Текст книги "Кровавый век"

Признав, что руководство Российской империи не несет ответственности за решение военного конфликта и что, таким образом, война с российской стороны имела оборонный характер, мы не решаем тем самым вопрос о целях России в войне. Самодержавная империя не определяла свои цели и стратегию в официальных документах – воля императора оставалась главным фактором ее военно-политической истории. Тем не менее, венценосный самодержец единолично просто физически был неспособен сформулировать и проводить в жизнь стратегический курс гигантского государственного корабля.

Модальная война в каких-то возможных мирах велась генералами и дипломатами все время. Как же собиралась воевать и победить Россия?

Что касается стратегических целей России, то, по-видимому, лучше всего процитировать типичное выражение, штамп, который принадлежит к совсем другой эпохе – эпохе ренессанса российского национализма в преддверии краха СССР: «Обеспечение свободного выхода сначала в Черное, а затем в Средиземное море всегда было одной из главнейших задач русского государства начиная с Киевской Руси».[118]118
  Мельников Р. П. Броненосец «Потемкин». – Л., 1981. – С. 7.


[Закрыть] Подобные штампы не сходят со страниц патриотической российской прессы.

В принципе черноморско-средиземноморские, или балкано-турецкие цели никогда не теряли своей актуальности в российской политике. Во времена императоров Александра III и Николая II Турция стабильно оставалась целью военных планов и внешнеполитической стратегии, что вполне естественно для воинственного консервативного российского национализма. Автоматически это означало антиавстрийскую и антинемецкую позицию, следовательно, профранцузскую ориентацию. Ситуация с Англией зависела от обстоятельств.

В 1880 г., то есть еще при Александре II, Германия была определена как вероятный военный противник России. В следующем году состоялось заседание Особого совещания при участии военного министра, министра иностранных дел и управляющего морским ведомством; председательствовал великий князь Алексей Александрович, куратор флота. Совещание приняло решение «возродить Черноморский флот» для захвата проливов, а перед Балтийским флотом поставили скромную цель – оборону баз и портов. Поскольку на Тихом океане Россия еще не утвердилась, лишь незадолго до того Владивосток получил статус города, перед создаваемой Тихоокеанской флотилией выдвигалась тоже скромная задача – бороться с английским торговым судоплаванием.

Основная идея всех планов войны против немецко-австрийского альянса, разработанных в России с 1880-х гг., заключалась в том, что кроме войск, непосредственно сосредоточенных против Германии и Австро-Венгрии, создавалась группа войск в более или менее далеком тылу, на р. Нарве, где и сосредоточивались стратегические силы для генеральной битвы. Польский выступ планировалось отдать – правда, с боями – вплоть до Варшавы. Такова была идея, выдвинутая еще генерал-адьютантом Обручевым при Александре II, и позже менялись лишь ориентировочные территории расположения группы войск (во времена Второй мировой войны такая группа войск называлась бы у нас «резервным фронтом»). Активные боевые действия намечались в первую очередь против Австрии.

Таким образом, стратегия России в соответствии с традицией была в первую очередь балканской, то есть антитурецкой и антианглийской. И только через столкновение на Балканах интересов с Австро-Венгрией – антинемецкой и антиавстрийской.

Это требовало огромных финансовых жертв – Россия включилась в гонку вооружений на море, что на то время означало в первую очередь строительство броненосных линейных кораблей и крейсеров. Началась «модальная война» на море.

И здесь для консерваторов не все становилось таким очевидным.

В 1882 г. Александр III утвердил программу строительства флота, рассчитанную на 20 лет. Она несколько раз пересматривалась, но основное военно-политическое содержание ее оставалось неизменным: Россия выходила на мировой стратегический уровень больших государств. В те годы только тот и мог претендовать на статус большого государства, кто имел броненосные линейные корабли.

Тяжкая необходимость принимать у себя республиканцев и слушать «Марсельезу» стоя смирно демонстрировала неестественность союза самого либерального и самого реакционного режимов Европы. И это отражалось на колебаниях внешних ориентаций российской политики.

