Текст книги "Кровавый век"

И. С. Уншлихт

23 января 1922 г. решением политбюро ЧК была ликвидирована, функции предварительного следствия переданы ее наследнику – Государственному политическому управлению, подчиненному наркому внутренних дел и через него – правительству. (Правда, после образования СССР ГПУ реформировали в ОГПУ и подчинили уже не наркому, а прямо главе правительства.) «Реформа» несколько подняла право и суд как элементы карательной системы «диктатуры пролетариата», но оставила неприкосновенным принцип неограниченного произвола относительно «врагов народа». Эта политическая установка осталась основой государственного насилия и после «коренного пересмотра точки зрения на социализм».

Ленин настаивал на сохранении в законодательстве для прямых врагов «диктатуры пролетариата» расстрельных статей, сформулированных настолько широко и расплывчато, чтобы смертный приговор зависел от «революционного правосознания» больше, чем от нормы закона. Уголовный кодекс со зловещей ленинской 58-й статьей был принят в мае 1922 года.

В марте была начата по инициативе Ленина чекистская операция под кодовым названием «Операция» по высылке «буржуазной интеллигенции» за границу.

В феврале – марте 1922 г. Ленин время от времени дает тайные указания заместителю председателя ГПУ Уншлихту относительно того, чтобы чекисты следили за Пешехоновым, Бердяевым, Степуном, Франко.

19 мая 1922 г. Ленин пишет письмо Дзержинскому о высылке большой группы интеллигентов за границу, интересуется подготовкой суда над партией эсеров, протестует против обещаний не расстреливать эсеровских лидеров, которых дал Бухарин руководителям II Интернационала. (Напомним: в конце мая 1922 г. у Ленина произошел инсульт, в октябре наступила ремиссия, в декабре – новый удар.)

Л. А. Коган отмечает, что важнейшим звеном в цепи подготовительных мероприятий по высылке «буржуазной интеллигенции» стала статья Ленина «О значении воинствующего материализма», написанная им в марте 1922 г. и напечатанная в № 2 журнала «Под знаменем марксизма».[310]310
  Коган Л. А. Выслать за границу безжалостно // Философия не кончается… Из истории отечественной философии. XX век. 1920–50-е годы. – М., 1998. – С. 51.


[Закрыть] Здесь открыто и прямо формулируется угроза выдворения за границу противников марксизма.

Основные списки лиц, подлежащих высылке за границу, составили до августа 1922 г. Насколько широко была задумана операция, свидетельствует записка Дзержинского Уншлихту относительно реализации указаний Ленина: «Нужно всю интеллигенцию (курсив мой. – М. П.) распределить по группам. Приблизительно: 1) беллетристы, 2) публицисты и политики, 3) экономисты (здесь необходимы подгруппы: а) финансисты, б) топливники, в) транспортники, г) торговля, д) кооперация и так далее), 4) техники (здесь тоже подгруппы: 1) инженеры, 2) агрономы, 3) врачи, 4) генштабисты и так далее), 5) профессора и преподаватели и так далее, и так далее. Сведения должны собираться всеми нашими отделами и посылаться в отдел интеллигенции».[311]311
  Коган Л. А. Выслать за границу безжалостно // Философия не кончается… – С. 55–56.


[Закрыть] Ленину регулярно посылались отчеты о ходе операции. В списках, подготовленных на август 1922 г., были 174 фамилии, но легко представить, как бы выглядели они, когда бы учтены были все «и так далее и так далее», намеченные Дзержинским. «Работа с интеллигенцией» продолжалась, списки сокращались (неизвестно, в частности, сколько интеллигентов было выслано с Украины – Ефремов, фамилия которого открывала список, так и остался на свободе в Киеве). С болезнью Ленина дело заглохло.

