Текст книги "Тест Сегаля"

Браслет

Ровно неделю спустя Марк уже собирался выезжать в аэропорт встречать друга, как тот позвонил из Праги. Сбивчиво и тихо, явно прикрывая трубку рукой, Алик извинился, сказал, что должен задержаться в Праге на сутки, и просил встречать его завтра в то же время с такого же рейса. «С тобой все в порядке?» – только и успел спросить Марк. «Еще не знаю, кажется, даже очень, но пока не уверен. Извини, не могу сейчас говорить, прилечу – расскажу!» – торопливо ответил Алик и, не дожидаясь реакции друга, нажал отбой.

На следующий день Марк приехал заранее и уже наматывал круги в зале прилета аэропорта Бен-Гурион, привычно выглядывая встречаемого в распахивающиеся створки дверей. Накануне праздников эти створки как бешеные работали без остановки в обоих направлениях – кто-то стремился вылететь, пользуясь длинными выходными, другие, напротив, спешили вернуться домой или приехать погостить. Каково же было изумление Марика, когда в очередном расхлопе створок он увидел своего друга идущим за руку с молодой девушкой. Девушка ну никак не была похожа на его дочку Свету ни сложением, ни мастью. Миниатюрная, явно восточная. «Наверное, йеменка», – подумал Марк. В этом он не ошибся, а вот с возрастом слегка промахнулся – когда, все еще держась за руки, они подошли ближе, стало очевидно, что, хоть женщина изрядно моложе Алика, лет, наверное, на пятнадцать, но все же никак не юная нимфа, какой казалась издали из-за ладной девичьей фигурки и искрящей энергичности.

– Let’s me introduce you Noa, I meet her yesterday in Prague and she is very pretty. Noa – it’s my best friend Marc, I told you about him, right? [43]43
  – Позволь представить тебе Ноа, я познакомился с ней вчера в Праге, и она очень милая. Ноа, это мой лучший друг Марк, я же тебе о нем рассказывал, правда? (Англ.)


[Закрыть]

Марк был поражен – они выглядели как счастливая пара в медовый месяц, хотя Алик утверждал, что познакомились только вчера. «Ты подумай, а, успел-таки, пострел! И подходит ему эта Ноа очень, хоть и разные они совсем. А я ведь тоже мог встречать его за руку со своей женщиной, но вот же ж».

Выходя из здания аэропорта, Марк предложил подвезти и новую подругу Алика, но Ноа отказалась, сославшись на то, что ее машина стоит здесь же, на парковке, и, хотя им почти по пути, она поедет на своей – не бросать же любимого коня в таком дорогостоящем стойле еще на день. Когда у ее машины «молодые» прощались, Марк деликатно отвернулся, но раскаленный полуденным зноем асфальт подробно показал ему, как прильнула тоненькая тень женщины к солидной тени его друга, как органично слились две тени в одну и разливаться явно не хотели.

– Вот как ты это? – только и спросил Марк, едва плюхнувшись на водительское сиденье.

– Не знаю, сам пока понять не могу, как будто толкнул кто. Просто развернул, чтоб увидел, и толкнул. Представляешь, вчера с рижского рейса сошел, думал съездить в Прагу – ну что восемь часов в аэропорту торчать, пошел информацию искать, чтоб понять, где такси брать, сколько ехать и все такое. А тут смотрю – под экраном с вылетающими рейсами компания стоит, явно израильтяне – на иврите говорят, жестикулируют, смеются. Громко причем, но не по-хулигански, а искренне так, открыто, хорошо смеются, и лучше всех одна из них. Она. Я уставился на нее, сам себя уговариваю, мол, неприлично, отвернись, вон там, за экраном, стойка информации, иди куда шел. Не, ну в нашем-то возрасте на улице знакомиться!

– Ну так ты ж не на улице вроде, а в аэропорту, звучит довольно респектабельно и даже романтично. Кроме того, всегда есть тема для невинного подката.

– Если подумать, то есть. Только меня думалка в тот момент покинула напрочь. Умом понимаю, что так себя не ведут, чудес не бывает и все такое, а сам глаз от нее отвести не могу и понимаю – мое! Вроде знать ее не знаю, но чувствую, что мое, что хочу ее безумно себе, что не прощу, если сейчас мимо пройду. Даже не как женщину хочу, а как все вместе – вот сгрести сейчас в охапку и не отпускать. Так слиться, чтоб только взрывом разъединить могло. Сколько той жизни?! Да, наверняка обсмеет меня и пошлет, но не попробую – точно себе не прощу.

