Текст книги "Давай любить друг друга"

Клеман подходит к ней и помогает подняться, я ему за это благодарен.

– Думаю, ей уже пора спать, как считаешь? – говорит он мне, весело улыбаясь.

– Полностью согласен.

В конечном счете, может, он и не засранец. Он спрашивает, где ее комната, но я говорю, что там спрятаны ее подарки.

– Положим ее у меня, а я посплю на диване, – вру я, чтобы не создавать Виолетте проблем.

Клеман кивает и, обхватив лицо моей лучшей подруги, целует ее. Я отвожу взгляд.

– Я не устала, – ворчит она.

– Устала, поверь. Сладких снов, красавица.

Я поднимаю ее и закидываю на плечо.

– Давай, Золушка, пора, – говорю я, – прощайся.

Я поворачиваюсь, чтобы она могла попрощаться с немногими выжившими. Виолетта вытягивается и по-царски взмахивает рукой, тут же вызывая взрыв хохота гостей. Завтра расскажу ей об этом: она просто помрет со смеху.

– Люблю вас! – кричит она толпе.

Я захожу в свою комнату и, не закрывая дверь, кладу ее на кровать. Она тихо смеется по какой-то только ей понятной причине. Я осторожно снимаю с нее туфли. Виолетта закрывает глаза, но на ее губах застывает довольная улыбка. На мгновение я останавливаюсь, держа в руках одну туфлю. Я вижу ее на своей кровати и придаю этому особое значение. И это смущает меня. Злит. Радует. Черт!

Мне казалось, что она заснула, но в момент, когда я касаюсь подола ее платья и тяну его вверх, она вдруг произносит:

– Лоан?

Я замираю на полпути.

– Да?

– Не хочу, чтобы ты видел мои трусики, – говорит она детским голосом, по-прежнему не открывая глаз.

Я улыбаюсь.

– Не буду смотреть, обещаю.

Они из фиолетового кружева, очень волнующие.

– Отлично.

– А сейчас, – говорю я, накрывая ее пледом, – спи.

И она спит. Как минимум добрых полчаса. Но, проводив гостей и наведя порядок в гостиной, я вижу, как Виолетта забегает в ванную.

Я захожу туда: ее, растрепанную и полураздетую, выворачивает в унитаз. Я сажусь позади нее, рукой подхватывая ее волосы. Другой рукой я поглаживаю ее по спине и терпеливо жду конца. Наконец она поднимает голову и вытирает рот туалетной бумагой.

– Это мерзко, – стонет она.

– Очень мерзко, – уточняю я.

К превеликому моему удивлению, Виолетта слабо смеется. Она отодвигается, и я смываю воду. Неожиданно для самого себя я прислоняюсь к ванне и вытягиваю ноги. Виолетта прижимается ко мне, переплетая свои голые ноги с моими. Она все еще немного пьяна.

– Лоан, ты пмнишь, когда ты перестал со мнй общаться и я очнь грустила?

Еще бы… Перед моими глазами появляется ее плачущее лицо, и я трясу головой, чтобы отогнать этот образ. Удивительно, что она заговорила об этом, потому что мы оба пытались стереть этот эпизод из памяти.

– Да, помню.

– Это было подло, – бормочет она.

Я глажу ее по волосам и киваю. Я ужасно злюсь на себя за то, что она все еще думает об этом.

– Да, это было подло. Мне очень жаль.

– В общем, я подумала и поняла, как ты можшь извиниться.

Я слабо улыбаюсь. Когда полгода назад я попытался разорвать с ней все связи и когда, поняв, что я совершил ошибку, вернулся, Виолетта не захотела об этом говорить. Эта тема – табу.

– Супер. Скажи мне.

– Я… – говорит она невнятно и вдруг начинает икать. – Мне нужно попрсить тбя о кое-чем о-о-очень важном.

– Это может подождать до завтра? Например, до момента, когда ты почистишь зубы.

– Нет, – говорит она хладнокровно, – потому что завтра у мня не хватит смелсти. Пообещай, что ты соглсишься.

