Текст книги "Моя Сибириада"

Тайна деда Дмитрия

Но тайна какая-то была в нашей семье, о которой никто не знал, кроме деда Дмитрия. А он, как постовой, стоял на охране своей многочисленной семьи, чьи дома стояли в ряд почти на всей Партизанской улице: сыны, племянники, внуки и уже правнучка. Его тайна хранилась за семью замками, или вернее – под муравейником, который находился за нашим двором. Уже никто и не помнил, сколько деду лет. Знали только, что его жене, бабушке Анне, было 83 года, как говорила она сама. Установить её возраст никто не мог, потому что рождение ребёнка записывалось в ближний церковный праздник, тогда же и имя ребёнку давали. Год рождения писали тот, в котором родители приходили ребёнка окрестить, поэтому год, бывало, уходил вперёд. Виною всему этому была повальная безграмотность в Сибири. Иногда о возрасте говорили так:

– Да я помню, когда Анисья родила Ивана: я ещё без штанов бегал, но уже рыбалил.

Значит, ему было около семи лет.

Долгое время в церкви не было священника, тогда плавали летом в церковь на лодках, а зимой ездили на санях в село Рыбное, что в десяти километрах вниз по Ангаре. Иногда зимой, в морозы, привозили священника домой и крестили сразу всех детей, не крещённых до этого времени. Вот такая статистика была…

Глава нашей семьи дедушка Дмитрий к старости не усыхал, только руки были скрюченными, наверное, от холодной воды, в которой он добывал семейный достаток.

А было это в 1870-х годах, когда Антон Михайлович, отец Дмитрия, в пятом поколении от меня, ушёл в тайгу с каким-то пришельцем вроде как на охоту. Но какая охота летом? Летом все промышляли на реке, а охотились поздней осенью и зимой. Домой он вернулся с неподстриженной бородой, но такой уверенный, весёлый и добрый, вроде как заглаживал свою вину перед всеми за своё отсутствие. Его друг, с которым он уходил и вместе вернулся, пожил у нас недолго и, пока была судоходная река, уплыл в город. А через пару недель вернулся снова. Они с дедом Антоном долго совещались, потом опять ушли, но уже не на месяц, а до тех пор, пока не застыли мелкие реки. Вернувшись, дед по первоснежку не пошёл на охоту, а направил сыновей. Сам же стал в столярке мастерить лопаты деревянные с короткой ручкой и мелким протоком для промывки песка. Сыны недолго были в тайге. Завалили медведя, разделали, вышли к Рыбной речке, где были избушки-переходники, встали на лыжи, да и вернулись домой. Мяса было много, его всё крепко посолили, покоптили и убрали на чердак сарая, чтобы проветривалось.

И так прошла зима. В апреле-мае сошла с гор талая вода. Дед мастерил смешные лопатки, кто-то зимой ходил в ямщину, кто-то чинил невода, сети, женщины пряли овечью шерсть. Но с приходом весны дед Антон снова засобирался в тайгу, тут как тут появился подельник, с которым дед раньше ходил два раза в тайгу. Взяли с собой Дмитрия, трёх племянников, провизию, травяной чай, табак, соль и поехали на конях к реке Удерей, которая впадает в Каменку. Провожал их племянник дедушки Антона Алексей. Через неделю он вернулся домой, а дед Антон с Митей и племянниками пробыл в тайге два месяца. Подельник по реке уплыл в город, долго не возвращался и приплыл последним речным путём. Вскорости он опять уехал на всю зиму и по последнему санному пути вернулся. Дед опять засобирался в тайгу, взял с собой Митю, Василия с Петей и ещё трёх племянников.

Подельник сказался больным спиной, остался в деревне ждать деда. Жил припеваючи, спал до обеда, потом топил баню, парился – спину лечил, потом пил чай с мёдом, сытно кушал, как гость.

