Текст книги "Тоталитарный язык. Словарь и речевые реакции"

Ситуации нового ментального мира могут вступать в противоречие с ситуациями дореволюционного мира, но это не является системной линией (например, продуктовые магазины при царе и в настоящее время). Ситуации нового ментального мира вступают в оппозицию с ситуациями капиталистического мира (в Париже, в Лондоне; на одном из заводов Форда; советский турист приехал в Нью-Йорк и пришел в ресторан): у нас – у них; здесь – там. Эта оппозиция проходит через весь сверхтекст.

Можно говорить об устойчивых метафорах, изображающих тоталитарное государство в таких условных ситуациях, как ад; социалистический ад; сумасшедший дом.

Новый ментальный мир в сверхтексте анекдотов – это мир квазисимволов, обмана и лжи. Ложь трактуется прежде всего как официальная политика оболванивания народа. Приведем отдельные примеры, иллюстрирующие лживость официальных мифов и догм:

1.

Дзержинский звонит Ленину:

– Владимир Ильич, завтра субботник, а у нас с вами надувное бревно украли.

2.

Армянское радио:

– Что такое наручники?

– Узы дружбы.

Попутно отметим, что демифологизация догмы, связанной с нерушимой дружбой народов СССР, осуществляется разными средствами и составляет особую контридеологическую линию политических анекдотов. Объект комического – лживость официальной прессы:

– Что такое слухи?

– Это то, что передано по Би-Би-Си и опровергнуто «Правдой», а потом подтвердилось.

Ср. условную ситуацию:

Наполеон. – Если бы у меня была газета «Правда», мир бы до сих пор не узнал о моем поражении при Ватерлоо!

Высмеивается лживость официальной статистики:

– Чем закончатся выборы в Верховный Совет СССР через 10 лет?

– Не можем ответить, потому что точные данные этих выборов на днях украли из секретариата ЦК КПСС.

Ложь проникает в повседневную жизнь, во все ее сферы. Приведем отдельные примеры.

Ложь во спасение науки и научной карьеры:

На защите диссертации по теоретической физике диссертант неоднократно ссылался на какого-то Однокамушкина . После защиты один профессор подошел и тихо спросил:

– Кто такой Однокамушкин?

– Это Эйнштейн.

Ложь во имя свободы:

1. Лучше стучать, чем перестукиваться. 2.– Вы, товарищ, прямо скажите, не виляя: стоите ли вы за советскую власть? – Конечно! Лучше за нее стоять, чем сидеть.

Ложь, как свидетельствуют анекдоты, становится необходимым средством языковой обороны в обыденной повседневной риторике и средством языкового идеологического наступления в официальной советской риторике.Новый ментальный мир – это царство абсурда.

Абсурдно, например, вмешательство партии во все сферы жизни. Идеологема руководящая роль партии разрушается, наталкиваясь на многочисленные абсурдные ситуации. Приведем отдельные примеры.

1.

Жена партработника родила девочку. Мужу сообщили об этом.

– Почему девочку? – негодует он. – Вы разве не получали руководящих указаний из райкома?

2.

– Может ли змея сломать себе хребет?

– Да, если она будет ползти, следуя генеральной линии партии.

3.

– Мне в лагере дали второй срок. Поручили организовать хор. Так я собрал воров и проституток, и мы пели: «Партия – наш рулевой!»

Абсурдны так называемые достижения советского сельского хозяйства:

Чукча выступает на съезде передовиков сельского хозяйства, делится опытом: как у них в тундре картофель сажают…

Абсурдна и сама идеологема передовик труда; абсурдны основания для награждения и официального поощрения:

– Слыхали: директор нашей спичечной фабрики награду получил!

– Это еще за что?

– Диверсанты цистерну с бензином поджечь хотели на военном аэродроме, и не смогли! Спички не загорелись!

Абсурдны результаты плановой экономики и плановых репрессий:

– Как ощущаются результаты первых сталинских пятилеток? – Лес рубили, щепки летели, дров наломали, а топить нечем.

Образное обобщение устанавливает вполне определенную точку зрения на новый ментальный мир.

Особый прием антитоталитарного языкового поведения – деритуализация ситуации.

