новое двухэтажное здание, и решением Краснодарского крайисполкома их школа в 1966-м году была реорганизована в Старомышастовскую среднюю школу №37 Динского района, т.е. стала средней школой-десятилеткой. В ней Дмитрий Михайлович преподавал историю в старших классах.

Следуя своим принципам, он много давал ребятам материала вне учебной программы. Однажды у них возник спор о влиянии людей разного роста на историю стран и народов. Тут вспомнили Петра Первого и Александра Невского, Наполеона и Суворова, Ленина и Сталина.

– И всё же я считаю, – вскочил со своего места классный заводила Сергей Черепков, – что маленькому человеку труднее пробиться в жизни. Априори, – ввернул он иностранное слово, – на маленьких смотрят снисходительно, жалея их. А когда кого-то жалеют, то ничего стоящего, большого им не поручают. Вот!

– Ты хочешь сказать, – обратился к нему Дмитрий Михайлович, – что маленькие люди ничего не могут добиться в жизни? А как же Наполеон, Ленин, Сталин?..

– Это – исключение из правил. Это были гениальные люди, а мы говорим о массе маленьких людей.

Одноклассники с интересом слушали спор учителя с учеником.

– А как же война? Там были всякого роста люди.

– Да, но мы знаем таких мощных полководцев, как Жуков, Рокоссовский, Рыбалко и много, много других. Я что-то среди них коротышек не встречал, – класс одобрительно загудел.

– Не встречал, говоришь? А разве размером ног, головы, рук и туловища велик человек? Вот послушай! – и Дмитрий Михайлович стал читать:

 
               На земле безжалостно маленькой
               Жил да был человек маленький.
               У него была служба маленькая
               И маленький очень портфель.
                    Получал он зарплату маленькую…
                    И однажды – прекрасным утром —
                    Постучалась к нему в окошко
                    Небольшая, казалось, война…
               Автомат ему дали маленький,
               Сапоги ему выдали маленькие,
               Каску выдали маленькую
               И маленькую – по размерам – шинель…
                    А когда он упал – некрасиво, неправильно,
                    В атакующем крике вывернув рот,
                    То на всей земле не хватило мрамора,
                    Чтобы вырубить парня в полный рост!99
  Роберт Рождественский, «Баллада о маленьком человеке», 1969г.


[Закрыть]
 

В классе наступила тишина. Только через несколько минут Катя Егорова спросила: «Дмитрий Михайлович, чьи это стихи»?

– Роберта Рождественского, ребята, – и, помолчав, добавил, – По-моему, не надо долго объяснять, что не рост человека определяет его суть, а то, что у него есть вот тут, – он указал на своё сердце, – какая у него душа, как он относится к своей Родине, семье, окружающим его людям. Именно это помогало нам на фронте побеждать сильного, очень сильного врага. Маленькие люди: Зоя Космодемьянская, Александр Матросов, Володя Дубинин, Марат Казей, генерал Карбышев, Маресьев, Гастелло… – все невелики ростом, а какие глыбы! Глыбы духа, воинского и гражданского долга, любви к своей Родине и её будущему, то есть к нам с вами. А большого человека, – он улыбнулся Сергею, – на фронте легче поразить, – он же большой!

Ребята засмеялись.

Дом строился ни шатко ни валко, но в марте 1969 года он стоял под новой блестящей металлической крышей.

После окончания школы Лена поступила в техникум. Старшая дочь Лиля, Лилия Викторовна, после окончания педагогического института приехала в станицу и вместе с отцом работала в школе. Она вышла замуж, и они все вместе переехали из поповского дома в новый.

В апреле месяце Дмитрий Михайлович вновь попал в больницу. Началось обострение хронической болезни лёгких. Сразу из больницы его направили в санаторий.