Вернувшийся из тайги дед Антон походом был доволен. Постоялец заторопился ехать в город, но дед под разными предлогами его удерживал, а сам исподтишка показал своего постояльца Тольке-племяннику, молодому, шустрому, смекалистому, который жил в другой деревне Зайцево, что напротив Мотыгино через Ангару. Дал ему наказ: проследить, куда он ходит сдавать золотой песок, сколько сдаёт, за какие деньги, и вернуться раньше его обратно.

Толька был с хитрецой. Разговорился с этим подельником на постоялом дворе в Енисейске, сказал, что есть немного песка, но не знает, где выгоднее сдать. Постоялец предложил взять его песочек, дескать, он сам сдаст, а расплату вечером принесёт. Но Толик смекнул и сказал, что песок-то дома остался, надо за ним идти, и предложил сходить вместе с постояльцем в пункт приёма, откуда ему недалеко и до дома. Постоялец, назовём его Георгий, так как никто не помнил имени, согласился, и пошли они сдавать песок вместе. Толя узнал, сколько он сдал песка, сколько получил денег, и сказал, что здесь ему дёшево, невыгодно, и он сдавать не будет. На этом они расстались, Георгий сказал, что пойдёт к зазнобе, поживёт у неё недели две, а там видно будет. Толик же в этот вечер с ямским обозом уехал домой. По приезде всё доложил деду Антону, и стали поджидать Георгия. Он, как и обещал, через две недели прибыл, отчитался перед дедом и явно собрался пережить холодную зиму в доме, где тепло и сытно. Дед же сказал ему, что в это дело он хочет ввести всю свою родню, потому как надо всем дома поставить новые, женить и замуж выдать, а без капитала ничего не получится.

– Мы ушли с Каменки на Удерей, куда ты меня привёл, там построили уже большой дом для всех и баню. А тебе спасибо, что ты надоумил меня на такое выгодное дело – навёл на жилу. Но я тебе за это очень хорошо заплатил, ты не в обиде на меня. Взять тебя в тайгу я тоже не могу, своих ртов много, зачем нам чужой человек.

Как потом оказалось, Георгий брал себе три четверти прибыли, отдыхая на боку. Дед сказал тогда сыну Митьке:

– Быть у воды и не напиться? Так не бывает. Будем сами справляться, ты за старшого будешь заправлять, не бойся, всё у тебя получится, ты – фартовый, только вникай во всё. Мать даст тебе благословение на доброе дело. Я два века жить не буду, а продолжать тебе, потом Гришка подрастёт, он тоже смекалистый. Там, глядишь, и внук Коленька вольётся.

Дед перекрестился перед иконами и продолжил:

– Слава Богу, Анфиса ребят разумных нарожала, не то что у Абрамовских – дурак на дураке и дураком погоняет. Хотя всё равно свои деревенские дураки лучше чужих.

На том и порешили. Сбили свою артель, загнали туда двух лошадей, прорубили просеку к большой дороге, дед держал конвой, который охранял в дороге промышленников от нападений. В доме появились серебряная посуда, церковная утварь дорогая для жены Анфисы, поставили два дома для Петра и Павла, помогли вдове Устинье поставить новые ворота и подняли угол дома. Потом дорого купили хорошую корову, которая давала по 12–15 лит ров молока, чтобы развести новое поголовье.

Дед Антон и правда не думал жить два века. Однажды вечером, попарившись, лёг отдохнуть, уснул, так больше и не проснулся. Все приехали хоронить главу семьи, уже твёрдо стояли на ногах не только его дети, но и внуки. Хоронила его вся деревня, потому как никого не обделял, всем хоть немного, но помогал. О нём говорили, что дед Антон упокоится не иначе как с праведными. Заменил его Дмитрий Антонович, как и уговаривались, отец моего родного деда Григория. Семья прибавлялась, жилось вольготно, царь далеко, дороги открыты редко. Но всё хорошее длится недолго.

Начало великих перемен. Гибель деда Григория

Заселение Приангарья началось во второй половине ХVIII века. Антон Михайлович был привезён вместе с казаками в те благодатные места в 70–80-х годах ХVIII столетия. Он был молод, энергичен, сметлив. С казаками дальше не пошёл, а, женившись на местной девушке, остался в деревне. Построил пятистенный дом и стал ждать наследников, промышляя рыбным промыслом, охотой, земледелием и скотоводством.

