Текст книги "Верность слову"

12 марта

Вечер встречи молодёжи ремесленного училища с нашими бойцами. В концерте навязали конферанс и заставили прочитать «Прогулку». Надеясь встретить там Надю и не найдя её, я был в удручённом состоянии. И сник конферансье, звуча сквозь слёзы. Но зрители не видели этого. Им было смешно.

По окончании этого вечера я пошёл в театр и там встретил Надю. Но она холодно приняла меня. Была она с той подругой, у которой мы были восьмого марта, и которая мне очень не понравилась. В последнее время мне стало казаться, что между мною и Надей много чего недоговорено. Хватанув два стакана кислухи для храбрости, решил поговорить с нею. Станцевав один танец, начал разговор, но не окончил. Под конец танцев её подружку избили её же знакомые. И Надя с ними водится?

Пошли домой вместе. Останавливались возле каждого угла, подолгу болтали, держась за руки. Надя заметила, что у меня очень красивые зубы. Я поцеловал её за это в глаз. И еле различая в полутьме ночи её матовое лицо, я любовался им. А оно было великолепно. Меня подмывало поцеловать её. Она чувствовала это и смущённо прятала губы в ворот жакетки. Но наши губы встретились, и у меня ёкнуло сердце, когда отдав свои губы мне, она свободно положила свою русую головку на плечо.

– Вот так, браток! – сказала она, и мы простились.

28 июля

Много времени прошло, как я забросил дневник в чемодан. Многое случилось в этот период, пока он валялся с оторванными обложками, среди разного бумажного хлама. Попробуем разобраться в них, благо времени девать некуда – отпуск.

Возвращаясь назад, к прошлому, мне подчас кажется, что я легко увлекаюсь женщинами. Вишнякова, Алка Бонакова, Галинка, Надежда Сулема, на которой я остановил свою запись. Круслова – позднее. И на ряду со всеми ими – тяга к Марии. Что со всеми с ними тяга? Какое-то рвение к ней. С кем бы я ни был, в какое бы положение меня не ставили эти увлечения, как бы далеко они не заходили, я всегда думал о ней одной. И мне казалось, что для моего счастья достаточно одного её поцелуя.

Размышляя над словами В.В. о наших отношениях с Марией написал стих. Так, для себя.

 
                    Когда-то и кто-то придумал
                    Любовь, вдруг, с картошкой сравнить.
                    Уж умный он был иль неумный,
                    Но стали все так говорить:
                              «Любовь, ведь она не картошка!
                              (Заметьте: не лук, не морковь.)
                              Её, мол, не бросишь в окошко,
                              Ведь, всё-таки, это любовь!»
                    Сравненье! Любовь и картошка!!!
                    Ну как их сравнить, я не знаю…
                    А разве картошку в окошко
                    Бросает хороший хозяин?
                              А если любовь и картошку
                              сравнили… О чём говорить?!
                              Ведь можно и бабу с лукошком,
                              И хрен с апельсином сравнить.
                    И розы сравнить с бураками,
                    Навоз – со святою водой,
                    А умных сравнить с дураками,
                    И грязный сапог – со звездой.
                              Корову сравнить с канарейкой,
                              Сравнить, скажем, гроб и коня,
                              И рубль мы сравняли с копейкой,
                              И можно любить… не любя!
                    И можно в огне утопиться,
                    И всё выйдет верно, друзья.
                    И только без водки напиться,
                    Наверное, выйдет, нельзя!55
  Стих Людмилы Аркадьевны Сверловой.


[Закрыть]
 

С Надей вопрос решился просто. Её увёз Ванюшка-лейтенант. Я отошёл от этого дела, когда понял, что она с ним живёт. По приезду Шешени я сообщил ему об интимных отношениях его «наречённой» с Иваном. Теперь, как поётся в известной песне, «Мы с Тамарой ходим парой…»

Как раз в этот период на встрече учеников ремесленных училищ с солдатами-комсомольцами судьба свела меня с инструктором райкома комсомола Нелей Крусловой. Я стал часто бывать у них дома и на танцы ходил только с ней. Мы вместе проводили великолепные тёмные вечера.

Эта связь не тяготила меня, хотя я и пошёл на это в стремлении оторваться от Марии, заглушить старое. До некоторой степени мне это удалось. А на их улице на меня стали смотреть, как на жениха. Она меня любит – это я точно знаю.

Началась реорганизация армии. Артиллерийских бригад, как таковых, не стало. В должностях все с понижением. Командир полка – на дивизион. Массовая демобилизация офицерского состава.

