Текст книги "Кровавый век"

Тем более, неправ и тенденциозен Винниченко, обвиняя Петлюру в беспринципности за то, что тот редактировал журнал «Украинская жизнь» на русском языке. В определенном понимании Винниченко больший националист, чем Петлюра, потому что он был готов вести нацию ради «украинской идеи» на союз с самим дьяволом, просился в Советскую Украину – с высокими целями, понятно – даже в страшные годы коллективизации. Петлюра был более прямолинеен и более упрям.

Первичность национального и над интернациональным, и над личностным определяет и культурную ориентацию в первую очередь не на европеизм, а на усвоение собственного наследия. Еще нужны «долгие века» осваивать национальные богатства, а мы «сразу скачем к роли Фауста в земном мире».[232]232
  Петлюра С. Статті. Листи. Документи. – С. 546.


[Закрыть] Упоминание о Фаусте адресовано европеисту и модернисту Винниченко – «курносому Мефистофелю», которого в 1908 году резко осудили литературные критики С. Ефремов, Г. Хоткевич и С. Петлюра.

Население Украины поставлено было перед выбором: или главным образом решать социальные проблемы и в первую очередь – удовлетворение земельного голода крестьянства, или сначала независимая Украина, а затем уже реформы. Оба лозунга поддерживала самая многочисленная, самая эмоциональная и самая стихийная политическая партия – украинские эсеры; когда же оказалось, что нужно выбирать, УПСР раскололась приблизительно пополам. Суть раскола выявилась еще во времена Скоропадского, на нелегальном IV съезде УПСР. Правый «Центр» пошел за Шаповалом, отдав приоритет самостоятельности, левые – «боротьбисты» – за Михайличенко, Василием Элланом, Гринько, Любченко и другими, вплоть до более позднего вступления в КП(б)У. Сторонники Шаповала соглашались войти в Украинский национально-государственный союз (УНГС) при условии всесторонней украинизации государства, а будущие «боротьбисты» были против союза с национал-демократами и выдвигали требование в первую очередь решить социальные проблемы.

Аналогичный раскол состоялся и в УСДРП. Винниченко колебался, Порш был решительно и против левых, и против диктатуры атаманов, за парламентские и европейские пути; левые организовали фракцию «Независимых», которая потом выделилась в Украинскую коммунистическую партию (УКП). Характерно, что Винниченко, в итоге склонившись к левым, отстаивал идею красного революционного блока Россия – Украина – Галичина – Венгрия.[233]233
  Солдатенко В. Ф. Українська революція. – К., 1999. – С. 646–683.


[Закрыть] Здесь обнаружилась определенная общность антагонистов: идея «красного пояса» поддерживалась последовательными левыми коммунистами, поскольку приблизительно отвечала предполагаемым маршрутам «мировой революции», и потому более поздние «троцкисты», как бы это ни выглядело парадоксально, были меньшими централистами, чем российско-коммунистические «государственники». Левые революционеры Винниченко и Троцкий с разных сторон шли к одной политической конфигурации.

Твердая независимая позиция Петлюры была ориентирована на национальную солидарность, а не на две равноценные цели – национальную и социальную. И нужно признать, что с этой точки зрения его прагматичные установки и конкретные шаги были более последовательными и эффективными, чем политика левых.

Петлюра сразу взял курс на постоянную армию, осуществляя по отношению к офицерскому («старшинскому») корпусу ту политику, которую реализовали большевики в Красной армии. Ведущие руководители его армии происходили из русского офицерства и даже из армии Скоропадского. Между прочим, Шаповал прямо протестовал против использования русских офицеров в армии УНР, как, соответственно, левые коммунисты и «военная оппозиция» в красной России. С самого начала Петлюра ориентировался не на немцев, а на Антанту; по свидетельству организатора масонской ложи «Молодая Украина» Моркотуна, бывшего секретаря Скоропадского, Петлюра вошел даже в эту связанную с западными либералами ложу. На пути к Антанте стояла непримиримая российская генеральская хунта. В этих условиях Петлюра, как прагматичный государственник, не верил в возможность компромиссов с Деникиным и Врангелем и возлагал надежды на антикоммунистический блок Румынии, Польши, государств Прибалтики («Черноморско-Балтийский союз»), и в первую очередь на Польшу – невзирая на тяжелые проблемы с Галичиной и Волынью, которые сразу возникли на почве польского национализма. А присоединение Украины к такой проантантовской комбинации могло осуществиться только собственными украинскими государственническими силами. Здесь Петлюра был абсолютно прав.