Более плотное заселение было глубже в тайге по рекам Каменка, Удерей, где было золото.

В 1837 году на реке Малый Шаарган (приток реки Удерей) в тайге был открыт первый золотой прииск. Постепенно число приисков увеличивалось и за 50 лет в Удерейской тайге достигло 310. Особенно были богаты золотом реки Каменка и Удерей. Край прирастал золотопромышленниками и разными элементами, желающими лёгкой наживы.

О Февральской революции на приисках узнали 5 марта 1917 года. 8 марта на Гадаловском прииске было объявлено об организации профсоюза горнорабочих и служащих. Председателем был избран большевик А.В. Мадей.

13 марта был образован комитет общественной безопасности (председатель – кадет В.П. Серебренников), позднее – кооператив «Горносоюз» (председатель – эсер П.М. Портянников). Такое важное в стратегическом отношении место было необходимым как для Советской власти, так и для белогвардейцев, шла гражданская война. Если решением советских губернских властей прииски были национализированы, то белогвардейская власть решила всё «подмять под себя» и обложила всех налогами и податями.

В Тасеевском округе вспыхнуло восстание, был организован партизанский отряд, после победы над белогвардейской властью там образовалась партизанская республика.

В это же время в Мотыгино была создана подпольная группа во главе с большевиком А. Степановым. Большая часть мотыгинских крестьян была недовольна введением налогов и податей. В эту группу входил и мой дед Григорий Дмитриевич.

А незадолго до 1914 года Григорий съездил в Красноярск, нашёл артель золотоискателей из 10 человек, при них были санитар, повар, бригадир. Григорий был доволен. Время от времени, наездами, посещал их в тайге, завозил табак, покупал им хороший чай, муку для выпечки хлеба, сухари и какие-нибудь гостинцы от семьи: мёд, рыбу хорошую, вяленую, мыло домашнее, что-то от болезни цинги, которая свирепствовала на Севере, и забирал по договорённости свою долю, а они работали дальше. Потом на смену этой бригаде Григорий привёз из города ещё одну артель, работа шла постоянно, золотоискатели менялись через два месяца, выходили из тайги с караулом, который содержал теперь уже полноправный хозяин прииска Григорий. Прииск получил название «Григорьевский» и был известен далеко в округе. Дед выстроил на прииске больницу на две койки, где постоянно жил санитар. Дела быстро пошли в гору, позже сами приёмщики приезжали к нам за золотым песком, привозили по заказу монеты, слитки, предметы домашнего обихода, шали для женщин, платки головные, то есть всё, что было нужно и чего не было в деревне. Григорий взял двух коробейников, которые ходили по деревням и продавали пуговицы, нитки, гребешки, платки и всякую мелочь. Приносила ли эта торговля доход, трудно сказать, но Григорий думал о людях. На Святую Троицу Григорий всем женщинам в деревне привозил в подарок разноцветные платки, а на Рождество ребятишкам подарки – мятные пряники и карандаши с бумагой.

Но повторюсь: всё хорошее длится недолго.

В 1918–1920 гг. в Приенисейском крае было сформировано партизанское движение, центром которого был север Канского уезда. Жители его оказывали огромное революционное воздействие на примыкавшие к ним сёла.

В селе Рыбном были сформированы подпольный комитет и штаб во главе с политическими ссыльными Сиговым и Грассом. Членами были местные жители Евграф Захаров, Александр Петров, Семён Соколов. 26 января 1919 года организовали вооружённое выступление. Восставшие разоружили милицию, арестовали местных белогвардейцев, избрали исполком и собрали революционный отряд, насчитывавший около ста человек. В него входили жители Рыбного, Мотыгино, Пашино, Зайцево и рабочие с Удерейских приисков. Вооружение было плохое – централки, берданки, немного боевых винтовок.

Формирование отряда подходило к концу, когда зажиточный мужик из Рыбного Фёдор Суслов и поп послали сына Суслова Иннокентия в Енисейск к поручику Калашникову с просьбой о немедленном прибытии отряда карателей.

