Текст книги "Собрание сочинений в 3-х томах. Том 1"

 
Да, верю я, она прекрасна,
Но и с небесной красотой
Она пыталась бы напрасно
Затмить венец мой золотой.
Многоколоннен и обширен
Стоит сияющий мой храм;
Там в благовонии кумирен
Не угасает фимиам.
Там я царица! Я владею
Толпою рифм, моих рабов;
Мой стих, как бич, висит над нею
И беспощаден, и суров.
Певучий дактиль плеском знойным
Сменяет ямб мой огневой;
За анапестом беспокойным
Я шлю хореев светлый рой.
И строфы звучною волною
Бегут послушны и легки,
Свивая избранному мною
Благоуханные венки…
Так проходи же! Прочь с дороги!
Рассудку слабому внемли:
Где свой алтарь воздвигли боги,
Не место призракам земли!
О, пусть зовут тебя прекрасной,
Но красота – цветок земной —
Померкнет бледной и безгласной
Пред зазвучавшею струной!
 

1

 
Если прихоти случайной
И мечтам преграды нет,
Розой бледной, розой чайной
Воплоти меня, поэт.
 
 
Двух оттенков сочетанье
Звонкой рифмой славословь:
Желтый – ревность страданье,
Нежно-розовый – любовь.
 
 
Вспомни блещущие слезы,
Полуночную росу,
Бледной розы, чайной розы
Сокровенную красу,
 
 
Тонкий, сладкий и пахучий
Аромат ее живой
В дивной музыке созвучий,
В строфах пламенных воспой.
 
 
И осветит луч победный
Вдохновенья твоего
Розы чайной, розы бледной
И тоску и торжество.
 

2

 
Эти рифмы – твои иль ничьи,
Я узнала их говор певучий,
С ними песни звенят, как ручьи
Перезвоном хрустальных созвучий,
 
 
Я узнала прозрачный твой стих,
Полный образов сладко-туманных
Сочетаний нежданных и странных
Арабесок твоих кружевных.
 
 
И внимая напевам невнятным
Я желаньем томлюсь непонятным:
Я б хотела быть рифмой твоей,
Быть, как рифма, – твоей иль ничьей.
 

 
Если хочешь быть любимым нежно мной,
            Ты меня сомненьями не мучь.
            Пусть над страстью чистой, но земной
            Светит веры неугасный луч.
 
 
Если хочешь силу знать любви моей,
            Разгони тревог ревнивых рой!
            Ты в глаза мои гляди ясней,
            Ты заветных дум своих не крой.
 
 
Если кубок жаждешь ты испить до дна,
            Не страшись отдаться сладким снам,
            И возьмем мы все, чем жизнь полна,
            Что доступно лишь богам и нам!
 

 
             На закате бесплодного дня
             Распустился цветок голубой.
Слишком поздно тебя я нашла,
Слишком рано рассталась с тобой.
 
 
             Он так нежно расцвел, но в лучах
             Угасавших раскрыться не мог.
О, как горько немой поцелуй
Безответные губы обжег.
 
 
             И завял ароматный цветок
             И лазурной головкой поник.
Никогда, никогда, никогда
Не вернешь ты потерянный миг!
 

 
О, друг мой! если в час ночной
Тебя замучают виденья,
Зови меня, побудь со мной
В стране меж сна и пробужденья.
 
 
Сольются тени. Мы вдвоем.
Я не ропщу! Я не ревную…
Ты в сладком имени моем
Найдешь отраду неземную.
 
 
И дни, сотканные судьбой,
В туманных двигнутся картинах…
И будет дух мой над тобой
Витать на крыльях голубиных.
 
 
И луч немеркнущей любви
Прорежет сумрак заблужденья…
Ко мне, мой друг! Меня зови,
Когда колеблются виденья.
 

 
Ты будешь моим, нераздельно моим,
Томимый, как жаждой, желаньем одним.
Но ласк запоздалых не вытравишь ложь,
Но взоров усталых мечтой не зажжешь.
 
 
И будем мы вместе, и будем вдвоем,
Но сердце знакомым не вспыхнет огнем;
Под гнетом былого замру я опять
И буду другого в мечтах призывать.
 