Петлюра обнаруживает необычную для социалиста склонность к православным службам, поддерживает деятельность своего министра – Ивана Огиенко (митрополита Иллариона), верит в усиление религиозного движения в Украине. Но религиозность Главного Атамана как-то вторична относительно национальной идеи. «Вдохновенная, величавая фигура Христа, могучее лицо Будды, светлое лицо Сократа – эти величественные образы предстают перед нашими глазами как символы неземной любви к своему народу, как великаны-защитники счастья, славы и расцвета своих народов».[234]234
  Петлюра С. Статті. Листи. Документи. – С. 539.


[Закрыть] Христос как еврейский патриот – это что-то странное, не говоря уж о Будде, о котором Петлюра знал явно немного. Но если идет речь о религии и патриотизме, то причем здесь Сократ?

Петлюра был глубоко убежден в величии украинской государственной идеи и чувствовал свое особое призвание в ее воплощении. При этом идея национальности и патриотизма приобретает у него достаточно странный полурелигиозный характер.

Единственное, что объединяет всех троих – это идея жертвы, жертвенной цикуты. В выступлении на юбилее Шевченко в марте 1921 г. Петлюра говорит об основанной Тарасом Шевченко «национальной вере» так же, как в статье о патриотизме – о вере Христа и Сократа. Кстати, вспоминает он и о жертвенности Великого Кобзаря. Петлюра отмечает «большое значение веры, которая все не покидала Шевченко, которая его спасла, и по аналогии с ней той веры, которую мы имеем, правдивость нашего дела, которое нас, слава богу, не покидало и которое нас спасет».[235]235
  Там же. – С. 397.


[Закрыть]

Ощутимы мессианистские мотивы в самооценке Главного Атамана, как и готовность к большой жертве, которую он должен принести. Не случайна риторика, в которой он непосредственно обращается к народу как его «отец». Действительно, 21 сентября 1920 г. Петлюра издает «Приказ населению Украины» (!), в котором призывы заканчиваются словами: «Я требую этого».[236]236
  Там же. – С. 253.


[Закрыть]

Отсюда и понимание национальной идеи как чего-то почти тождественного религиозной вере, и отношение Петлюры к политическим партиям. Правительственные комбинации он строил, опираясь на небольшую группу партийных деятелей, в том числе социал-демократических, – Мартоса, Мазепу, Левицкого и некоторых других. Однако в феврале 1919 г., когда УСДРП осудила диктатуру и потребовала от членов партии покинуть Директорию, Петлюра вышел из партии, да и позже его членство в ней было мнимым. Он ясно высказался о своей сверхпартийности: «Такие узкопартийные доктрины, как, например, у нас социал-демократическая и им подобные, чисто классовые программы, у нас не только не имеют права репрезентироваться на руководство народом, но должны существовать до определенного времени лишь теоретически и не требовать диктатуры над Украиной для своих 5–8 % сочувствующих!»[237]237
  Петлюра С. Статті. Листи. Документи. – С. 544.


[Закрыть]

Осуществление национальной идеи не может быть партийным делом. В конечном итоге, это – дело гения. Намек на это находим в выступлении на Шевченковском празднике: «Если мы будем привязывать имя Шевченко к какой-то партии, к какому-то определенному мировоззрению, мы не будем уважать и понимать дела и творчества нашего гения. Нашему гению в партиях будет узко и тесно. Гений не знает границ. Вы знаете, попытки провязать всех поэтов в мире к определенной партии, к определенной партийной работе всегда заканчивались для гениев катастрофически: гений выходил из партии, гению было тесно».[238]238
  Там же. – С. 396.