Одна из лучших книг о Первой мировой войне написана женщиной, американкой Барбарой Такман. Характерной чертой этой книги является также удивительная неграмотность в российских вопросах. Но общий климат российско-европейских взаимоотношений Такман характеризует верно. «Англичане рассматривали Россию как старого врага времен Крыма, а что касается последних лет, то как угрозу, которая нависала над Индией. Либералы и лейбористы считали Россию страной кнута, погромов и казненных революционеров 1905 г., а царя, – как заявил Рамсей Макдональд, – «обычным убийцей». Неприязнь была взаимной. России не нравился союз Англии с Японией. Она также ненавидела Англию за то, что та оказывала сопротивление ее историческим посягательствам на Константинополь и Дарданеллы. Николай II слил два своих любимых предрассудка в одной фразе: “Англичанин – это жид”».[119]119
  Такман Б. Первый блицкриг. Август 1914 г. – М.; СПб., 1999. – С. 43.


[Закрыть] Двойственность английской политики воспитанников Победоносцева – в первую очередь идеологическая, и она не могла быть неподвластной постоянным общим колебаниям.

Порт-Артур

Колебания можно видеть уже в проведении традиционной политики великого мирового (и, следовательно, морского) государства. Россия во второй половине XIX века колонизирует Сибирь и Дальний Восток, выходит к Тихому океану, в 1898 г. начинает строить Порт-Артур и контролирует всю «Квантунскую область», то есть Маньчжурию, через которую пролегла российская Китайско-Восточная железная дорога. Маньчжуры, родственные с подвластными России тунгусами, были тогда элитарным этносом Китая, где правила Маньчжурская династия. После так называемого «боксерского восстания» Россия без больших усилий отхватила от Китая больше, чем все другие претенденты на наследие слабеющей империи. Все это выводит Россию на конфликт с молодой Японией и старой доброй Англией.

Гигантская морская программа 1880–1895 гг. в результате недостатка финансовых средств была выполнена лишь наполовину. Морское ведомство настаивало на том, что Россия не может воевать на два фронта и должна сделать выбор.

Выбор сделал уже молодой царь Николай II, который взошел на трон в 1894 году.

В 1896 г. Россия определяет, что главным театром военных действий для нее является Дальний Восток.

Флот, который базировался на Балтийском море, должен был быть готов для перехода в случае войны на Дальний Восток; в 1897 г. была принята специальная морская программа «для потребностей Дальнего Востока». Она должна была завершиться в 1905 году.

Ориентация на Дальний Восток имела существенные последствия и для европейской политики России. Она обостряла отношения с Англией, усиливала тенденции к нейтралитету в Европе и возвращению к союзу с Германией и Австрией.

За несколько лет до смерти Александр III предпринял решающие шаги во внешнеполитической переориентации. В 1891 г. состоялось совещание министров иностранных дел России и Франции, в следующем году – совещание военных министров, которое выработало военную конвенцию, подписанную царем в 1893-м. Неудивительно, что самый роскошный в Париже мост через Сену назван именем Александра III: отныне Франция знала, что конфликт на немецкой границе немедленно отзовется канонадой близ Восточной Пруссии. Характерно, что франко-российское военное соглашение оставалось тайным; оно должно было быть ратифицировано французским парламентом, но правительство так и не дождалось благоприятного для этого момента. Война заставила действовать в соответствии с договором без его ратификации.

С принятием новой великодержавной стратегии Николая II реальные военные планы России больше зависели от ее восточной политики, чем от европейской.

Генерал-лейтенант В. В. Сахаров

В марте 1902 г. под председательством царя в Главном штабе состоялось совещание высших военных руководителей, где доклад о стратегии войны против Тройственного союза сделал тогдашний начальник штаба В. В. Сахаров. В его докладе была воспроизведена старая концепция Обручева, которая предусматривала стратегическое развертывание в районе к востоку от Варшавы с оборонными боями на польской территории западнее Вислы, отступлением на ее правый берег и следующим ударом по наступающим войскам противника. При этом Николай II хотел отодвинуть эти территории как можно дальше на запад, вплоть до Минска.