Я улыбаюсь. Не знаю, что такого важного хочет сказать мне пьяная Виолетта, но чувствую, что это меня крайне повеселит. И если это поможет мне загладить свою вину, то почему бы и нет.

– Соглашусь.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Она кивает и снова прижимается к моей груди. Я чувствую, как ее грудь поднимается и опускается.

– Потому что… это правда… очень важно…

– Обещаю сделать все, что в моих силах.

Я откидываю с ее лица несколько мешающих прядей и жду, пока она продолжит.

– Виолетта?

Я слышу тихий храп – она уже заснула.

9. Полгода назад
Виолетта

Я ужасно переживаю. Настолько, что меня даже шоколад не успокаивает, я пробовала. Чувствую, знаю: что-то не так. Что-то, о чем мне никто не говорит.

Уже десять дней я ничего не слышала от Лоана. Это он таким ужасным способом решил разорвать со мной все связи?

Обычно мы видимся почти каждый день. Он может, например, предложить подбросить меня на учебу, когда у него есть свободное время перед дежурством, или заехать за мной и угостить круассаном. Это наша традиция. Но сейчас у меня плохое предчувствие. Он даже сообщения не прислал. А вот я слегка переборщила со своими эсэмэсками. За эти десять дней я отправила ему тридцать два сообщения – я посчитала их вчера, пока смотрела новую серию «Чужестранки». Они все остались без ответа.

– А что, если он умер, а я даже не знаю?

Зои садится рядом со мной на диван. Она жует одну из тех шоколадок, которые я так и не съела, и качает головой. В отличие от меня она не слишком нервничает. В этой жизни вообще мало что может ее обеспокоить.

– Да не.

– В смысле «да не»? Мы же ничего не знаем!

Я сгибаю ноги, подтягивая к себе колени и упираясь в них подбородком, и думаю. Не знаю, что мне делать. Я не понимаю, почему Лоан так резко, в одночасье, перестал выходить со мной на связь, и поэтому предполагаю худший вариант. Вдруг его похитил какой-нибудь психопат и запер в полном одиночестве в подвале?

Это, конечно, полный бред. Если бы он пропал, Люси мне сказала бы. Непременно. Кстати, ее я тоже нечасто вижу. В последний раз мы пересеклись как раз в тот день, когда я в последний раз разговаривала с Лоаном. Клянусь, даже комиссар Наварро не нашел бы здесь никаких зацепок.

– Когда вы в последний раз разговаривали? – спрашивает Зои.

– Десять дней назад, если я правильно помню… Мне кажется, это был прошлый понедельник, он тогда заехал за мной после учебы и подвез до дома. Но мы не сразу поднялись: он просто заглушил мотор, и мы еще где-то час сидели в машине и болтали.

Моя лучшая подруга недоверчиво щурится. В квартире наступает тишина, слышно только, как по полу бродит Мистангет. Ей тоже не хватает Лоана. В самом начале она его ненавидела, но теперь полностью им очарована.

– О чем вы говорили?

– О том о сем. Мы смеялись, слушали музыку, подъедали то, что завалялось у него в бардачке… Как обычно.

Наступает гробовая тишина. Затем Зои вздыхает.

– Ну позвони еще раз. На всякий случай.

Я уже раз десять врывалась в его голосовую почту, начиная простым: «Приветики, Лоан, мы давно не виделись… Надеюсь, все хорошо. Позвони мне. Целую» – и заканчивая гневным: «Ты издеваешься или что?! Я уже неделю пытаюсь до тебя дозвониться, а ты не отвечаешь! Ты понимаешь, что это значит?! Это значит, что я уже вообразила, что тебя накачал наркотой, похитил и изнасиловал у себя в подвале какой-то максимально мутный тип в синей футболке, потому что, да, с мужчинами твоего возраста такое случается, не думай, что ты в безопасности, а парни, которые красивы, как боги, так вообще в особой зоне риска, так что лучше бы тебе быть поосторожнее! Кстати, он мог быть и в красной футболке, но поскольку я знаю, что ты ненавидишь синий, я надеюсь, что на нем была синяя футболка, чтобы тебе было вдвойне обидно из-за того, что ты слишком расслабился! В общем… вот… Позвони мне, ладно? Целую».