[Закрыть] Общенациональное дело не вмещается в партийные рамки, ее мессии тесно в партиях.

А как же с реальностью многопартийной системы в Украинской республике?

По мнению Петлюры, разнообразие и обилие доктрин и программ «для лиц является полезной, для народов приносит это огромный вред».[239]239
  Там же. – С. 543.


[Закрыть]

Петлюра рассматривает межпартийную борьбу как недоразумение, распущенность и следствие влияния Москвы. Он квалифицирует как «влияние Московщины, ее больной культуры с большими контрастами (всё – или ничего)» работу тех украинцев, которые «определенными сторонами своей деятельности сослужили службу нашему народу, но во время государственного его творчества своей недисциплинированностью, неправильным пониманием путей и методов государственного строительства проделали змеиную, мерзкую работу – по своим последствиям хуже той, которую наносит сознательный предатель». Речь идет о Винниченко, Грушевском «и таком их антиподе, как неуравновешенный и хаотический С. Шемет»[240]240
  Там же. – С. 533.


[Закрыть] (правый радикал, близкий к Михновскому. – М. П.).

Едва ли не единственная политическая сила, которой Петлюра выражает полное доверие, – это национал-демократия Ефремова. Ефремов, все годы Гражданской войны проживая в Киеве на Гоголевской улице, временами – иногда нелегально на Приорке, возглавлял «Братство украинской государственности» (БУГ) – политический центр, подобный тем, которые создавались антибольшевистскими силами в Москве и время от времени раскрывались ЧК. БУГ просуществовал с 1920-го по 1924 г. С согласия БУГа был осуществлен Зимний поход Тютюнника в 1921 г., по некоторым данным, Ефремов был членом подпольного Центрального повстанческого комитета (Цупкома).[241]241
  Курас I., Левенець Ю., Шаповал Ю. Сергій Ефремов і його щоденники // Сергій Ефремов. Щоденники. 1923–1929. – К., 1997. – С. 14–15.


[Закрыть] Ефремов, глядя на дом, где был когда-то «Украинский клуб», вспоминал, как приветствовали Директорию, угощали обедом Симона Васильевича, прощались, отправляя «на жертву» «Славка» – Прокоповича, Саликовского и так далее».[242]242
  Ефремов С. Щоденники. 1923–1929. – К., 1997. – С. 566.


[Закрыть] «На жертву» отправлен из Киева при отступлении поляков руководящий состав нового правительства Петлюры – премьер Вячеслав Прокопович, министр иностранных дел Андрей Никовский, министр внутренних дел Александр Саликовский. Не случайно в письме к Прокоповичу по поводу 25-летнего юбилея литературно-научной деятельности Ефремова Петлюра просит обсудить на Совете Народных Министров вопрос о форме выражения почета и оценки заслуг Ефремова.[243]243
  Петлюра С. Статті. Листи. Документи. – С. 214.


[Закрыть] Вспомним и высокую оценку Петлюры в дневнике Ефремова.

В. К. Прокопович

Можно уверенно говорить, что Петлюра, отбрасывая всякую партийную разношерстность, политически ближе всего был к национал-демократу Ефремову, а национал-демократы Ефремова политически и организационно были наиболее надежными «петлюровцами».

Высокая идеология воспринимается массами в том удешевленном и растиражированном виде, да еще и через людей, которые от имени этой идеологии действуют. Культурный и политический уровень людей, которые представляли для украинского города и села независимую Украину, был невысоким. Петлюра сам отчасти виноват в том, что все эти люди звались «петлюровцами», – он самочинно после антигетманского восстания от своего имени подписал обращение к народу Украины, дав свое имя всем, кто взялся за оружие. В условиях массовых восстаний приходилось создавать армию не на базе профессионального костяка, а подчинять себе стихийно возникшие повстанческие отряды. Этой задачи политическая и военная стуктура УНР разрешить не сумела. Неповиновение, смуты и измены батьков-атаманов, еврейские погромы, самочинные жестокие расправы с враждебно настроенными элементами населения, в конечном итоге, пьянство и разворовывание захваченного у гетмана 50-миллионного фонда – все это приводило к тому, что власть Главного Атамана распространялась практически на несколько десятков километров от его штабного вагона.