Я, как и другие комсорги полков, оказался вне штата. Вызвали в 20-ю дивизию в политотдел стрелковой бригады и предложили должность начальника библиотеки. Отказался.

Проболтался в Черкесске неделю, чувствуя полную неопределённость впереди (в резерве, как говорят вояки), и добился отпуска. Снова Георгиевск. Четыре дня с Нелей, и маршрут: Минеральные воды – Москва – Архангельск.

Дал Николаю в Москву телеграмму, но не указал номер вагона, и мы разошлись на Курском вокзале.

Я перебрался на Ярославский, прокомпассировал билет, пообедал и решил самостоятельно пуститься на поиски Николая. За двадцать копеек справочное бюро дало справку: Троллейбус №4 до Малого Каменного моста, улица Лабазная, дом 12, квартира 24.

Нашёл. Встреча с братом была бурная, и меня уговорили остаться в Москве на четыре дня. Не забуду посещения Третьяковской галереи.

А третьего июля меня встретил холодным ветром Архангельск.

На этом дневник обрывался.

Дмитрий Михайлович встал с кровати. Нахлынувшие воспоминания растревожили душу. Вышел из палаты. Ночь. Коридор пустой, только на столе у дежурной медсестры горит настольная лампа.

Подошёл к окну. За ним метёт пурга, раскачивая фонари.

А тогда было лето. Через день после приезда домой пошёл в город к Владимиру Петровичу – однополчанину по Германии, но не повезло: в этот день он уехал в Москву. Зато на улице встретил Марию. Она была не одна, а с подругой. Первое, что бросилось в глаза – обручальное кольцо на пальце. Сразу что-то оборвалось у него в груди, хотя ведь знал про это…

Как водится, начался разговор о пустяках. Напросился проводить их домой. Дойдя до дома Марии, подруга быстро попрощалась и ушла. Он ей был за это благодарен. Зашли к Маше. Разделись. Сел к столу.

Маша подошла к нему, взяла его руку и, опустив глаза спросила:

– Что думаешь сейчас делать?

– Сидеть…

– Надо уходить.

– Почему?

Она замялась, а его сердце охватила такая тоска…

– Почему, Машенька!?

– Видишь ли, Димочка, у меня супруг скоро придёт с работы.

И он ушёл, унося с собой горечь разочарования и обиды. И на что надеялся?..

Они встречались ещё несколько раз, и неожиданно он понял, что Машенька любит его и очень жалеет о своём замужестве.

Когда это было? Да, кажется, десятого июля они с Машенькой провели весь день на Бакарице. Как там хорошо прошло время!!! Но Добрецов, муж её, ушёл в отпуск, и им стало трудно встречаться, да и встречи эти не удовлетворяли Дмитрия.

Как-то вместе с ней смотрели кинофильм «Балерина» и до двенадцати ночи сидели в сквере. Было видно, что Машеньке очень тяжело, да и ему было не легче.

С мужем она не разговаривала, а такая совместная жизнь мучительна. Плакала. Дмитрий бы много тогда отдал, чтобы не видеть этих слёз…

На его предложения уехать с ним и развестись с Добрецовым, она отрицательно качала головой. Он не мог понять, почему. Как ещё выйти из этого бессмысленного положения? Она говорила, что надо закончить училище, да и он не устроен и находится в подвешенном положении. Но не мог он без неё! Мучился от сознания того, что делит любимую с каким-то Добрецовым.

Муж, конечно же, всё узнал и, чтобы их разлучить, достал путёвку в дом отдыха в Пятигорск с 28-го июля.

Двадцать второго июля Дмитрий поехал за продуктами и на Полярской встретил Марию.

– Димочка, есть новость, которую я боюсь говорить тебе…

– Какую, родная?

– Я двадцать третьего уезжаю, – и она рассказала ему о путёвке. – Добрецов уже уехал…

И они пошли к ней домой на Павлика Виноградова. В 18:00 он был у неё на квартире, а вышел в 6:30 утра. Прощаясь, она заплакала.

– Это наша последняя с тобой встреча, Димочка.

На его немой вопрос ответила:

– Всё! – и повторила, – всё! У меня будет ребёнок… Добрецова.

– Он будет моим! – закричал Дмитрий.

– Нет, Дима, нет! Он будет Добрецовым-младшим. А тебе я хочу пожелать большой-большой любви! Я знаю, ты её достоин. И найдётся женщина, которая будет любить тебя больше, чем я… И ждать будет всю жизнь.