В штабе партизанского отряда стало известно (донесла разведка), что к Рыбному двигается карательный отряд из Енисейска под командованием поручика Калашникова. Между руководителями отряда возникли разногласия. Захаров, Грасс и Петров настаивали на немедленном выступлении против карателей. Они предлагали сделать засаду и не дать карателям пройти в село Рыбное.

Соколов и Сигов не были согласны и предлагали встретить белых не с винтовками, а иконами и хлебом-солью. В результате разногласий отряд распался. Белогвардейцам не составило труда взять в плен руководителей партизанского отряда. Разбежавшихся ловили и били шомполами.

В Рыбном были арестованы и избиты Ю. Захаров, Петров, Соколов, Сигов. Гросс же ушёл в Тасеево.

После ареста командир карательного отряда Калашников приказал старосте собрать сходку. Все жители Рыбного вышли на площадь у церкви. Калашников по списку, составленному попом, стал вызывать мужиков.

Вызванного раздевали догола, привязывали к лавке и били розгами по 50 и более ударов. А пять человек были расстреляны: это братья Потаповы – Кузьма и Модест, Григорий Пономарёв, мой родной дед, Альфон Фомич Потапов. Они похоронены в братской могиле села Рыбное. Расстрел провели каратели из отряда Ситникова.

Хочу привести рассказ моей бабушки, вдовы партизана, Пономарёвой Прасковьи Гавриловны.

Я уже работала в редакции газеты «Ангарский рабочий» и подробно записала бабушкины воспоминания:

– Служить белогвардейцам никто не хотел. Выставленный отряд карателей в Рыбном злобствовал: они забивали скот, отнимали хлеб, даже посевной материал. Все понимали, что надо избавиться от такой «опеки», но пока ещё не могли.

Народ хотел прежней тишины, спокойствия и достатка. Главным на деревне негласно считался дед Григорий, как самый рассудительный, ответственный.

Так и осталось невыясненным, кто увидел и донёс белым, что дед и ещё четыре его «свящика» пришли из леса в деревню помыться в бане. Их схватили, повязали, а дед убежал к реке в надежде уплыть на остров. Но и он был схвачен. Их допрашивали, избивали и, как самых ярых сторонников советской власти, приказали судить показательным судом и расстрелять. В то время районным центром было село Рыбное, что в десяти километрах ниже Мотыгино, там их и пытали. На расстрел приказали привести всех их родственников – жён, детей, матерей, отцов, братьев и сестёр. А поскольку семьи были большими, держались кланово, то вся деревня присутствовала при расстреле. Сначала их, избитых и покалеченных, заставили выкопать себе братскую могилу на яру, по-над Ангарой. Затем поставили в ряд и расстреляли. Расстрелянные упали как пришлось. Зверские наклонности карателей проявлялись во всём. Убитых не разрешили даже присыпать землёй. Жители обеих деревень кричали в голос, матери и жёны теряли сознание – это был бездонный колодец слёз, скорби и печали.

Моему отцу тогда было двенадцать лет. В добром мальчике вспыхнула ярость, и он со взрослыми мужиками и такими же подростками из других семей готов был участвовать в похоронах. Но хоронить им не разрешили. Тогда тайно были сколочены гробы, выкопаны могилы в деревне Денисово, что напротив села Рыбное. Ночью трупы достали из могильной ямы, спустили в Ангару, привязали за ноги к лодкам и перевезли в Денисово к могилам. Уже под утро подъехал из Енисейска священник для отпевания. Процедура прошла тихо, похороны состоялись. Но белогвардейцы заметили, что вчера над трупами летали вороны, а сегодня их нет. Гонцы быстро на лошадях доскакали до могильной ямы и не увидели трупов. Тогда начались пытки тех, кто мог перезахоронить тела. Никто из них не отрицал, что они по-христиански предали тела родственников земле. Устрашение и наказание последовали мгновенно. Было приказано трупы доставить и бросить обратно в ров. К вечеру тела перевезли и упросили тех нехристей, которые расстреливали, похоронить убитых в гробах и засыпать землёй. Могила была общей, под единым крестом.