Ребята из их группы заметили, что я пялюсь, ржать перестали, а она, не чуя подвоха, все заливается. Подружка ее плечом толкнула и спросила что-то. Ноа мне рассказала потом, действительно ее спросили, знает ли она меня.

– А она?

– О, твой неповоротливый друг, старый больной еврей, так в этот момент к ней метнулся, что чуть не снес. Видел бы ты меня! А она сперва взгляд с возмущением подняла, мол, что за бизон на нее несется, а потом уставилась на меня, как будто узнала, и такая радость у нее в глазах заиграла. Вот ты видел? Видел, какие у нее глаза – цвета какого-то необыкновенного, чайного, а они еще и меняются – чаще всего зеленые, когда в салоне самолета свет выключили, карими стали, а сейчас на солнечном свете посмотрел – сероватые.

Ребята, что с ней были, тактично отошли в сторонку, я потом узнал, что это ее сослуживцы по армии – представляешь, уже больше двадцати лет прошло, как демобилизовались, а до сих пор раз в несколько лет такие вылазки устраивают – за границу вместе летают или по Израилю с палатками ездят. Придется мне теперь подкачаться, чтоб соответствовать.

Короче, стоим мы там с ней друг напротив друга в центре пражского аэропорта, а вокруг ничего – тишина мертвая и никого, только две пары глаз, что друг в друга впились. Она первая разомкнулась – руку мне протянула и сказала: «Ноа». Я на руку смотрю и понимаю, что не знаю, что делать.

– Это ты-то, старый ловелас, и вдруг забыл, что с женскими руками делают?

– Так тут ни одна предыдущая модель не подходила, как ты не понимаешь? Ну что мне ее, пожать, как на партсобрании, надо было? Или церемонно к губам поднести, по дороге слегка сжать и поцеловать, как бы случайно задев языком и декларируя намерение?

– Ну как вариант…

– Да не было там вариантов. Понимаешь, я впервые стоял перед женщиной, с которой ни один из рабочих вариантов не проходил. Она настолько настоящая, что любая заготовка опошлила бы этот момент безвозвратно, а новое придумать я был не в состоянии – так залип взглядом на этой руке. Не знаю, успел ты разглядеть – у нее удивительно тонкие запястья. И лодыжки тоже, но это я потом уже увидел. А тут на руку смотрю – тонкая совсем и в веснушках вся, как девчачья, и браслетик на ней незамысловатый такой, но очень подходящий, и вся она такая… подходящая, как для меня скроенная. Единственное, что хотелось – взять за эту руку, к себе притянуть, и чтоб окружающее все растворилось.

– Так что ты сделал?

– Странное я сделал. Ответил ее протянутой правой руке своей левой, не пожал, а взял ее за руку просто, правой чемодан ее подхватил, благо она только с ручной кладью была. Сказал: «Я – Алекс, найс ту мит ю» и спросил, готова ли она показать мне Прагу. Она обалдела немного, говорит, самолет у нее в Израиль через семь часов – оказалось, мы одним должны были лететь. Я говорю: «О, смотри, как между нами много общего – я тоже должен лететь этим самолетом!» Причем откуда у меня так язык на английском развязался – не понимаю. Когда-то неплохо его знал, но как наш бизнес с Германией серьезнее раскручиваться стал – я дойч пошел учить, вроде неплохо насобачился, но инглиш он мне напрочь выбил. А тут прям как попрет! Ноа же совершенно неожиданно для меня вдруг сказала, что согласна, только друзей предупредит.

Я в такси специально рядом с ней садиться не стал, от греха подальше – меня такое желание охватило, боялся не сдержаться, а мы ж пять минут как знакомы. Спереди, рядом с водителем сел, а сам назад поглядываю. И как ни посмотрю – с ней глазами встречаюсь, она тоже их от меня не отводила, представляешь?

