Текст книги "Деревня Нура 3"

Глава 8

Но мы не ожидали другого. Пока мы сидели за столом, прибежала тетя Люба – вся белая, заплаканная.

– Господи, – кричала она, – Аринушка, Надя приехала, она как блаженная, я не узнаю свою дочь, Ванюшку схватила и к озеру пошла. Что делать? Не отдает нам ребенка.

Я соскочила с места и понеслась к озеру, на ходу крича:

– Макс, осиновый прут сломай, потолще, и быстро неси мне. Наверняка она пойдет к нашему месту к большому дереву.

Макс вылетел из дома и побежал в сторону, где недалеко от дома росла большая осина.

Я неслась мимо огорода, а мысленно обращалась с просьбой:

– Баба Дуся, милая, что мне делать, я ведь не знаю, как ее остановить?

Но мне никто не отвечал.

Солнце шло на закат, деревню накрывала тень. «Быстрее, быстрее! – приказывала я себе, – Мне надо ее спаси. Это мой долг перед ней за ту ужасную ночь, когда я не сумела уберечь свою подружку».

Надя сидела у воды, Ванюшка молчал – видно спал, она что-то шептала и опускала ребенка к воде.

– Надя! – закричала я. – Я знаю, что ты приехала за камнем, его нет у Ванюшки, он у меня.

Это была не та Надя, которую знала я, она сейчас была похожая на ту тетку с городского кладбища.

– Не подходи ко мне! – закричала она, – Это мой ребенок.

– Твой, я и не спорю, – а сама все же подходила ближе к ней.

Она смотрела своими ужасными глазами выше моей головы, видно, что-то ее отвлекло. И она опустила ребенка.

Я с разбегу толкнула ее в сторону и прыгнула в воду, куда уходил маленький сверток с Ванюшкой. Слава Богу, было мелко, я успела его поймать. Быстро перевернула его лицом вниз и раз пять стукнула по спине, он закашлял. Я повернулась к берегу, Никита держал вырывающуюся Надю. На помощь бежала тетя Люба с Максом. Дыхание у ребенка было в норме, видно, не успел нахлебаться, просто сильно испугался, так как вода в озере была для него холодной. Макс на ходу снял футболку кинул ее тете Любы чтобы она малыша завернула в нее. А сам подбежал к нам, протягивая мне осиновый прут и палку.

– Держите ее крепко, – скомандовала я.

И я стала веткой несильно хлестать по Наде.

Она извивалась так, что два здоровых мужика еле ее удерживали.

– Макс, Никита, поверните ее ко мне спиной.

– Нет! – орала она. – Дед, спаси меня.

Какого деда она звала на помощь, я не знаю.

– Может, ее к дереву отнести? – спросил Макс.

– Нет, Макс, ее надо домой нести, солнце скоро совсем спрячется, боюсь, не успею. А сегодня обязательно надо это проклятие снять.

– Аринка, а что нужно делать? Командуй быстрее, – С волнением спросил Никита.

– Несите ее домой, и пытайтесь осину прижимать к ней сильнее, теть Люба, быстрее идите домой, я скоро приду.

И бегом бросилась назад домой, взять то, что приготовила для вечера. Я понимала, что всеми силами дед Мирон сейчас старается помешать. Он из последних сил поднимает всех, кто может отвлечь меня.

Схватив дома свой сверток и банку с водой, я бежала к Багаевым, навстречу мне шла наша тетя Таня, слухи о том, что на озере кричит Надя, до нее дошли быстро.

– Аришенька, – бежала она мне навстречу, спрашивая: – Что случилось, кто там так кричит, неужели Надюха вернулась?

Я не стала останавливаться, но, чтобы она не увязалась за мной, грубо крикнула:

– Тетя Таня, не ваше дело, идите домой!

– Грубиянка! – услышала я в ответ.

Извиниться я всегда успею, а вот снять проклятие сегодня с Багаевых было важнее.