 
Избрав свой путь, я шествую спокойно.
Ты хочешь слез моих? —
Мой стих звучит уверенно и стройно, —
Ты не увидишь их.
 
 
Нет места снам, ни радостной надежде
В больной душе моей.
Не верю я, не верю я, как прежде,
В рассвет грядущих дней.
 
 
Все та же я; но избранный отныне
Тернист мой путь земной.
Тернист мой путь, затерянный в пустыне, —
Ты не пойдешь за мной.
 
 
Темно вокруг. Чуть брезжит свет далекий
Блуждающих огней.
И гибну я, и гибну – одинокой,
Но не рабой твоей.
 

 
Приди, приди,
Весенний день!
В моей груди
Расторгни тень.
Уж тает снег,
Уж ломок лед,
И слышен бег
Свободных вод.
 
 
С волной волна
Журчит, звеня,
Поет она
Про царство дня.
Блесни же нам,
Весенний день,
Дай жизнь лугам,
Леса одень.
 

 
Смотри, смотри,
Как я бледна,
Я до зари
Не знаю сна.
Боюсь вздохнуть,
Томлюсь в слезах,
И давит грудь
Неясный страх.
 
 
Взгляни, взгляни,
Как стражду я!
Замри, усни,
Тоска моя.
Пробивший час
Вернешь ли чем?
В ком свет угас —
Тот глух и нем.
 

 
Моя душа, как лотос чистый,
В томленье водной тишины
Вскрывает венчик серебристый
При кротком таинстве луны.
 
 
Твоя любовь, как луч туманный
Струит немое волшебство.
И мой цветок благоуханный
Заворожен печалью странной,
Пронизан холодом его.
 

 
О нет, пора любви – не светлая весна,
Разлюбленная мной;
В ней день шумлив и слишком ночь ясна,
Истома, грусть, покоя нет, ни сна,
Порывы странные, стремленья в мир иной…
Я не могу любить весной.
И в душный летний зной томительна любовь —
Цветок ночной она.
Ей дай туман, завесы приготовь,
С восходом солнца спрячется любовь,
Свой кубок золотой не осушив до дна. —
Нет, в летний зной я холодна.
Любовь мою живит лишь меркнущий закат,
Где вздохи разлиты,
Увядших трав осенний аромат,
Последний блеск под сумраком утрат,
И вспышки дерзкие, и жадные мечты
Больной, но сладкой красоты.
 

 
Пасмурно. Дождь зарядил утомительно.
Холодно, сыро, темно.
Серые будни проходят медлительно,
Сердцу вздохнуть не дано.
 
 
Крупные капли, как слезы бесплодные,
В окна тоскливо стучат.
Только мечты не уснули свободные,
Только желанья не спят.
 
 
Игры в камине ведя прихотливые,
В пляске дрожат огоньки.
К свету прикованы взоры пытливые,
Мысли мои далеки.
 
 
Жажду восстать я от сна непробудного,
Мертвенный сбросить покров.
Жажду я тайного, страшного, чудного,
Огненно-красных цветов…
 
 
Осень стремленья зажгла беспокойные,
Сердце змеей обвила.
Снятся мне образы, образы стройные,
Гибкие снятся тела.
 
 
Слышу я возгласы скопища бурного,
Близкие вижу уста…
Блещет в потоке сиянья пурпурного
Мраморных ног красота.
 
 
Чьи наслажденья равняются с нашими
В мире нездешних утех?!
Спелые гроздья сомкнутся над чашами,
Дерзкий послышится смех!
 
 
Будут измятые розы и лилии
Брошены в пламя костра…
Будут кружиться и падать в бессилии,
Будут плясать до утра!
 
 
Силы иссякнут и в миг пресыщения
В сердце сойдет тишина. —
Холодно… тускло… исчезли видения,
Гаснет камин. Я одна.
 
 
Искры чуть тлеют, и уголья черные
Яркие скрыли огни. —
Пеплом засыпьтесь, мечты непокорные,
В мраке, душа, отдохни…
 

 
Колеблются ветви дыханием бури,
И пасмурно всюду, и грустно везде.
Мы вольные птицы, мы дети лазури,
Укрылись от холода в теплом гнезде.
 