Вышли мы в самом центре, в Старе-Месте, ладно, думаю, хоть еврейский квартал посмотрю, читал о нем, даже путеводитель по Праге с собой на всякий случай взял. Открыл, показал ей, мол, давай сюда пойдем. А Ноа вдруг мне: «Зачем?» Я – ну как зачем, история, то-се. А она за рукав меня взяла, лицом приблизилась так, что я дыхание ее почувствовал, и спокойно сказала: «Мне сорок три, я не замужем и никому ничего не должна. К тому же мы с тобой очень похожи – мы даже должны сегодня лететь одним самолетом и оба лететь не хотим! Если нам нужна причина – то, кажется, это прекрасная причина». Всё. В этот момент мы впечатались друг в друга так, что не помню как, спиной, кажется, двери ближайшего отеля открыл, благо их там множество, так, не прерывая поцелуй, жестами как-то номер заказал, в лифт так же вползли, не расплетаясь… Через пару часов только на несколько минут отвлечься друг от друга смогли – она друзьям позвонить, предупредить, чтоб на рейс не ждали, я – тебе.

– Ну ты даешь!

– И это тоже, давал реально, как двадцать лет назад, и брал – набраться не мог. Вот так со стороны реально как бред звучит – еще два часа назад знать друг друга не знали, а тут ни наговориться, ни налюбиться, ни расплестись. Насилу на следующий день в самолет друг друга запихнули, дай нам волю – так и остались бы там и, наверное, померли б голодной смертью, потому что на еду отвлекаться тоже не хотелось.

– Слушай, а я и предположить не мог, что ты такой романтик, и ведь сколько лет знакомы…

– А я? Я и сам за собой такого не знал. Нет, на тренерскую работу пока не собирался, но из большого секса уже точно ушел, чего там нового-то. А тут такое. И это же не про секс совсем, там все вместе совпало, и голодны мы с ней оба оказались безумно. Опять же, не сексуальным голодом, а другим каким-то, по теплу голодом, по родству. Хрен его знает, до сих пор не могу всего этого осмыслить. Вот разве что сейчас ощутил, что спать зверски хочу, может, высплюсь и лучше объяснить смогу, я пока и сам не понял.

– Да чего там объяснять? Спи уже, сейчас до дома доедем, разбужу на минутку – комната тебе уже готова, только на второй этаж поднимешься – и продолжай спать, будить завтра не буду, ключ от дома внизу на буфете при входе оставлю.

Впрочем, последней фразы Алик уже не слышал, мирно посапывая на пассажирском сиденье. Судя по мечтательно-блаженному выражению лица, снились ему явно не памятники архитектуры красавицы Праги.

Еще договариваясь об этом визите друга по телефону, Марк предупредил, что обидится, если тот и на сей раз снимет отель. Алик с удовольствием согласился воспользоваться его гостеприимством. Теперь же, проснувшись следующим утром в Хайфе, он почувствовал себя неуютно. Ближе к вечеру решился-таки и спросил:

– Дружище, я обещал и собирался все время в Израиле быть у тебя и с тобой, но тут понимаешь, какое дело…

– Да понимаю и видел я это дело. К тому же ты заметил, что всю дорогу, пока не вырубился, ты только и говорил о своей восточной красавице?

– Извини, я правда в себя прийти не могу, это так неожиданно и странно. Похоже, я вот так, за день, на ровном месте буквально втюрился, как пацан. Ноа меня к себе зовет. Погостить. Ну, ты понимаешь… Дети у нее уже взрослые, парень в Технионе учится, дочка служит.

– У моей Аси тоже дочка служит. Если так пойдет – перезнакомимся все, вдруг девчонки подружатся, – и, осекшись, добавил: – Ну, когда я сам с Асей налажу.

– Да наладишь, конечно, ты ж умный. И любишь ее явно. Эк нас обоих на старости лет повязало, а? Я вот сам от себя не ожидал – не думал, что еще могу так.

– Ладно, Ромео, завязывай с патетикой. Ты сказать-то чего хотел? Чтоб я тебя прямо сейчас к ней отвез?

– Не, я все ж не такая скотина, чтоб настолько пренебречь твоим гостеприимством. Если несмотря ни на что оно в силе – я с удовольствием им воспользуюсь, но послезавтра, если ты не против, хотел бы съездить к ней. Сегодня она унеслась к своим, в кибуц [44]44
  Сельскохозяйственная коммуна.