Во дворе было тихо, все были в доме.

Дед сидел на диване и держался за сердце, Надя, прижатая Максом, лежала на полу. Скалилась и сверлила злым взглядом Макса, но была уже более спокойной.

– Макс, надень ей это на шею, – и кинула ему такой же оберег, который готовила когда-то для него самого. – Деда, тебе плохо? ‒спросила я у старика.

– За Надюшку страшно, – тихо произнес он.

– А выйти сможете? Нам всем надо на задний двор, там забор высокий от чужих глаз укроет. Побыстрее, мои хорошие, а то не успеем. Солнце слишком низко опустилось.

Посадив деда на табурет посреди заднего двора, я быстро очертила круг и посыпала его заговоренной пшеницей.

Схватив соломы у сарая, поднесла к кругу.

Сама встала у круга поклонилась на все стороны и деду тоже. Протянула руки к заходящему солнцу и восходящей луне, произнесла:

– Солнце и луна, сестрицы, силу дарующие, в свидетели призываю.

Повернулась к ветру, продолжила:

– Тебя, братец ветер, силу хранящий, в свидетели призываю.

Потом опустилась на колени и прижалась к земле, словно обнимая ее.

– Тебя, земля-матушка, жизнь дающая, в свидетели призываю.

Потом встала, зажгла огонь. Поклонилась ему:

– Тебя, братец Огонь, силу возвращающий, в свидетели призываю.

Потом повернулась ко всем, кто на меня сейчас смотрел с удивленными глазами, продолжила:

– Теперь все слушайте и запоминайте. Я призываю добрую волю для всей семьи Багаевых, весь их род и те корни, что проросли глубоко. Пусть все несчастья сменятся удачей. Снимаю с тебя, дед Багаев, проклятие Прасковьи, что покоится на погосте и не имеет более силу – живущую. Со всего твоего рода снимаю! Не бывать больше проклятию Прасковьи в доме и в роду не бывать, земля-матушка отныне под вашими ногами чистая! Чаша желания повелевает! Да будет так! Проклятая земля, в огне гори, – и кинула в огонь землю с могилы бабки Прасковьи. А камень желания подняла в верх над головой, он засветился.

Над землей раздался тяжелый стон. Дед подпрыгнул. Все вздрогнули.

Я не обращала внимания на страх деда. Облила его из ковша водой с родника и добавила:

– Омываю весь род чистой водой, как эти слезы. Братья мои и сестры, земля—матушка, дайте знак, что род Багаевых отныне чист.

Подул ветер, где-то далеко мелькнула молния, и над нашими головами, рассекая небо, прогремел гром, заморосил мелкий дождь, а через минуту пролился на землю ливнем.

Видно, от страха или переживания сила меня покинула, ноги стали ватные, стоять я не смогла и уселась на уже мокрую землю, глядя на всех. Надя сидела с очумелыми глазами, смотрела на меня, сжатая вся в комок и дрожала. Макс обнимал ее, наверно, пытался согреть. Никита держал тетю Любу и Ванюшку. Он четко выполнил мой наказ. Дед плакал. Никто не двигался с места.

– Люди, мне кажется, у меня все получилось, – негромко оповестила всех; глядя на слезы деда Багаева, сама заплакала.

Я никогда не видела его таким, он прятал свое лицо в рукава своей рубашки, но голос выдавал его рыдание.

Видно, никто из них не поверили моим словам, так как все продолжали молча стоять на месте.

– Деда, а деда, скажи, у тебя сейчас в ногах тяжесть есть? – спросила я его.

– Нету, внучка, ничаво нету, чую, как будто помолодели мои ноги. Прыгать даже захотелось, – утирая слезы, отвечал дед.

– Ну так прыгни, – засмеялась я сквозь слезы.

И дед поднялся с табурета, раз пять высоко подпрыгнул.

Из ступора вышла тетя Люба.

– Дед, ты что, с ума сошел? Потом будешь лежать и охать.