Он тогда не придал значения её словам. В нём всё бурлило и клокотало. Он понял, что потерял её навсегда.

Больше они не виделись, так как вернувшись из дома отдыха, Добрецов перевёлся на работу в Мурманск. Маша уехала с ним.

В Архангельске Дмитрий договорился о работе на случай своей демобилизации и, пробыв ещё некоторое время у родителей, уехал к себе в Георгиевск. Оставшиеся две недели отпуска безвылазно проводил у Нели. Она была рада безмерно. Ему было хорошо с ней, но он частенько думал о Маше.

Часть IV. Верность слову

Знакомство

Всё! Он свободный, демобилизованный человек! Вчера зачитали приказ, а уже сегодня рассчитали. Разбирая свои нехитрые пожитки, старые письма, и готовясь к отъезду в Архангельск, неожиданно наткнулся на письмо Матрёны Сазоновой – Витькиной жены.

Как он забыл о ней и данном Викторе слове позаботиться о его жене и дочке!?

На конверте был написан Новороссийский адрес. Быстро упаковав чемодан, направился к дому Нели. Та, как чувствовала, и ждала его у входа в дом.

– Я забежал к тебе, чтобы оставить чемодан. Срочно надо съездить в Новороссийск. С собой забираю только планшет. Дней через пять-шесть вернусь, – выпалил он сходу, не давая ей вставить ни слова. – У погибшего фронтового друга там осталась жена и маленькая дочь. Надо проверить, как у них дела. Я слово дал.

– Конечно, Димочка, конечно! Надо съездить. А то как же? Кто им там поможет? Ты за вещи не волнуйся, – сказала она в ответ. – Только дальше-то с тобой… с нами что будет? Ты уедешь в Архангельск или здесь останешься?

– Я пока не решил. Вернусь, тогда и обсудим этот вопрос. Договорились?

– Конечно, конечно!

Он поцеловал её и быстро пошёл по улице в сторону вокзала.

Новороссийск встретил его сильным порывистым ветром. Он с трудом нашёл указанный на конверте адрес, но на месте дома лежала огромная груда кирпича. Соседи из других домов объяснили ему, что дом рухнул, а жена Виктора работает официанткой в заводской столовой и поэтому перебралась жить поближе к заводу.

Он нашёл и этот завод, и эту столовую. Зашёл в неё. Время было обеденное, и там было много народу. От стола к столу и на кухню бегали четыре официантки. Он купил пива и, примостившись за столиком у окна, стал следить за ними, пытаясь угадать, кто из них Матрёна.

Две сразу же выпали из поля его внимания, так как им было лет за тридцать пять. Из оставшихся двух он выбрал невысокую, складную молодую женщину, которая, чувствуя к себе интерес посетителей, отвечала практически на все их вопросы и обращения, чаще улыбалась и нередко получала чаевые.

Другая официантка была чуть повыше ростом и тоже быстро обслуживала свои столики. Но она не очень много разговаривала с посетителями и редко реагировала на их обращения к ней.

Он стал наблюдать за невысокой официанткой, ожидая, когда она подойдёт и к его столику. За спиной раздался какой-то шум и послышался звук пощёчины. Дмитрий быстро обернулся. Через столик от него стояла возмущённая вторая официантка, а за столом сидело двое парней, один из которых потирал красную от пощёчины щёку.

– Ты что, дура? – спросил он у официантки. – Уж и пошутить нельзя?

– Да что ты с ней, шалавой, разговариваешь? – приподнимаясь со стула сказал второй. – Дай ей по морде тоже. Цену себе набивает, сука!

Дмитрий встал и быстро подошёл к их столику.

– Извинись перед девушкой, – глядя в упор на стоящего перед ним парня, сказал он.

– А ты кто такой? – усмехнувшись, спросил тот. – Хахаль её что ли?

– Нет. Но я не такая скотина, как ты. Извинись!

– Да пошёл ты… – и парень, матюгнувшись, стал садиться.

Дмитрий резко ударил его по скуле. Тот сел мимо стула, ударившись головой о край стола. Его товарищ метнулся к Дмитрию, но, получив удар в живот, свалился рядом. Посетители столовой, сидевшие за соседними столиками, повскакивали со своих мест.

– Ты давай, паря, чеши отсюда. Это же Митька-Винт – местный бандюган. Сейчас сюда вся его шайка завалится, – сказал пожилой мужчина.