[Закрыть], у нее там огромная мишпуха [45]45
  Семья (идиш).


[Закрыть] – родители, брат, сестра – у всех свои семьи, племянников куча, самому мелкому четыре.

– Она живет в кибуце?

– Нет, она там выросла, потом поступила в университет, вышла замуж за городского, хайфского, ее дети уже тут росли, у вас, а остальная родня в кибуце.

– В каком?

– Ой, я ж не разбираюсь в этом, название смешное, на машину похоже.

– На какую? Что-то не припомню у нас кибуц с машинной фамилией. Где он?

– Да прямо рядом с Хайфой, как я понял. Название на «ягуар» похоже.

– Ягур?

– Да, наверное, он, слушай, ну не стану врать, я не запомнил. И знаешь, у меня к тебе еще одна просьба будет. Ты завтра очень занят?

– Да нет, я специально эти дни освободил с тобой погулять, я и в офисе предупредил, чтоб не ждали. Разве что Софу заеду проведать. Заодно и познакомлю вас. Хотя свинью ты мне, конечно, со своей барышней подложил.

– Ты о чем?

– Да о том, вот летел бы прямо без этих пражских приключений, может, с Софкой моей иначе бы познакомился. Породнились бы мы и все такое. Хотя, объективно говоря, Ноа твоя намного… Ай, ладно, чего там, понимаю я тебя. А что ты про завтра спросил?

– Мысль у меня одна есть. Сюрприз ей хочу сделать, подарок на Рош ха-Шана.

– Какой?

– Браслет хочу ей найти, серебряный, с гранатами.

– А почему именно такой?

– Она в самолете уже спохватилась и расстроилась очень – оказывается, за время наших похождений браслет ее любимый с руки сполз и упал где-то – она только когда ремень безопасности пристегивала, заметила. Сказала, что не дорогой он и не памятный какой-то, просто нравился ей очень, и она всегда с браслетом на каждой руке ходит, без них как будто неодетой себя ощущает. Можешь мне завтра ювелирку какую-нибудь местную показать?

– Угу, это ж надо было сапожнику за тридевять земель ехать, чтоб искать в продаже сапоги, – съехидничал Марк.

– Знал бы прикуп…

– Оставь, чем тебе тут не Сочи, – сказал Марк и широким жестом показал открывшееся их взорам море.

Следующий день они, как и договорились, провели вместе. Погуляли по Хайфе, съездили в Кесарию, зашли в музей Реканати, возращаясь в Хайфу, заехали в торговый центр выбрать браслет. Задача оказалась не из легких – попробуй угоди многолетнему руководителю ювелирной фабрики. Впрочем, когда Марк уже начал закипать, Алик таки остановился на одном браслете, подходящем под описание потери и выглядевшем очень изящно.

Судный день

На следующий день Алик отбыл к даме сердца, оставив Марку последние дела этого года в офисе и приготовления к Рош ха-Шана, который друзья условились отметить вместе.

До праздника Марк заехал к сестре, вновь нашел ее в расстроенных чувствах – на сей раз она переживала из-за того, что сын, Гришка, праздник будет встречать с семьей своей девушки, у Милки приболел малой и они тоже останутся дома, братец единственный вон в религию ударился – в синагоге небось весь праздник проторчит и ездить не может, одна радость – Ася придет. Она после той дурацкой истории с Эстер сама позвонила, понимала же, как Софе неловко, и разговор вела как ни в чем не бывало, даже не обмолвилась о той нахалке. Тактичная! И Лиэлька ее к ним присоединится, если из армии отпустят.

– Хорошая она у тебя, Ася-то! – с тоской сказал Марк.

– А у тебя?

– И у меня хорошая была, но не для меня, наверное.

– Маркуш, посиди еще полчасика, она придет, увидитесь. Уж не знаю, что там у вас случилось, и миссис эта еще на старые дрожжи упала. Но помирю я вас, мне она не откажет – я тот еще купидон, даром что за центнер вешу. И Алика своего уже приводи – а то прям мифическая личность какая-то, каждый раз как приезжает, все по Стране мотается, может, хоть сейчас, когда он у тебя гостит, зайдет, покажется?