Все зашевелились и заулыбались над дедом.

Ко мне подошла Надя.

– Аринка, а почему дождь идет?

– Потому что мы победили, нас все услышали.

– Ничего не понимаю, а как я тут очутилась?

– А где ты была до этого?

– В городе, я ведь в городе живу, – неуверенно произнесла она. И чтобы убедиться в своих словах, она крикнула: – Мам, я ведь правда в городе живу?

Тетя Люба уложила Ванюшку в коляску, спрятав его от дождя, тихо ответила:

– И в городе, и здесь, тут тоже твой дом, доченька.

Надя раз десять покружилась, осматривая двор, никак не могла поверить своим глазам, что она дома в деревне.

Никита подошел и протянул мне руку.

– Вставай, милая, а то простудишься.

Мне от его заботы стало так приятно на душе. Я готова была прыгнуть на него и целовать, не останавливаясь, но сил не было, и это была правда. Пытаясь приподняться на своих ватных ногах, только неуклюже плюхнулась обратно на мокрую землю.

Ко мне подскочил дед.

– Внученька, тебе нехорошо, ты случайно мое проклятье на себя не перекинула? – с ужасом в голосе спросил он.

Никита от его слов встрепенулся и поднял меня на руки.

– Куда нести, домой или сюда?

– Домой.

– Дед, ты не волнуйся, твое проклятье вернулось к бабке Прасковье.

– Дай-то Боже, чтобы так и было. А чего ж тяжесть моих ног в твоих оказалась? – не унимался он.

– Мне просто полежать надо, устала очень, завтра все будет хорошо.

– Хлопец, ты давай, неси ее в дом, – прося, сказал дед.

– Дедуль, с вами Максим пусть останется до утра, а мне лучше домой.

– Хорошо, деточка, раз надо, домой идите по-быстрому. А то заболеешь.

– Макс, не забудь! Сделай все в точности как я просила, – напоследок крикнула я.

– Не переживай, все выполню как научила.

Никита нес меня по улице, дождь хоть и лил проливной, но был теплый.

– Ариш, какого черта ты так пугала меня, ничего смертельного не происходило. Хотя, честно признаюсь, холодок моментами по телу бежал, когда ты в свидетели всех призывала – луну, солнце.

– Знаешь, я ведь еще не настоящая колдунья, а только учусь, и многое еще не знаю и не умею, но все делаю так, как меня научили, всего за один урок. Одно я уяснила хорошо, и это главное правило для всех, кто меня окружает: никто не должен мне мешать и отвлекать, особенно, в нужный момент. А когда этот момент наступает, я тоже не знаю.

– А тот ужасный стон из-под земли, что это было?

– Это проклятье вернулось к его хозяйке.

– Если бы своими глазами не видел, в жизни бы не поверил. Что можно управлять небом или землей. Это как очевидное и невероятное, что после твоих слов «дайте знак» загромыхал гром и засверкала молния, да еще и дождь полил, хотя весь день ни одной тучки на небе не было. Это как так можно, гроза да в ясный день?

– Эти тайны тебе знать нельзя.

– А ты возьми меня в ученики!

– У меня один оберег, это Максим.

– В смысле, что за оберег он тебе? Я сам хочу быть твоим оберегом. Почему он?

– Так уже случилось, что стал им Максим, и тут я не в силах что-то изменить.

– Прибью его, гада, если будет плохо оберегать, – с веселой ноткой ответил он.

У порога дома он поцеловал меня так заботливо, аж защемило в сердце. И тихо прошептал на ухо, касаясь их своими нежными губами:

– Люблю тебя, моя девочка.

– Хорошо, что я не сахарная, а то бы растаяла от твоей нежности.

– Как же я счастлив, моя сладкая ягодка, ты даже не представляешь.

– Ты ведь тоже не представляешь, как счастлива я.

Он засмеялся, занес меня в дом.