Ага, знаю…

И снова я попадаю на автоответчик. Клянусь, если все это жалкая шутка, я отомщу.

– Твой дружок уже начинает действовать мне на нервы.

Я морщусь, не зная, что еще мне сделать. Я не могу ни понять, ни вразумительно обосновать такое резкое его отдаление.

– Ты звонила ему в дверь?

Я скептически смотрю на свою подругу, которая тем не менее выглядит серьезной.

– Нет, я же дура, он мой сосед, а я даже не додумалась позвонить ему в дверь! – издеваюсь я. – Зои, ну твою дивизию!

– Да окей, окей, достаточно было бы просто сказать «да».

– Да. Несколько раз. Каждый день звоню, если честно. Если бы он был там, он уже ответил бы.

– Уверена? Ты не могла чем-то его разозлить?

Какое-то время я молчу, нервничая еще сильнее. Хуже всего не знать. Я начинаю сомневаться в себе, в том, что нигде не облажалась, и это ужасно. Может, я просто ему надоела? Вдруг в моей голове всплывает воспоминание о нашем поцелуе две недели назад. Неосознанно я провожу языком по своим губам. И почти в ту же секунду мне становится стыдно. На следующий день после этого «рефлекса» было довольно напряжно. Но вопреки моим ожиданиям он продолжал мне улыбаться и подвозить на занятия. Все как и раньше.

– Даже если бы я что-то и сделала, он бы мне открыл: его задолбало бы то, что я постоянно трезвоню ему в дверь, – говорю я наконец решительно.

– Может, у него проблемы в семье, – предполагает Зои, сама не слишком в этом уверенная. – А Люси, ты пробовала с ней связаться?

Я раздраженно рычу.

– Твою мать, как же меня это бесит! Он никогда не рассказывал мне о родителях – я даже не знаю, есть ли они у него вообще. А что до Люси, то у меня нет ее номера…

Я постепенно начинаю понимать. Да, все действительно так. Мы с Лоаном говорили о многом. Например, я знаю, что он всегда чувствует необходимость оставить немного еды на тарелке, не доедая до конца, что его любимый цвет черный и что он ненавидит слово «слипы». Он, в свою очередь, знает, что перед просмотром самого фильма я всегда смотрю его трейлер, что я автоматически засыпаю под детективные сериалы и что у меня случаются панические атаки по поводу и без.

Но я осознаю, что из нас двоих только я немного рассказала о семье. Я призналась, что многие годы у меня был один только отец, пусть он до сих пор и не знает причины. Но он… он не сказал ничего. И что же я действительно о нем знаю?

– Странно еще и то, что Люси тоже не открывает… Сходи к ним еще раз.

– Уверена, что стоит?

Признаться честно, мне страшно. Страшно, что кто-то все же отзовется и случится что-то плохое. Что, если я действительно сделала что-то не так?

– Более чем. А если никто не ответит, наведаемся к нему в часть. Уверена, его коллеги нам помогут.

Я киваю и надеваю балетки. Я одета черт пойми во что и выгляжу черт пойми как, но мне плевать. Уверена, что никто и не подумает мне открыть. Я выхожу в коридор и сажусь у его двери. Вдруг в моей голове резко всплывает воспоминание. Месяц назад, когда я забыла свои ключи, я сидела в коридоре в ожидании слесаря. И тут в какой-то момент из лифта, разговаривая по телефону, вышла Люси. Она на мгновение замерла, увидев меня, и я мягко ей улыбнулась:

– Привет!

Она кивнула мне с натянутой улыбкой и подошла к своей двери, продолжая разговаривать:

– Да, я дома… Возвращайся побыстрее… Ха-ха, да, ты все понял… Люблю тебя… До скорого, милый.