– А вы чего молчите и терпите таких?

– Никто и не терпит, но связываться с ними – себе дороже. Так что давай, давай, греби отсюда. Матрёна, – обратился он к стоявшей рядом официантке, – выведи-ка этого хлопца через кухню. Неравён час, на дружков этих засранцев нарвётся, – и, повернувшись к Дмитрию, добавил: – А ты, хлопчик, ничего, смелый. Фронтовик?

Дмитрий кивнул головой, не сводя взгляда с официантки. «Так значит это и есть Матрёна, – подумал он. – Ничего себе дивчина!» Но раздумывать было некогда. Матрёна взяла его за руку и быстро повела через кухню и подсобные помещения на улицу. Выйдя из столовой, она, улыбнувшись, сказала ему:

– Спасибо! Но не надо было связываться с этими… Теперь они вам проходу в городе не дадут.

– Да плевать я на них хотел, – ответил Дмитрий, – ведь я к тебе пришёл.

– Ко мне? – удивлённо спросила женщина, – С чего бы? Вроде мы не знакомы.

– Это Вы меня не знаете, а я Вас знаю с декабря сорок четвёртого. Мне Виктор о Вас много рассказывал.

Она ойкнула и отшатнулась от него.

– Вы знали Виктора?

– Он был моим другом.

– А Вас не Дмитрием случайно зовут?

– Дмитрием. Дмитрий Сверлов.

– Мне Витенька много о Вас писал… Да что мы здесь-то?.. Подождите…

Она быстро ушла в столовую и минут через десять появилась одетой.

– Я тут недалеко живу, пойдёмте ко мне.

Они вышли какими-то дворами на широкую улицу, немного прошли по ней и зашли во двор большого каменного дома. Там, скрытый за фасадом этого дома, стоял полуразвалившийся барак. Вошли в него и, пройдя длинным тёмным коридором, остановились перед ободранной дверью. Матрёна постучала.

– Кого это там чёрт несёт? – послышалось из-за двери.

– Да это твоя Мотя с хахалем припёрлась, – послышалось за соседской дверью. – Я их в окошко видела.

– Ну и как он? – донеслось из-за другой двери.

– Ничего себе так. Только молоденький очень.

– Ты что, не одна? – продолжали расспрашивать за дверью Матрёниного жилья. – А чего так рано?

– Да открывайте Вы, мама!

Щёлкнул замок, и дверь отворилась. За ней стояла полная женщина лет пятидесяти.

– Проходите, – пригласила Матрёна Дмитрия, уступая ему дорогу в комнату.

– Здравствуйте, – поздоровался он с женщиной и осмотрел комнату.

Это была небольшая обшарпанная, полупустая комнатушка, в которой стоял стол, несколько табуреток и этажерка, на которой лежала посуда. В углу стояла тумбочка, а на ней – керогаз. В другом углу у окна примостилась армейская койка. Рядом с ней – небольшой платяной шкаф. Слева от входа была дверь в другую, совсем маленькую комнатку, в которой умещались детская и взрослая кровати.

– Здравствуй, если не шутишь, – ответила женщина.

– Меня, мама, отпустили с работы по этому случаю.

– Какому такому случаю?

– Вот, – показывая на Дмитрия, сказала Матрёна, – Дмитрий – друг Виктора. Они вместе воевали. Да ты читала о нём в письмах Вити.

– Правда? – изумлённо спросила женщина. – И Вы его знали?

– Ну, мама, какая Вы странная. Если они вместе воевали, то как Дмитрий мог его не знать?!

– Да у нас несколько миллионов солдат воевали. Что они все друг друга знали? – сказала женщина.

– Конечно нет, – ответил Дмитрий, – Но с Виктором мы дружили. И последний бой вместе вели. Я вам всё расскажу.

– А ты чего-нибудь из столовки поесть-то принесла? – спросила Матрёну мать. – А то Лиля проснётся, чем кормить её будем?

– Ой! – та всплеснула руками, – я с этими событиями совсем об этом забыла. Сейчас сбегаю.

– Погодите, – остановил её Дмитрий, – здесь рядом где-нибудь магазин есть?

– А зачем? – Матрёна вопросительно посмотрела на него.

– Ну, вообще-то в магазинах что-то покупают. Ну, там разную еду, одежду.

– Да нет, – Матрёна засобиралась, – я сейчас что-нибудь из столовой принесу.

– Так есть тут магазин или нет? – настойчиво переспросил Дмитрий.