С порога я услышала голос тети Тани:

– Оу, блин, отнеси меня в мою спальню, не хочу, чтобы она меня такую видела.

– Ты же вся грязная, может, в баню отнести?

– Там я замерзну.

– А я отца попрошу, чтобы затопил.

– О, это долго будет. Ладно, неси в баню.

Шепотом говорили мы с ним.

Он усадил меня на лавку в бане и спросил:

– Что тебе принести? Командуй.

– Ведро воды и кипятильник. Ведро в предбаннике есть, а кипятильник в кухне, он прям на стенке висит рядом с газом. А еще лучше пошли ко мне по-тихому папу.

– Не гони меня, я хочу с тобой быть, а не слушать тетю Таню, это ведь она у вас там сидит?

Но видно, папа слышал, что мы заходили в дом, и сам пришел.

– Дочка, что с тобой?

– Пап, все хорошо, просто сильно устала, я ведь сегодня весь день бегом бегала, поэтому ноги не выдержали. Завтра все будет хорошо.

– А чего вы сюда, а не в дом?

– Ой, там тетя Таня наверняка плачется маме, как я нагрубила ей сегодня.

– Она вообще баба хорошая, но любопытная зараза, и ведь нашей матери лучшая подружка, и выгнать неудобно.

– Не надо выгонять, ты что! Папуль, мне водичку теплую заделать надо, я помоюсь и спать.

– Сидите, сейчас по-быстренькому все принесу, там как раз чайник закипел, да самовар горячий.

– И мамин халат теплый тоже захвати. Он у нее всегда в прихожей висит.

– Хорошо, я бегом.

Папа вышел.

– Пока папа придет, я могу тебе начать рассказывать о себе, как и обещала.

– Мне Макс такого тут нарассказывал, что, извини, поверить в это просто невозможно, может, кино какое-то мне впаривал за правду, он ведь все может.

– А на чем он остановился?

– Как вы на кладбище Надиного ребенка забрали.

– Ах да, ну так он тебе почти все рассказал, молодец.

– Я не верю ни в одно слово. Извини, это фантасмагория и только.

– Пока я жила в городе, я тоже не верила, не верила, этой всей чепухе, что снилась мне. Потом как-то неожиданно в голове появлялись какие-то чужие голоса, что-то мне навязывали против моей воли. Водили меня, как лунатика, по улицам, а я думала, просто потихоньку схожу с ума. И тоже все это называла бредом. Но ведь так не бывает у чокнутых, где-то совсем все хорошо, как, например, у меня – учеба в институте, и в тоже время все плохо, как только я остаюсь одна. Кстати Лина была свидетелем, как я бродила по улице и ни фига не помнила, где была. Только четко знала и знаю, что ложилась тогда, как все люди, в ночной рубашке, а где я была ту ночь, как будто ластиком стерли. Опомнилась от крика твоей сестры, причем, полностью одетая, даже туфли были на ногах, и во всем этом, вся мокрая лежала в кровати. Даже сон запомнила, как Нура отдавала мне силы. А потом, вспоминая все тут, в деревне, я поняла, что Нура, получается, отдала сама себе силы, ведь она должна во мне проснуться в ночь полнолуния. Значит, она станет хозяйкой камня, и дед Мирон наверняка получит силу превосходства. Не зря он так старается. Цвет глаз, который ты увидел сегодня, меня, честно, испугал. Я ведь до со этой минуты не верила, что во мне живет какое-то существо. А теперь начинаю верить, да у меня и вариантов нет. Только два: или я уйду в мир иной, или дверь откроется для Нуры в мир живых навсегда.

– Аришинька, девочка моя, может, вас тут просто чем-то опоили, и у вас глюки от этого? В фильмах такое показывают, наверно, и в жизни такое бывает.