Я помню, что нахмурилась, когда поняла, что на другом конце провода Лоан. Возможно, у меня паранойя, но я могла бы поклясться, что она специально повысила голос, чтобы я услышала.

Я делаю глубокий вдох и решительно стучу в дверь. Я стучу, звоню, стучу, звоню, стучу и снова звоню. И потихоньку начинаю отчаиваться. В моей груди – огромная дыра, которая, кажется, с каждым днем становится все больше и больше. Потерять Эмильена – одно дело, потерять Лоана – совсем другое. Ровно в момент, когда я, отчаявшись, уже собираюсь развернуться, дверь вдруг открывается. Это настолько неожиданно, что я на несколько секунд теряю дар речи и не могу в это поверить. И все же это не сон. Передо мной действительно стоит Лоан. Только я едва его узнаю. Это не Лоан. Как минимум не тот Лоан, которого я знаю.

Первое, что поражает меня и эхом отзывается в моем колотящемся сердце, – он сейчас сексуальнее, чем когда-либо. На нем футболка «Дизель», подчеркивающая каждый его мускул, и серые спортивные штаны, а еще у него непривычная недельная борода. Она съедает линию его челюсти, но подчеркивает пухлые губы. Второе – ему, кажется, чертовски нехорошо. Его голубые глаза совсем ничего не выражают, а это для него нехарактерно. Я привыкла, что он редко улыбается, но его глаза никогда не молчат, как будто ему есть что сказать, но все это слишком ценно и не должно быть произнесено вслух.

Он смотрит на меня, опустив плечи, и ничего не говорит. От страха я дрожу. Лоан стал похож на зомби. Вот только сочувствие, которое я должна была бы испытывать, перерастает в непонимание, а после, почти сразу, – в гнев. Я так волновалась, а с ним все в порядке!

– Чего ты хочешь?

От его тона я почти вздрагиваю. Кажется, он не рад меня видеть. Мой гнев вдруг испаряется, уступая место грусти.

– Я звонила бесчисленное количество раз. Почему ты не отвечал?

Я знаю, что не имею права обвинять его, но сейчас это волнует меня меньше всего. Значит, он прослушал все мои сообщения и тем не менее решил ничего не отвечать. И мне очень больно это осознавать.

Он молчит, тщательно подбирая слова. Потом пожимает плечами, по-прежнему не отводя от меня взгляда. В его глазах нет ничего, кроме глубочайшей пустоты, и от этого мне больно. Очень больно.

– Может быть, потому что не хотел отвечать.

Это первый его удар – самый терпимый. Я приоткрываю рот, но молча выношу его, хотя мне кажется, что от его слов больно настолько, что тяжело дышать.

По крайней мере, он жив. В плохом состоянии, но жив. Я морщу нос и пробую незаметно заглянуть ему за спину, чтобы оценить ущерб. Люси там? Она поддерживает его, что бы ни происходило? Я успеваю увидеть лишь разбросанную по полу в гостиной одежду: Лоан перехватывает мой взгляд и прикрывает дверь.

– Я волновалась, – бормочу я, вновь глядя ему в глаза.

Я пытаюсь дать ему понять, как сильно он меня испугал, как сильно мне его не хватает, как сильно мне хочется, чтобы он мне доверился. Но его лицо по-прежнему ничего не выражает, как будто оно ледяное.

Видимо, я не заслуживаю ответа, поскольку он ничего не говорит, а только устало вздыхает и вскидывает брови в нехарактерной для него презрительной манере.

– Ты закончила?

Это второй удар, безжалостный, и он попадает мне в живот. Я боюсь, что третий придется прямо в сердце. Впервые мы не шутим, не улыбаемся, не чувствуем друг друга. Между нами лишь непонимание и безразличие. Я ломаю голову, пытаясь понять, почему он отталкивает меня. Впустую. Я ненавижу себя, терпеть не могу за то, что сделала что-то, что ранило его и чего я не могу вспомнить.