Теберда встретила отличной погодой, цветением клумб и кустарников. Всё было знакомо и приятно. Он сразу же включился в подготовку концерта к первомайскому празднику. Много пел, что очень приветствовал главный врач санатория, считавший, что пение – лучший способ заставить работать лёгкие.

Тридцатого апреля сообщили, что к ним в гости придут отдыхающие из находящихся рядом санаториев. На Руси всегда гостям рады, а тут незнакомая аудитория…

Дмитрий Михайлович спел две песни и третью на бис. Было видно, что его пение производит впечатление на зрителей, и это было приятно.

После концерта на веранде организовали танцы. Дмитрий Михайлович «отрывался» по полной программе. Если он видел, что какая-то женщина долго стоит одна, не танцуя, то в следующем танце он приглашал именно её. Когда объявили танец с хлопками, это когда хлопками просили отдать партнёра или партнёршу, он пригласил скучавшую у стенки даму. Только они начали с ней танцевать, как сзади хлопнули в ладоши и послышалось: «Собат?» Дмитрий встал, как вкопанный. Потом, выпустив партнёршу, медленно повернулся и увидел перед собой невысокую симпатичную женщину средних лет. У Дмитрия Михайловича задрожали ноги. Перед ним стояла Неля. В это было трудно поверить, но это, действительно, была она.

«Собат?» – повторила она.

– Этого не может быть! – тихо произнёс он. Потом, обернувшись к своей партнёрше по танцу, он извинился перед ней и вновь повернулся к Неле. – Давай отойдём в сторонку. Что-то я не могу сейчас танцевать, ноги обмякли.

Они вышли с танцевальной веранды в сад, где сели на скамейку.

– Это ты? – глупо спросил он. – Как ты меня нашла? – вопрос прозвучал ещё глупее.

– Я тебя не искала. Просто я тут в санатории, и нас пригласили на ваш вечер. Пришла, когда ты уже пел. Я узнала твой голос, когда ещё только подходила к залу. Так мог петь только ты.

– Дорогая моя, как это могло случиться? Прямо чудеса какие-то! Сколько мы не виделись?

– Двадцать три года.

– У тебя муж, дети? Где ты сейчас живёшь?

– Никого у меня нет, Димочка. Никого, – повторила она. – Да и никого после тебя и быть не могло. А живу я в Уфе. Работаю архитектором. А как ты? Как твоя Матрёна? Много детей тебе нарожала?

Он смотрел на неё, не отрывая глаз. С каждой минутой, секундой он узнавал в ней давно забытые черты лица, интонации голоса, движение рук, головы, бровей, рта.

– Что? Что ты спросила? – встрепенулся он.

– Я спросила, как ты?

– А! Всё нормально… Вернее, всё ненормально. Ты, наверно, оказалась права в том, последнем письме.

– Ты его получил? Не думала. Ведь я была в Новороссийске, когда ты уехал, и лично передала его Дунаеву. Он мне и показал твою Матрёну. Красивая женщина. Не удивительно, что ты так привязался к ней.

– Валерка!? Вот молодчина! А я… Что я! Жизнь с Матрёной не сложилась. Я хотел уехать от неё ещё в 51-м году, и приехать в Георгиевск, но она оказалась беременной. Я не имел права бросить свою дочь! И вновь дал Моте слово, что буду воспитывать её, свою дочурку. И вот вырастил…

– Что с ней? – Неля тревожно смотрела на него.

– Нет, нет! Ничего. Всё нормально. Лена закончила школу, поступила в техникум. А я – у разбитого корыта. Наверно, это цена данных мною слов и обещаний. Вот такая у меня натура: дал слово – умри, но выполни! – он нервно закурил.

– А ты почему не замужем? Всё при тебе. Не знал бы с какого ты года, дал бы лет тридцать, не больше.

– Ты всегда раздавал комплименты дамам. А я всё тебя ждала. Я тоже чумная: если даю слово, то выполняю его.

– Кому? Кому и какое слово ты дала?