– Ага, прям всех опоили сразу Макса, деда Багаева, особенно его, который всю жизнь прожил с проклятием, и проклятие исполнилось точь-в-точь, как и наказала бабка Прасковья, причем все, Надя, тетя Люба и баба Наташа, ни одно поколение не перешагнуло проклятие. Это что ж за такой напиток есть, чтобы так опоить нашего деда в юности. Ты такой знаешь напиток? Я точно не знаю. И вместе с ними в дедовскую раздачу каким-то образом попала я, только мне роль выделена другая, я жертвой выбрана с детства в тот день, когда утонула.

– Вот тут я с тобой не согласен, ты не могла утонуть, я ведь чувствую тебя горячей, сладкой, необыкновенно живой и желанной.

– Дай мне левую руку!

– Опять будешь гадать? Ну на, держи, моя колдунья, – с улыбкой в голосе произнес он, протягивая руку.

– Не переводи разговор в шутку, я серьезно разговариваю с тобой. Так, например, меня с тобой не было рядом полгода, правильно?

– Правильно, и мне очень жаль, сколько встреч с тобою потерянно, – ответил он, гладя меня по волосам.

– Тогда про себя вспомни один из дней, который ты провел без свидетелей, но очень хорошо его помнишь, детально вспоминай. Потом мне кивни, что готов думать о том, что ты делал в этот день, но ничего не говори мне вслух.

– Даже так, – улыбнулся он. – Ладно, – и задумался.

Пару минут он молчал, смотря мне в глаза, потом, улыбаясь, кивнул. Что он готов, я прочла и тут же ответила:

– Да ну тебя, я же сказала, серьезно.

– Что, правда поняла, о чем думаю?

– Конечно, как под фонарем меня в первый раз поцеловал.

– Точно, ничего себе. Давай еще раз.

– Только без шуток, а именно думай о том, чего я знать не могу.

– Я понял, – и опять задумался. Через пару минут кивнул головой.

– Дальний Восток, третье мая, проснулся от того, что видел плохой сон, какой-то дед преследовал меня всю ночь, с жуткими глазами, которые помню до сих пор.

– Да ладно, обалдеть просто! – вскрикнул он, соскакивая с места. – Ты прям слово в слово повторяешь мою мысль.

– Продолжай думать, мне уже интересно, что за дед тебя преследовал в ту ночь.

– Про себя, или уже так могу рассказать?

– Про себя, Никитушка, ты же не веришь нам и тому, что рассказываем, так поверь в то, что показываем.

– Хм, ладно, ты права. Тогда можно подумать о чем-нибудь другом? А про деда со сна скажу так: может, это просто был фиговый сон?

– Ладно, тогда думай о другом. Двадцать восьмое марта. Ура-а-а, с такими словами ко мне в кабинет ворвалась наш референт Оленька. «Никита Олегович, – кричала она, – пришел ответ на разрешение о создании нашего филиала. И даже выделили помещение». Кстати, Оленька – не моя девушка, у меня есть другая, которой я был очарован с первой же минуты, как увидел ее. Моя королева. А теперь она сидит рядом, и я боюсь ее касаться, потому что горю желанием любить ее, интересно, а она желает меня, как я ее?

– Ух, ты, ты не просто королева, ты больше, чем королева. Слушай, да с такой сильной телепатией тебе цены в мире нет.

– Сядь, Никита, вот ты уже и цену мне определил.

– Да я не в том смысле, я просто офигеваю от точности передачи мысли с чужой головы.

– Как ты считаешь, этому можно научиться за полгода?

– Не знаю, может, только тому, кто очень одарен таким даром, но с нуля, это я не могу сказать.

– Если бы я обладала этим талантом раньше, думаешь, я бы допустила то, что случилось с Надей? Я впервые сумела читать по руке, когда познакомилась с Максом, до этого я не умела и нигде этому не училась. Все это мне каким-то образом в голову вселяла баба Дуся. Хотя я с детства ее знала, как обыкновенную одинокую старушку, она нас, детей, по лесу водила, учила нас не ходить туда, где жителям деревни нельзя ходить, где какие тропинки проложены, как выйти из леса, если мы в нем потеряемся. И при всем этом она нам показывала жестами, потому что с рождения была немая. Мы, конечно, не все понимали, но запреты, которые передавались в нашей деревне из поколения в поколение, мы все хорошо запомнили. И знаешь, из нас ведь и правда никто эти запреты не нарушал.