 
Прижавшись друг к другу, внимаем спокойно
Напевам без звуков и гимнам без слов.
Мы счастливы вместе. Нам сладко, нам знойно
Под тенью ненастной седых облаков.
 
 
Пусть мглой и туманом природа одета,
Пусть множатся сонмы разорванных туч,
Мы – дети лазури, мы – гении света,
Над нами сияет немеркнущий луч!
 
 
И хмурая осень нам кажется маем,
И в бурю нам снятся весенние сны.
Мы жизнью играем, мы песни слагаем,
Беспечные песни во славу весны.
 
 
И пусть там летят не мгновенья, а годы,
Живут, умирают, смеясь иль стеня.
Мы – вольные птицы, мы – дети свободы,
Мы тонем в лазури безбрежного дня.
 

 
Где снегом увенчаны горы
И солнце палит горячо,
Под гнетом тяжелой амфоры
Устало нагое плечо.
В пути изнемогшая рано,
От дышащих зноем полей
Спешила я в царство тумана,
Неся драгоценный елей.
И вслед мне напрасно звучали
Напевы родных голосов;
Стремилась я к новой печали,
На грез неизведанных зов.
 
 
Стремилась к неведомой цели,
К виденьям, тонувшим вдали.
Лазурные своды зардели,
Лиловые тени легли.
 
 
И тихо, в мечтанье цветистом,
Провидя грядущие сны,
Склонилась я к лилиям чистым,
К нарцисссам саронской страны.
 
 
Раздался упавшей амфоры
Глухой и надтреснутый звон…
Умолкли незримые хоры,
Песками мой путь занесен…
 
 
О, если б хоть ветер пустыни
Мой вздох подхватил и домчал
Туда, где спокойны и сини
Вздымаются призраки скал!
 
 
Где лижут прохладные волны
Не знающий жажды гранит,
Где ночи сияния полны
И полдень огнем не томит.
 
 
Где чайки семьей беззаботной
Для моря забыли утес…
О, если б хоть ветер залетный
Мой вздох подхватил и донес!
 
 
И слезы туманят мне око.
Я вижу вверху над собой —
Два голубя, взвившись высоко,
Порхнули в простор голубой.
 
 
И скрылись… И пара другая
Взлетела, – и следом за ней,
Как снежные хлопья, мелькая,
Помчались стада голубей.
 
 
О, голуби, светлые птицы,
Несите вы скорбную весть,
Что сон мне туманит ресницы,
И грезы готовы отцвесть!
 
 
Что меркнут усталые взоры
И жизнь догорает моя.
Из жерла разбитой амфоры
Янтарная плещет струя.
 
 
Скажите приморскому краю,
Что пролит бесценный елей,
Что, падая, я умираю
Средь лилий саронских полей.
 

I

 
О, Боже мой! Твой кроток лик,
Твоих щедрот не перечесть,
Твой мир прекрасен и велик,
Но не для всех в нем место есть.
 
 
Мне блещет хор Твоих светил,
И трепет звезд, и солнца свет,
Но день докучный мне не мил,
А ночью мне забвенья нет.
 
 
Лишь только очи я сомкну, —
Как чья-то тень ко мне прильнет,
Прервет глухую тишину,
Аккорды скорбные внесет.
 
 
И мучась, мучась без конца
От боли властной и тупой
Туманно-бледного лица
Я вижу облик над собой.
 
 
Я жгучей сетью обвита,
Глядит мне в очи взгляд змеи,
И ненасытные уста
В уста впиваются мои…
 
 
Куда бежать, кого мне звать? —
Мой взор дремотою повит…
Как смертный одр – моя кровать…
Недвижно тело… воля спит…
 
 
И мнится мне: звучит прибой
Под чуждым небом дальних стран,
Лепечет, ропщет сам с собой,
Свивая волны, океан.
 
 
Прибой растет, прибой гремит,
И вот, из бездны водяной
Всплывают сонмы нереид,*
Осеребренные луной.
 