– Ты всё забыл… Слово я дала самой себе – ждать тебя. Ждать всю жизнь… – она отвернулась и достала из сумочки платок.

Он поднялся со скамейки, как-то неуклюже потоптался и вновь сел.

– И что… – нерешительно начал он, – можно надеяться, что ты примешь меня?

Она посмотрела на него:

– Мне кажется, что в молодости ты был догадливее.

Они сидели не скамейке и молча глядели друг на друга. Темнело. В саду начали зажигаться фонари, а они сидели и молчали. Так, наверно, ему было удобней и спокойней, а она не хотела нарушать его спокойствия.

– Димочка, спой мне «Меж крутых бережков», – неожиданно попросила она.

Эту русскую, тягучую песню он часто пел тогда в Георгиевске. И здесь, не задумываясь, он запел:

 
               Меж крутых бережков Волга-речка течёт,
               А на ней по волнам, лёгка лодка плывёт.
               В ней сидит молодец, шапка с кистью на нём,
               Он с верёвкой в руках волны режет веслом…
 

Эта незатейливая русская народная песня о любви молодого казака к жене воеводы, которая была заточена в башне, и которую он собрался спасать, всегда вызывала слёзы у женской части вечеринок.

 
               Волга в волны свои молодца приняла,
               По реке, по волнам шапка с кистью плыла…
 

– Ты знаешь, – сказала Неля, – а я всегда, когда слышала по радио эту песню, представляла себе, что это я плыву к тебе в той лодке. А ты в заточении в башне. И я спасаю, спасаю тебя… Чушь, конечно. Но мне так было легче.

– Не было, моя хорошая, никакой башни, никакого заточения. Была просто жизнь. Это знаешь, как в сказке: «Направо пойдёшь – коня потеряешь. Налево пойдёшь – любовь потеряешь. Прямо пойдёшь – смерть найдёшь!» Я налево пошёл… вот и «нашёл» на свою голову…

Они вновь замолчали, а в саду раздавались трели птиц…

Из санатория он поехал в Краснодар к дочери. Встретившись с ней, как на духу, рассказал ей всё.

– Пап, ты бы мне мог и не рассказывать про всё это. Об этом мы давно с Лилей знаем. И письмо от этой Нели нам мама показывала. Она почему-то ей очень завидовала. А то, как вы с мамой живёте последние годы, – это не жизнь. Больно на вас смотреть. Как кошка с собакой. Какая же это любовь? Нет у вас её давным-давно.

Он смотрел на дочь и не узнавал её. Она сидела рядом с ним такая взрослая, рассудительная, и в её словах не было ни капельки укора.

– Ты не будешь осуждать меня, если я уеду от мамы?

– Я тебе не судья. Я твоя дочь, и я очень сильно люблю тебя, папулик. – Лена обняла и поцеловала отца.

Дмитрий Михайлович почувствовал, как слеза скатилась по его щеке.

– Ну, что случилось? – сказала дочь, вытирая его щёку платком. – Надо жить, пап. Теперь пришло наше время переживать за вас. Ведь для меня что ты, что мама – это две половинки. А я буду между ними разрываться всю жизнь.

Теперь он обнял Лену и, прижимая к своей груди, стал целовать её волосы.

– Господи! Как я люблю тебя, «Алёха» ты моя драгоценная!

Они помолчали.

– И куда ты сейчас? – спросила дочь.

– Домой.

– Так ты ещё дома не был?

– Нет.

– А потом?

– Потом – в Уфу. Найду работу. Я ведь ещё, вроде бы, как и не старый, – он улыбнулся.

– Кто тебя сейчас отпустит? Конец учебного года, экзамены на носу.

– Отпустят… А не отпустят – сам уеду.

– Только ты там, пожалуйста, ни с кем не ругайся. Хорошо?

– Хорошо, моё солнышко. Не волнуйся. Твой папа будет в полном порядке.