– Откуда ты знаешь, что не нарушали? Могли просто не рассказывать друг другу.

– Ты прав. Могла я, конечно, и не знать об этом, но не баба Дуся. Она, мне кажется, больше знает, чем мне рассказала.

В баню зашел папа с ведром и халатом в руках.

– Татьяна домой собирается, может, домой зайдете?

– Пусть идет, я теперь тут помоюсь. Спасибо, папуль.

– На улице после дождя так хорошо, мать спрашивает: «Может, на веранде почайкуем?»

– Она что, с тетей Таней не начайковалась еще? – засмеялась я.

– Да нет, она там что-то кастрюлями все время гремела, а чай Татьяна пила.

– Я согласна, только помоюсь, а вы идите, я скоро.

– А можно я тут останусь? Аришка мне тут чудеса рассказывает и показывает.

– Нет, хлопец, пошли, она же не глаза малевать будет, – и подтолкнул Никиту к выходу.

– Да я в предбаннике посижу, – смеясь, отвечал он отцу.

Слабость в ногах еще была, как и предсказывала баба Дуся, она говорила:

– Не пугайся, все к утру пройдет. Так со всеми бывает, кто свою силу впервые пробует. А у тебя первое испытание не простое, девонька, снятие сильного проклятья, на всем своем веку мало знаю, кто мог с таким справиться. А ты справишься, только гони страх от себя. Он – твоя погибель.

Я тогда у нее спросила:

– Почему я могу справиться, а другим было не дано?

А она ответила:

– Да потому что ты первая из всех, в ком сейчас есть и темная сила, и светлая. У всех всегда была одна сила, или светлая, или темная.

– Так значит, я могу и плохое тоже делать людям?

– Конечно, можешь, но гляжу в твои глаза, детка, и верю в то, что светлой силы в тебе намного больше, чем темной.

Пока я мылась, как у нас в деревне говорят, «у тазика», папа нагрел еще ведро воды, и мне хватило помыть волосы.

Когда я из бани окрикнула папу, в дверь постучал Никита.

– У меня силы больше, чем у отца твоего, не стесняйся меня нагружать таким приятным делом.

Он даже не дал мне сказать ни одного слова, поднял на руки, поцеловал в губы, и мы вышли во двор.

Звездное небо над головой и вкусный последождевой прохладный воздух, наверно, хотели добить меня счастьем. Сердце мое трепетало, я никогда не думала, что возможно так любить, очень старалась держать себя в руках и не прижиматься к нему со всей силой. Хотя сейчас больше всего хотелось никогда не разжимать руки, не отпускать его от себя ни на миг, ни на шаг. Ежедневные разговоры с Никитой по телефону проросли во мне любовным канатом, перевязав меня основательно. И я чувствовала, что сдаюсь в его плен без сражения и сопротивления.

– Аришенька, нам Никита сказал, что он тебе сделал предложение, это что, правда?

– Правда, мамуль. Только я не знаю, он правда меня любит или просто от ревности к Максу быстро сделал предложение, – смеялась я.

– Ах, ты! Макса я увидел после того, как сделал предложение.

– Никитушка, она еще совсем молодая, ей еще учебу закончить надо. Да и знакомы вы совсем ничего, тем более, ты все время в разъездах бываешь, – с грустью говорила моя мама.

– Дядь Василий, а вы что молчите? – спросил Никита.

– Как дочка решит, так оно и будет, она у нас одна, и мы против нее никогда не будем. Аришка наша уже взрослая, временами, смотрю, она взрослее меня бывает.

– Я сейчас вернусь, – сказал Никита и зашел в дом.