Драгомиров на упомянутом совещании и в докладной записке царю после него вполне правильно увидел в этом плане пассивно-оборонительный способ действия. По его мнению, целью боевых действий российской армии должно было быть только наступление на Берлин, до которого, между прочим, было с этих рубежей всего полторы сотни километров; это расстояние с чрезвычайно тяжелыми боями Красная армия в 1945 г. прошла за четыре месяца. В условиях одновременных военных действий Франции и Англии подобная задача представлялась полностью реальной; в докладе Драгомирова большое место занимали рассуждения о союзнических обязательствах перед Францией.[120]120
  Ростунов И. И. Русский фронт Первой мировой войны. – М., 1976. – С. 75–80.


[Закрыть] Эта активная антинемецкая позиция явно не понравилась царю. Немедленно после принятия плана стратегического развертывания на 1903 г. Драгомиров был переведен на почетную и чисто декоративную должность члена Государственного Совета, а еще через два года умер у себя в Конотопе.

В эти годы Николай II пошел на скандально известные переговоры с Вильгельмом II, которые едва не закончились разрывом франко-российского военного союза (напомню, тайного и не ратифицированного парламентом Франции).

Царь Николай II и президент Франции Жюль Пуанкаре на борту царской яхты. 1914

Как известно, в разгар российско-японской войны, осенью 1904 г., Вильгельм предложил царю тайно заключить соглашение, несовместимое с обязательствами России перед Францией. Николай согласился, но отступил под натиском либеральных бюрократов – председателя Комитета министров Витте и министра финансов Коковцева, которые убедили его в необходимости французских ссуд. Однако в июле 1905 г. Вильгельм все-таки встретился с Николаем II на острове Берке близ берегов Финляндии и легко уговорил царя вернуться к прошлогоднему проекту. Николай не только сам подписал соглашение, но и заставил ее завизировать морского министра адмирала Бирилева: он позвал Бирилева в каюту, закрыл ладонью текст и предложил адмиралу подписаться, не читая, что тот и сделал.

Следовательно, идея отказа от франко-российского союза и заключения соглашения с Германией живет в душе Николая II на протяжении 1904–1905 гг. Нужно думать, в случае победы над Японией франко-российской Антанте пришел бы конец. Но военная судьба не улыбнулась царю.

Следует сказать, что Бирилев, очевидно, подписал бы договор и после прочтения. Он летом 1905 г. сменил на должности морского министра скомпрометированного поражениями великого князя Алексея Александровича, человека легкомысленного и некомпетентного, а в декабре 1906 г. поддержал доклад Генерального морского штаба России о необходимости союза с Германией против Англии.[121]121
  См.: Апальков Ю. В. Боевые корабли русского флота. – СПб., 1996. – С. 9.


[Закрыть] Позиция моряков вытекала из всемирно-великодержавных ориентаций флота: они встречали сопротивление в первую очередь в Великобритании.

Витте и министр иностранных дел Ламздорф уговорили царя отказаться от соглашения с Германией. Царь скрепя сердце пошел на это потому, что война на Дальнем Востоке была проиграна, весь Балтийский флот был разгромлен в Тихом океане. В России началась революция. В 1905 г. царь подписал новую директиву, согласно которой Россия переходила к стратегии обороны и откладывала реализацию далеко идущих планов. Все валютные запасы, накопленные Россией за время, когда министром финансов был Витте, в годы войны были потрачены. Спасти Россию могли лишь большие ссуды, и их добыванием и занялся Витте. Деньги дали, конечно, французы, точнее, франко-еврейские банки. А в 1908 г. новое либеральное правительство Англии, порвав с традиционной оборонной имперской политикой консерваторов, пошло на соглашение с Россией. Царь принял предложение о союзе от короля Эдуарда, своего дяди.