Петлюра никак не мог воспринять реальную картину атаманского всевластия в формально подконтрольной ему Украине. Обвинение его войска в насилии он воспринимает как враждебную клевету. Авторам воззвания правого Союза хлеборобов, где говорилось об «атаманских отрядах разных названий», которые «доказали полную слабость перед врагом», о «прежних средствах борьбы и военной организации с упором на реквизиции, а временами и грабежи», Петлюра отвечает: «Только слепая, партийная заскорузлость и сектантство могли водить той рукой, которая написала приведенную на нас клевету и нападки. Только оторванность от народа и классовый эгоизм могли наделить наше войско определенными чертами – как дезорганизованного, аморального, не способного к борьбе и победе, именно так оно предстает в освещении “Союза украинских хлеборобов”».[244]244
  Петлюра С. Статті. Листи. Документи. – С. 577.


[Закрыть]

С таких же позиций следует оценивать и отношение Петлюры к еврейским погромам.

В правительствах УНР всегда была должность министра еврейских дел, которую до конца занимал Пинхас Красный. Тем курьезнее строки из письма Главного Атамана П. Красному от 29 декабря 1920 г. о «кампании против украинского дела вообще и Правительства УНР, в частности, с обвинениями в еврейских погромах»: «Конечно, основание этой кампании кроется не в погромах, которых в действительности не было (!), а где-то глубже, в тайниках европейской дипломатии, и осуществляется лицами, которым в настоящее время нужно дискредитировать украинский вопрос… Если где-то и были случаи, когда жертвой нападения был еврей, то в этом были виноваты банды разбойников, которых после большевистского господства осталось немало и которых сразу нельзя было уничтожить. О погромах, о массовых ограблениях и убийствах я ничего не знаю и даже не допускаю, чтобы это могло быть»[245]245
  Там же. – С. 345.


[Закрыть] (курсив мой. – М. П.).

В отличие от белых генеральских правительств, Петлюра пытался прекратить волну ужасающих погромов, которые в 1919 г. в Украине унесли около 120 тыс. жизней несчастных и беззащитных еврейских обывателей городов и местечек.

А через три месяца, 18 марта 1921 г., Петлюра пишет обращение к населению Украины относительно недопущения еврейских погромов: «Палачи наши – большевики – везде распространяют слухи, будто украинские повстанцы уничтожают еврейское население. Я, Главный Атаман Украинского Войска, не верю этому, не верю, потому что знаю народ украинский, который, притесненный грабителями-завоевателями, сам не может притеснять другой народ, так же страдавший от большевистского господства». Повторив слова о «слезах, которыми еврейское население провожало отступающее наше войско» (с ними он обращался к Красному), Петлюра заканчивает патетически: «Как Главный Атаман Войска Украинского, я приказываю вам: большевиков-коммунистов и других бандитов, которые совершают еврейские погромы и уничтожают население, карать беспощадно и, как один, стать на защиту бедного измученного населения и через наши военные суды расправляться с бандитами немедленно».[246]246
  Там же. – С. 495, 407.


[Закрыть]

Винниченко и другие национал-социалистические политики совершенно верно видели слабость национального государства в том, что за ним не идут массы. Петлюра не признавал других причин поражения, кроме недисциплинированности и непослушания исполнителей.

Не была ли это хитрость двуличного атамана? Уже упав на парижскую мостовую после выстрела молодого еврея, Петлюра, говорят, простонал: «За что?» В реальности, как он ее видел, погромов «в действительности не было» – по крайней мере, он делал все, что мог, чтобы «отдельные антисемитские проявления» прекратить.

О том, насколько Петлюра пребывал в облаках, свидетельствует хотя бы признание (в августе 1918 г.![247]247
  Петлюра С. Статті. Листи. Документи. – С. 46.