– Дочка, а гости из города утренним рейсом приедут или как? – спросила мама.

– Мам, я точно не знаю, Лена после операции, все от нее зависит.

– Аришенька, дочка, а что будет с ними, если Мирон на праздник явится?

– Пап, не беспокойся, с ними ничего не будет, я уже об этом позаботилась, и баба Дуся уверяла, что обереги сильные не дадут Мирону втянуть их. Но пугать он будет.

– А проклясть он никого из них не посмеет? – опять спросил папа.

– Все, кто в оберегах, для него недосягаемы, и я в этом уже сама уверена. Не знаю, правда, от чего, но после того как с деда Багаева сняла проклятье, я действительно чувствую, что становлюсь другой. Даже ни капельки не испугалась, когда из-под земли раздался стон бабки Прасковьи.

– Ох, Божичка, спаси и сохрани нашу деточку, – прошептала мама.

Никита вышел при параде, оделся точно, как жених на свадьбе. И улыбаясь, начал говорить:

– Поскольку я, как болван, растерялся, когда приехал и вошел в ваш дом после долгой разлуки с вашей дочерью, – обратился он к родителям, – А ваша дочка все время куда-то бежала, я и не сумел нормально попросить ее руки, хочу исправиться.

Мама ахнула, отец сжал губы, он всегда так делал, когда сильно волновался.

Никита повернулся ко мне, встал на колено и, протягивая мне кольцо, громко сказал:

– Арина, я хочу, чтобы весь мир знал, что я тебя люблю. Все это время, которое был далеко от тебя, я бережно хранил в сердце каждый взгляд твоих красивых глаз, каждое слово, которые произносили твои ангельские губки, каждую секунду, когда ты была рядом. Ты целиком заполнила собою мое сердце и душу, я уже не могу жить без тебя. Я готов разделить с тобой горе и радость, готов идти на край света, лишь бы ты была рядом со мной. Выходи за меня замуж, моя любимая девочка, моя королева и моя самая-самая добрая колдунья!

Мама плакала, отец прятал свои слезы.

Я не могу вам описать то чувство, мне казалось, сейчас я от переизбытка счастья просто разорвусь на мелкие частички.

И не спрашивайте меня, можно ли то время, которое мы провели вместе, и те дни, которые в течение полугода мы общались по телефону, отнести к той глубокой проверенной любви, приходящее на смену периода влюбленности. Отвечу – не знаю! И почему-то вспомнила о Максе, как бы он, сейчас глядя на меня сказал: «Аришка, ты сейчас как тормоз, ну-ка приди в себя».

Первый за меня решил ответить папа, поскольку пауза затянулась.

– Может, ты, хлопец погодишь с этим признанием, ведь кто знает, как переживем мы эту треклятую ночь полнолуния.

– Нет, дядя Василий, я понял, что моей любимой девушке угрожает беда, и хочу быть рядом, хочу помочь, и никому я ее не отдам, никаким силам, ни дьяволу, ни сатане. Я жизнь свою за нее готов отдать.

– Беда в том, что ничем мы ей не можем помочь. Она одна должна сделать ход, как в шахматах – или шах, или мат. От этого и сердце разрывается. Что мы, мужики, ничем не можем помочь маленькой и хрупкой девочке.

– Аринушка, ты не молчи, – тронув меня за плечо, проговорила мама.

– Мам, пап, я его тоже люблю.

– Ну раз любишь, мы же не против, – ответил папа.

– Никита, можно я тебя порошу сделать свое предложение утром в воскресенье? Всего два дня подождать осталось, – попросила я его.

– Я готов повторять хоть каждую минуту, лишь бы ты не устала это слушать.

– Тогда подождем до воскресенья, а сейчас я могу ответить только одно: Никита, я тоже тебя люблю.

– Королева моя, тогда пообещай мне.

– Что?