– Есть, рядом. Только там всё такое дорогое.

– Ничего! Не дороже денег. Вы не против, если я с Вами туда схожу?

– Да зачем? Я сейчас… – снова начала она.

– Потом, потом, – остановил её Дмитрий, – а сейчас – в магазин. Авоська66
  Авоська – плетёная из тонкой верёвки сумка.


[Закрыть] есть?

– Вон висит.

Дмитрий снял с гвоздя авоську, подхватил под руку Матрёну, и они вышли из комнаты.

– Это мама Ваша или Виктора? – идя по коридору, спросил он.

– Моя. Она приехала из станицы Старомышастовской ко мне, когда родилась Лиля.

– Да-да, помню. Дочку Лилей зовут? Виктор так хотел знать, как будут звать его ребёнка.

– Так мы же сразу написали.

– Не получил он этого письма. Я его получил в госпитале. Оно со мной, здесь, – он положил свою руку на карман гимнастёрки.

– Вы мне его отдадите? – тихо спросила Матрёна и посмотрела на Дмитрия.

– Конечно!

– А вот и магазин, – показала рукой женщина.

Они вошли в него. Как не пытался Дмитрий уговорить Матрёну выбрать нужную еду, сделать это ему не удалось. Тогда он сам, на свой вкус выбрал продукты, сладости для девочки и в завершении всего купил бутылку водки.

– Это ничего, если мы сегодня выпьем?

– Ничего.

– Ну, вот и хорошо.

Когда они вернулись домой, девочка уже проснулась. Сидя на руках у бабушки, она внимательно разглядывала вошедшего в комнату дядю. Матрёна быстро накрыла на стол. Удивлению её матери не было предела. Вероятно, она давно не видела колбасы, хороших рыбных консервов, свежих помидоров и огурцов.

Когда все сели за стол, Дмитрий открыл бутылку водки, налил её в стаканы и, встав, сказал: «Давайте выпьем за героя войны, моего друга, мужа и отца семейства Виктора Сазонова. Светлая ему память! Да будет земля ему пухом!»

Все встали и молча выпили. Матрёна заплакала.

– Ну чего теперь плакать? – поглаживая её по голове, сказала мама. – Надо жить-выживать. Спасибо тебе, солдат, за память о нашем Вите.

Дмитрий рассказал им, как они познакомились с Викторам, как дружили и воевали.

– А почему вы живёте в этом бараке? Вроде, Виктор говорил, что у вас была приличная квартира.

– Так дом рухнул. Его сначала разбомбили, а после войны стали ремонтировать. А он взял и рухнул. Все строители погибли. Все вещи… А нам дали вот эту халупу. Тут многие так живут. Город-то весь был разрушен.

– А Матрёна… Мотя говорила, что вы из станицы к ней приехали. Можно же и там жить, – обратился он к женщине.

– Можно-то – можно, но и мой домик требует серьёзного ремонта. Фашист, он, когда уходил, всё повзрывал, всё разрушил, пожёг. У кого мужики в семьях были, те худо-бедно, но свои дома подняли. А я что ж одна-то могу? Надеялась на Витюшу, а его вон как…

– Да и деньги нужны на восстановление, – добавила Матрёна. – А где их взять? Я тут на свою зарплату еле-еле концы с концами свожу. Если бы не столовка… – она махнула рукой.

Они проговорили допоздна.

– Ой! А Вы где остановились-то?

– Да нигде! Прямо с поезда и к Вам. Не прогоните на улицу?

– Уж конечно. Мы с мамой ляжем здесь, – она указала на койку в комнате, – она пошире, а Вы, уж извините, в комнате с Лилей. Ничего?

– Да вы что-нибудь мне на пол бросьте, и достаточно. По-солдатски. Я привык, – на всякий случай соврал он.

– Гостей так не принимают, – сказала вышедшая из внучкиной комнаты женщина. – Давайте, проходите туда, в комнату. Там есть табуретка, куда можно сложить одежду. А мы пока тут всё приберём.

На удивление, Дмитрий хорошо спал на новом месте. Когда он проснулся, девочки в кровати не было. Дверь в их комнату была прикрыта, и из-за неё раздавалось щебетание Лили и звяканье посуды.

Он быстро встал, надел брюки и гимнастёрку, обул сапоги и вышел в большую комнату.

– Доброе утро, – поздоровался он с находившимися в ней мамой Матрёны и девочкой.

– Здравствуй! Как спалось?