Стоит привести свидетельство Бердяева, данное им еще при первом аресте в 1920 г.: «По убеждениям своим я не могу стоять на классовой точке зрения и одинаково считаю узкой, ограниченной и своекорыстной и идеологию дворянства, и идеологию крестьянства, и идеологию пролетариата, и идеологию буржуазии. Стою на точке зрения человека и человечества, которой должны подчиняться всякие классовые ограничения и партии. Своей собственной идеологией считаю аристократическую, но не во внешнем смысле, а в смысле индивидуальности лучших, наиболее умных, талантливых, образованных, благородных. Демократию считаю ошибкой, потому что она стоит на точке зрения господства большинства…»[312]312
  Там же. – С. 65.


[Закрыть]

Должен был быть выслан и Евгений Замятин после его романа-антиутопии «Мы». Глубокую и страшную антиутопию, по философскому уровню чуть ли не сильнейшую, чем более поздние произведения Хаксли и Оруэлла, Замятин написал в 1920–1921 гг. и передал роман для издания в Берлин Гржебину. Английский вариант романа вышел в свет в 1925 г., а весной 1927-го пражский журнал «Воля России» начал публикацию «Мы» на русском языке. Однако еще в 1922 г. стала известной и была осуждена рукопись романа, и Замятин был арестован. Характерен отзыв большевика, теоретика искусства А. К. Воронского. Мотивируя свое право критиковать еще не опубликованный роман, Воронский тогда, в 1922 г., писал: «…благо революции превыше всего, и других постулатов у меня нет; критиковать же других, тех, кому рот затыкают, считаю приемлемым, потому что за это мы платили кровью, ссылками, тюрьмами и победами. Ведь было же время, когда над нами издевались везде печатно (1908–1917), а мы вынуждены были молчать. Пусть помолчат теперь «они», если уж в конечном итоге так складываются обстоятельства».[313]313
  Литературное наследие. – М., 1983. – Т. 83. – С. 571.


[Закрыть] Однако Замятина не выдворили из СССР. Как сказано в протоколе комиссии ГПУ, «в результате ходатайства т. Воронского об оставлении Замятина в России на предмет сотрудничества его в «Красной нови» высылка временно остановлена до окончания переговоров».

Евгений Замятин

Ленин побаивался, что преемники его пойдут на какие-то либеральные шаги, и, в частности, упрекал Бухарина за неуместную «мягкость» – тот пообещал лидерам II Интернационала, что эсерам и меньшевикам не будет вынесен смертный приговор. Первыми делами ГПУ были подготовка судебного процесса над партией эсеров (о чем ГПУ объявило в феврале 1922 г.) и подготовка расправы с Русской православной церковью. По настоянию Ленина «суд» вынес многим социалистам смертные приговоры, но оставил их живыми как заложников.

После смерти Ленина постепенно все осужденные были освобождены из тюрем и лагерей.

Патриарх Тихон

Борьба с голодом была использована большевиками для того, чтобы ликвидировать попытки церкви и либеральной интеллигенции возродить структуру гражданского общества. Декрет ВЦИК о насильственном исключении церковных ценностей опубликован 23 февраля 1922 г., немедленно последовало воззвание патриарха Тихона с осуждением реквизиции, как кощунства. Сопротивление, которое церковь оказала при попытке конфискации церковного имущества, по инициативе Ленина было использовано для окончательного разгрома православия. 19 марта Ленин написал чрезвычайно секретное письмо в политбюро на шести страницах, в котором, ссылаясь на «одного умного писателя по политическим вопросам» (безусловно, Макиавелли), рекомендовал «пойти на ряд жестокостей… самым энергичным образом в кратчайший срок, потому что длительного применения жестокостей народные массы не вынесут». Поражает не сама по себе задача «провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией», а указание «придушить сопротивление» духовенства «с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого на протяжении нескольких десятилетий». Для этого нужно было осуществить массовые расстрелы: «Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии придется нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».[314]314
  Цит. по: Волкогонов Д. Ленин. – М., 1997. – Кн. 2. – С. 211–213.


[Закрыть]

Комиссию политбюро по вопросам репрессий церковников возглавил юридически Калинин, фактически – Троцкий. Он же отвечал за репрессии в отношении меньшевиков. Он же сопровождал высылку интеллигенции на «философском пароходе» статьей в «Правде» «Диктатура, где твой хлыст?»

