Текст книги "Save me. Трилогия Моны Кастен в одном комплекте"

26

Руби

После того как Мортимер Бофорт ушел, настроение у всех упало до нуля.

Джеймс вышел из дома, бледный как мел и с таким взглядом, что во мне поднялась паника. Но когда мы принялись его расспрашивать, что случилось, он только отмахнулся, взял свою тарелку, отставленную на стол, и начал есть.

После этого вечеринка угасла. Я настолько была занята тревогой за Джеймса, что даже не вздрогнула, когда Эмбер села в машину Рэна. Но у того по крайней мере хватило порядочности, чтобы помедлить и бросить в мою сторону вопросительный взгляд, но я лишь помотала головой и пожала плечами.

Так я хотя бы получила возможность спокойно поговорить с Джеймсом, поведение которого беспокоило меня с каждой минутой все больше.

После того как мы добрых полчаса молча ехали в сторону Гормси, я подвинулась к нему ближе на заднем сиденье и взяла его за руку.

– Поговори со мной, – тихо попросила я.

Джеймс, глядевший в окно, повернул ко мне голову. Потом взял мое лицо в ладони и поцеловал.

Он оторвал губы от моих, но так и не выпустил лицо из ладоней. Когда я открыла свои глаза, то увидела, что его глаза все еще закрыты.

– Джеймс…

Руки его дрожали.

– Мне очень жаль, – хрипло сказал он. – Мне… так жаль.

– Что? – настойчиво спросила я, вцепившись в запястья. В этот момент мне хотелось держать его как можно крепче. – Джеймс, я боюсь.

Дыхание Джеймса было прерывистым. Меня просто убивало то, что сделала с ним встреча с отцом.

– Что случилось? – прошептала я, поглаживая большими пальцами его запястья.

Джеймс выдержал мои прикосновения еще несколько секунд, потом откинулся на спинку сиденья. Обеими руками потер свое лицо.

– Отец… – Кажется, он с трудом подыскивал подходящие слова. – Он победил.

Размытые огни дорожных фонарей равномерно проносились мимо нас, но создавалось впечатление, будто время остановилось.

– Что?

– В понедельник мне придется вернуться в «Бофорт». – Он откашлялся. – А сегодня вечером вернуться домой.

– Нет, – вырвалось у меня. – Нет, Джеймс. – Я хотела взять его за руку, но он ее отдернул. Сердце упало. – Неважно, что он тебе сказал, – решительно произнесла я. – Мы найдем выход.

– Слишком многое поставлено на карту. И риск велик.

Я отрицательно покачала головой.

– Руби…

– Нет! Чем бы он тебе ни грозил, это не стоит того, чтобы ты жертвовал своим будущим.

Он смотрел на меня долгим взглядом, не говоря ни слова. Потом вздохнул:

– Увы, стоит.

– Чем он тебя шантажировал? – еле слышно спросила я.

Джеймс отрицательно мотал головой, но я не отставала:

– Мы же поклялись, что у нас не будет тайн друг от друга.

– Руби…

– Ты обещал!

– Он погубит твою семью. Не только Оксфорд, но вообще все, что для вас важно.

Мне показалось, что я больше не могу дышать.

– Вы так много для меня сделали, – продолжал он. – Я не могу этого допустить.

– Мы… – Голос отказал мне, пришлось прокашляться. – Мы найдем выход. У него ничего не получится.

– Руби, послушай меня…

– И не подумаю! Я не допущу, чтобы ты отказывался от своих планов, Джеймс. От наших планов.

– Это не тебе решать, малышка, – ответил Джеймс нестерпимо нежно. Он поднял руку и погладил меня по щеке костяшками пальцев.

Я отшатнулась от него.

– Как ты можешь снова и снова допускать, чтобы он тобой управлял? – возмутилась я.

Джеймс сжал губы.

– Ну вот, опять ты молчишь, – вспылила я. – Мы же одна команда. Ты не можешь просто так… ты не можешь просто так повернуться и уйти.

Он шумно выдохнул:

– Время, которое я провел с тобой… с твоей семьей, самое лучшее, чего я мог бы пожелать себе. Это единственное, что держало меня на ногах. Ты должна мне верить, – убеждал он. – Но я… У меня нет выбора.