Позднее, когда пришла Советская власть, память пяти партизан, погибших за равенство, свободу и справедливость, была увековечена. Улица, на которой жил мой дед, была переименована из Антоновской в Партизанскую.

Обелиск поставили на горе, над Ангарой, и, когда проплывают суда, пассажиры интересуются историей этого памятника. Не все, разумеется, факты этого события известны, так как свидетели той жестокой расправы уже ушли в мир иной. В моей же памяти сохранился рассказ бабушки Прасковьи Гавриловны – жены Григория Дмитриевича, который я привожу здесь.

И хочу сказать: «Любите наш край, как любил его мой дед Пономарёв Григорий Дмитриевич».

История бабушки Прасковьи Гавриловны

Итак, в 35 лет Прасковья Гавриловна стала вдовой с тремя детьми на руках: 14 лет исполнилось на тот момент старшей дочери Варваре, 12 лет моему отцу Александру, 8 лет младшей дочери Анне. Вместе с ними жили свёкор Дмитрий Антонович и свекровь Анна Герасимовна.

Воспоминания мои о бабушке Прасковье Гавриловне самые тёплые, добрые, милые моему сердцу.

Бабушка была белокожей, со светло-русыми волосами, правильными чертами лица и спокойным, неторопливым и, я бы сказала, вкрадчивым голосом. Её говор и голос сильно отличались от говора местного населения. Уже давно все забыли, что бабушка из «пришлых». Так называли тех, кто когда-то был вывезен в край суровый и остался здесь навсегда.

Бабушкины прародители были насильно лишены прав, вывезены из Прибалтики и поселены в деревне Денисово. Бабушка была четвёртого поколения. Если она родилась в 1890 году, а средняя продолжительность жизни в то время была 60–65 лет, то сослали её предков где-то в 1740–1750-х годах.

Бабушка Прасковья Гавриловна в молодости

До освоения Сибири казаками эту территорию населяли эвенки. Пушнины много, зверя тоже, рыбы хоть отбавляй. Но с приходом казаков эвенки ушли на север, а хозяевами несметных природных богатств стало дружное казачество. Это очень трудолюбивый, хозяйственный народ с горячим сердцем.

Бабушкины ссыльные предки в первом поколении народили пять дочерей, всех выдали замуж за казаков. Так из поколения в поколение прорастали в наследниках корни бабушкиных предков. Только у некоторых продолжателей её рода оставались светлые волосы, голубые глаза и стать – красивая посадка головы, рост всегда выше среднего да говор и интонация голоса, отличающие их от местного населения. Вот такой была моя бабушка Прасковья Гавриловна. Ещё хорошо помню её сестру Марту Гавриловну. На фотографии она в тёмной клетчатой шали, без улыбки на лице, но с живинкой в глазах.

Бабушку выдали замуж в зажиточную семью за красивого молодого парня Григория с казацкой выправкой. У казака непременно были чуб, удаль, клан и желание быть защитником не только своей семьи, но всех в округе. Григорий был очень порядочным человеком и «фартовым», как говорили тогда в народе, любая работа в руках горела.

Бабушка рожала ему детей, которых он очень любил, особенно моего отца Александра. Рано стал брать его с собой на промысел, всему обучал, то есть воспитывал крепкого духом, сильного телом мужика. Но в 33 года, как я уже говорила, дед был расстрелян белогвардейцами карательного отряда, и бабушка осталась вдовой с тремя детьми. Его дело, золотодобычу, продолжить было некому. Так прииск «Григорьевский», названный ещё при жизни деда его именем, остался без хозяина. Постепенно природа и атмосферные явления сделали своё дело: баня и больница покосились, разрушились, сгнили, остался лишь барак, где жили золотоискатели, остался только на современных геологических картах, обозначенный маленькой точкой «Прииск Григорьевский».