Следствием поражения России в вой не с Японией и революционного кризиса в империи стал не просто отказ от активной великодержавной мировой стратегии, но и победа во властной среде кругов, ориентированных на более реалистичные задачи на континенте – задачи, которые разрешались силами сухопутной армии. Эти круги были представлены великим князем Николаем Николаевичем.

Эпизод с неудачным сближением Вильгельма и Николая расценивается обычно как проявление той же фатальной «бездарности» и «беспозвоночности» царя. О том, что в поведении царя в этом эпизоде была своя логика, свидетельствуют и дальнейшие события.

Великий князь Николай Николаевич

28 февраля (13 марта) 1905 г. в Царском Селе под председательством Николая II состоялось совещание высших руководителей армии и флота. Великий князь Николай Николаевич познакомил собравшихся с подготовленным им проектом «Положения о Совете государственной обороны». Идея создания подобного органа вызывала решительное сопротивление некоторых военных. Тогдашний военный министр генерал В. В. Сахаров за несколько дней до царского указа отправил царю доклад, в котором писал, что кроме ненужных споров и затягиваний в проектируемом Совете ничего не будет, а помощник командующего Киевским военным округом В. А. Сухомлинов пошел еще дальше – позже он оценивал образование Совета как «новое вторжение демократии в дело аристократической перестройки военной жизни, а потому и покушение на армию».[122]122
  Сухомлинов В. А. Воспоминания. – М.; Л., 1926. – С. 137.


[Закрыть] Бюрократические игры вокруг проекта положения продолжались больше года, и 8 (21) июня 1906 г. царь подписал указ о создании Совета государственной обороны.

«Председатель Совета был наделен огромной властью. Он считался главой всего дела обороны в государстве и имел право обращаться ко всем министрам с любыми запросами… Председатель и члены Совета наделялись контрольными функциями. Их выводы о результатах проведенных инспекций предварительно рассматривались на заседаниях Совета государственной обороны, после чего с резюме председателя направлялись императору».[123]123
  Ростунов И. И. Русский фронт Первой мировой войны. – С. 29–30.


[Закрыть]

Важным моментом в реорганизации стало создание полномочного органа руководства войсками – Генерального штаба, созданного на базе Главного штаба, который имел второстепенный статус одного из главных управлений военного министерства. Главный штаб был подчинен министру, а вновь созданный Генеральный штаб – непосредственно великому князю Николаю Николаевичу. Соответственно наряду с Главным морским штабом (ГМШ) был создан Морской генеральный штаб (МГШ), также подчиненный великому князю.

Суть дела заключалась не просто в том, что между царем и министрами был образован новый бюрократический орган, главное, что его председателем стал дядя царя Николай Николаевич. Во внешнеполитических ориентациях великого князя особенно видна враждебность к Германии и Австрии, усиленная его браком с черногорской княжной. Как человек, связанный с армейскими кругами, великий князь сопротивлялся влиянию моряков и не поддерживал претензии России на мировое лидерство. По настоянию Николая Николаевича был снят с должности военный министр Сахаров и заменен А. Ф. Редигером. В первых же конфликтах на Совете обороны князь поддержал Редигера против моряков и министра иностранных дел Извольского. Если позиции моряков отражали ведомственные интересы флота, то идеология министра иностранных дел формулирует имперские великодержавные амбиции России: «Я должен заявить, что флот России, как великой державы, нужен, и без него оная обойтись не может… Бытие флота России желательно для того, чтобы принять участие в той обстановке, которая может быть выдвинута политикой. Но этот флот должен быть свободным, не связанным частною задачей обороны того или иного моря и залива. Он должен действовать там, где укажет политика».[124]124
  Там же. – С. 32.