Кое-как отговорившись, Марк тогда спешно ретировался – почему-то столкнуться с Асей ему совсем не хотелось. Встретиться – да, а вот так случайно увидеться – нет. И как себя в таком случае вести – как ни в чем не бывало, по-приятельски? Незначительными фразами общаться, когда всю жизнь проговорить надо? Да ну, бред.

Рош ха-Шана друзья отметили вместе, в праздник Марк отвел Алика в синагогу, куда в последний год на праздники стал заглядывать регулярно. На следующий день они зашли уже прицельно – познакомить Алика с равом Йосефом. Вышло, как Марк и рассчитывал – Алика рав восхитил и сам тому явно понравился, но в процессе их знакомства и общения Марка ждал сюрприз – когда раввин спросил его друга, женат ли он, тот ответил, что уже почти нет, разводится и уже почти да – встретил свою любовь и после завершения рижских дел надеется с ней пожениться. И непременно поставить хупу, как положено.

– Сколько вы знакомы? Неделю? Ты действительно собрался жениться? – в полном недоумении спросил друга Марка, когда они вышли от раввина.

– Ну не понарошку же. С ней нельзя понарошку, она слишком настоящая. Я все прикинул. Смотри, сентябрь уже разменянный, так? Еще неделю я у тебя побуду, если не прогонишь, ну и к ней отъезжать буду периодически, а четвертого октября у нас большой день – официальное знакомство с ее семьей. Смотрины, так сказать. Пойдем в ресторан, посидим. Кстати, ты приглашен к нам присоединиться – ты ж у меня здесь практически единственный родной человек, да и вообще у меня родни не так много. Я сказал, что ты мне как брат. Предложения пока делать не буду, хотя уже все решил. По-человечески надо – вот сперва разведусь официально и тогда… К тому же Ноа сказала, что сейчас не самое подходящее время.

– Спасибо тебе, конечно, за доверие. Это ты хорошо придумал – жениться на едва знакомой прелестнице, а я, если что, потом свидетелем по делу пойду. Но если серьезно – то да, между Новым годом и Судным днем действительно так себе идея с предложением, тем более что ты прав, неплохо бы сперва развестись. Ну, то есть у нас в Торе есть примеры праотцев, у которых жены комплектом шли, но в наши годы такое уже вредно.

Обменявшись анекдотами по теме и вволю насмеявшись, друзья договорились, что после встречи четвертого числа на следующий день проведут вместе сутки Судного дня, а Алик уже сейчас перенесет билеты, с тем чтобы вылететь сразу после этого – ему не терпелось как можно быстрее управиться с рижскими делами и приехать в Израиль уже насовсем. Вернуться.

Достали ежедневники посмотреть дату возможного вылета, и тут Марк с удивлением обнаружил, что четвертое октября выпадает на Шаббат.

– Ты, наверное, что-то перепутал. Где вы сидеть-то собираетесь, ни один ресторан же не работает, разве что арабские?

– Да, Ноа сказала, что в этом заведении как раз один хозяин араб, а второй на паях с ним – еврей. Так что они в Шаббат открыты, место красивое, прямо на берегу моря, а Ноа и ее родные – не соблюдающие, словом, нет проблем.

– Хм, ну у меня есть. Ты, наверное, заметил, что, хоть я лоб в молитве не разбиваю и даже кипу не ношу, но помнишь же, как дома тебя инструктировал, где посуда для мясного, а где для молочного?

– Ну?

– Понимаешь, я слишком глубоко в религию не погружаюсь, уж не знаю – еще, или так и буду, а дальше этого не пойду. Так или иначе, работу я в субботу не работаю, без особой нужды стараюсь не ездить и на телефон не отвечать. То есть, если вопрос жизни и смерти, скажем, с Софой чего, или Ася позвонит – а она мои заморочки знает и просто так в Шаббат не позвонит, тогда отвечу и поеду, а так – нет. И ем я уже давно только кошерное, а ресторан, открытый в Шаббат, стопудово некошерный. Так что извини, я в этот день точно вам компанию не составлю и тебя прошу, вот очень прямо прошу – выберите другой день, а?

– Нет, без вариантов, и так сложно со всеми согласовать, а тут еще до Йом-Кипура времени совсем не осталось, так что пусть как будет, я не суеверный.