– Отлично! Прямо как у мамы дома. А Мотя где?

– Да где ж ей быть? На работе. Иди сюда, умойся. Я тебе полью, – она позвала его к стоящему у двери помойному ведру и из кувшина поливала его водой, пока он умывался.

– Вы завтракали? – спросил он, отзываясь на приглашение к столу.

– Пока нет. Тебя ждали.

– Это ещё зачем? Давайте немедленно кушать. А то ножки у тебя ходить не будут, – он взял на руки маленькую Лилю и присел к столу. – Колбаску будешь?

Девочка кивнула головой.

– Ну, тогда сама бери, – он наклонил её над тарелкой с нарезанной колбасой.

Девочка протянула руку и взяла два кружочка. Потом она стала ёрзать на его руках, просясь отпустить её на пол. Встав на свои ножки, она подбежала к бабушке и протянула ей один кружок, второй целиком засунув себе в рот.

– Чего это она? – спросил Дмитрий.

– Она всегда с нами делится, когда у нас появляется что-то вкусненькое. Мы-то – всё ей, а она делится. Нежадная девочка.

– Да вы присаживайтесь тоже, – позвал Дмитрий, поняв, что женщина стесняется есть то, что он вчера принёс, – не стесняйтесь.

Они выпили чаю, поели бутербродов.

– Так! – начал Дмитрий, отодвигая в сторону стакан и в упор глядя на женщину. – Так! А Вы могли бы прикинуть, сколько может стоить восстановление Вашего дома? Ну, хотя бы примерно.

– А чего тут прикидывать. Соседу, когда дом восстанавливали, так и мне строители предлагали. «Мы, – говорят, – тебе его поставим за месяц. Только девять тысяч надо». У них там родня где-то работает на лесопилке, так у них подешевле лес покупают. Ну, там скобы, гвозди, кое-что другое. Да за работу заплатить. Работать-то они не даром будут.

– И где их можно найти?

– А чего искать-то. Они в селе и работают. У меня одной что ли дом порушили? Почитай, вся станица лежит, – она безнадёжно махнула рукой.

– А Старомышастовская – это где?

– Что значит – где?

– Ну, в каком районе, в какой области?

– Да ты что, милок? Тут недалеко, в Динском районе.

– А прожить-то там можно будет?

– А как же. Станица – это не город. Там всё растёт на огороде, и магазин не нужен, хотя его отстроили. Большой. И работы полно. Только мужиков нет. Из тех, кто ушёл на фронт, меньше трети вернулись. Да и те наполовину убогие – инвалиды. Всё на бабах и держится. А речка там какая… – она мечтательно закрыла глаза, покачала головой и потом засмеялась, – Третьи Кочеты называется. Это по-вашему, Третьи Петухи. Уж почему так назвали, не ведаю. Но речка хорошая, а в ней рыбы было… пропасть!

Дмитрий засмеялся.

– У меня складывается впечатление, что Вы меня туда прямо заманиваете.

– А почему бы и нет? Ты, насколько я поняла, демобилизовался. Чего тебе в твой холодный Архангельск ехать? Давай к нам в станицу. Девок молодых там полно, работа найдётся. Если голова на плечах, то и жить будешь припеваючи. А твои родные будут к тебе каждое лето приезжать на отдых.

– Ох, и соблазнительно Вы говорите! – вновь засмеялся Дмитрий. – Вот возьму и приеду. Надеюсь, не выгоните?

– Да как же мы тебя, сынок, выгоним, когда ты у нас вроде как за Витю остался. Ты уж прости меня старую, но так Мотю и Лилечку жалко. Пропадут тут они совсем. Девочка-то совсем больная. Ей бы молочка свеженького, творожку, медку. А тут столовская баланда – за счастье…

Она отвернулась и заплакала. Дмитрий подошёл к ней и обнял за плечи.

– Не плачь, мать. Войну пережили, а уж мир-то нас не подведёт, сдюжим. Значит так, я сейчас прогуляюсь по городу… Когда Матрёна приходит с работы?

– В семь.

– Вот я к семи и вернусь. Вы тут кушайте, не стесняйтесь. Я ещё куплю. А вечерком всё и обмозгуем. Хорошо? – спросил он у женщины.

Та кивнула в ответ.

– А ты как думаешь, – обратился он к девочке, присев рядом, – хорошо?

Та, подражая бабушке, в ответ тоже кивнула головой.

– Ну и хорошо! – сделал заключение Дмитрий и вышел из комнаты.