[Закрыть]

А. И. Гучков в годы войны

15 (28) октября 1907 г. в Государственной Думе была образована комиссия по государственной обороне, которую возглавил А. И. Гучков – лидер партии октябристов, – правых либералов. Если левые либералы – кадеты – ориентировались на введение конституционного режима через Учредительное собрание и, таким образом, через отмену существующего монархического режима, то октябристы, либералы, последовательно консервативные, пытались осуществить конституционные реформы в строгом соответствии с законами Российской империи. Правые либералы были решительными националистами и сторонниками антинемецкой и профранцузской ориентации. Гучков к тому же был москвичом, а не петербуржцем, происходил из известной старообрядческой богатой семьи и отличался активным и авантюристическим нравом.

Гучков имел связи с армейскими кругами, поддерживал хорошие отношения с великим князем Николаем Николаевичем, что особенно сказалось в годы войны и после Февральской революции. Что касается царя, то Гучков его тайно ненавидел, а царь и особенно царица видели в нем интригана и главного врага.

Лидеру левых либералов Милюкову Гучков когда-то сказал: «Вы сильны наукой и книгами, а я – коренным, стихийным чувством московского купца, которое безошибочно подсказывает мне в каждую данную минуту, что именно я должен делать».[125]125
  Тхоржевский И. И. Последний Петербург. Воспоминания камергера. – СПб., 1999. – С. 137.


[Закрыть]

В 1906 г. состоялись очень важные события в мировой гонке вооружений. 10 февраля 1906 г. в Портсмуте был торжественно спущен на воду новый линейный корабль под названием «Бесстрашный» (“Dreadnote”). Началась новая эра в истории военно-морского флота. Первый морской лорд адмирал Джон Фишер вместе с коллективом вдохновленных его идеями моряков и инженеров одним рывком вывел английский флот на самые передовые позиции. Англичане учли грустный опыт российских поражений на море, который заключался в том, что при разнородности кораблей и калибров эскадра как целое будет всегда иметь характеристики самого слабого звена. Менее способные к быстрому маневру обветшалые корабли навязывали российскому флоту свои темпы и свою неповоротливость. Разнородность калибров корабельной артиллерии чрезвычайно затрудняла пристрелку, управление огнем. И англичане начали строительство линейных кораблей класса «дредноут», которые по скорости и маневренности хода, бронезащите, мощности артиллерии, дальности огня и – благодаря одинаковости калибров, высокой его прицельности – превышали все мировые образцы. Из однокалиберных кораблей, которые имели близкие качества, могла складываться вся эскадра. Дредноуты были чрезвычайно дорогими (стоимость каждого из первых дредноутов составляла более полутора млн фунтов стерлингов, не считая дополнительных средств на вооружение, – то есть около 16–17 млн золотых рублей).[126]126
  Виноградов С. Е. Линейный корабль «дредноут» // Морская коллекция. – 1966. – № 6 (12).


[Закрыть]

Первый лорд Адмиралтейства Великобритании Дж. Фишер

Перед большими государствами замаячила перспектива бесконечного наращивания непомерно дорогих флотов, которые к тому же нужно было менять намного чаще, нежели старые хорошие парусники. Характерно, что появление однокалиберных дредноутов стало следствием энергии сэра Джона Фишера, поддержанного консервативным правительством; параметры будущего корабля заданы Комитетом по разработке новых типов кораблей, созданным в декабре 1904 г., корабль построен молниеносно быстро – за 20 месяцев – и успешно прошел испытание осенью 1906 г. Что не помешало либеральному лидеру Д. Ллойд-Джорджу поддержать очень влиятельных врагов дредноута и назвать корабль «образцом безответственной и распутной растраты».[127]127
  Виноградов С. Е. Линейный корабль «дредноут». – С. 24.


[Закрыть] Только один тогдашний деятель либеральной партии, молодой Уинстон Черчилль, очутившись на посту первого лорда Адмиралтейства накануне войны, проявил понимание военной роли дредноутов и решительность в подготовке к морской войне, – в конечном итоге, по-видимому, потому, что в глубине души всегда был консерватором, а его тогдашний выбор в интересах либеральной партии был чисто конъюнктурным.