С моральной точки зрения Ленина нельзя обвинять в том, что он лишил российское общество элиты, – он не сомневался, что все эти «попы» и «дипломированные лакеи поповщины» такие же лишние для общества, как и проститутки, которых он приказывал расстреливать безжалостно. Как и другие репрессивные мероприятия «диктатуры пролетариата», расправа с духовной и политической элитой имела целью создать атмосферу ужаса, чтобы парализовать попытки сопротивления власти партии коммунистов.

Репрессии явно ослабли после смерти Ленина. Еще в мае 1922 г. по настоянию Ленина принято решение политбюро о привлечении патриарха Тихона к суду и применении к «попам» «высшей меры социальной защиты». Из Тихона 16 июня 1923 г. выжали покаянное заявление, а 18 марта 1924 г. политбюро приняло решение дело Тихона прекратить. Через год Тихон умер.

Нет никакого сомнения, что коммунистический режим эпохи Ленина – Троцкого был открыто террористическим в отношении тех, кого он считал «врагами рабочего класса», «врагами коммунизма». Конечно, люди, которые когда-то входили в партийно-чекистские комиссии по отбору кандидатов на высылку за границу, а лет через пятнадцать сидели в подвалах НКВД, ожидая расстрела, могли только завидовать своим бывшим жертвам, которые безбедно жили в Париже или Праге. Но, по тогдашним наивным меркам, высылка за пределы «родины пролетариев всех стран» приравнивалось к политическому расстрелу.

Вместе с решительной и жестокой, но быстрой расправой над церковью высылка интеллигенции («Операция») иллюстрирует политику «шоковой хирургии», которую Ленин осуществлял по заветам Макиавелли.

Нужно отметить, что репрессивные мероприятия Ленин планировал как молниеносные, полагая, что «длительного применения жестокостей народные массы не вынесут». Другими словами, террор он рассматривал не как нормальное постоянное состояние, а именно как хирургическую операцию.

В секретных письмах Ленина к съезду партии, которые были предназначены им для обнародования после его смерти, а широкому читателю стали доступны только через полвека, наиболее неожиданным для нас было серьезное опасение Ленина возможности раскола партии на фракцию Троцкого и фракцию Сталина. Более того, из писем Ленина становилось ясно, что такой раскол уже является фактом и нужно только не допустить, чтобы он расколол всю партию снизу доверху.

Очевидно, деление на две фракции стало уже реальностью на верхних уровнях партийной иерархии, но партия как целое не могла расколоться хотя бы потому, что низовые организации не в состоянии были осмыслить, о чем спорят вожди. На заводах члены партии в начале 1920-х гг. составляли 3–5 % коллектива, наибольший процент – среди печатников и деревообработчиков, а не классических «пролетариев» – металлистов или шахтеров. На селе в партячейку входило нескольких человек в волостном центре – председатель волисполкома, может, милиционер, учительница, да еще один-два крестьянина из демобилизованных. Три четверти членов партии имели начальное образование, о серьезной разъяснительной работе партии среди населения не могло быть и речи. Зиновьев писал позже, что перелом в настроениях рабочих в интересах РКП наступил только 1923 г.;[315]315
  Зиновьев Г. Ленинский призыв и наши задачи // Большевик. – 1924. – № 1. – С. 15.


[Закрыть] трудно сказать, в самом ли деле тогда поддержка коммунистов рабочими стала массовой.

Л. Д. Троцкий

И. В. Сталин

Внутри партии в конце Гражданской войны усилилась враждебность рядовых партийцев к партийно-государственной верхушке. В условиях невероятной бедности раздражало имущественное неравенство в партии: высшие руководители получали по 17-му разряду, как наиболее квалифицированные рабочие. Какой на деле существовал разрыв между наиболее и наименее обеспеченными слоями общества, судить трудно, поскольку обеспеченность измерялась не обычными доходами, а причастностью к государственным «пайкам» и большому числу нерегистрируемых привилегий в невероятно нищей стране. В сравнении с будущими масштабами бюрократического перерождения это неравенство может показаться смешным, но для тогдашней идеологии партии-братства и тогдашнего голодного и аскетического быта выделение властной «комиссародержавной» верхушки составляло крайне опасную угрозу партийной солидарности.