 
Чело без облака тревог,
Покой в улыбке роковой,
И рыбьи плесы вместо ног
Блестят стальною чешуей…
 
 
Но меркнут звезды – близок день, —
Потух огонь в моей крови…
Уйди, мучительная тень,
Уста немые оторви!
 
 
Прерви проклятый поцелуй, —
Прибой растет, прибой гремит
О торжестве прохладных струй,
О ликованье нереид!
 

II

 
Бежала я во мрак ночной
От чар покинутой постели.
Ужасный дух гнался за мной;
Чрез рвы и кручи мы летели.
 
 
Бежала я от ложа нег,
Где дух терзал меня влюбленный,
То был бесстрашный, дикий бег,
Нездешней силой окрыленный.
 
 
В лесах встречал нас шум и гам,
Нам глухо вторили утесы,
И бились, бились по ногам
Мои распущенные косы.
 
 
– О, духи света, духи дня,
Ко мне! Мой ум изнемогает…
Вампир преследует меня,
Одежды легкие хватает! —
 
 
Так умоляла я, стеня,
И прояснел восток туманный
И духи света, духи дня
Взмахнули ризой златотканной.
 
 
Скрестилось пламя надо мной
Мечей, исторгнутых из ножен,
Взвиваясь, гонит мрак ночной,
И враг в бессилье уничтожен.
 
 
И дальней тучки волокно
Зажглось отливом перламутра.
Очнулась я. – В мое окно
Дышало радостное утро.
 

 
Там, на острове мира великого,
Полюбила я друга прекрасного,
Пышнокудрого, радостно-ясного,
Светлоликого.
Прилетал он с закатом докучного дня
И до утра гостил у меня.
 
 
Ниспадали покровы туманные
На одежды его многоцветные,
Были речи бессвязны ответные
И загадочны взоры странные.
 
 
Алых маков, пылавших пурпурным огнем,
Был венок благовонный на нем.
Он мне сказки шептал вдохновенные,
Навевал мне видения знойные:
То безгрешные, то беспокойные,
То блаженные.
В заповедную даль, в золотые края
С ним мечта улетала моя.
 
 
Но от шума дневного усталая,
Изнывая от мук без названия,
Раз, в томительный миг расставания,
Вся в слезах, ему прошептала я:
«О мой друг, без тебя мне так грустно одной,
Отчего ты не вечно со мной?»
 
 
И сказал он: «Что может быть вечного?
И века промелькнут как мгновенияю
На земле не найдешь ты забвения
Бесконечного».
И со вздохом в лучах восходящего дня
Он исчез, он покинул меня.
 
 
Но в часы одиночества скучного
Я блаженства ждала совершенного,
Я, сгорая, звала неизменного,
Друга верного, неразлучного.
И предстал он и тенью взволнованных крыл,
Черной тенью меня осенил.
 
 
И взглянул он с улыбкой приветною,
И чела, отягченного думою,
Отягченного думой угрюмою,
Беспросветною
И очей, и груди, истомленной тоской,
Он коснулся целящей рукой.
 
 
И я сбросила плоть утомленную,
Я вериги сняла бесполезные,
И в далекие сферы, надзвездные,
Обновленную просветленную,
Он вознес меня к свету безбрежного дня,
Чтоб вовек не покинуть меня.
 

Moloch, tu me brules!

Salambo, XI, Flaubert[53]53
  Молох, ты жжешь меня! (фр.) Саламбо, XI, Флобер.


[Закрыть].

 
Ты жжешь меня, Молох! – Лишь только вольной птицей
Готова мысль моя в лазури утонуть, —
Ты сетью огненной мою сжимаешь грудь.
И грезы яркие усталой вереницей
              Опустятся на бренные цветы,
              И в необъятности лазурной
              Вся ширь небесной красоты —
              Потеряна для вспышки бурной
              Под пеплом тлеющей мечты.
 
 
Ты жжешь меня, Молох! Глумясь над мукой скрытой,
Над сердцем, над умом и волею моей, —
На девственный расцвет моих весенних дней
Ты, злобствуя, дохнул отравой ядовитой.
              Ты детским снам суровый дал ответ,
              Безумием зажег мне очи,
              Затмил восторги лучших лет,
              Повив в покровы мрачной ночи
              Непобедимый вечный свет.
 