– Что ты всеми силами, которыми владеешь, и еще возьми вдобавок мою всю без остатка, если это можно, и тебе она поможет, но захлопни эту дверь первой. И обещай, что вернешься к нам, мы очень будем тебя ждать.

– Я постараюсь.

– Нет, девочка моя, обещай вернуться к нам.

– Не могу обещать, прости.

Он сел на пол, обхватил голову. Потом вдруг сказал:

– А может, деда Мирона дом поджечь, пусть горит синим пламенем?

– Ты что, парень, – соскочила мама с места, – Ты даже думать такое не смей. Ее этим не спасешь, а наоборот, и себе, и ей, всем беды наделаешь.

– Да я просто спросил, – тихо ответил Никита. – Ариш, а где эта дверь?

– Не знаю, дед Мирон сказал, я все узнаю от двенадцати ночи до часу.

– А он не врет?

– Думаю, врет.

– Тогда не ходи к нему.

– А утром она проснется в другом месте, но уже не нашей Аришкой. Голова скоро лопнет от этой безысходности, да еще, если ничего не знать, и нет возможности что-то предпринять, – вставая, сказал отец.

– Пап, а ты сны еще видишь?

– Как ты приехала, не видел, а нынешней ночью видел, но теперь не Нура приходила за долгом, а ты сама.

– Что это может значить? – смотря на меня, спросила мама.

– Я просила тебя вернуть долг?

– Да, но отцом не назвала.

– А что сказала?

– Так и сказала, долг вернешь, если не будешь мне мешать, и не смей помогать.

– А кому помогать, не сказала?

– Это я не знаю, я как раз на этом моменте проснулся.

– Странно, – тихо произнесла я.

– Слушай, дочь, а может, тебе уехать куда-нибудь далеко, подальше от нашего края?

– Пап, ты ведь сам не веришь в то, что это поможет.

– Да я уже вообще ничего не понимаю, что за ехарный бабай все это означает. Как такое может быть, и как такое могло случиться?

– Уже поздно, пойдемте спать, а то вдруг утром рано гости приедут. Да и чем дольше мы думаем над сложившейся ситуацией, тем быстрее с ума сойдем, – сказала мама.

– Правильно, мамулечка, идемте спать.

– Дочка, а ноги твои точно к утру отойдут? – спросил отец.

– Баба Дуся сказала, что так у всех бывало, когда впервые свою силу испытываешь.

– Чего же это баба Дуся сама все не делает, а через тебя вершит дела? – пробурчал отец.

– Пап, не злись, она итак много для меня сделала. Если бы не она, я не знаю вообще, что бы я делала, наверно, полностью полагалась бы на деда Мирона. Мне ведь он всегда казался добрым старичком, и даже любила его как-то по-особенному.

– Ты прости меня, дочь, это я от переживаний выходы ищу, хотя сам понимаю, что баба Дуся нам Богом в помощь дана.

– Никитушка, я тебе опять на диване постелила. Раз сегодня Максим не придет. Ну, а завтра вы все на чердак или на сеновал, уж где выберете. А в доме останутся только девчонки.

– Ни разу не спал на сеновале, наверно, классно будет.

– Вот потом и скажешь, классно было или как, – засмеялась мама.

– А можно я с Аринкой рядом, на полу лягу? Вдруг ей помощь нужна будет? – улыбаясь, спросил Никита.

– Не хитри, парень, мы все дома, мать у нас чутко спит, если дочке помощь нужна будет, мать меня толкнет.

– Ариш, ну скажи им, что я хороший и не буду мешать спать.

– Я не знаю, до какой степени ты хороший, так что не мучайся на полу, ложись на диване. Лучше выспись хорошо после перелета.

– Ладно, ладно сдаюсь, а то еще выгоните на сеновал заранее.

– Во-во, так даже правильнее будет, – улыбнулся отец.

Через час вроде все стихли, мирно похрапывал мой отец, не слышно стало и маму, которая все время толкала папу, заставляя перевернуться на бок, а то сильно громко храпит и мешает всем спать.