Именно в 1906 г. начальник немецкого Генерального штаба Мольтке-младший предвидел, что все закончится для Германии войной на истощение и в конце концов поражением.

Понятно, что в России «армейская» группа во главе с великим князем, поддержанная «обществом», вела острую борьбу за финансирование сухопутных сил против «морской группы», поддерживаемой царем.

Уинстон Черчилль с женой Клемантиной на борту первого супердредноута

С большим простодушием современный российский военно-морской патриот пишет об этой борьбе, не подозревая, что в действительности речь шла не о бюрократических недоразумениях, а о высокой политике и стратегии: «Потеря корабельного состава в русско-японской войне могла быть компенсирована строительством новых кораблей и главным образом дредноутов. Но до 1909 г. Морское ведомство вело бесплодную борьбу с Советом государственной обороны и Государственной Думой при выделении средств на эти цели. Когда же снова возник вопрос о конкуренции с Германией, то оказалось, что России защищать свои интересы на море просто нечем».[128]128
  Апальков Ю. В. Боевые корабли русского флота. – СПб., 1996. – С. 10.


[Закрыть] Как пишет автор, лишь вмешательство Николая II «поставило точку в 4-летней борьбе Морского ведомства за кредиты на новое вооружение». Закладка четырех российских дредноутов типа «Севастополь» состоялась в 1909 г. То есть после того, как было ликвидировано ведомство Николая Николаевича.

Но интересно, что решительная поддержка председателем Совета государственной обороны континентальной антинемецкой стратегии мало что изменила в конкретных планах Генерального штаба.

Из документов военных лиц той поры наиболее интересным является доклад сотрудников Генштаба генерал-майора Алексеева, позже знаменитого командующего российской и белогвардейской армией, и подполковника Добророльского. «Если мы хотим и будем в состоянии путем дальновидной политики ослабить значение враждебной для нас системы, – писалось в докладе, – мы все-таки не можем ослабить усилий по развитию государственной обороны на западе, поскольку политика черпает силу в широкой готовности государства поддерживать в крайнюю минуту оружием свои интересы». Основная стратегическая идея сформулирована российскими генштабистами следующим способом: «Таким образом, строго оборонная для первого периода войны идея нашего плана войны и стремление в первую очередь к полностью безопасному сосредоточению главной массы наших войск, которые подвозятся из внутренних областей империи, в центральном положении по отношению к обеим неприятельским армиям, вторгшимся в наши пределы, – австрийской и немецкой – и на расстоянии от границ, достаточно близком для перехода в наступление и быстрое столкновение с врагом по окончании сосредоточения».[129]129
  Ростунов И. И. Русский фронт Первой мировой войны. – С. 88–89.


[Закрыть] Что касается планов операций после стратегического сосредоточения, то, как пишет историк, «потом намечался переход совокупными силами в решительное наступление в том направлении, которое должно быть своевременно указано главнокомандующим»[130]130
  Там же. – С. 91.


[Закрыть] (курсив мой. – М. П.).

Генерал-майор М. В. Алексеев

Проблема реально возводилась, таким образом, не к разнице в стратегических идеях, потому что идеи ограничивались в сущности мобилизационными планами и планами стратегического развертывания, а к представлениям о необходимых для армии и флота вооружении и материально-техническом обеспечении. До 1909 г. Россия еще не ликвидировала последствий революционного кризиса и не имела средств для серьезной реорганизации армии, и потому единственное, чего могла добиться ее антинемецкая «сухопутная» группа, это сорвать фантастические ассигнования на строительство дредноутов.

Не случайно, что, когда в 1908 году великий князь был отстранен, а в следующем году Совет ликвидирован, на пост министра царь назначил генерала В. А. Сухомлинова.