 
Ты жжешь меня, Молох! Но не рабой покорной,
Со скрежетом зубов плачу я дань тебе.
И, духом сильная, не падаю в борьбе,
Туда, на высоту мой путь змеится торный
              Где ждет покой иного бытия.
              И, вольная, как ветер, вешний,
              Поет о счастье песнь моя,
              Быть может, чище и безгрешней
              Призывных трелей соловья.
 

 
Мы с тобой в эту ночь были оба детьми,
              О мой друг!
Мы с тобой в эту ночь были оба детьми,
Но теперь, если мрак нас обступит вокруг, —
Опоясан кольцом холодеющих рук,
Поцелуем ты губы мои разожми,
              Ты меня утоми.
 
 
Если раны не зажили в сердце твоем —
              О, забудь!
Если раны не зажили в сердце твоем,
Успокой эту боль, заглуши как-нибудь,
Хоть на миг отдохни, хоть на миг дай вздохнуть!
Если долгая ночь нас застанет вдвоем,
              Позабудь обо всем.
 
 
Если струны звучат, – пусть порвутся, звеня,
              О мой друг!
Если струны звучат, пусть порвутся, звеня.
  Мы раздвинем цепей заколдованный круг,
  Неизведанных ласк будет сладок недуг…
  И тоской, незнакомой с сиянием дня,
                Истомишь ты меня!
 

 
Я жажду наслаждений знойных
Во тьме потушенных свечей,
Утех блаженно-беспокойных,
Из вздохов сотканных ночей.
 
 
Я жажду знойных наслаждений,
Нездешних ласк, бессмертных слов,
Неописуемых видений,
Неповторяемых часов.
 
 
Я наслаждений знойных жажду,
Я жду божественного сна,
Зову, ищу, сгораю, стражду,
Проходит жизнь, – и я одна!
 

 
              Юный мой сад и цветущ и богат,
              Розы струят в нем живой аромат,
Яркие – будто раскрытые жадно уста,
Матово-бледные – девственных плеч красота,
Чуть розоватые – щек заалевшихся цвет,
Есть и другие, которым сравнения нет.
Нет им сравненья, но дышат они и цветут,
В зное томятся, и бури, как счастия, ждут.
. . . . . . . . . . .
Вихри, сомните махровые венчики роз,
Бури, несите им громы сверкающих гроз!
Жгите их молнии, чистым небесным огнем,
Пусть отцветают весенним ликующим днем.
              В полном расцвете, без жалких утрат
              Пусть умирает и гибнет мой сад!
 

 
Слыхал ли ты, как плачет ветер Юга
О рощах пальм, забытых вдалеке,
Когда от мук смертельного недуга
И злится он, и мечется в тоске?
Видал ли ты, как вянут в полдень розы,
Едва успев раскрыться и расцвесть,
Под зноем дня, когда замедлят грозы
Нести дождя живительную весть?
 
 
Знавал ли ты бесплодное страданье
От жгучих грез, рождаемых в бреду?
Поймешь ли ты, что значит ожиданье,
Поймешь ли ты, что значит слово «жду»?
 

 
Осенний дождь утих —
И слышно листьев тленье.
Я жажду ласк твоих,
              Я жажду их,
              Мое томленье!
 
 
Приди! – В мертвящий день
Внеси дыханье бури,
Любовь мою одень
              В лучи и тень
              И блеск лазури.
 
 
С тобой и под дождем,
И в сумраке ненастья,
Горя одним огнем
              Найдем вдвоем
              Тепло и счастье!
 

 
Я обниму тебя так крепко, что тоска,
Сжимавшая мне грудь в отчаянье разлуки,
Утихнет и замрет, и будет далека,
И будут мниться сном пережитые муки.
 
 
Я обниму тебя так жарко, что сильней
Не станет жечь огонь негаснущий Эреба,
Который ждет меня за счастье этих дней,
За то, что для тебя я отреклась от неба.
 