В сентябре 1920 г. этот вопрос оказался в центре внимания партийной конференции (доклад Зиновьева), а в № 21 «Известий ЦК РКП(б)» было напечатано письмо ЦК ко всем членам партии по поводу «верхов» и «низов». Это стоит подчеркнуть, потому что позже болезненная суть проблемы маскировалась марксистской риторикой относительно «роли профсоюзов». В январе 1921 г. ЦК обращался ко всем членам партии: «Всем организациям Р. К. П. С целью полного всестороннего ознакомления и изучения вопроса о «верхах» и «низах» Ц. К. предлагает всем организациям нашей партии посылать в секретариат ЦК материалы, которые касаются этого вопроса. Секретарь ЦК Н. Крестинский».[316]316
  Известия ЦК РКП(б). – 1921. – № 27. – С. 21.


[Закрыть] Эти противоречия нашли выражение в чисто догматической «профсоюзной дискуссии», которая утаивала расхождения в партии относительно отношений государственно-партийной властной бюрократии с партийными и внепартийными массами.

Среди предложений Ленина очередному XIII съезду партии сам он больше всего был заинтересован в реорганизации так называемого Рабкрина, или РКИ (Наркомата рабоче-крестьянской инспекции), и расширении состава ЦК. Эти предложения должны были не только устранить угрозу раскола партии, но и создать главные предпосылки для решения стратегических задач развития «мировой революции». Перейдя от усовершенствования аппарата к стратегии мировой революции, Ленин заканчивал последнюю свою статью словами: «Вот о каких высоких задачах мечтаю я для нашего Рабкрина».[317]317
  Ленин В. И. Сочинения. – Т. XVII. – С. 413.


[Закрыть]

Переход к НЭПу и улучшение экономической ситуации после голодного 1921 г. несколько уменьшили напряженность, но возникала новая угроза – распространение в партийных рядах коррупции, которая быстро развивалась.

Обратим внимание в первую очередь на то, что единственным организационным, кадровым мероприятием, предложенным Лениным, было освобождение Сталина от должности генерального секретаря ЦК РКП(б). Обратим также внимание, что наркомом РКИ, учреждения, которое было так беспощадно раскритиковано Лениным и с реформой которого он связывал так много далеко идущих надежд, был Сталин. Вполне понятно, что во времена коммунистического режима о сути предложений Ленина промолчали. А затем все вдруг стало неинтересным.

Что же предлагал Ленин съезду?

В статье «Как нам реорганизовать Рабкрин» Ленин предлагает съезду избрать 75–100 членов Центральной контрольной комиссии (ЦКК) «из рабочих и крестьян».[318]318
  Там же. – С. 403.


[Закрыть] В секретном письме к съезду, где Ленин давал характеристики своим ближайшим соратникам и писал об угрозе раскола, он для достижения партийного согласия предлагал также ввести рабочих в состав ЦК. Комбинация аппаратной партийно-государственной диктатуры с непосредственным контролем за деятельностью «верхов» прямых представителей «низов» – «товарищей рабочих» – должна была стать могучим средством противодействия «бюрократизации» партийно-государственного аппарата. Без такой комбинации Ленин считал недостижимыми цели мировой революции и сомнительным именно существование «пролетарского государства» во враждебном окружении.

Советы Ленина были учтены. Правда, в состав ЦК «рабочих от станка» не избрали, но представительство рабочих в ЦКК было обеспечено. Что ничегошеньки не изменило в сущности партийного авторитаризма, потому что подобрать политически малообразованных и несамостоятельных трудящихся для декорации твердой власти не составляло труда.