Вернувшись домой, он сообщил о своём решении Матрёне. Реакция оказалась предсказуемая. Сначала она как бы окаменела. Потом много кричала, обзывала его разными словами, материла, швыряла в него всё, что ей попадало под руку. Он молчал. Когда она успокоилась, Дмитрий подошёл к ней, сидящей не кровати, и встал на колени.

– Прости меня Мотя, если можешь. Я, наверно, всю жизнь тебе испортил.

– А была-то она, жизнь? – негромко спросила та и, вздохнув, добавила: – Это я, наверное, тебе всю жизнь искромсала. Чего, дура, хотела-то? Чего хотела, на то и нарвалась. Не по Сеньке шапка оказалась, – Мотя заплакала.

– Это моя вина, повторил он. Но, что было, того не вернуть.

– Ты когда уедешь?

– Пока не знаю. Надо в школе договориться.

– Не отпустят тебя.

– Тогда завтра уеду. Сам. Без всякого разрешения.

В школе состоялся серьёзный разговор с директором. Привлекли и секретаря парткома совхоза, и председателя поселкового Совета. Дмитрий был неумолим. Он написал заявление об увольнении, заявление о снятии его с партийного учёта и заявление об освобождении его от обязанностей депутата районного совета народных депутатов трудящихся, которым он был более пятнадцати лет.

Утром на попутной машине Дмитрий Михайлович уехал в райцентр, а оттуда – на автобусе в Краснодар. В аэропорту купил билет до Уфы. Его рейс был через три часа.

Прогуливаясь по вокзалу, он увидел учеников десятого класса своей школы.

– А вы, что тут делаете? – удивлённо спросил он.

– Вас приехали провожать.

– Что, все?

– Все. Даже вон Славка Мельников со своими болячками приехал.

– Зачем всё это, ребята?

– Ну, Вы же не зашли к нам попрощаться, вот мы к Вам сами и приехали. Помните, Вы говорили: «Если гора не идёт к Магомету, то…»

– …Магомет идёт к горе. – закончил он. – Только мне кажется, что вы, ребята, – и моя гора, и мой Магомет! – он обнял их, кого смог.

Девчонки всхлипывали. Мальчишки с трудом сдерживали себя.

– Дмитрий Михайлович! – обратился к нему комсорг класса Володя Новиков. – Нам Лилия Викторовна давно сказала, что Вы будете уезжать из Старомышастовской. Мы Вам на память сделали фотоальбом о нашем классе, школе, станице. Не забывайте нас, – и он протянул ему фотоальбом.

Открыв его, на первой странице Дмитрий Михайлович увидел фотографию всего класса у школы, а внизу стих:

 
                       Чтобы дарить науку о прекрасном,
                       Чтобы проблемы школьные решить,
                       Учитель должен быть всё время разным,
                       Актёром в этой жизни должен быть.
                       Кто никогда не окунался в школу,
                       Тот не поймёт, как будучи седым,
                       Учитель остаётся добр и молод,
                       Под стать ученикам своим.
 

Его глаза наполнились слезами. Он вновь обнял своих учеников, кого смог, и они так и стояли плотной кучкой до самой посадки на самолёт.

В Уфе его с радостью приняли на работу в автодорожный техникум. Он находился рядом с однокомнатной квартирой Нели Константиновны.

Дмитрий Михайлович очутился в совершенно другой атмосфере. Никто его не ругал, никто не гонял и не смотрел косо. Даже когда он приходил домой после застолья с коллегами или соседями по гаражу, никто не обзывал его «рвотным порошком», «хроником» и «алкоголиком».

Однажды он, не рассчитав своих сил во время очередного застолья, был доставлен домой сотрапезниками. Пытаясь раздеться в коридоре, он не давал возможности Неле помочь ему. Вынув из одного рукава пальто руку и держа в другой руке шапку, вдруг, сильно покачиваясь, встал в позу:

– Мы вольные птицы; пора, брат, пора!.. – начал он, и вдруг понял, что забыл, как там продолжается дальше.

– Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края,

Туда, где гуляет лишь ветер… да я!.. – продолжила Нели Константиновна. – Давай, мой дорогой «узник», разденемся и вспомним Пушкина, если он тебе нравится.

Дмитрий Михайлович молча кивнул головой, позволил ей помочь ему раздеться и, освободившись от верхней одежды, поцеловал её руку.

– Прости меня, родная, не рассчитал.

– Бывает Димочка, бывает. Кушать будешь?

– Буду, но только вместе с тобой.

– Так я только что покушала. Лучше я рядышком посижу. Хорошо?

– Прямо отлично!

О ревности не было и речи. Это сначала настораживало его. Он привык, что без ругани, казалось бы, не было и любви. Ведь не единожды он слышал от станичных женщин: «Бьёт – значит любит!»

А тут без дрязг и драк его сердце переполняла любовь. А как только Неля говорила своё «Димочка», он готов был мчаться хоть за тридевять земель выполнять любую её просьбу.

Он понимал, как жестоко ошибся тогда в сорок седьмом году, женившись на Матрёне. Ведь мог ей помочь и без женитьбы. Но… Молодость, молодость! Ты всегда отличаешься крайностью решений.

Понемногу расспрашивая Нелю о её жизни, он узнал, что она закончила Политехнический институт по кафедре «строительство и архитектура». Попросилась на Север и больше десяти лет работала в Магадане, в проектном институте «Магадангражданпроект». Там она накопила бесценный опыт проектирования и строительства зданий на вечной мерзлоте, в условиях низких температур и ураганных ветров. Немало потрепали ей нервы и снеговые нагрузки. Она стала классным специалистом своего дела.

Уехавший в Уфу главный инженер института, позже предложил нескольким коллегам приехать к нему в проектный институт. Она, в числе других, согласилась. Помыкавшись семь лет по общежитиям, при этом заработав туберкулёз глаз, получила однокомнатную квартиру. С этой болезнью и попала в санаторий Теберды.

Конечно, к ней сватались молодые и не очень молодые люди. Но она им всем говорила одно, показывая фотографию Дмитрия: «А вы сможете быть для меня им?» Как правило, этого хватало.

В техникуме к Дмитрию Михайловичу присматривались недолго. Да и сам он, ожив после переезда в Уфу, рвался «в бой». Вместе с ним работало много фронтовиков, таких же, как и он, неутомимых и неуёмных людей. Но им, как говаривал в молодости Дмитрий, не хватало политического руководства, то бишь моторчика. Он и появился в его лице.

Его ценили за умение заинтересовать аудиторию, подойти к проблеме, материалу нестандартно. Он позволял учащимся техникума спорить с собой и нередко соглашался со своим оппонентом, слегка подкорректировав его высказывания и суждения. Но делал это незаметно и очень деликатно и бережно. На его факультативы приходили учащиеся других техникумов города и даже студенты институтов.

Однажды лекцию выступавшего у них в техникуме лектора ЦК КПСС решил посетить секретарь Центрального Комитета компартии Башкирии по идеологии. Войдя на второй этаж учебного корпуса техникума в сопровождении директора и секретаря парткома, он сразу же увидел толпившихся у двери одной из аудиторий людей.

– Такая посещаемость лекции товарища из ЦК? Похвально, похвально.

– Извините, но это проводит факультатив наш преподаватель истории Сверлов Дмитрий Михайлович.

– Да? Занятно. А где лектор?

Они вошли в аудиторию, расположенную в конце коридора. Там сидело всего человек сорок-пятьдесят. А темы лекции и факультатива были примерно одинаковы: у лектора – «Роль партии в Победе в Великой Отечественной войне», а у Дмитрия Михайловича – «Вклад коммунистов и комсомольцев в дело Победы над фашисткой Германией».