– Хм, то есть хупу поставить на старости лет тебе важно, а Шаббат с кашрутом – суеверия?

– Ну, вроде этого. Про хупу я из дома родителей знаю – они ее ставили, бабушки-дедушки ставили и все поколения до них. А прочего мракобесия мои родители не творили и особо ничего не соблюдали.

– Мои тоже, слава советской власти, – грустно отозвался Марк. – Ну как знаешь, большой мальчик. Только на меня не рассчитывай.

– Да понял я уже, – ответил Алик. – На свадьбу все равно приглашу, не спасешься.

– Эх, хотел бы я тебе сказать, что отомщу симметрично, но пока есть, как есть.

Оставшиеся дни друзья провели в поездках по Стране и общении, которого достаточно им не было никогда, тем более что периодически Алик на несколько дней выпадал, пропадая не только из поля зрения друга, но и забыв про целый свет – на звонки не отвечал и с внешним миром не контактировал, за весь мир ему была его Ноа.

Суббота, на которую была назначена встреча Алика с семьей избранницы, у Марка не задалась с ночи – мучили кошмары, что ему в принципе было не свойственно, сны редко навещали его. Утро мудренее ночи не оказалось – давило непонятное беспокойство – очень хотелось позвонить Алику и попросить все отменить, но это же смешно – «Алё, дружище, ты не поверишь, мне тут сон плохой приснился, причем я его не помню, но ты давай все сворачивай!».

Чтобы как-то отвлечься, Марк удлинил утреннюю прогулку с Бараком, дойдя с ним до дальней собачьей площадки. Подросток с приемником там же выгуливал своего шпица, из динамика лилась какая-то восточная попса, Марк такое терпеть не мог и, отсев на дальнюю скамейку, задумался о своем. Из размышлений его вывели настойчиво повторяющиеся телефонные номера, вместо музыки доносящиеся из приемника. 1255142 – Кармель, 1255144 – Рамбам, 1255145 – Бней-Цион.

Странные номера – подумал про себя Марк – без кодов города и вообще подряд идут, хотя эти больницы в разных концах города. Стоп, больницы! Почему больницы?

– Повторяем номера телефонов для экстренной связи, по которым вы можете получить сведения о пострадавших.

Парень, в руках которого был приемник, выглядел совершенно растерянным – как будто он был виноват в том, что принес плохую весть, и не слушай он до этого свои завывания, может, и вести этой не было бы.

– Количество убитых уточняется, на данный момент есть информация о двенадцати погибших и десятках раненых… террористка-смертница… взрывчатка была начинена гвоздями, шурупами и другими мелкими острыми предметами из металла… ни одна исламистская организация пока не взяла на себя ответственность…

Перепрыгнув махом через все сооружения для выгула собак, Марк через секунду очутился возле парня.

– Где?

– «Максим», – ошарашенно ответил он. – Ресторан на берегу. У меня друзья из класса туда собирались идти. Ты случайно телефон не запомнил?

– Какой к чертям телефон?

– По которому звонить и спрашивать про ребят: про Арада, Эйтана и про Йоэля, – сказал совсем взрослый парень и разревелся, как маленький.

– Послушай еще, сейчас наверняка повторят, – кинул ему Марк, на ходу подхватывая Барака на поводок.

Еще издали, на подъезде, он увидел суету, раньше наблюдаемую лишь по телевизору, когда показывали последствия терактов – вой сирен и запах гари, а в этой гуще снуют медики, парамедики и члены погребального братства. Этих в оранжевых жилетах сегодня было особенно много. «Беда-беда-беда», – стучало в висках, Марк сам не понял, где именно на пляже бросил машину, когда кинулся к остаткам того, что еще утром было модным приморским рестораном.

Сейчас покореженные конструкции «Максима» нелепо торчали между шоссе и пляжем, а окна, за места у которых обычно боролись столующиеся, зияли пустотой выбитых стекол и рассеянно щурились на море, которое в диссонанс ко всему происходящему ужасу сегодня было удивительно спокойным. Не в силах посмотреть на место трагедии, Марк тупо уставился на водную гладь – воздух разрезали стоны, вопли, отрывистый рык врачей и полицейских: «Не трогать!», «Есть еще кто-то внутри?», «Не подходить!», «Кто у вас там?» – а он смотрел на воду и не верил, что любимое море может быть настолько равнодушным к трагедии, развернувшейся прямо перед ним. Так и не дождавшись от него хоть какой-либо ряби, Марк повернулся к равнодушному морю спиной и обреченно поплелся на звуки беды. Еще издали он увидел знакомую фигуру – прямо на земле между тремя черными мешками сидела Ноа.