 
Я обниму тебя так нежно, что в раю
Святые ангелы, из выси недоступной
Взирая на любовь безмерную мою,
Не назовут ее нечистой и преступной!
 

I

 
День обрученья моего,
Желанный день настал;
Сегодня в замке в честь него
Дается пышный бал.
 
 
Спешу одеться я, – но тут
Я вижу, побледнев,
Мне платье белое несут,
Наряд воздушный дев.
 
 
О, нет! – Заклятия печать
Лежит на белом всем,
И в белом буду я лежать,
Уснув последним сном.
 
 
Мне дайте розовый наряд,
В нем красота моя
Живей и ярче, говорят, —
Прекрасной буду я.
 
 
Несут цветы… к чему они
С их бледностью немой. —
Иль сочтены младые дни
И гроб готовят мой?
 
 
Мне дайте роз, махровых роз,
И лучший мой убор,
Но не жемчужный, – символ слез,
Что мой туманят взор…
 
 
Ужасный сон разбил мечты
И счастье, и покой,
С тех пор все мысли заняты
Лишь смертью и тоской.
 
 
Хочу забыть, хочу уснуть,
Воскреснуть к жизни вновь…
Не странно ль, – горе давит грудь,
Когда в душе любовь?
 

II

 
Пестрел, шумел старинный зал
Нарядною толпой.
И на руке моей блистал
Заветный перстень мой.
 
 
А вот и кубки налиты,
Веселый слышен звон,
И поздравленья, и цветы
Летят со всех сторон.
 
 
И страх в душе моей утих,
Обетам счастья вняв…
Ко мне подходит мой жених, —
Роберт, венгерский граф.
 
 
И грянул вальс, и как огнем
По жилам пробежал…
Все расступились: с ним вдвоем
Мы открываем бал.
 
 
Роберт! Роберт! – ваш чудный взор
Так жжет меня зачем?
Двух душ неслышный разговор,
Боюсь, понятен всем… —
 
 
А вальс и нежит, и томит…
То правда иль мечта?
Как будто зарева ланит
Коснулися уста?
 
 
О сердце, сердце, оживи,
Воскресни и ликуй!
То был любви, самой любви
Незримый поцелуй!
 
 
За мыслью мысль летит стрелой,
И все смешалось вдруг
И все слилось передо мной
В один блестящий круг.
 
 
И в мире звуков и огня
В объятиях своих
Сжимал меня и жег меня
Прекрасный мой жених!
 

III

 
Проехать мимо должен он, —
Скорей к окну, скорей!
Сбылся, сбылся ужасный сон,
И смерть в груди моей!..
 
 
Народ томится под окном,
Должно быть, кончен суд,
Под черным траурным сукном
Уже коня ведут…
 
 
Я выбегаю на балкон…
О Боже, пощади!..
Сбылся, сбылся ужасный сон,
И смерть в моей груди!
 
 
Осанку гордую храня,
Поводья в руки взяв,
Садится тихо на коня
Роберт, венгерский граф.
 
 
В нем отблеск прежней красоты,
Но бледен воск чела,
И на небесные черты
Земная грусть легла.
 
 
Во взоре, пламенном дотоль,
Видна тоска одна,
И в кудри, черные, как смоль,
Вплелася седина.
 
 
Но тот же все надменный вид
С поднятой головой,
Напрасно реквием звучит
И дробный слышен бой.
 
 
И над шумливою толпой
Высокий эшафот,
Вдали чернея, огневой
Ревниво жертвы ждет.
 
 
Ему цветы бросаю я…
О Боже, этот взор!
Навеки в нем душа моя
Прочла свой приговор…
 
 
О чем так страстно молит он?!
О, сжалься, пощади!..
Сбылся, сбылся ужасный сон,
И смерть в моей груди!..
 

IV

 
«Как он красив, как он богат!»
Шептала я, надев,
Венчальный, белый свой наряд,
Наряд воздушный дев.
 
 
О, как нежны, как хороши
Вы, бледные цветы,
Эмблема девственной души,
Невинной чистоты!..
 
 
К чему отчаянье и страх
Прошедших дней моих?
Он жив! – он мой и в небесах
Возлюбленный жених!
 