Я понимаю, что он не хочет со мной говорить, но не могу просто так вернуться к себе. Если я вернусь, то не знаю, смогу ли вновь с ним встретиться, поэтому я, хоть у меня подкашиваются ноги и щеки горят от стыда, спрашиваю:

– Я сделала что-то не так?

На микросекунду, всего лишь микросекунду я замечаю проблеск боли и острого чувства вины в его глазах. Затем он вновь становится непоколебимым и холодным, как Снежная королева.

– Возвращайся домой.

Он пытается закрыть дверь раз и навсегда, но я быстро реагирую и блокирую ее ногой.

– Лоан, подожди! – умоляю я со слезами на глазах. – Если ты злишься на меня за что-то, мне очень жаль. Что бы это ни было, я искренне прощу прощения. Мне… мне не нравится, что ты на меня злишься.

Я выдохнула последнюю фразу так тихо, что в конце у меня сорвался голос. Он продолжает бесстрастно смотреть на меня, а меня всю трясет. Это просто пытка. Кажется, будто мне залезли в самое сердце и пытаются что-то там найти. Не отталкивай меня, не отталкивай меня, не отталкивай меня…

– Я скучаю по своему лучшему другу, – шепчу я с умоляющими глазами.

Вдруг Лоан закрывает глаза, на его скулах играют желваки. Я начинаю паниковать, не понимая, что это значит, и наблюдаю за тем, как поднимается и опускается его кадык.

– Я не хочу тебя сейчас видеть, Виолетта.

Виолетта. Не Виолетта-аромат-фиалок-лета. Просто Виолетта.

– Уходи.

Я поджимаю губы, но по-прежнему не убираю ногу, в таком я замешательстве. Моя душа кричит: «Почему?» – но губы плотно сомкнуты. Мне страшно услышать ответ. Возможно, лучше действительно сначала все переварить. Он ведь сказал «сейчас». Ничего еще не решено. Верно?

Должно быть, он осознает всю жестокость своих слов, поскольку добавляет, чтобы прояснить:

– Это пройдет. Возможно. Но прямо сейчас я не нуждаюсь в твоей дружбе.

Дамы и господа, а вот и третий удар. Прямо в сердце, как я и думала. И от этого больно… так больно… Так больно, что моя нога убирается сама собой, и я отступаю назад, как будто меня только что обожгло. Должно быть, на моем лице читается недоумение, поскольку он сперва отводит взгляд и лишь затем захлопывает дверь прямо перед моим носом.

Как полная дура, я стою и словно в трансе гляжу на дверь его квартиры. Пощечина объяснила бы больше, чем это. Я стою в полной тишине, по моим щекам текут слезы, но я не в силах пошевелиться. У меня не получается осознать то, что только что произошло. И все же кое-что ясно как день: Лоан Милле разбил мне сердце.

10. Наши дни
Виолетта

Никогда больше не буду столько пить. Алкоголь – это зло.

Я открываю глаза, во рту пересохло. Как в нем могло пересохнуть, если я пила, как последний алкаш? Справа от себя нащупываю прикроватную тумбочку. На ней красуются стакан воды и две белые таблетки – явно для меня. Приподнявшись на локте, я сгребаю их в ладонь и проглатываю. От этого усилия комната вдруг начинает опасно расплываться, и я с жалобным стоном падаю обратно на подушки. Я знаю эти подушки – они не мои.

Я поворачиваю голову налево и натыкаюсь на Лоана, своим носом касаясь его. Он крепко спит. Я даже не моргаю: просто наблюдаю за тем, как он спит. Я чувствую его ровное дыхание, слетающее с его слегка приоткрытых губ. Ну почему он такой красивый?

Я поднимаю руку, игнорируя усилившуюся, несмотря на выпитый аспирин, головную боль, и провожу по его лицу кончиками пальцев. По его лбу, прямому тонкому носу, по линии квадратной мужественной челюсти. Он повернулся на бок, лицом ко мне. Он лежит с голым торсом, но ему, очевидно, не хватило смелости снять и джинсы тоже, прежде чем залезть под одеяло.