Ленин в 1917 г. писал об «уничтожении парламентаризма», потому что видел в нем лишь прикрытие настоящей политики – «настоящую государственную работу делают за кулисами и выполняют департаменты, канцелярии, штабы. В парламентах только болтают со специальной целью обмануть “простой люд”».[319]319
  Ленин В. И. Сочинения. – Т. XXI. – С. 401.


[Закрыть]

«Все народное хозяйство, организованное как почта, с тем, чтобы техники, надзиратели, бухгалтера, как и все должностные лица, получали жалованье не выше «заработной платы рабочего», под контролем и руководством вооруженного пролетариата (курсив мой. – М. П.), – вот наша ближайшая цель».[320]320
  Там же. – С. 404.


[Закрыть] Эти и другие пассажи из «Государства и революции» были самой чистой утопией, и не понимал этого, кажется, один Ленин. Слепая вера в братство «товарищей рабочих» застилала глаза и фанатичному вдохновителю Октябрьского переворота, и умирающему вождю государства красного якобинства. Он гнал от себя мысль, что «под контролем и руководством вооруженного пролетариата» реально значит «под контролем армии и Чека», которые находятся, в свою очередь, под чьим-то контролем, – и вся дело в том, кто и как будет выступать «от имени всего общества», всех контролировать и осуществлять за кулисами «настоящую государственную работу». Жизнь дала ему перед смертью последний жестокий урок: он оказался в плену у своего «серого кардинала», который полностью отрезал его от мира и не давал ему даже газеты.

Ленин искренне верил, что каждая кухарка может руководить государством в том смысле, что «капитализм упрощает функции «государственного» управления, позволяет отбросить «начальствование» и возвести все дело к организации пролетариев (как господствующего класса), которая от имени всего общества нанимает «рабочих, надзирателей, бухгалтеров»[321]321
  Ленин В. И. Сочинения. – Т. XXI. С. 402–403.


[Закрыть] (курсив мой. – М. П.).

В том, что касалось государства, Сталин совершенно сознательно воспринимал и Маркса, и Энгельса, и «Государство и революцию» Ленина как утопическую романтику.

Следы его размышлений остались на полях марксистских книг из его библиотеки. Подчеркнув в энгельсовской «Критике Эрфуртской программы» фразу о том, что можно представить мирное врастание старого общества в новое в странах, «где народное представительство сосредоточивает в себе всю власть», Сталин пишет: «“Можно представить?” Нет, это неверно». Против фразы Энгельса о демократической республике как специфической форме диктатуры пролетариата Сталин пишет: «А Парижская коммуна? Теперь уже это неверно. Теперь нужно говорить о Советах». На полях книги Каутского «Пролетарская революция и ее программа» (Берлин, 1922) против характеристик демократической республики Сталин пишет: «Дурак. При буржуазной революции дело ограничивалось достройкой уже существующего государства, [тогда как] пролетарской революции придется создавать новый принципиально тип государства».[322]322
  Симонов. Н. Размышления о пометках Сталина на полях марксистской литературы // Коммунист. – 1990. – № 18. – С. 72, 73.


[Закрыть]

При чем здесь Советы, Парижская коммуна? Неужели для Сталина так много значило то обстоятельство, что теперь в избранных непосредственно рабочими и крестьянами советах сосредоточена власть, которая принадлежит в демократиях представительским органам? Глупости! Советы Ленин расценивал как средство самоуправления рабочих масс. По поводу аналогичной фразы Троцкого («Терроризм и коммунизм», Пг., 1920) о «самоуправлении производителей» Сталин замечает на полях: «Без будущности».[323]323
  Там же. – С. 74.


[Закрыть] А на обложке книги Ленина «Государство и революция» (М.,1923) Сталин написал: «Теория изживания [государства] является гиблой теорией!»[324]324
  Там же. – С. 72.


[Закрыть] Следовательно, Сталин понимал «советскую власть» совсем не как непосредственную диктатуру производителей, совсем не как самоуправление рабочего класса.