 
Нас ждет там счастье без конца,
Блаженный ждет приют!
Нам два сияющих венца
Из ярких звезд сплетут!
 
 
И там, где благ Всевышний Суд,
Нет казней, ни тюрьмы,
Где хоры ангелов поют,
Венчаться будем мы!
 
 
Восторг наполнил грудь мою,
Свиданья близок час,
И вечный брак в святом раю
Навеки свяжет нас…
 
 
К чему отчаянье и страх?
Иду! – готова я!
О друг! – окрепшая в скорбях
Чиста любовь моя!
 

I

 
О, как бесцветна жизнь моя!
С утра – от пряжи ноют руки,
С утра одна томлюся я
От одиночества и скуки.
 
 
Ползет лениво день за днем,
Пустые радости так редки:
Случайный гость заглянет в дом,
Иль вечеринка у соседки.
 
 
Мой муж со мной не тратит слов,
Ему в застенке дела много.
С толпой заплечных мастеров —
Пытать и жечь «во славу Бога».
 
 
Всегда угрюм, всегда брюзглив,
В добро давно утратив веру,
Со мной он холодно-ревнив
И подозрителен не в меру.
 
 
Не знаю я, что значит смех.
В окно не смею бросить взора.
Наш дом – страшилище для всех,
Преддверье смерти и позора.
 
 
Я слышу стоны, слышу плач,
И криком жертв должна внимать я:
«Проклятие тебе, палач!»
И с палачом делить проклятья.
 
 
О, как ничтожны дни мои!
Шей, вышивай, пряди без толку,
Тоску и злобу затаи
Да корчь усердно богомолку.
 
 
Не сможешь – ведьмой назовут,
А там, как всем, одна дорога,
Тюрьма допрос, мученья, суд —
И дни костра «во славу Бога».
 
 
И нечем жить. А смерть не ждет.
Я изнываю… Солнца, света!..
Мертвящей жизни давит гнет,
И нет исхода, нет ответа!
 

II

 
«Помочь тебе, друг мой, хотела бы я,
               Недуг твой давно мне знаком», —
Сказала Инесса, подруга моя,
               Ко мне заглянув вечерком.
 
 
«О друг мой, тебе я могла бы помочь,
               Лишь только скажи, повели,
И будешь со мной в эту долгую ночь
               Далеко от скучной земли».
 
 
Мы тихо скользнем в заповедную даль,
               Незримо, неслышно для всех.
Узнаем восторги, узнаем печаль,
               Истому нездешних утех.
 
 
Я тайной владею; открыла мне мать
               Могущество власти своей.
Я грозы и ливни могу вызывать
               И слать их на жатвы полей.
 
 
Хочу – и надвинутся тучи, как щит,
               На ясную неба лазурь,
И гром загрохочет, и вихрь загудит,
               И стоны послышатся бурь.
 
 
И воронов черных несметная рать
               Завьется в сиянье луны…
Ты хочешь ли ПРАЗДНИК ЗАБВЕНЬЯ узнать,
               Увидеть бессмертные сны?
 
 
Уйдем же туда, в заповедную даль,
               Где с воплями борется смех.
Где будут восторги и будет печаль
               Истома нездешних утех!..»
 

III

 
Раздвинулись стены. Пред нами сверкал
Пурпурными тканями убранный зал;
Их тяжкие складки казались красней,
Кровавясь под блеском несметных огней.
 
 
Мы поздно явились. Окончился бал.
Но воздух от пляски еще трепетал.
И музыки сладкой и нежной, как сон,
Стихал, замирая, серебряный звон.
 
 
Собрание странное видели мы:
С людьми здесь смещались исчадия тьмы,
Инкубы и ларвы, меж ведьм без числа
Вилися бесшумно, как призраки зла.
 
 
И наши тут были. Узнали мы их.
Среди опьяневших, безумных, нагих,
И тех, что с давнишних считалися пор
За лучших из жен, дочерей и сестер…
 
 
Вампиров мне сердце прожгла красота!
Вампиров, как маки, сияли уста,
Как маки кладбища на мраморе плит,
Алели и рдели меж бледных ланит.
 