Подходя к ней со спины, Марк увидел у нее на затылке странную лепешку, прибившую ее буйные кудри. Жирные и черные от копоти кудри безжизненно висели на разорванной майке, норовя прилипнуть к ране на предплечье. Приблизившись, он понял, что лепешка была запекшейся кровью.

– Ты ранена? – спросил он, наконец-то дотащив себя до нее. Ноа молчала, безучастно уставившись перед собой.

– Не трогай ее, она в шоке. Ранена легко, сейчас ее тоже заберем в больницу, пока вывозим тяжелых. Если хочешь помочь – будь с ней рядом не отходя, не дай ей уйти, не трогай, если потеряет сознание – срочно кричи врачам и позови к ней психологов, когда те освободятся, – проносясь мимо него, крикнул кто-то в форме, наверное, санитар. – Кто ты ей? Семья?

– Друг. Точнее… – но уточнять не пришлось, медик скрылся в развороченном здании.

– Ноа, где Алик? Ноа?

Женщина молчала.

Марк не понимал, что делать. Никогда ранее он не чувствовал себя настолько беспомощным.

– Кто здесь? – предпринял еще одну попытку Марк, кивнув на мешок. Женщина его не слышала. Он попытался приоткрыть целлофан.

– Не трогать! – резко рыкнул оказавшийся тут же член похоронной команды, поправил почти сползшую с головы кипу и добавил намного мягче: – Брат мой, нельзя, извини, нельзя. Соболезную тебе от души. Кто у тебя там?

– Не знаю.

– А кто у тебя был в «Максиме»?

– Друг.

– Горько, что друг, сочувствую. Тут семьи погибли, целые семьи, из кибуца Ягур аж несколько семей, представляешь? Дети. Я только что на руках одного выносил – годик всего, такое маленькое тельце, еле из коляски покореженной вытащили, застрял. Так вот, маленькое такое тельце, а уже тело, ну в смысле труп. Да отмстит Всевышний за кровь этого малыша! И этого тоже. – Кивнув на один из мешков, лежавших рядом с Ноа, взрослый мужчина, явно повидавший немало подобных трагедий, не смог сдержать слез. Они текли, прокладывая светлую борозду на темном от копоти лице, и терялись в густой бороде. – Будь они прокляты!

– Она! – вдруг оживилась Ноа. – Это были не они, а она, я видела! Я точно видела, я даже полиции сказала! – вдруг лихорадочно затараторила она. – Беременная арабка. Молодая. Ну, мне так показалось, что беременная, я потом поняла, что это на ней пояс с бомбой был. Вместо будущей жизни будущая смерть. Ее и наша – представляешь? Смерть. Вместо жизни…

Проследив за ее взглядом, Марк заметил, что один из мешков был короче других, то есть мешок такой же, но содержимое его явно было намного меньше.

– Ноа, кто там?

– Мой племянник, Идо. Маленький. Совсем маленький, четыре годика. Знаешь, когда мой сын был таким маленьким, я за него все время беспокоилась. Они в этом возрасте такие живые, глаз не спустить. А за Идо я не волнуюсь, я же тетя всего лишь, за ним мама присмотрит, моя сестра хорошо за детьми смотрит. – Ноа кивнула на второй мешок, лежащий рядом. – Я только не понимаю, кто теперь присмотрит за ее дочкой, сестричкой Идо, ей двенадцать всего, она как раз входит в этот противный возраст подростков, когда… – потеряв мысль, Ноа замолчала и снова уставилась перед собой.

Начиная понимать масштабы катастрофы, Марк судорожно попытался вспомнить все, что ему о своей новой подруге рассказывал Алик. Разведена, двое детей, дочке девятнадцать, сын старше, но сколько ему лет, не вспоминалось никак.

– А где твоя дочь? – дрожащим от ужаса голосом спросил Марк.