Для Сталина «новый тип государства», который прятался за словами о «советской власти» и «Парижской коммуне», совсем не означал какого-то типа выборности или подотчетности (ответственности). С революционных времен он сохранил только замаскированную властными декорациями партийную диктатуру, якобы избранную массами, «трудящимися классами».

На XII съезде партии (март – апрель 1922 г.) Каменев предложил реорганизовать секретариат ЦК, учредив должность генерального секретаря, и избрать на эту должность Сталина. Состав политбюро был расширен с пяти до семи членов, в него вошли Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Сталин, Рыков и Томский, кандидатами в члены – Молотов, Калинин и Бухарин.

Сталин легко пошел на самую «демократическую в мире Конституцию», поскольку предоставлял «советам» только декоративную и идеологическую роль. «Новый тип государства» заключался в ликвидации гражданского общества с его многопартийностью и ликвидации распределения функций между законодательной, исполнительной и судебной властью. «Советская власть» – означает не демократия.

20 июля 1922 г., после инсульта, который случился у Ленина 29 мая, политбюро решило допускать посетителей к Ленину только по особому разрешению и назначило Сталина ответственным за лечебный режим Ленина. Другими словами, Сталин с лета 1922 г. взял под контроль общение Ленина с партийным окружением. 14 сентября Каменев назначен заместителем Ленина как председателя Совета Народных Комиссаров (СНК) и Совета труда и обороны (СТО). Он же председательствовал на заседаниях политбюро.

23 декабря, во время ремиссии, Ленин начал диктовать заметки для прессы и строго секретные рекомендации партийному съезду, которые надлежало опубликовать только после его смерти. Там, в частности, был совет отстранить Сталина от руководства секретариатом ЦК. Стенографистка рассказала о письмах заведующей секретариатом Ленина Фотиевой, а та все докладывала Сталину. На это время ему уже принадлежала фактически власть в партии, о чем партия и государство не догадывались.

На XIII съезде (в апреле 1923 г.) зачитывались приветствия трудящихся, которые отражали реальный авторитет высших партийных вождей. «Крестьяне и рабочие Ярославского уезда выражают свою искреннюю преданность вождям нашего освободительного движения: тов. Владимиру Ильичу Ленину, великому народному вождю Красной армии тов. Троцкому и всем соратникам нашей большой грозной армии – тт. Зиновьеву, Каменеву и вам всем товарищам вместе!» «Да здравствует наш мировой вождь тов. Ленин! и наши железные вожди тт. Троцкий, Зиновьев и Каменев!»[325]325
  XII съезд РКП(б): стеногр. отчет. – М., 1923. – С. 63, 69.


[Закрыть] Сталин был спрятан среди тех товарищей, что где-то там «вместе». Тов. Троцкий стал «железным вождем» вообще, оставаясь во главе Реввоенсовета, то есть пятимиллионной армии, которая находилась в состоянии демобилизации.

Ленин в гробу

Известны и политический механизм борьбы Сталина за власть, и интриги и «подковерный» характер кремлевской истории этой эпохи, и ее идеологическое оформление в серии догматических «дискуссий», которые перерастали в религиозно-идеологические схизмы. Новой структурной политике служили два нововведения, осуществленные по инициативе Ленина X партсъездом: запрещение фракций и осуждение «рабочей оппозиции» как «анархо-синдикалистского уклона» в партии. Члены оппозиции могли теперь остаться в партии лишь при условии «признания ошибок», то есть политического самоубийства. Через три года по предложению Дзержинского было принято решение сообщать ГПУ обо всех фактах подпольной фракционной деятельности в РКП. Это в совокупности составило ту социальную технологию, которая впоследствии позволила образовать на руинах революции сталинский тоталитарный режим.

До конца своих дней Ленин оставался вождем, но не диктатором. Восприятие его как харизматичного лидера и даже мессии довело до того, что его не похоронили в земле, как всех покойников, а оставили среди живых; сухенький труп его ежедневно жадно осматривали тысячи сограждан, а мозг правоверные материалисты, наивные по-варварски, оставили законсервированным в специальном научном заведении, чтобы изучать анатомические тайны марксистской гениальности.