– Выбор есть всегда! – энергично заявила я. – Я не могу допустить, чтобы ты принес свое будущее в жертву моему.

В этот момент на его лице появилась печальная улыбка, от которой у меня остановилось дыхание. Я внезапно поняла, что убедить его невозможно.

Он принял решение.

В глазах началось жжение, и мне пришлось моргать, чтобы не разрыдаться.

– Чем он тебе угрожал? – прошептала я.

– Я надеюсь, – начал он осипшим голосом. – Я надеюсь, ты примешь мое решение и не возненавидишь за это.

Я отрицательно помотала головой. Его слова ранили прямо в сердце. Мне хотелось закричать и что-нибудь сломать, просто чтобы избавиться от этого чувства бессилия, которое охватило меня. Но вместо этого я сидела тихо и смотрела на Джеймса.

Слеза выкатилась из уголка моего глаза и побежала по щеке. Джеймс поймал ее большим пальцем.

– Я никогда не смогла бы тебя ненавидеть, Джеймс.

Он притянул меня к себе и зарылся лицом в мои волосы.

Когда полтора часа спустя мы приехали в Гормси, я почувствовала себя изможденной – физически и эмоционально. Весь остаток пути мы с Джеймсом ехали рука об руку, не говоря ни слова. Я пыталась успокоиться, то и дело повторяя себе, что не теряю Джеймса, но мне и самой было трудно в это поверить, когда я видела пустоту в его глазах. Мортимер Бофорт отнял у меня любимого, и за это я ненавидела его больше, чем кого-либо.

Я боролась со слезами, глядя, как Джеймс выносит из нашей гостиной сумку и прощается с моими родителями, которые тревожно смотрели то на него, то на меня, думая, что мы поссорились. Только когда Эмбер, приехавшая домой немного позже нас, шепнула им, что на вечеринке появился отец Джеймса, мама взяла Джеймса за локоть.

– Мы всегда будем тебе рады, – сказала она.

Джеймс на мгновение крепко зажмурился.

– Спасибо, – ответил он, потом пожал папе руку и пошел к двери.

Я проводила его за дверь, через наш палисадник к его машине. Поскольку она стояла у дома, Перси один уехал на «Роллс-Ройсе» после того, как высадил нас здесь. Джеймс открыл багажник и поставил туда сумку.

Потом повернулся ко мне.

– О'кей, – он откашлялся.

– О'кей, – прошептала я.

Джеймс закусил нижнюю губу и посмотрел на меня:

– Завтра я напишу.

Я боялась расплакаться, если еще что-нибудь скажу, и только кивнула. Он нагнулся и нежно поцеловал меня. Когда он уже хотел уехать, я схватила его за плечи и притянула к себе. Он издал удивленное восклицание, но не прервал поцелуя. Вместо этого зарылся пальцами мне в волосы и целовал меня с таким же отчаянием.

Когда мы наконец разъединились, оба дышали тяжело и учащенно. Джеймс поднял руку и отвел мои волосы с лица.

– Я люблю тебя, – глухо сказал он, открыл водительскую дверцу и сел за руль.

Я неподвижно смотрела, как он скрылся за углом улицы. У меня болело сердце. За него, за себя. За нас.

– Руби? – донесся до меня голос Эмбер.

Я обернулась к ней. Она нерешительно стояла у калитки в сад.

– Все в порядке? – спросила она.

Я открыла рот, чтобы ответить ей, но не смогла вымолвить ни слова, из груди вырывались только всхлипы, что поразило меня не меньше, чем Эмбер, которая тревожно выпучила глаза и бросилась ко мне, чтобы подхватить под руку.

– О, Руби, – прошептала она, гладя меня по спине, пока я обливалась слезами.

Джеймс

Хотя я и не превышал скорость, мне показалось, что дома Гормси слишком быстро проносятся за окном. Вместе с тем я поймал себя на мысли, что еду уже целую вечность, хотя прошло всего пять минут с тех пор, как я вышел от Беллов.

Все в твоих руках, Джеймс, – звучал у меня в мыслях голос отца. Все в твоих руках.

Если решение было в моих руках, что же я не чувствую себя свободным человеком? Отчего мир так бешено вертится, отчего так давит мне на грудь – все сильнее и сильнее?