Сухомлинов был заместителем командующего войсками Киевского округа генерала Драгомирова. Оба генерала – ветераны турецкой кампании. Михаил Иванович Драгомиров – украинец по происхождению, хорошо знавший участников Громады, добивавшийся для солдат разрешения петь в строю украинские песни – этот верноподданный украинско-имперский патриот оценивался в советской прессе очень по-разному. В 20–30-х гг. XX века подчеркивалось, что Драгомиров был противником всех военно-технических нововведений, начиная от винтовок, которые заряжались из казенной части (в России это были с 1870 г. «берданки», а с 1891-го – винтовка Мосина), и пулеметов и кончая щитами для пушек. Неоднократно отмечалась отеческая забота Драгомирова о солдате – «святой серой скотинке», согласно его бессмертному высказыванию.

Все это имеет один общий знаменатель: Драгомиров немного играл в Шельменко-денщика, но это была часть карнавальной шутовской маски Суворова с его «пуля – дура, штык – молодец». И не только поведенческой позы, но и военно-теоретической и стратегической позиции. Сочетание чрезвычайного консерватизма в технике с надеждой на русского солдата было единственно возможным в России способом сохранить маневр, пренебрегая огнем. В этом и была суть суворовского «пуля – дура, штык – молодец». На свой российский манер военная идеология генералов турецкой войны переводила наполеоновский опыт, обобщенный врагом Наполеона, прусским генералом (долгое время российской службы) Клаузевицем. Характерно, что Драгомиров сам перевел (с французского) классическое произведение Клаузевица о войне, которое вышло с его предисловием в 1888 г. в Петербурге. Комментируя этот факт, современный российский генерал пишет: «Огромное значение в пособии уделялось нравственным силам на войне, а труд в целом проникнут наступательным порывом».[131]131
  Лобов В. Н. Карл Клаузевиц. Жизнь. Идеи. Современное значение // К. Клаузевиц. О войне. – М., б. г. – С. 10.


[Закрыть]

В советской офицерской среде долго расходились легенды о разных выходках Драгомирова. Например, забыв поздравить царя в день его тезоименитства, Драгомиров телеграфировал: «Третий день пьем здоровье Вашего императорского величества», на что Александр III телеграфом ответил: «Пора бы и кончить».

Именно поэтому Драгомиров выступил один против всех участников совещания в Главном штабе в 1902 году.

Его преемник в Киевском военном округе генерал Сухомлинов стал военным министром после отстранения великого князя Николая Николаевича и его ставленника Редигера в 1909 г. В 1914-м, когда началась война и именно великий князь стал верховным главнокомандующим, Сухомлинова сняли с должности и едва не судили, обвинив в связях с немецкими и австрийскими шпионами; но заступничество царя и царицы на некоторое время его спасло. Близкий к Сухомлинову полковник Мясоедов был даже повешен за шпионаж, хотя, как оказалось потом, серьезных оснований эти обвинения не имели и отражали лишь истерию шовинизма 1915 г. Временное правительство в 1917 г. отдало Сухомлинова под суд за плохую подготовку армии к войне. Другими словами, Сухомлинов считался представителем немецкой партии, которая потерпела поражение в связи с началом нежелательной для нее «германской» войны. С этой точки зрения ничего общего между ним и Драгомировым, по крайней мере относительно репутации, не могло быть.

Однако у обоих генералов было и нечто общее именно в «суворовском» отношении. У Сухомлинова с его мягкими и «обходительными», как тогда говорили, манерами отсутствовало суворовское юродство, но была показная патриархальная консервативность, установка не на новейшие средства огня, а на особенные героические качества русского солдатика. Как и Драгомиров, Сухомлинов был ретроградом в военной технике. Он говорил, что его раздражает само выражение «современная война». «Какой война была, такой и осталась… все это зловредные новшества. Взять меня, к примеру. За последние двадцать лет я не прочел ни одного военного учебника». Преподавателей военных училищ увольняли за одно лишь распространение идей «огневой тактики».[132]132
  Ростунов И. И. Русский фронт Первой мировой войны. – С. 88–89.