Ситуация в партии Ленина с точки зрения природы созданного им режима чрезвычайна и неповторима.

Власть большевиков была не диктатурой Ленина или Ленина – Троцкого, это была диктатура Партии. Преданность Партии не только допускала несогласие с Вождем, но и требовала честности и откровенности при обсуждении проблем перед принятием решения. Запретив фракции как внутрипартийные группировки с отдельной дисциплиной, Ленин надеялся, тем не менее, сохранить в партии свободу слова и мысли в рамках марксизма и партийной программы.

Наивность самого Ленина, который обратился «к партии» с завещанием переместить Сталина в аппарате – и не был услышан, хотя Сталин дважды, в 1924-м и 1925 г., подавал на пленумах ЦК заявление об отставке; наивность его ближайших сотрудников, которых одного за другим политически уничтожил Сталин якобы во имя единства партии, заключалась в том, что они не поняли принципиальную разницу между партией, которая борется за власть, и партией, которая власть захватила. Притом власть безраздельную и абсолютную.

В разгар партийного скандала, который назывался «дискуссией», на пленуме ЦК и ЦКК 23 октября 1927 г., Сталин мог уже ответить мертвому Ленину: «Да, я груб, товарищи, относительно тех, кто грубо и вероломно раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю. Возможно, что здесь требуется определенная мягкость относительно раскольников. Но это у меня не выходит».[326]326
  Сталин И. Троцкистская оппозиция прежде и теперь // И. Сталин. Сочинения. – М., 1949. – Т. 10. – С. 175.


[Закрыть] И получил единодушную поддержку подавляющего большинства. Его приветствовали люди, которые имели власть «на местах» и у которых тоже «не выходило» иначе, как кулаком, люди, для которых «единство партии» было основой существования и прикрытием собственного хамства.

И. Сталин у гроба В. Ленина

На протяжении 1921–1928 гг. действовала система диктатуры партии, в рамках которой обсуждение и принятие решений требовало определенного процедурного демократизма. В более позднем восприятии все дискуссии относительно направлений политики партии приобрели сакральный характер, в освещении сталинских идеологов все вертелось вокруг священной проблемы «возможности построения социализма в одной отдельной стране». В действительности вопросы, на которые Троцкий, Каменев, Преображенский, Радек, Бухарин и другие предлагали разные ответы, непосредственно касались очень практических вещей. Если абстрагироваться от партийной идеологической схоластики, то шла речь о том, что узкий внутренний рынок не позволял развивать тяжелую индустрию теми темпами, которых бы хотели правящие круги. Все дискуссионные вопросы были в действительности сугубо деловыми, и обсуждались они с цифрами в руках при участии специалистов на заседаниях Госплана, в научно-практических дискуссиях, на страницах прессы. Обсуждения были открытыми, и цифры, включая данные о резервах Госбанка, внешней и внутренней торговле и запасах золота, были открытыми. Бывшие меньшевики и кадеты, а в настоящее время советские инженеры, экономисты и финансисты спорили с Рыковым или Дзержинским о ценах, налогах и «контрольных цифрах» (плановых показателях на следующий год), власть то отступала перед натиском рынка, то принимала жесткие меры – но без нарушения рыночного равновесия. Только после Великого перелома сама идея равновесия была осуждена идеологически.

Но такая система управления требовала высокого профессионализма, и бывшие меньшевики – Громан, Попов и другие руководители Госплана – оказывались лучше подготовленными к решениям и спорам, чем партийные догматики-«экономисты».

Аппаратчик Сталин прибирал к рукам все больше и больше реальной власти в кабинетах Кремля. Но политически он ни во времена Ленина, ни теперь ничем не выделялся. Во второй половине 1920-х годов партийное руководство «выполняло завещания Ленина» в русле той идеологии, которую обосновывал Бухарин. Сталина как «теоретика» тогда не было слышно, все критические стрелы оппозиция направляла против Бухарина. На протяжении 1922–1926 гг. особой позиции у Сталина просто не было.