Зрение становится слабым, мир расплывается. Я вытираю глаза рукавом, но это не помогает. Я замедляю скорость и сворачиваю на обочину. Потом глушу мотор и падаю лбом на руль.

Голос отца у меня в голове становится все громче, пока я наконец не выдерживаю и чувствую инстинктивную потребность зажать ладонями уши. Все это приводит меня в ярость. Я ненавижу терять над собой контроль, я ненавижу отца, который вынудил меня покинуть Руби и ее семью.

Ослепленный гневом, я бью кулаками по рулю. Больше не могу. Я просто больше не могу. Кулак мой снова и снова колотит руль, пока я не обессилеваю и не откидываюсь головой на подголовник сиденья. Я закрываю глаза и пытаюсь успокоить дыхание, и в какой-то момент этот мир замедляет свое вращение. И мир больше не расплывается, хотя жжение в глазах остается прежним.

Я смотрю вдаль и раздумываю, что будет, если я сейчас поеду к отцу. Как я буду себя чувствовать.

Я снова завожу мотор. Мое тело действует на автопилоте, когда я выруливаю на проезжую часть, и прежде чем осознаю, что делаю, я сворачиваю налево. Эта дорога между тем стала мне привычной – вероятно, я мог бы проехать этот отрезок с закрытыми глазами.

Я паркуюсь рядом с машиной Рэна, выхожу и иду кратчайшим путем через палисадник к двери дома Фицджеральдов. Не раздумывая, нажимаю на круглую кнопку звонка.

Проходит минута, дверь открывает Рэн. Глаза его расширяются от удивления, когда он видит меня. Потом лоб собирается в складки от недоумения.

– Ты явился, чтобы поджарить меня на углях из-за Эмбер? – спрашивает он.

– С какой стати я должен поджаривать тебя из-за Эмбер?

– Ну, Эмбер и есть та девушка, про которую я тебе говорил. Я… я думал, тебя послала Руби. Она застукала нас вместе.

Я даже не знаю, что мне на это ответить. Вопросы теснятся у меня в голове. Рэн и Эмбер? И как же Руби отреагировала, узнав об этом?

При мысли о Руби меня пронизывает острая боль, напоминая, зачем я сюда приехал.

– Я здесь вовсе не из-за Эмбер.

Рэн медленно кивает:

– Из-за твоего отца?

Теперь моя очередь кивать:

– Он ждет меня дома, но я просто не могу туда ехать.

– И ты хочешь со мной об этом поговорить? – тихо спрашивает он.

Я отрицательно мотаю головой:

– Я просто не могу сейчас ехать домой.

Я не успеваю договорить, как Рэн отступает в сторону:

– Входи.

Я перешагиваю через порог и поднимаюсь с Рэном в его комнату.

Здесь с каждым разом все меньше чувствуешь себя непривычно. Прежний дом Рэна всегда был для меня чем-то вроде второго родного дома – интересно, с этим местом тоже когда-нибудь произойдет то же самое?

– Садись, – говорит Рэн, указывая мне на кровать, а сам присаживается к столу. Мой взгляд падает на экран компьютера. Завитки заголовка веб-сайта мне более чем знакомы, как и фотография шапке профиля. Рэн молниеносно захлопывает ноутбук, но уже поздно – я бы узнал блог Эмбер среди сотен других.

– Рэн, – окликаю я его, усаживаясь.

Он поворачивает ко мне голову:

– Да?

Я пристально смотрю на него:

– Эмбер мне как сестра. Если ты обидишь ее, будешь иметь дело со мной. Это понятно?

Уголок рта Рэна слегка приподнимается, но взгляд его остается серьезным.

– Понятно. Хотя я и не собирался ее обижать, разве что так, чуть-чуть.

Я опускаю взгляд на свои ладони и сосредоточенно разглядываю линии на коже:

– Иногда просто не остается выбора. Иногда другие вынуждают тебя кого-то обидеть, хотя это совсем не то, чего ты хотел.

Между нами повисает молчание. Я сжимаю ладони в кулаки и снова разжимаю их. Мысли мои возвращаются к Руби и отцу, а потом доходят до мамы. Я спрашиваю, что бы сделала она, если бы была жива. Поняла бы она, что я не хочу иметь ничего общего с компанией «Бофорт»? Допустила бы она, чтобы отец угрожал семье Руби? Не верю в это. Но ее, к сожалению, уже нет, чтобы удержать его. И я чувствую себя еще бесполезнее, чем раньше.