Ритуал – способ культивирования и возвышения идеологических стандартов – сопровождает организацию многих официальных ситуаций тоталитарной системы: партсобрание, съезд, пленум, похороны вождя и т. д. Включение подобной ситуации в низкий жанр анекдота – вызов тем традициям, которые вырабатывает тоталитарная система. Оценка ритуализированной ситуации всегда противоположна той, которая имеется в опорной системе.

Например:

Армянское радио:

– На какие категории граждан делятся советские люди?

– На красных и черных. Черные – это те, кто ездит в черных «Волгах», ест черную икру и получает товары с черного хода. Красные – это те, кто с красным носом ходит 1 Мая и 7 Ноября на Красную площадь с красным флагом.

Непременные атрибуты ритуализированной ситуации демонстрации на Красной площади – красные флаги и деталь красный нос на базе семантической оппозиции черные – красные и семантических вариантов прилагательного красный (принадлежащий к политическому движению + покрасневший от холода) деритуализируют ситуацию, разрушают символы солидарности и ликования.

Анекдот, деритуализирующий ситуацию, высмеивает то или иное ритуальное действие, представляя его как ненужное, нелепое, обременительное, неестественное, насильственно навязанное. Например:

Заснувшему в автобусе наступили на ногу. Он проснулся и зааплодировал.

– Что с вами, гражданин?

– Понимаете, когда я засыпаю на собрании, друг наступает мне на ногу, когда надо аплодировать.

Постоянно высмеиваются такие непременные атрибуты советских ритуалов, как лозунги и плакаты. Например: Новый лозунг к XXVI съезду КПСС: «Ответим на красный террор белой горячкой». Лексическое наполнение стандартного лозунгового призыва доводит этот призыв до абсурда.

Замкнутое пространство и способы его преодоления

Замкнутое пространство, как мы пытались показать, – примета тоталитарного мира, отражающая его сущность. Тенденция к преодолению замкнутого пространства отличает сверхтексты антитоталитарного языка.

Образ замкнутого пространства является сквозным в сверхтексте политических анекдотов. Принципом отражения реальности здесь является установочная метафора, создающая обобщенный или атомарный образ пространства.

Обобщенный образ замкнутого пространства: СССР – тюрьма, зона, лагерь, камера:

– Что такое СССР?

– Это камера, в которой все совмещено: спальня, столовая, сортир, работа.

Такая аналогия разрушает миф о самом свободном государстве в мире. Закрытое пространство предстает в образе сумасшедшего дома. Здесь также наблюдается высокая степень образного обобщения:

В сумасшедшем доме построили плавательный бассейн. Больные довольны, и инспектор слышит от них радостное:

– Мы уже прыгаем в него! А скоро и воду обещали дать…

Реакция ликования в абсурдной ситуации автоматически переносится на аналогичные реакции в обыденной советской жизни.

Регулярно реализуется атомарный образ закрытого пространства. Тюрьма, лагерь, камера, решетка – прямые его сигналы. Замкнутость, изоляция – наказание за отступления от идеологических предписаний режима:

1.

– В чем состоит кредо советского обывателя?

– Лучше смотреть на все сквозь пальцы, чем сквозь решетку;

2.

В тюремной камере:

– За что сидишь?

– Да анекдот рассказал. А ты за что?

– А я слушал анекдот.

– Эй, друг, а ты?

– За лень. Был я на вечеринке, а там один рассказал политический анекдот. Домой шел, думал: донести – не донести, и не донес, поленился. А кто-то не поленился…

Здесь закрытое пространство (тюрьма) – возмездие за попытки инакомыслия и недоносительства.

Образ замкнутого пространства динамичен. Динамика часто основана на мифе о победе коммунизма во всем мире. Расширение пространства, однако, не преодолевает его замкнутости:

Например:

Хрущев обратился к Кеннеди с просьбой продать зерно. Кеннеди продал, но спросил: «А когда вы распространите коммунизм по всей Земле – где тогда хлеб покупать будете?»

Коммунизм таким образом осмысляется как причина лишений и одновременно замкнутости. Время не преодолевает замкнутость, а лишь усиливает ее:

Директор завода по производству колючей проволоки выступает перед учениками техучилищ, агитируя их идти работать на его завод:

– Наш завод за все время работы изготовил столько колючей проволоки, что ею можно опутать всю страну! А в новой пятилетке мы произведем столько проволоки, что ею можно будет опутать всю Землю.

Так миф о мировом коммунизме трансформируется в миф о мировой тюрьме.