Критические замечания Ленина по адресу Бухарина касались тем самым и Сталина, который поддерживал молодого идеолога как организатор. Ленин чувствовал, что его фракция, в которой главную роль играют уже не прежние коллеги Зиновьев и Каменев, а «не полностью марксистский» теоретик Бухарин и зловещий молчун Сталин, теперь уже не его фракция. И в чем-то существенном он все больше пытался найти поддержку у Троцкого.

Ленинская характеристика Сталина была сугубо личностной, а не политической – и именно это послужило основанием для того, чтобы оставить того на посту генсека. В среде, которая его близко знала, он был мерзавцем, но нашим мерзавцем (в разговоре с Каменевым Бухарин называл его Чингисханом). Политически Сталин был в строю – именно потому, что формулировал политическую линию не Сталин, а Бухарин.

В одном вопросе Сталин явно разошелся Лениным, а Ленин искал и не нашел поддержки у Троцкого. Речь шла о защите оскорбленных Сталиным и Орджоникидзе грузинских коммунистов и вообще о «так называемом СССР», как позволил себе высказаться Ленин.

Характерно, что перед НЭПом Ленин полностью поддерживал в этом вопросе Сталина, а в последние месяцы жизни резко повернул к его противникам. Когда в 1920 г. РСФСР подписала договор с независимой меньшевистской Грузией, Ленин, конечно, относился к нему, как к листку бумаги. Как писал позже Троцкий, расхождения между Лениным и Троцким, с одной стороны, и, с другой стороны, Сталиным и его закавказской командой – Орджоникидзе, Кировым и другими – были таковы: Ленин и Троцкий хотели, чтобы оккупация Красной армией закавказских национальных государств выглядела как братская помощь восставшим рабочим и крестьянам, а Сталин готовил нормальное военное вторжение. После оккупации Азербайджана, Армении и Грузии, чтобы преодолеть сопротивление национальных компартий, начали создавать Закавказскую федерацию – посредника между национальными республиками и Москвой, и Ленин полностью поддерживал эти инициативы Сталина и Орджоникидзе.

А сопротивление национальных коммунистических правительств, особенно Грузии, было достаточно энергичным. Несмотря на беспорядок в меньшевистской Грузии, все же грузинские деньги не были такими пустыми, как российские «лимоны». Как ни бедствовала Грузия, а голода в ней не было. А на границах с Кавказом накопились тысячные толпы беженцев из голодной России, которые искали здесь тепла и куска хлеба и несли еще и тифозных вшей. Попытки закавказских республик как-то отгородиться в границах получали суровую оценку Москвы как национал-уклонизм. И принципиально Ленин не возражал против политики Сталина и Орджоникидзе.

Дело в корне изменилось с «пересмотром нашей точки зрения на социализм». Теперь симпатии Ленина все больше были на стороне Буду Мдивани и других противников Сталина в Тбилиси. Вспышка страстей наступила, когда с очередной проверкой в Тбилиси приехал Рыков. На квартире у Орджоникидзе состоялась встреча с одним из местных большевиков, тот что-то сказал Орджоникидзе по-грузински, а вспыльчивый Серго ударил его в лицо. Ленин возмутился и требовал санкций против Орджоникидзе. В один из моментов, когда Ленину стало полегче и Крупская разговаривала с ним на политические темы, она рассказала ему о том, как по-хамски обращался с ней Сталин несколько месяцев назад. Ленин в гневе порвал со Сталиным всякие личные отношения и обратился за помощью к Каменеву и Зиновьеву.

30 декабря 1922 г. был подписан «Союзный договор» – документ, который положил начало существованию супердержавы СССР. Ленин в это время был уже очень больным, и на подготовку образования СССР влиял мало. Сама идея «союзного» государства не вызывала у него энтузиазма, хотя Ленин не был и решительным противником сверхгосударства.