Рэн вырывает меня из моих мыслей, садясь рядом. Подает мне щедро наполненный стакан виски – это один из тех стаканов, которые мы подарили ему на новоселье. Я с благодарностью принимаю его и покачиваю в нем коричневую жидкость.

– Какие бы намерения ни были у твоего отца, ты прорвешься. Мы прорвемся.

И я вцепился в эти его слова, чокаясь с ним нашими стаканами.

Эмбер

Не знаю, сколько времени прошло, когда я наконец отпустила Руби и мы вернулись в дом. Она избегала вопросов родителей и только пробормотала, что устала для разговоров и хотела бы лечь. Пошла к себе в комнату и без слов упала на кровать. То, что она не закрыла за собой дверь, я расценила как разрешение последовать за ней.

Когда я уже сидела рядом с ней, она выпрямилась, оперлась спиной на изголовье кровати и посмотрела на меня. Я ответила на ее взгляд и ждала, что она заговорит первой. Она действительно оскорбила меня своим поведением в доме у тети Лидии, и хотя я не хотела бросить ее одну, все равно о вторжении в мою жизнь я не забыла.

– Прости, что вспылила, – начала, наконец, она. Глаза у нее были красные, а голос хриплый, но плакать она перестала. – Я совсем не ожидала увидеть вас вместе. С каких пор мы больше не рассказываем друг другу о таких вещах, Эмбер?

Я глубоко вздохнула:

– Я сперва сама хотела разобраться, что же между мной и Рэном, прежде чем рассказывать об этом кому бы то ни было. Кроме того, я прекрасно знала, как ты на это отреагируешь.

– Неужто ты больше не можешь мне доверять? Я хотела как лучше для тебя.

– Я знаю, – тихо ответила я.

– Извини, что я так докучала тебе своей опекой. Я… – Она пожала плечами. – Я хотела бы знать обо всем, что ты делаешь в свободное время. И я хотела бы, чтобы мы могли сказать друг другу все. Как и было раньше.

От этих ее слов у меня в горле застрял ком:

– Я бы тоже этого хотела.

– Мне ни в коем случае не хочется играть роль противной сестры, с которой не хочется говорить и которая берется обо всех судить. – Она помедлила. – Вот только… у меня с Рэном кое-что случилось… Не знаю, что за человек он теперь, но тогда его поведение было ужасным.

– Я понимаю, – сказала я, – и считаю его поступок ужасным.

– Тем не менее ты села к нему в машину.

Я подбирала подходящие слова:

– В последние недели мы не виделись и только сегодня смогли поговорить. Я хотела дать ему возможность объясниться. Еще я должна сказать, что познакомилась с ним, когда он был совсем другим человеком. Он стыдится того, что сделал тогда.

Руби глубоко вздохнула и, наконец, коротко кивнула.

– Он действительно мне нравится, Руби. Такое чувство, что он понимает меня. Мы как-то… совпадаем.

– М-м, – промычала она. – Может, он и изменился.

– Я очень осторожна. Но это тот опыт, который я должна получить самостоятельно. Ты не сможешь меня сберечь.

Какое-то время Руби молчала, водя указательным пальцем по воображаемым линиям на кровати – кажется, погруженная в свои мысли. Наконец она вздохнула и сказала скорее себе, чем мне:

– Нет. Это верно.

– А ты не хотела бы поведать, что произошло между тобой и Джеймсом? – осторожно спросила я.

Руби тяжело сглотнула. Взгляд ее блуждал по комнате и остановился на письменном столе.

– Он возвращается к своему отцу. И в «Бофорт».

Я затаила дыхание:

– Что?

Руби больше ничего не добавила. Прошли минуты, а она просто смотрела перед собой. Казалось, она и не присутствует здесь толком, и глаза у нее стали настолько пустыми, что у меня руки покрылись гусиной кожей.

– Рэн признался, что его не удивило бы, если бы отец Джеймса прибег к бесчестным средствам, чтобы вернуть власть в семье, – осторожно заговорила я. – Ты думаешь, именно это сегодня и произошло?