Вариант мифа о мировой тюрьме (расширение замкнутого пространства) находим в цикле так называемых китайских анекдотов, отражающих эпоху ужесточения тоталитарной системы в Китае. Эти анекдоты имеют прямую аналогию с русскими сюжетами и содержат образ расширения географического и социального пространства:

Тюрьма. Открываются двери двух камер. Картер с Брежневым идут навстречу друг другу.

Картер: – Леонид, достаточно ли мы разоружились?

К ним подходит стражник-китаец:

– Хватит болтать! Назад в камеру!

На этом фоне любая идея расширения пространства осознается в границах, возводимых коммунистической идеологией (в данном случае – в ее китайском варианте):

После того, как Дэн Сяо Пин узнал о книге Брежнева «Малая земля», он тоже написал книгу «Мало земли».

Движение времени сопровождается варьированием закрытого пространства, но не его разрывом. Неожиданным для нас оказался вывод о том, что в анекдотах не преодолевается миф о незыблемости советской системы. Он может быть сформулирован прямо, безальтернативно:

Еврей подает заявление на выезд. Его спрашивают в ОВИРе:

– Какие причины вас побуждают к выезду?

– Первая: мой сосед по коммуналке говорит, что вот-вот кончится советская власть, и он тогда придушит меня и всю мою семью.

– Ну, советская власть никогда не кончится!

– А вот это вторая причина.

Недеформированный миф о незыблемости советской системы приводит к формированию идеи о невозможности разрыва замкнутого пространства внутри советской страны. Анекдоты, развивающие идею превращения СССР (замкнутого пространства) в свободную страну (открытое пространство) не складываются в циклы, а сама идея не приобретает характера лейтмотива. Образ замкнутого пространства создается с позиции человека, живущего в этом пространстве и не помышляющего разорвать его изнутри, сделать свое жизненное пространство открытым:

При Ленине было, как в метро: кругом темно, а впереди одна лампочка.

При Сталине – как в автобусе: половина сидит, половина трясется.

При Брежневе – как в самолете: один за штурвалом, остальных тошнит.

А при Горбачеве – как в такси: чем дальше, тем дороже.

Обращает на себя внимание тот факт, что все четыре аналогии основаны на образах замкнутого пространства, в которое помещен народ. Еще одна причина непреодолимости замкнутого пространства – миф о незыблемости КГБ (смена аббревиатур несущественна). Символ тайной полиции, насилия не разрушается временем:

Из интервью Андропова Армянскому радио:

– Какие перемены предвидятся во внешней и внутренней политике СССР?

– Кагебыло – кагебудет!

Динамика пространства во времени не сопровождается трансформацией в открытое пространство. Возможность преодоления замкнутости связывается главным образом с перемещением человека в другой (свободный) мир, находящийся за пределами СССР и социалистического лагеря. В сверхтексте анекдотов не деформируется контридеологический миф о свободном Западе (вообще «их мифы», как правило, не являются смеховыми объектами):

Рабиновича пустили в туристическую поездку. Он присылает телеграммы отовсюду:

«Привет из свободной Болгарии. Рабинович».

«Привет из свободной Румынии. Рабинович».

«Привет из свободной Венгрии. Рабинович».

« Привет из Австрии. Свободный Рабинович».

Вербально-ассоциативная связь граница – свобода (освобождение) является постоянной. Свобода мыслится как преодоленная (по случаю; обманным путем; насильственно) граница, – преодоленное замкнутое пространство советской страны:

– Может ли советский человек свободно высказывать свое мнение?

– Да, если он пересек границу и не думает возвращаться.

Случается фигуральное представление образа границы:

Армянское радио:

– Почему советское руководство не хочет послать своих спортсменов на Олимпиаду в Лос-Анджелес?

– Боится, что они побегут дальше финиша.

Государственная граница СССР часто предстает как единственное препятствие преодоления замкнутости. Контридеологический миф о полной свободе на Западе развивается в советских анекдотах и служит базой для формирования идеи преодоления замкнутого пространства посредством уничтожения границ:

Открыл Горбачев границы. Просыпается на следующий день – нет рядом жены. Выходит на улицу – ни души! В Кремле – ни души! Кругом пустота… Вдруг звонит телефон:

– Михаил Сергеевич, как дела? Это Лигачев беспокоит…

– Егор Кузьмич, дорогой, что произошло?