[Закрыть]) самой большой ошибкой Центральной Рады то, что она не провела мобилизации резервистов в армию, – кто бы тогда, когда все разваливалось, выполнил приказ о мобилизации, да и где был тот провинциальный аппарат Центральной Рады!

В письме к начальнику Генерального штаба армии УНР Вс. Петрову он признает сквозь зубы, что «попытка реставрации наших усилий в государственном строительстве (начиная с 1917 г. и вплоть до сегодня) застала нас в таком состоянии организации наших сил, национальной дисциплины и подготовки и умения государственными делами руководить, который не мог преодолеть деструктивные элементы нации, а поэтому не дал возможности овладеть всей территорией, которую заселяет украинская нация»[248]248
  Там же. – С. 427.


[Закрыть] (курсив мой. – М. П.). Вот это состояние неорганизованности, «деструктивные элементы» – все, что ответственно за провал попытки государственного строительства.

Петлюра на практике хорошо знал цену своим военным сотрудникам, как партизанским атаманам, так и кадровым офицерам. В другом письме к генералу Петрову, которому он доверял, Петлюра пишет: «Также наши неудачи новейшей истории Украины (1917–1921) показали мне, что разного рода деструктивные явления, такие как бунты Оскилко, Болбачана, Волаха, как недисциплинированные выходки г. Омельяновича-Павленко с его кустарными ауспициями и спорами, как постоянная оппозиция ген. Сальского и другие аналогичные явления происходят не только по злой воле одних (Оскилко), безволия, которое тянет за собой подчинение воле других (Болбачан), неумение ориентироваться в сложных обстоятельствах политической жизни третьих (Омельянович-Павленко) и, наконец, от амбиций и больного честолюбия четвертых (Сальский), но еще и оттого, что нашей армии вообще, а командному составу ее в частности и особенно, нельзя было… привить единообразия мыслей, говоря иначе, объединить его единственной доктриной».[249]249
  Там же. – С. 510–511.


[Закрыть] (Михаил Омельянович-Павленко, полковник русской армии, был командующим действующей армией УНР, а генерал Владимир Сальский, тоже русский высокопоставленный штабной офицер – военным министром, другие атаманы – самодеятельной «региональной элитой».)

И уже после окончательного поражения, на территории Польши, Петлюра дает указания о налаживании государственнической идеологической работы и спецслужб через культурно-образовательный, разведывательный и контрразведывательный отделы Генерального штаба, о национальной архитектуре украинских церквей и других безотлагательных задачах перестройки государства… Можно было бы видеть в этом тоталитарный синдром, если бы все это не было размахиванием картонным оружием.

Никовский вернулся в УССР в 1924 г. Свои долгие откровенные разговоры с ним и рассуждения о прошлом Ефремов подытожил в дневнике: «Целая полоса дурости и геройства, продажности и самопожертвования, высокого подъема и подлости прошла через меня. А враг общий – там, за рубежом, наше дело закончено и без перспектив. Люди не живут, а доживают – порядочные (их горсточка) не знают, что делать, а непорядочные (огромное большинство) пустились во все тяжкие… Неутешительная страница нашей истории, непосредственный сквозняк авантюризма, нечестности и легкомыслия, которые начинаются еще с Центральной Рады».[250]250
  Ефремов С. Щоденники. 1923–1929. – С. 172.


[Закрыть]

Может, самой показательной для этих последних времен и дней Украинской независимости была история с Тютюнником и Отмарштайном.

Юрий Тютюнник превращался под конец во все более влиятельную и инициативную фигуру в армии УНР. Крестьянский парень из многодетной семьи, поручик военного времени из студентов, он отличался выдающимися командирскими способностями, храбростью, чрезвычайным честолюбием и энергией. Петлюра назначал его на все высшие должности, но в то же время побаивался и всячески против него интриговал, а Тютюннику все меньше нравилась польская ориентация Главного Атамана.