Это вывело Руби из транса. Глаза ее сверкнули от ярости, когда она посмотрела на меня:

– Этот ублюдок шантажирует Джеймса.

Я судорожно выдохнула. Значит, все так, как и сказал Рэн.

– Чем он его шантажирует? – спросила я.

Руби откашлялась и снова попыталась заговорить:

– Он… он пообещал, что разрушит нашу семью.

Глаза у меня полезли на лоб:

– Что-что?

– Больше Джеймс мне ничего не рассказал, да и незачем. Мы оба знаем, что Мортимер Бофорт слов на ветер не бросает. – Она вытерла глаза, которые опять намокли. – Я выхожу из себя от одной только попытки представить, что именно он мог сказать Джеймсу.

Я лихорадочно обдумывала то, что произнесла Руби, и размышляла, может ли быть какая-то причина, которая оправдывала бы отца Джеймса. Но мне при всем желании ничего не пришло в голову. Наш отец никогда не причинил бы нам столько страданий, в какой бы ситуации он ни был сам.

– Я не понимаю, как можно поступать так с собственными детьми.

Руби взяла одну из подушек и положила на колени. Обняла ее и, казалось, буквально вцепилась мертвой хваткой.

– Он вбил себе в голову, что сможет управлять компанией «Бофорт» только с Джеймсом. Для него важна исключительно видимость, впечатление, какое он производит на других, когда на переговорах рядом с ним сидит Джеймс. Мне становится дурно при мысли, что Джеймс теперь снова вынужден делать все, что от него потребует отец. Я рада была бы ему помочь, но не знаю, что могу сделать.

Голос ее прерывался, и ей снова пришлось откашливаться.

Я подалась вперед и взяла ее за локоть, судорожно сжимающий подушку.

– И все-таки ты помогаешь ему, Руби.

– И чем же, интересно? Тем, что сижу и смотрю, как он просто уходит? – возразила она.

Я отрицательно помотала головой и мягко сжала ее руку:

– Тем, что ты на его стороне. Я думаю, это как раз то, что Джеймсу сейчас нужно от тебя.

Руби тяжело дышала. Мне было ясно, что я не могу оставить ее в таком состоянии. И мне вдруг пришла в голову мысль.

– А можно я сегодня буду спать у тебя? – осторожно спросила я.

Руби немного подумала над моим вопросом. И в следующую секунду отодвинулась на полметра в сторону и легла на спину. Подушку, которую стискивала, она протянула мне, и я положила ее на освободившуюся половину кровати. Потом легла, повернулась на бок и посмотрела на Руби.

– Хорошо, что ты здесь, Эмбер, – прошептала она.

Я взяла ее за руку:

– Всегда.

27

Руби

В понедельник я чувствовала себя так, будто меня завернули в слой ваты. Утро прошло незаметно, потому что я думала только о Джеймсе и о том факте, что он своим уходом оставил в моей семье болезненную пустоту.

В воскресенье я писала ему, спрашивала, как дела и не хочет ли он поговорить, на что тот ответил – все в порядке.

Поздно вечером я получила уведомление, что на сайт Beyond Beaufort был загружен первый пост.

Основную часть ночи я провела, снова и снова перечитывая слова Джеймса. Он писал о мечтах. О том, насколько они важны, даже когда тебе плохо или ситуация кажется безвыходной. О том, что надо окружать себя людьми, которые поддерживают тебя в том, чтобы следовать мечте, и что нет ничего лучше, чем найти человека, который разделяет твои мысли. И он писал о том, что некоторым мечтам просто еще не пришло время, но отказываться от них нельзя, даже если держаться за них стоит больших усилий.

Его слова довели меня до слез, и я не могла больше думать ни о чем другом. Меня сводило с ума то, что я ничего не могу для него сделать. Хотя Эмбер считала, что достаточно быть на его стороне – мне этого показалось мало. Меня так и подмывало поехать в Лондон и потребовать ответа от его отца, но я могу себе представить, как бы к этому отнесся Джеймс.

Итак, в понедельник я сидела на уроках и заставляла себя что-то записывать, но при всем желании не имела сил ни во что вникнуть, не говоря уже о том, чтобы взять в руки хотя бы одну цветную ручку. И даже мой планер больше не давал мне уверенности, что я контролирую свою жизнь.