– Говорил же я вам, Михаил Сергеевич: нельзя открывать границы… Все разъехались… Весь Союз…

– Вот это да! Так, значит, мы одни с вами остались?

– Почему мы с вами? Я из Швеции звоню!..

Уничтожение границ изображается в условной ситуации, а сама замкнутость пространства страны интерпретируется как насильственно навязанная. Естественный прорыв кольца в анекдотах советского периода не моделируется.

Серия анекдотов о террористах развивает ситуацию насильственного преодоления замкнутого пространства, при этом в облике террористов предстают люди разных национальностей и разного возраста:

В кабину пилота врывается тип с пистолетом:

– Лети в Лондон!

– Не могу, у меня в салоне старушка с гранатой сидит, так ей в Париж нужно!

Потребность преодоления замкнутого пространства ощущается в анекдотах на космическую тему. Идея прорыва замкнутости доводится до абсурда:

Армянское радио:

– Почему Советский Союз не запускает космонавтов на Луну?

– Есть опасение, что они станут невозвращенцами.

Открытое космическое пространство порой представляется доступнее, чем земное, расположенное за пределами советских границ:

После лекции на тему «Когда можно будет проводить отдых на Луне?» лектору задали вопрос: «А когда можно будет проводить отдых в Швейцарии?»

Анализ показывает, что в сверхтексте политических анекдотов наблюдается лишь частичное преодоление замкнутого пространства, присутствующего, как представляется, в картине мира всех советских людей.

Время – вперед?

Сверхтекстовое время в абстракции от конкретных текстов повторяет модель сверхтекста-основы. Организующий центр времени, точка его отсчета – Октябрьская революция; глубокая ретроспекция ассоциируется с дореволюционным периодом (при царе); будущее время неизменно связано с дорогой к коммунизму.

Октябрьская революция – событие, как и в сверхтексте-основе определяющее темпоральную структуру, – дегероизируется. Событие, фиксирующееся в тексте анекдота, вбирает в себя неприглядные факты:

Из репродуктора доносится: «Великая Октябрьская революция навеки освободила народ от цепей капитализма». Старушка – внизу:

– Точно, так и было! Помнится, пришли к нам тогда матросы, все перерыли и сняли с меня золотую цепочку…

Достоверность грабежей усиливается точкой зрения персонажа-очевидца. Революционный матрос предстает в образе воришки. Параллельно разрушается миф о бесклассовости советского общества.

Октябрьская революция – антиутопия:

– Что дала Октябрьская революция простому народу?

– Раньше господа заходили в магазины с парадного входа, а простонародье – с черного, а теперь простонародье заходит в магазин с парадного входа, а господа – с черного.

Октябрьская революция – незначительный эпизод на фоне большой человеческой жизни:

Столетний горец встречает в горах своего друга.

– Послушай, помнишь, ты мне в семнадцатом году рассказывал о какой-то заварушке в Петрограде. Чем это все закончилось?

Октябрьская революция (переворот) – уголовное преступление, лишившее народ свободы:

– Сколько продержится советская власть?

– До 7 ноября 1927 года.

– Почему именно столько?

– А по нашему уголовному закону срок лишения свободы не должен превышать десять лет.

Октябрьская революция – роковое событие, которое не должно повториться:

Ленинград. Туристы осматривают крейсер «Аврора».

– Скажите, а почему у знаменитой пушки стоит часовой?

– Чтобы кому-нибудь снова не пришло в голову выстрелить.

Глубокая (дальняя) ретроспекция всегда окрашивается положительной коннотацией: раньше, при царе жизнь была сытой и свободной:

Революция свершилась. Коммунист восторженно убеждает свою мать:

– Ну, теперь у нас всего вдоволь будет: и еды, и товаров! И за границу пускать будут!..

Мать радуется в ответ:

– Ну совсем как при царе!

Дальняя ретроспекция всегда окрашена ностальгической тональностью. В приводимом ниже анекдоте сигналами времени в его историческом развитии служат топонимические наименования одного и того же города:

Социологический опрос:

– Где вы родились?

– В Санкт-Петербурге.

– Где ходили в школу?

– В Петрограде.

– Где проживаете сейчас?

– В Ленинграде.

– Где хотели бы жить?

– В Санкт-Петербурге.