Ю. О. Тютюнник

Образованная в 1920–1921 гг. на западе Украины Украинская военная организация (УВО) под руководством полковника Коновальца стала на путь террористической борьбы с правительством Польши и уже в 1920 г. организовала покушение на Пилсудского. УВО не поддерживала никаких связей с военными органами УНР, Петлюра был осужден галичанами как изменник. Позже в ОГПУ пленный Тютюнник свидетельствовал, что симпатизировал «галицким революционерам».

После поражения на территории Польши были размещены остатки вооруженных сил УНР, которые насчитывали тогда до 25 тыс. человек. Значительно больше сил находилась в Украине в партизанских отрядах. Только в больших отрядах на время максимального подъема движения, в июле 1921 г., насчитывалось более 30 тыс. человек; для сравнения, в независимой армии Махно было тогда 30–40 тыс. человек.

Попытка организации грандиозного антикоммунистического выступления на Украине относится к 1921 г. Подготовка к восстанию продолжалась все лето и осень, по решению Главного Атамана подготовительная фаза должна была завершиться 1 сентября.

Организованный в 1921 г. Партизанско-повстанческий штаб возглавили генерал-хорунжий Юрий Тютюнник (начальник штаба) и полковник Юрий Отмарштайн (начальник оперативного отдела). Капитан Генерального штаба российской армии, швед по происхождению, Отмарштайн занимал значительные штабные должности в армии УНР. Весной 1921 г. «для сохранения здорового ядра армии» от разложения была создана тайная офицерская организация под названием «Украинское военное общество» во главе с Отмарштайном.

7 октября 1921 г. Польша подписала обязательство выслать вместе с лидерами савинковского Союза также Петлюру, Тютюнника и Омельяновича-Павленко. В действительности же 23 октября Тютюнник подписал приказ Повстанческой армии (ПА), где объявил о своем вступлении в командование армией, назначении полковника Отмарштайна начальником штаба и подчинении ПА всех сил в Украине. 29 октября Тютюнник выехал из Львова в Ровно, где завершалось формирование ядра Повстанческой армии. 4 ноября Волынская группа под командованием самого Тютюнника прорвалась через советскую границу.

Второй вооруженный Зимний поход закончился полным поражением. Чекисты еще к переходу границы группами ПА разгромили основные партизанские отряды, и общая численность повстанческих сил составляла в октябре 1921 г. всего 830 сабель и 440 штыков.[251]251
  Сідак В. С. Національні спецслужби в період Української революції 1917–1921 рр. – К., 1998. – С. 254.


[Закрыть] Подольскую группу красные не допустили к соединению с Тютюнником, и она, пройдя полторы тысячи километров, повернула назад; Бессарабская группа была разбита на границе. А группу Тютюнника заманили в глубь территории и разбили под Коростенем, в бою около Звиздали. Волынской группе противостояли дивизия украинских «красных казаков» Примакова и бригада Котовского, тоже по основному составу украинская. Красные расстреляли около Базара 359 из 500 пленных, остальных отдали в Чека. Сам Тютюнник едва спасся с небольшим отрядом.

Постановлениями большевистских органов власти предусматривалась система жестокого террора в отношении украинского населения, система расстрела заложников и тому подобное.[252]252
  Там же. – С. 244.


[Закрыть] А главное – введение НЭПа выбивало почву из-под ног повстанцев. Крестьяне не пошли в повстанческие отряды.

С военной точки зрения, Зимний поход был авантюрой. На время выступления Тютюнника близ границ Украины находилось только около 7 тыс. бойцов армии УНР. А Красная армия на территории УССР насчитывала 14 стрелковых и 4 кавалерийских дивизии, не считая технических частей. Организации Цупкома были разгромлены Чека еще до начала рейда.