[Закрыть] Еще один характерный штрих: как и Драгомиров, Сухомлинов был не против того, чтобы поиграть в Шельменко-денщика. Между прочим, он пробовал силы в беллетристике под красноречивым псевдонимом Остап Бондаренко.

Сухомлинов был креатурой непосредственно царской семьи; новый министр иностранных дел Сазонов, который заменил Извольского в 1910 г., был родственником и доверенным лицом Столыпина.[133]133
  См.: История дипломатии. – Т. II. – М.; Л., 1945. – С. 200.


[Закрыть]

Петр Аркадьевич Столыпин в настоящее время в России имеет имидж великого реформатора и патриота. Подчеркивают также, что, в сущности, Столыпин осуществил программу реформ, намеченную уже Витте, за что ревнивый Витте не любил своего преемника.

С. Ю. Витте

П. А. Столыпин

Безусловно, Столыпин был мужественным и умным человеком, твердо проводившим в жизнь собственную политику и храбро противостоявшим террористам, бомба которых изуродовала его ребенка на даче на Аптекарском острове. Однако реформы Столыпина никак нельзя назвать либеральными. Это было доведение до конца программы, намеченной еще Александром II и сорванной его преемниками, программы рыночной, но никак не демократической. И в этом отношении между С. Ю. Витте и П. А. Столыпиным существовала большая разница.

Выходец из обрусевшего немецкого рода, а по линии матери (сестры известных тогда Фадеевых – генерала-писателя и екатеринославского губернатора, отца знаменитой Блаватской, так что Витте был ее кузеном) – из знатного рода Долгоруковых, Витте не был принят при дворе, потому что вступил в брак с разведенной еврейкой. Жизнелюбивый рыжий здоровяк Витте, собственно говоря, не имел политических принципов; он был чрезвычайно настойчивым и деловым бизнесменом от политики, честно служил обоим монархам, и, хотя с Николаем II у него отношения не сложились, Витте считал самодержавие самой рациональной системой для России. Однако Витте мог бы при необходимости сконструировать на заказ и любой либеральный вариант, что он, собственно, и сделал, подготовив либеральные законы 1906 г., которые фактически стали конституцией России.

Конституция Витте предусматривала возможность законного государственного переворота с роспуском Думы, чем и воспользовался Столыпин. Но Столыпин – при всех сложностях в личных отношениях этого волевого и самостоятельного человека со слабохарактерным, но очень самолюбивым и упрямым царем – был именно идейным борцом за самодержавие, за авторитарный режим во главе с венценосцем.

Столыпин, интеллигентный помещик из российской глубинки, гордился семейными связями с Лермонтовым, был русским националистом, крайне жестким политиком по отношению к национальным меньшинствам и никогда не был ни на йоту демократом. Характеристики режима Столыпина как режима диктаторского, террористического и даже кровавого имеют под собой все основания. Нужно подчеркнуть, что убийство Столыпина в 1911 г., в организации которого подозревали царя и политическую полицию, в действительности было индивидуальным и стихийным актом террора, осуществленным как выражение отчаяния и мести молодым мужчиной еврейского происхождения, Багровым, путем шантажа завербованным в агенты охранки. Николай II мог холодно расстрелять рабочую демонстрацию, но не был способен на коварный акт тайного убийства своего собственного премьера. К тому же серьезных политических расхождений между царем и премьером после того, как Николай осмелился на ликвидацию сельской общины, не было.

В сфере внешней и военной политики основной идеей Столыпина было сохранение мира до тех пор, пока реформы не дадут результатов и не будут восстановлены вооруженные силы России. И нужно отметить, что это была политика, которая полностью отвечала намерениям Николая II. Она отличалась от политики Витте тем, что последний, будучи противником дальневосточных авантюр, в то же время связывал перспективы России с Антантой и ее капиталами. И царь, и Столыпин стремились к самостоятельной российской стратегии.