В обеденный перерыв я безрадостно ковырялась в еде, то и дело поднимая голову в поисках Джеймса. Пока что я нигде его не увидела. Я-то надеялась, что утром он встретит меня у автобуса, и мне пришлось сглотнуть разочарование как тяжелый ком, когда этого не случилось.

– Мы можем считать себя счастливыми, Руби, – тихо сказала Лин.

Я подняла на нее непонимающий взгляд.

– Нас-то родители ни к чему не принуждают. Конечно, мои мама с бабушкой всегда хотели, чтобы я пошла учиться, но они никогда не заставляли меня делать то, чего я не хотела.

– В том-то и моя беда: эта ситуация не казалась бы мне такой нестерпимой, если бы я не знала, что такое любящая семья, которая тебя во всем поддерживает.

– К сожалению, ты не можешь ничего изменить, – произнесла Лин и сделала глоток холодного чая. Потом завела за ухо прядку волос. – Ты не можешь повлиять на то, что делает отец Джеймса. И я тебе верю, очень тяжело бессильно смотреть на это. Но самое худшее, что ты можешь сейчас сделать Джеймсу, – это допустить, чтобы из-за произошедшего пострадали ваши отношения. Ему и без того погано от собственного решения.

– Я знаю, – еле слышно произнесла я, окончательно откладывая вилку. Я не хочу даже думать о том, что бы сделал Мортимер Бофорт, если бы Джеймс отказался вернуться. Что бы он сделал моей семье.

В этот момент в столовую вошел Джеймс. Рядом с ним шли Рэн и Сирил, а за ними следом Кеш и Алистер. Они разговаривали, Рэн толкнул Джеймса локтем в бок и широко улыбнулся. Сирил на его слова закатил глаза, но тоже улыбнулся. А Джеймс? Джеймс вымучил из себя улыбку, но мне даже издали было видно, какой он подавленный. Это не имело ничего общего с той улыбкой, какую у него вызывали шутки моего отца. Это не имело ничего общего с улыбкой, которая была у него на лице, когда он разговаривал с Лидией. И тем более с той улыбкой, какой он одаривал меня после каждого нашего поцелуя.

Он посмотрел на меня так, будто прочитал мои мысли. Ребята шли в нашу сторону, определенно чтобы занять свое привычное место у окна. Джеймс остановился возле нас с Лин. Теперь мне было видно, какой он бледный и какие темные круги залегли у него под глазами.

– Хей, – сказал он, потянувшись рукой к моей щеке. Как только костяшки его пальцев коснулись моей кожи, у меня по телу пробежали мурашки. Улыбка у него сделалась робкая, как будто он не был уверен, как я отреагирую на прикосновение.

В этот момент мне стало ясно одно: Джеймс делает все для того, чтобы быть сильным. Для Лидии, для моей семьи, для меня. Своим поведением я ему в этом не помогу. Наоборот, я лишь создам дополнительные проблемы. Мое поведение по отношению к нему было несправедливо. Он принес огромную жертву для моей семьи и для меня. А я – вместо того чтобы дать ему ту поддержку, в какой он нуждается и какую ему явно дают друзья, – критикую его решение и, наверное, усугубляю муки совести. Я должна быть на его стороне, а не осложнять ему жизнь.

– Джеймс?

Он вопросительно взглянул на меня:

– Да?

– Что ты собираешься делать после обеда? – спросила я.

– У меня есть полчаса времени до того, как за мной приедет Перси. – Он слегка склонил голову набок и сощурился: – А что?

Я улыбнулась. Потом подалась вперед и шепнула ему на ухо кое-что – надеюсь, так, что больше никто не услышал. Когда я выпрямилась, в глазах Джеймса что-то блеснуло. И это понравилось мне куда больше, чем видеть его подавленным.

Обеденный перерыв еще не кончился, поэтому в библиотеке было приятно пусто, когда я туда вошла. Вместо своего обычного маршрута – к принтеру, к выдаче книг и наконец к комнатам для групповых занятий – я сразу свернула направо и прошла в самую глубь помещения, где в уголке между двумя стеллажами с тяжелыми альбомами живописи и старыми историческими книгами стоял маленький стол.