Тютюнник понимал, что его рейд-поход имеет мало шансов на успех и что с каждым днем эти шансы уменьшаются. Петлюра, однако, не считался с его аргументами и все откладывал начало похода. По неизвестным причинам он рассчитывал на то, что большая война против большевиков начнется в 1922 г., и оттягивал начало восстания в Украине, надеясь, что возглавит повстанцев именно в соответствующее время. Основные ресурсы он направлял не Тютюннику, а южной группе Гулого-Гуленко; своему представителю при польском войске полковнику Данильчуку Петлюра написал письмо, в котором поручал передать полякам, чтобы они давали Тютюннику как можно меньше патронов и оружия, поскольку, мол, рейд является личным делом Тютюнника. Письмо было готово в тот же день, когда Петлюра подписал приказ о Зимнем походе и попало в руки Тютюнника и Отмарштайна.

После провала Зимнего похода Отмарштайн попытался вывезти с территории Польши письмо Петлюры к Данильчуку и с этой целью приехал в лагерь интернированных воинов УНР в Шеперно. 3 апреля 1922 г. в этом лагере Отмарштайн был убит неизвестными – можно думать, политическими соперниками[253]253
  Сідак В. С. Національні спецслужби в період Української революції 1917–1921 рр. – С. 225.


[Закрыть] или, попросту говоря, агентами Чеботарева. Письмо при убитом не нашли, хотя документы и деньги убийцы оставили. Как отмечал Тютюнник, весть о смерти Отмарштайна вызвала нескрываемую радость у Петлюры и близких к нему людей.[254]254
  Тютюнник Ю. I. [Автобіографія] // З архівів ВУЧК – ГПУ – НКВД – КГБ. – 1998. – № 1/2 (6/7). – С. 49.


[Закрыть]

Тютюнник стал такой же жертвой чекистской провокации, как и Савинков. Он делал ставку на «Всеукраинский Военный совет», который был в действительности чекистской выдумкой; в 1923 г. его вызвали в Харьков на заседание этого мифического «ВВС» и на советской территории арестовали. В отличие от Савинкова, Тютюнник был отпущен чекистами на волю, стал писателем и кинодеятелем (между прочим, автором первого варианта сценария поставленного Довженко фильма «Земля») и даже играл в фильме о рейде Тютюнника роль Тютюнника.

Чем больше эмиграционные структуры УНР подчинялись Пилсудскому, тем меньшей казалась Тютюннику разница между поляками и большевиками. В то же время он все более колебался в определении своего отношения к красным – его интересовал только национальный вопрос, а принцип «советской власти», то есть принцип диктатуры, он готов был принять.

В переходе Тютюнника на сторону коммунистов есть интересные моменты, которые раскрываются в автобиографии, написанной им по требованию начальника Государственного политического управления (ГПУ) Украины Балицкого. По словам Тютюнника, он оценивал и советскую, и польскую власть под одним углом зрения – как чужеземную оккупацию.

В условиях «украинизации» Тютюнник легко и логично перешел на позиции коммунистов. Естественно, что с поворотом к политике Великого перелома в 1929 г. он был арестован и впоследствии погиб.

После убийства Петлюры председателем Директории стал Андрей Ливицкий, ее представитель в Варшаве, главой правительства – Вячеслав Прокопович; его реальная работа ограничивалась изданием в Париже, где он поселился, журнала «Тризуб». И реально, и формально правительство УНР не имело ни влияния, ни дел, которые надо было решать.

* * *

Труд историка иногда напоминает труд патологоанатома: он всегда имеет дело с мертвыми реалиями, и временами ему приходится брутально вскрывать тех, кто давно отошел в мир иной. Обозревая бурную жизнь тех лет революции, полную вспышек надежд, разрушительных бунтов, поражений и отчаяния, героизма и жестокости, безграничной глупости и пророческих прозрений, среди множества случайных людей, вынесенных волной на поверхность событий, на фоне политических платформ и программ, за которыми чаще всего стояли совсем другие реалии или ничего не стояло, – в кровавой тьме войны всех против всех в украинском национальном лагере самыми влиятельными или наиболее знаковыми представляются фигуры Михаила Грушевского, Владимира Винниченко, Никиты Шаповала, Сергея Ефремова и Симона Петлюры. И если мы признаем, что путь, на котором Украина испытала бы меньшее горе и потеряла бы меньше человеческих жизней, – это путь национальной государственной независимости, то мы должны признать, что именно Симон Петлюра был самой выдающейся исторической фигурой на этом пути, невзирая на свои личностные и политические слабости и недостатки.