Вдруг кое-что привлекает мое внимание. Я морщу лоб, замечая, что у него обожжена кожа рядом с ухом. Уже год как я вижу его без рубашек: я вдоль и поперек изучила этот ожог. Он проходит по шее и исчезает за плечом. Но на этом все, большего я не видела. Лоан отказывается обнажаться перед людьми, и я знаю, что это связано с его шрамами.

Когда я пытаюсь наклониться, так незаметно, как только могу, и рассмотреть его спину, я бросаю на него взгляд. Он не спит и наблюдает за мной. От неожиданности у меня скручивает живот. Мне кажется, что еще секунда – и он разозлится, но он просто пристально смотрит на меня.

Я неловко улыбаюсь. Он встает на ноги и берет в руки рубашку, по-прежнему не поворачиваясь ко мне спиной.

– Почему ты никогда не ходишь передо мной без рубашки?

Я вижу, как он, одеваясь, хмурится. Понятно, что он не хочет мне этого рассказывать, но мне любопытно. Мы же лучшие друзья, мы всем друг с другом делимся. Почему бы и нет?

– Не только перед тобой, – говорит он, потирая лицо, – и, думаю, ты знаешь почему.

– Ну хорошо, есть у меня парочка предположений, – признаюсь я, наблюдая, как он подходит к комоду в незастегнутой рубашке. – Но я хочу, чтобы ты сам мне рассказал.

Он напрягается, затем разворачивается и смотрит на меня так, что я понимаю: грядет буря. Не хочу ссориться на следующий же день после своего дня рождения, но что-то мне подсказывает, что отступать тоже нельзя. Он никогда ничего не говорит о себе, своем прошлом или семье.

Сегодня я собираюсь попросить его сделать кое-что очень серьезное: стать моим первым. И чтобы окончательно решиться, думаю, мне стоит узнать его поближе.

– Не обижайся, – говорит он мягко, – даже Люси никогда этого не видела…

Он прошептал это с такой болью, будто одно лишь имя бывшей резало ему горло. Я в замешательстве поднимаю на него взгляд. Люси никогда не видела его спину? Этого быть не может, за четыре года отношений она должна была ее увидеть! Лоан, должно быть, понимает, о чем я думаю, поскольку отводит взгляд в сторону, смущенный и раздраженный одновременно.

– Я не вру, – заверяет он, пожимая плечами. – Даже когда мы занимались сексом, я оставался в футболке или в расстегнутой рубашке. Я не хотел, чтобы она видела или трогала шрам, и она всегда уважала мое желание.

Я изо всех сил пытаюсь переварить услышанное. Поверить не могу, что Лоан всегда спал с Люси в футболке…

– Ладно.

Лоан расслабляется, как будто, пока говорил это, он не дышал. Сейчас он не хочет ничего мне рассказывать, и это его решение. Но наступит день, когда я запру его и заставлю снять рубашку.

Вдруг что-то прилетает мне в лицо. Я удивленно вздрагиваю и вижу, что он кинул в меня спортивными мужскими шортами.

– Надень их и закрой глаза. У меня для тебя кое-что есть, – говорит Лоан с широкой улыбкой.

Кажется, будто он совершенно забыл о моих вопросах: он выглядит очень взволнованным. Я игнорирую свое похмелье и, надев шорты, откидываю одеяло.

По моим голым рукам пробегают мурашки, когда он прижимается к моей спине, но я не сопротивляюсь, когда он направляет меня, куда идти. Я слышу, как он открывает дверь, и мы выходим в коридор. Он так близко, что я чувствую его запах, мужественный и успокаивающей, а еще…

Мурашки сменяются настоящей волной, подобной яркому фейерверку, внизу моего живота. Мне неловко ощущать на своих ягодицах то, что делает его мужчиной, но ведь это не его вина… Это все утро.