Новое время, начинающееся с залпа «Авроры», воспринимается как время советское, бесконечно длящееся: советская власть никогда не кончится, при советской власти невозможны существенные перемены:

В 2000-м году американские туристы – бывшие советские евреи – посещают Одессу:

– Смотрите, нигде ни одного еврея!

– Точно! Нет, постой, а вот эта?.. Простите, вы еврейка?

– Я еврейка? Я идиотка!

Сигналы настоящего – конкретные имена, даты, факты, имена вождей: при Ленине, при Сталине, при Хрущеве, при Брежневе. Имя вождя – единица измерения времени. Даты представлены нерегулярно. Часто их подменяют факты: убили Кирова; во время речи Сталина на XVIII съезде…; во время Ялтинской конференции; после смерти Сталина; в разруху 1954 года и др. Движение времени сопровождается постоянным ухудшением положения народа при постоянном контроле сверху и наблюдении снизу:

Телефонные звонки.

20-е годы: «ГПУ? Наш сосед Рабинович ложками черную икру жрет. Присмотритесь к нему!»

40-е годы: «МГБ? Наш сосед Рабинович ложками сгущенное молоко жрет. Присмотритесь к нему!»

80-е годы: «КГБ? Наш сосед Рабинович три раза в день жрет. Присмотритесь к нему!»

Сигналы времени – аббревиатуры, обозначающие наименования одного карательного органа в разные годы существования советской власти.

Единицей измерения времени для советского народа является партийный съезд:

– Лева, как тебе кажется, дойдем мы до коммунизма?

– Ни в коем случае!

– Но почему?

– Так ведь у нас каждый съезд – поворотный.

Особый поворотный сигнал времени – XX съезд: На XX съезде, после XX съезда…

Единицей измерения советского времени является юбилей:

В психбольнице комиссия обследует идиота.

– Ваше имя? – Ээээ…

– Фамилия? – Бээ…

– На что жалуетесь? – Мээ…

– А какой нынче год? – Юбилейный.

СССР имеет свое прошлое (ближняя ретроспекция) и настоящее. Советское время поворачивается вспять:

1.

Прошлое и настоящее СССР: в прошлом культ личности, сейчас – культ безличности.

2.

Новый генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов выступает с новогодним поздравлением советскому народу 31 декабря 1982 года:

– Дорогие товарищи! Поздравляю вас с наступлением нового 1937 года!

Будущее время (коммунизм) подается в двух формах: как условно наступившее и как гипотетически возможное. Фиксируется срок наступления коммунизма. Содержательная сторона жизни изображается как продленное усугубленное настоящее:

Через сто лет. Коммунизм. Внук спрашивает бабушку:

– Что такое очередь?

– Ну это при социализме было. Люди становились в ряд, один за другим, и им выдавали масло и колбасу.

– Что такое колбаса?

Гипотетическое будущее, будущее-мечта, моделируется аналогично – как жизнь, лишенная необходимого, как царство дефицита:

Лектор говорит:

– При коммунизме у всех все будет: дома, машины, вертолеты…

Одна старуха спрашивает:

– Сынок, а на что мне вертолет?

– Ну, бабуля!.. А вдруг узнаешь, что в Киеве макароны дают! Вот и слетаешь!

Коммунизм в его традиционном официальном понимании признается миражом. Миф разрушается:

– Что такое горизонты коммунизма?

– Как и всякие горизонты: видимая линия, удаляющаяся по мере нашего к ней приближения.

Главная задача советского народа – построение коммунизма – в политических анекдотах интерпретируется как бессмысленная, однако иное будущее страны в сверхтексте анекдотов не моделируется.

Даже эскизный анализ показывает, что политические анекдоты советского периода были средством целенаправленного языкового сопротивления. В анекдотах, однако, не полностью преодолены структурные ограничения тоталитарного языка: замкнутое пространство и искаженное время – без содержательного исторического прошлого и без реального исторического будущего. Движение времени вперед – лишь иллюзия. Иллюзорный характер будущего времени (коммунизма) осмысляется народом как реальность. Вместе с тем, человек, заключенный в замкнутое пространство советской страны, вынужден жить и смеяться в новом ментальном мире. Ценностные основы этого мира выступают как объекты смехового. Идеологемы и мифы разрушаются под воздействием смеха.

Языковое сопротивление и языковая оборона сопровождаются интерференцией: антитоталитарный язык усваивает некоторые структурные особенности языка тоталитарного, сосуществуя рядом и в контакте с последним.