В ту пору партизанских «батьков» насчитывалось много, и временами они были безликими и безвольными фигурами; от них требовалось в первую очередь, чтобы они угадывали настроения своих «хлопцев». Некоторые были волевыми хищными натурами, которые умели подчинять людей и долго держались на поверхности.

Как подобает лицам, близким к «нижнему миру», все они отличались чрезвычайной жестокостью. И каждому, чтобы его слушались, необходимо было иметь одну главную добродетель: везенье.

Петлюра чувствовал себя ближе к Богу. Но ему не везло.

Симон Петлюра избрал единственно возможный путь, на котором побеждают национал-патриотические движения: путь национальной солидарности. На этом пути выиграла Польша, где межпартийные дрязги и социальные противоречия отступили перед угрозой полной потери независимости от России. Попытки национал-социалистов возглавить беспокойное украинское общество под лозунгами социальной справедливости, чтобы на волне мощного крестьянского движения добыть в борьбе также и независимость, оказались неэффективными: эту нишу захватили коммунисты. Национал-социалистам, как левым эсерам, так и независимым эсдекам, оставалось соперничество с более сильным противником, а затем и капитуляция с дальнейшим вступлением в ряды компартии. Длительное время они имели иллюзии относительно сосуществования с ВКП(б) под суверенитетом Коминтерна. Но коммунисты ни с кем власть не делили.

О батьке Махно люди говорили: «Кто знает, с Богом ли он знается, с чертом ли, но ему везет». Среди популярных вожаков было немало таких, которые скорее знались с чертом; не случайно «батьки» редко бывали осанистыми красавцами-героями, чаще всего они имели какие-то физические изъяны, были малыми и некрасивыми, как Махно, калеками – популярный командир Правда не имел обеих ног; известна и атаман-женщина Маруся – неслыханная вещь в те годы в войске.

Национальная солидарность – это как любовь и как деньги: или она есть, или ее нет. В Украине ее не было.

Украинская элита была расколота с самого начала и до самого конца. Родзянки, Драгомировы и другие потомки казацкой старшины Богдановых времен, которая предпочла Россию Польше и добивалась только равноправия с имперским дворянством, в своем подавляющем большинстве слилась с российским благородным сословием и, возможно, считала Украину своей «малой отчизной». К идеологии «малой отчизны» склонялись и те либерально-демократические круги высокой национальной элиты – Вернадский, Кистяковский, Тимошенко, Василенко, Лизогуб, которые держались российских либералов, а затем, когда «большая отчизна» стала красной диктатурой, были по крайней мере лояльными к правоцентристской авторитарной власти Скоропадского. Низшие прослойки национальной интеллигенции со своей демонстративной «простонародностью» не в состоянии были наладить сотрудничество с российской элитой, что толкнуло правоцентристских либералов частично к аполитичности и к эмиграции, частично даже к российской генеральской хунте. Скороспелые «мартовские» национал-социалистические политики и их интеллектуальное ядро – группа левых «интеллигентов-эсдеков» – разрывались между национальными и социальными лозунгами и не могли согласиться с потерей демократии и военной диктатурой. Эти силы тоже быстро оказались невостребованными, и лидеры их в разгаре войны эмигрировали.

Украина вошла в состояние полной атомизации. Боевые действия, как везде в прежней России, велись преимущественно вдоль железнодорожных путей; и там в местечках и на станциях какие-то организующие функции неизменно при всех властях выполняли три лица – начальник станции, телеграфист и начальник милиции, они же банда или отряд под флагом той стороны, которая была сверху. Что творилось по далеким селам, того мы не знаем. Везде было полно оружия и действовали свои отряды, и никто никого не слушал, а воевали зачастую с соседними селами. Из этих небольших отрядов формировались большие, которые иногда не признавали ни одной власти, а иногда меняли флаги. Такими были и «петлюровские» отряды, такими были и «зеленые», и анархисты, и красные.