Жизнь текла своим чередом. Он отгулял на свадьбе своей дочери. Несколько раз приезжал к ней на Север, где она тогда жила с мужем, и к внучкам, которых очень любил. И они приезжали к нему в гости…

Он почувствовал, что ему вдруг стало как-то очень и очень холодно. Неожиданно для себя, понял, что летит вниз спиной в какой-то колодец. Прямо над ним, удалялся ослепительно-белый квадрат выхода из колодца. И вдруг на фоне этого квадрата появилось лицо Нели. Она внимательно посмотрела на него, летящего вниз, и молча, протянула свою руку. Он тоже потянулся к ней своей рукой, понимая, что если дотянется до этой руки, то вылезет из колодца. А ему очень мешали появившиеся ниоткуда какие-то крючья, загнутые вниз. Они цеплялись за его одежду, не давая двигаться вверх, к выходу. Но рука Нели была всё ближе, ближе, и вот он уже ухватился за неё…

Дмитрий Михайлович открыл глаза. Рядом, сидя на табурете и положив голову на стоящую возле кровати тумбочку, спала Неля, а он крепко сжимал её руку. Палата была незнакомая и всего на двух человек. Вторая кровать была пуста.

– Ты, что тут делаешь? – тихо спросил он.

Неля встрепенулась, подняла с тумбочки голову и… увидела смотрящего на неё Дмитрия Михайловича.

– Слава Богу! – вскликнула она, – Слава Богу, очнулся, а то врачи потеряли всякую надежду. Ты же был в коме.

– Какое сегодня число?

– Седьмое декабря.

– Через десять дней у Кольки был бы день рождения.

– О чём ты говоришь? У какого Кольки?

– У брата, Николая. Только он в декабре 1985-го года умер в Ленинграде.

– Да причём тут Николай? Ты три дня был в коме. Врачи уже думали, что не выйдешь из этого состояния. Вызвали меня. А когда я подошла и позвала тебя, стала гладить по руке, то ты неожиданно для них сжал мою руку. Да так крепко, что они не смогли освободить её. Пришлось мне поселиться здесь, рядом с тобой, – она улыбнулась и вытерла набежавшие слёзы.

– Это ты меня вытащила оттуда… – и он рассказал ей, что видел. – Никогда не верил этой чертовщине про белый яркий свет, коридоры и в ангелов после смерти. А тут на тебе! Повстречались! Это ж ты – мой ангел-спаситель! – и он попытался засмеяться, но его смех перешёл в кашель.

– Это кто тут у нас кашляет? – послышалось от двери, и в палату вошёл незнакомый доктор. – А-а-а, Дмитрий Михайлович! Вернулись? Молодцом! Ну что тут ещё скажешь? Молодцом! – повторил он. – Люся! – громко крикнул врач появившейся в дверях дежурной медсестре. – Давайте всё сюда! – а Дмитрию пояснил: Сейчас мы Вас через капельницу подкормим, поддержим. Самое противное, будем считать, прошло. Честное слово, не верил, что вы выкарабкаетесь. А оказывается фронтовики ещё вон какой крепкий народ!

– Да какой там крепкий? Это она, – Дмитрий Михайлович посмотрел на жену, – меня с того Света вытянула.

– Ну, соловья баснями не кормят. Давайте мы с Нелей Константиновной на время выйдем, а Люся Вам пока капельницу поставит. Только Вы больше нас так не пугайте, хорошо?

Дмитрий Михайлович согласно кивнул головой и улыбнулся жене. Та погладила его по руке и вышла из палаты.

– Ну, вот, – обратился к ней врач, – вроде бы и обошлось на сей раз. Вы можете, если хотите, оставаться здесь. Я с главным врачом договорюсь. Запасная кровать есть, питаться Вы можете в нашей столовой. Но, категорически запрещаю давать ему курить. Категорически! Как бы он не просил. Договорились? – он посмотрел ей в глаза.