Лоан, кажется, понимает, почему я вдруг напряглась, и, немного отодвигаясь, бормочет:

– Прости…

Пытаясь согнать жар с лица, я слышу, как открывается вторая дверь. Должно быть, в мою комнату.

– Можешь открывать глаза.

Лоан отстраняется от меня и немного отходит, наблюдая за моей реакцией. Я повинуюсь, мое сердце колотится. Первое, что я замечаю, это… моя комната, она ни капли не изменилась. Ну разве что Лоан, кажется, сделал уборку, и за это я ему благодарна, учитывая, в каком состоянии она была. Я стараюсь не слишком расстраиваться и слегка улыбаюсь. И понимаю, что с треском проваливаюсь, когда замечаю выражение его лица, поэтому я еще добавляю:

– Вау! Это… Спасибо, Лоан, за то, что… убрал в моей комнате.

К большому моему удивлению, он хохочет. Потом подходит ко мне, заглядывая в глаза, и осторожно поднимает пальцем мой подбородок.

– Выше, Виолетта!

Наконец мои глаза упираются в потолок, и, кажется, я тут же буквально растекаюсь лужицей по полу. От переполняющих меня эмоций я закрываю рот рукой. Как это трогательно!

Весь потолок моей комнаты увешан фотографиями: его, моими, наших друзей. Я кружусь на месте с запрокинутой головой и разглядываю снимки… Вот мы вдвоем едим взбитые сливки прямо из баллончика; я лежу у него на спине и смеюсь; мы с ним на костюмированной вечеринке Итана: он бывалый пират, а я утонченная Мария-Антуанетта; мы, посапывающие в объятиях друг друга и сфотканные Зои без нашего ведома; наше селфи, на котором мы кривляемся; я, прижимающаяся к нему, у подножия Эйфелевой башни; наш с ним портрет, где мы, улыбаясь, держим над головами немного испуганную Мистангет…

Сотни воспоминаний, одно дороже другого, прошлое, в которое не вернуться, детали, возможно, даже очень важные, которые я уже забыла, – и все они увековечены. И теперь висят прямо над моей головой. Там, где им место: поближе к звездам.

– Лоан…

Я не могу в это поверить. Сколько времени он на все это потратил? Я понимаю, что плачу, когда ощущаю на губах соленую жемчужинку. Я смахиваю ее, чувствуя на себе любопытный взгляд Лоана. Он не сводил с меня глаз все время, пока я восхищалась подарком.

– Рад, что тебе нравится.

– Это слабо сказано, Лоан… Спасибо.

* * *

Весь день я раздумывала, как подвести разговор с Лоаном к тому самому «кое-чему». Может, за ужином: «Привет, Лоан, как дела? Кстати, я хотела бы, чтобы ты лишил меня девственности. Передай, пожалуйста, хлеб»? Нет, это точно не сработает.

Какая у мужчин самая большая слабость (помимо секса)? В голове тут же отдаются эхом слова моей бабушки по отцовской линии: «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок». Что ж, не уверена, что она согласится с моей трактовкой высказывания, но сойдет и так.

В конце концов, других идей у меня нет, да и я жду не дождусь избавления от этого бремени. Клеман вчера постоянно меня трогал, а что уж говорить о его подарке – паре восхитительных серебряных сережек.

Наконец Лоан, едва выйдя из душа, заходит в гостиную. Я вскакиваю на ноги и с невинным видом встаю перед ним. Да начнется же шоу…

– Хэй!

Он поднимает бровь, что-то подозревая.

– Хэй!

– Как насчет сходить куда-нибудь поужинать? Только мы с тобой.

Теперь он выглядит удивленным. Он бросает взгляд на Зои, которая пожимает плечами, и снова смотрит на меня. Лоан соглашается, и я советую ему одеться пороскошнее. Когда он спрашивает зачем, по-прежнему как будто защищаясь, я сообщаю, что собираюсь сводить его в мишленовский ресторан 144 Faubourg. Он прям-таки отшатывается от меня. Даже Зои перестает красить ногти, безвольно свешивая руку. Они оба заговаривают одновременно.