– На базе, – безучастно ответила женщина. – Представляешь, даже перед Судным днем на выходные домой не отпустили. Ей еще полтора года служить, – добавила она, совершенно на автомате.

– А сын?

– К друзьям в Тель-Авив поехал. Я еще порадовалась, что не в Иерусалим, там же пару недель назад кафе взорвали. В Тель-Авиве, правда, тоже бар на набережной взорвали, но это давно было, еще в апреле. И я ему сказала, чтоб они с друзьями в людные места не ходили, обещал вроде. В порядке с ним всё. Позвонить надо, но я не знаю, где мой телефон. У меня его нет, у меня вообще вдруг ничего нет.

– Позвони с моего!

Марк достал телефон, но Ноа даже руки к нему не протянула, вновь приняв совершенно безучастный вид. Она не плакала, не билась в истерике, как растрепанная женщина рядом с ними, она просто неподвижно сидела. Встрепенуться ее заставляло лишь чье-либо приближение к мешкам, которые она стерегла так, словно это могло помочь тем, кто в них.

– А мама твоя где?

– Тшшш, Идо не разбуди, он спит. – Ноа кивнула на короткий мешок. – В больницу она поехала, с папой, он ранен. Она тоже, но он тяжело, а она нетяжело, в отдельную машину скорой лечь не согласилась, поехала сидя рядом с папой, как сопровождающая.

– Кто еще с вами был? – спросил Марк, но вопрос повис в воздухе так же безжизненно, как висели над драной майкой слипшиеся волосы женщины. Она опять ушла в какой-то другой мир, наверное, лучше, чем этот. И тут до Марка дошло. Не в силах удержаться на ногах, он плюхнулся рядом с ней.

– Здесь Идо, так? – шепотом спросил Марк, указав на ближайший к нему мешок.

– Да! – так же шепотом ответила женщина.

– А здесь твоя сестра?

– Да, они всегда спят рядом. Идо очень смелый мальчишка и самостоятельный ужасно, но как спать – всегда к маме под бочок. Так-то он активный очень, спать не заставишь, а вот притулится у родителей на краешке кровати или в ногах – сразу засыпает. Его потом в свою кроватку относят, а он проснется среди ночи и в полусне бредет в родительскую спальню. Смешной такой – идет, ножками громко шлепает, а глазами спит. Может, это лунатизм? Надо бы проверить, я уже Ирис толкового врача подсказала. Да, ее Ирис зовут, мою сестру. Ирис, это друг моего Алекса, он тоже «русский», но дос [46]46
  Сокращение от «ортодокс» – в данном случае еврей, соблюдающий заповеди иудаизма.


[Закрыть], поэтому в Шаббат с нами не хотел идти, а потом, видишь, пришел. Знакомьтесь!

– Очень приятно! – на автомате сказал Марк второму мешку, слегка привстав. Ему даже не было странно знакомиться с мешком, ему было никак – Ирис так Ирис, все равно же все собирались перезнакомиться. Шоковое спокойствие Ноа передалось и Марку, он снова сел и, уставившись взглядом в третий мешок, пялился на него минут десять.

– Кто здесь? – спросил Марк, выходя из оцепенения. Ноа молчала.

– Кто здесь, Ноа, кто? – орал Марк ей в лицо. – Кто? – шептал ей в глаза, вцепившись рукой в подбородок, чтоб она не могла отвернуться. Ее глаза молчали, молчало и лицо, только в здании за ними что-то глухо ухнуло – похоже, упала какая-то балка.

– Алекс, – равнодушно сказала она, когда Марк уже ни на что не рассчитывал.

– Алик? Мой Алик?! – заорал он.

– Твой, аллек [47]47
  Аллек – арабское междометие, в данном случае обозначающее «к чертям».


[Закрыть], твой! И мой. Мой должен был быть, понимаешь? Я же думала, что вот, наконец начинаю жить… даже не понимала, за какие добрые дела меня Бог так наградил. А он не наградил, оказывается, а посмеялся. Поиздевался, понимаешь? Вот так мне сделал, – и она выразительно показала средний палец. Она потрясала пальцем так сильно, что затрясло руку, а потом и ее всю, заходил ходуном подбородок, все выкрикивающий не умещающуюся в таком худеньком теле боль.