Я поставила сумку на пол, села на стол и оперлась на ладони. Сердце колотилось, и мне казалось, что я делаю что-то непозволительное – а ведь я всего лишь ждала Джеймса.

Я дала ему точные инструкции, где найти меня, и не прошло и пяти минут, как он появился. Хотя на сердце и было тяжело, я не могла ему не улыбнуться:

– А вот и ты.

Джеймс остановился передо мной:

– Как будто я мог отказаться от тайного свидания с лучшей девушкой Макстон-холла.

От его слов мне стало жарко. Я протянула к нему руки, и он нежно подхватил их.

– Прости, – начала я, разглядывая наши сплетенные пальцы.

– За что?

Я гладила большими пальцами тыльную сторону его ладоней:

– Я неправильно себя вела. – Я подняла голову и смело заглянула в глаза Джеймса. – Если я недостаточно внятно выразилась, то я поддержу тебя во всем, что ты делаешь. И мы справимся и с тем, что происходит сейчас. Нам нельзя допустить, чтобы твой отец опять встал между нами. О'кей?

Джеймс, казалось, задержал дыхание. Он уставился на меня, и прошло несколько секунд, прежде чем я услышала ответ.

Он медленно поднес мои руки к губам и коротко поцеловал их.

– Спасибо, – глухо сказал он.

Я подалась вперед и притянула его к себе для объятия. Потом расставила ноги, чтобы он мог встать ближе ко мне. Минуту мы тесно прижимались друг к другу. Я вдыхала уже такой родной запах и гладила его спину.

– А почему ты захотела встретиться именно здесь? – спросил Джеймс где-то у самого моего уха. Его ладонь лежала у меня на затылке, не позволяя мне отстраниться. И все же я немного отодвинулась от него и сделала глубокий вдох.

– Я хотела показать, что даже в такой день, как сегодня, когда тебе надо ехать в Лондон, могут происходить замечательные вещи. И я подумала, что ты получишь, наконец, поцелуй своей мечты.

Брови Джеймса были нахмурены, но в глазах заплясали искорки счастья. Его рука скользнула по моей спине вниз почти до копчика. Потом он притянул меня к себе так, что я очутилась на самом краешке стола и мне пришлось упереться ладонью ему в грудь.

– У тебя всегда блестящие идеи, Руби Белл, – прошептал Джеймс.

Не знаю, кто из нас сдался первым. Но в следующий момент наши губы слились воедино. Я крепко держалась за него, и он прижимался ко мне, его губы страстно целовали мои. Я обнаружила, что между нами ничего не изменилось.

И я твердо решила, что так останется и впредь – независимо от того, что в очередной раз придет в голову его отцу.

Джеймс

На самом деле очень трудно сосредоточиться на мозговом штурме по поводу новой коллекции «Бофорт» или маркировке изделий по новым предписаниям Евросоюза, когда из головы не выходит Руби.

– Джеймс? – обратился ко мне Эдвард Кулпеппер, и от его голоса мои фантазии о Руби испарились.

Как и все остальные в этом кабинете, он обращается ко мне по имени. В конце концов, не может же здесь быть два мистера Бофорта. Члены правления стараются обращаться со мной как с равным, однако я чувствую их скепсис по отношению ко мне. И это при том, что две трети людей в этом помещению я даже не знаю – отец, должно быть, за последние недели поменял основную часть правления.

– Да? – отзываюсь я, подавшись вперед, чтобы изобразить заинтересованность.

– Я спросил, не хотите ли вы что-то добавить.

Я уставился на него. В горле пересохло, когда я заметил, какая тишина установилась в помещении. Я взглянул в хмурые лица мужчин и женщин, сидящих вокруг стола. Держу пари, они думали, что я понятия не имею, о чем они сейчас тут говорили. Но мой отец вдалбливал мне в голову этот хлам с самого детства. Я мог и во сне пересказать годовой бизнес-план «Бофорт». Я знаю, как функционирует это предприятие, хотя после смерти мамы здесь кое-что изменилось.

– Да. Я хотел бы, чтобы числовые показатели отныне оценивались ежемесячно, а не раз в полгода. Так мы сумеем оперативнее реагировать, если прирост прибыли окажется не таким, на какой мы рассчитывали. И я считаю, что на обсуждениях итогов должно присутствовать все правление, а не только руководители подразделений.