– Почему меня ты в такие крутые местечки никогда не зовешь? – возмущается моя лучшая подруга.

Лоан же неуверенно говорит:

– Так, что-то тут нечисто… Погоди. Только не говори, что беременна.

Я моментально бледнею. Беременна? Прежде чем забеременеть, мне хотя бы какая-то практика нужна.

– Бред какой! – оскорбляюсь я, краснея.

– В любом случае у меня нет роскошной одежды.

– Неправда. Давай двигайся!

Я подталкиваю его, отмахиваясь от возмущений Зои.

Войдя в его комнату, я устремляюсь к его шкафу и роюсь в поисках чего-то сносного. Лоан не сводит с меня глаз, закрыв дверь и прислонившись к ней.

Я быстро возвращаюсь к нему и кидаю ему черные джинсы-сигареты и рубашку того же цвета. Он молча, прямо передо мной снимает футболку и бросает ее на пол. Подвергнув спортивные штаны той же участи, Лоан остается в белых трусах. Я тут же отвожу взгляд – до тех пор, пока он хотя бы не наденет джинсы.

Когда он начинает надевать пресловутую рубашку, я поднимаю глаза. Пока он, по-прежнему молча, застегивает ее, я вдруг замечаю что-то мне незнакомое. Из-под джинсов, внизу его живота, виднеется какое-то чернильное пятнышко. Я впервые его вижу, ведь Лоан не ходит без рубашки. Вероятно, это татуировка в паху, но какая именно?

Если Лоан сексуален одетый, то что уж говорить о том, когда он наполовину голый. Его торс буквально молит о ласках. Мой завороженный взгляд натыкается на четкие очертания его накачанного пресса, а видя спортивную V-образную мышцу, я и вовсе краснею; она уходит вниз, оставляя скрытое под поясом моему плодовитому воображению.

– Что ты делаешь? – прерывает меня Лоан хриплым голосом.

Только услышав его вопрос, я понимаю, что делаю: я подошла к нему, не давая застегнуть последние пуговицы. Он смотрит меня, нахмурившись и довольно настороженно.

– Это татуировка?

Он кивает, не раскрывая рта.

– Что там?

Долгое мгновение он сверлит меня взглядом, очевидно надеясь, что я просто забью на это. Но я твердо и решительно стою на своем. Ты расскажешь мне, Милле, хочешь ты этого или нет… Словно прочитав мои мысли, Лоан вздыхает и расстегивает джинсы. От этого я вздрагиваю. С моего лица сходит краска, когда я понимаю, что он собирается не сказать мне, а показать. Расстегнув джинсы, он чуть-чуть оттягивает резинку трусов, обнажая несколько волосков. Мне вдруг хочется сбежать от этой давящей близости.

Но что-то все же заставляет меня опустить взгляд. У меня все равно, кажется, ноги к земле приросли. Слова, изящно вытатуированные на его теплой белой коже, навеки врезаются мне в память, я краснею. Прежде чем я успеваю это осознать, мои пальцы уже следуют изгибам этих букв. Лоан вздрагивает. Я чувствую его дыхание на своих волосах, но не поднимаю глаз. Я слишком боюсь собственного отражения в его зрачках.

– Когда я был маленьким, мама называла меня бесстрашным воином, – признается он едва слышным шепотом.

Warrior.

Это так точно описывает его! Я предполагаю, что его мама умерла, и мне тут же хочется выразить свои соболезнования, но у меня не получается. Он наверняка этого не оценил.

Я смотрю ему в глаза. Он смотрит на меня безотрывно, напряженно, с болью и… желанием. Я не схожу с ума, это точно желание, я руку дала бы на отсечение.

Вдруг Земля перестает вращаться. Нет больше ничего, кроме неудержимого желания раствориться в нем. Я смотрю на Лоана: его губы слегка приоткрыты, он неровно дышит. Я завороженно наблюдаю, как он сглатывает слюну. Его губы приближаются опасно близко, так опасно, что я вот-вот сомкну веки. А затем…