 
И вспухшие губы, пятная любовь,
В лобзаньях по капле вбиравшие кровь,
Змеились улыбкой, дразнили мечты,
Сулили восторг неземной красоты…
 
 
Мы ждали. – И миг несказанный настал,
И кто-то, суровый, пред нами предстал,
В венце и порфире, одетый в виссон,
Зловеще-багровым огнем окружен.
 
 
И все мы, объятые чувством одним,
Невольно во прахе склонились пред ним.
Но молча и гордо проследовал он
Туда, где сиял раззолоченный трон.
 
 
И арфу он взял, и на арфе играл,
И звуками скорби наполнился зал.
И вздохи той песни росли и росли,
И в царство печали меня унесли!
 
 
Он пел о растущих над бездной цветах,
О райских, закрытых навеки, вратах,
И был он прекрасен, и был он велик,
В нем падшего ангела чудился лик.
 
 
И дрогнуло сердце отзывной струной,
Далекое вновь пронеслось предо мной,
Как будто, завесу над прошлым моим
Рассек лучезарным мечом серафим.
 
 
И вспомнилось время безгрешных годов
Небесных мечтаний, божественных снов,
Унылую жизнь озаривших едва, —
И детской молитвы святые слова…
 
 
И плакали, тесной сомкнувшись стеной,
В отчаянье общем и в муке одной,
Бесплотные духи и дети земли,
Что крест свой нести до конца не могли.
 
 
О, сколько страданий воскресло вокруг!
Расширенных взоров, ломаемых рук…
И крик матерей, и рыдания вдов,
Мольбы и проклятья, и скрежет зубов.
 
 
«Все то же; их горем не тронут я!» —
Сказала Инесса, подруга моя.
«Оставим стенанья юдоли земной,
Мы здесь собралися для цели иной». —
 
 
И гроздья она обвила вкруг чела,
И кубок янтарным вином налила,
Высоко взметнула бокал золотой
И стала, блистая своей наготой.
 
 
И все оживилось и ринулось вдруг,
Сцепился, завился ликующий круг, —
И бубны звучали, и слышался смех
Средь царства печали рожденных утех…
 

IV

 
Я не помню – когда и не знаю – зачем,
Я очнулась в юдоли земной.
И весь мир мне казался безлюден и нем,
Мне, вкусившей от жизни иной.
 
 
И опять потянулись бесцветные дни
Лицемерных молитв и труда.
Все – как прежде, но чистые грезы одни
Не вернутся ко мне никогда.
 
 
И со смехом теперь я предстану на суд,
И на пытке не выдам сестер.
Пусть терзают и жгут, пусть на площадь ведут,
Я спокойно взойду на костер.
 
 
И скажу я: «Знаком ли вам, дети земли,
Наслажденья восторг неземной,
Тех, что крест свой нести до конца не могли
И вкусили от жизни иной?
 
 
Вы знавали ль мгновенья бессмертные тех,
Кто – меж скукой земли и грехом —
Дерзновенно и радостно выбрали грех
И пред смертью не плачут о нем? —
 
 
Но слыву я примерной и доброй женой,
И не говор мне страшен людской;
Я бледна, я больна от печали одной,
Я томлюсь безысходной тоской.
 
 
И спешу я во храм, но, смущенная, там,
Как пред дверью с забытым ключом,
Я не смею и взоры поднять к небесам,
И не в силах просить ни о чем.
 
 
Я молитву начну и не кончу ее, —
Струны арфы послышатся мне.
И звучит, и вливается в сердце мое
Чей-то голос в немой тишине.
 
 
Чей-то голос звучит, чей-то голос поет
О величье тернистых дорог,
Серых дней и забот, чей безропотный гнет
Пред Всевышним, как подвиг, высок.
 
 
Он твердит о ничтожестве бренных утех,
О раскаянье, жгущем сердца.
И дрожу я, и вижу, что страшен мой грех,
Что страданью не будет конца.
 
 
И холодные плиты под сумраком ниш
Тайных слез окропляет роса.
О мой Боже! Ты благ, Ты велик, Ты простишь
И над бездной блеснут небеса!