Рот Кулпеппера приоткрылся, но он его моментально закрыл и коротко кивнул. Потом сделал пометку в айпаде и посмотрел на моего отца, сидящего во главе стола. Тот взял слово и что-то еще говорил о мерах, предпринятых ранее. На экране на стене возник график, и следующие сорок пять минут я провел, делая вид, будто делаю пометки. Но на моем листке были только каракули. Я заметил, что ручка тяжелела тысячекратно при малейшей попытке записать хоть что-то из того, о чем говорили отец и остальные. В какой-то момент я застукал старика, сидящего рядом со мной, за тем, как он заглянул в мой раскрытый блокнот и презрительно скривился. Я захлопнул блокнот и стал смотреть перед собой, больше не прикоснувшись к ручке.

Самые длинные и унылые полтора часа моей жизни наконец закончились. Двое членов правления подошли к отцу для беседы, а я тем временем встал и вытянул руки над головой, разминая затекшие мышцы. Отец бросил на меня строгий взгляд, и я опустил руки. Потом я ждал его с прямой спиной, держа в руках свой блокнот. Отец подал знак коллегам подождать и подошел ко мне.

– Поезжай с Персивалем домой. У меня деловой ужин с Эдвардом и Бэнкрофтом. Мы задержимся допоздна, я заночую в Лондоне, – сказал он и коротко кивнул мне.

Так что я был свободен. Я наскоро простился со всеми и поехал на лифте на двадцать этажей вниз. Меня охватило невероятное облегчение, когда я вышел через вращающуюся дверь на улицу и вдохнул свежий вечерний воздух. Перси стоял неподалеку, прислонившись к «Роллс-Ройсу», и выпрямился, завидев меня. Он открыл мне дверцу машины, и я упал на заднее сиденье. Теперь, спрятавшись за затемненными окнами, где никто из этого здания не мог меня видеть, я решился, наконец, ослабить узел галстука. Он душил меня уже несколько часов подряд.

– Все в порядке, сэр? – спросил Перси, и наши взгляды встретились в зеркале заднего вида.

Я лишь пожал плечами, не зная, что ответить. Мне казалось, будто я вернулся к жизни, которая угнетала меня, после месячного отпуска.

Я откинул голову и закрыл глаза. Когда я снова открыл их, то пожалел. Должно быть, я задремал. Я потер ладонями лицо и посмотрел наружу. Мы как раз проезжали мимо дорожного указателя Пемвика, но вместо того, чтобы свернуть туда, Перси проехал мимо.

– Ты пропустил съезд, Перси, – хрипло заметил я и нагнулся к мини-бару, чтобы достать бутылочку воды. Я осушил ее залпом – в надежде, что теперь мое горло не будет казаться мне наждачной бумагой. Я снова выглянул в окно. На следующем съезде Перси свернул, но потом сразу съехал влево. Последовало еще две развилки, и ни одна из них не вела назад, на главную дорогу.

– Перси, – снова сказал я и глянул на лампочку в салоне. Она горела, значит, он меня слышал.

Тем не менее ответа я не получил. Вместо этого он свернул на парковку у маленькой забегаловки. Наморщив лоб, я смотрел на желтоватый свет, падающий из окон.

Я хотел спросить Перси, какого черта мы здесь делаем, но он опередил меня:

– Мне нужно с вами поговорить, мистер Бофорт.

Пивная была маленькая, с узкими проходами, и я удивился, как по ним удается лавировать официантам с подносами. Кроме нас с Перси тут сидели только двое мужчин, они смотрели футбольный матч по телевизору. Перси указал на стол у стены, увешанной старыми плакатами и киноафишами в стиле ретро. Мы сели, и чуть позже официант положил перед нами меню. Ни Перси, ни я не прикоснулись к нему.

– То, что я сейчас делаю, вероятно, будет стоить мне работы, – произнес Перси через пару минут. Голос у него был спокойный, как будто он уже давно примирился с этим фактом.

Я выжидательно смотрел на него.

Перси прокашлялся, но тут у нашего стола вновь возник официант и спросил, что мы будем пить. Я заказал большую бутылку воды и два стакана. И мы снова остались одни.

– В конце прошлого года… – начал он наконец, – я услышал телефонный разговор вашего отца.