Главой многочисленной семьи снова стал его отец Дмитрий. Кто не испытывал потери кормильца, тому, наверное, трудно понять, что это такое. Конечно, о том, чтобы не прокормиться, речи не было, но подрастали дети, их надо было учить, а учить можно было только в городе, для этого нужны были деньги и связи. Оставить неучами внуков – дед Дмитрий даже такой мысли не допускал. Поэтому, когда подросла Варвара, первая дочь, её в 16 лет увезли в Красноярск и устроили учиться на бухгалтера. Это была очень востребованная тогда профессия. Но, закончив обучение, Варвара вышла замуж за молодого красавца Ивана и родила семерых детей.

Вторая дочь моей бабушки была названа в честь свекрови – Анны Герасимовны. Мой отец Александр был средним ребёнком, надеждой и помощником для всех. Он перенял от отца заботливость об окружающих, уважение к людям, спокойствие, уверенность и ответственность за всё, что делается в округе. Мог и подремонтировать всё, и на рыбную ловлю выйти, и на охоту сходить, не гнушался никакой работы. За это его уважали в деревне и старые, и малые. Двоюродные братья бегали у него в подручных, а он, как старший, нёс за них ответственность. Когда подрос, стал дружить с деревенской девушкой Надей Пузырёвой. Но пришло время служить в армии. На прощание дед Митрий сказал:

– Саша, ты не беспокойся. Вот придёшь с армии, женишься, мы тебе большой дом построим, чтобы много детей было, у тебя хорошее семя, все будут трудиться.

– На что же мы построим дом, когда на прииске уж больше двадцати лет не моем песок? – спросил Саша.

– А у меня запасик в муравейнике лежит, ещё от белых спрятанный. Так что не переживай, достанем, там всем хватит: и на дом, и на свадьбу тебе и Анечке. Аня в деревне жить не будет, она городской у нас родилась, видимо, Прасковьина сила победила. Зато одна она такая красивая на всю деревню. Видишь, парни все заглядывают на наши ворота, в девках ей не засидеться.

После этих слов с надеждой на будущую спокойную деревенскую жизнь отец ушёл служить в армию. А там, в Омске, на втором году службы того непростого времени к лучшему другу приехала его девушка Кира со своей подружкой Машей – смышлёной, отчаянной, весёлой певуньей и плясуньей. Полюбил её отец сразу и навсегда. Но чтобы пожениться, надо было получить от деда Митрия благословение. И Саша написал ему письмо, которое и сейчас хранится у меня в конверте.

«Здравствуйте, дорогие родные: мама, дед Митрий, сестра Варенька, сестра Аничка. Пишет вам ваш брат, сын, внук Александр. Во первых строках моего письма хочу спросить о вашем здравии, не болит ли у тебя, дедонька, спина, как было ранее, и хочу наказать тебе: после бани не обтирайся снегом, не обливайся ледяной водой. Тебе теперь уже это плохо. Как моя пресветлая маменька? Часто вижу тебя во сне, мама, всё мы с тобой серпом жнём хлеб да в снопы убираем. Как учится Аничка, всё так же плачет и просится вечером погулять?

Ну, теперь о себе. Хочу поделиться с вами моими новостями, заранее скажу, хорошими. Я познакомился с девушкой, зовут её по-деревенскому – Машей, хотя она городская. Вам она очень сильно понравится, потому что она красивая сильно и умная. У нас в деревне таких нет, поэтому я не могу даже с кем-то её сравнить. Я бы хотел просить вашего благословения жениться на ней, иначе, без благословения, я не могу. Ну, если вы не разрешите, я огорчусь, но не обижусь на вас, потому как вы желаете мне счастья. Но мне кажется, что Маша – это и есть моё счастье. Буду с нетерпением ждать от вас письма и надеяться, что ваш сын вас не опозорит своим выбором. Всех целую, думаю о нашей встрече. Живите счастливо. Передайте приветы моим сродным братьям Георгию, Василию, Александру, Толику, Венечке маленькому и Вале. Дяде Коле отдельный поклон и привет. Всех люблю. Ваш сын, брат, внук, племянник Сашка Антоновский».

Получили они это письмо и в течение недели каждый вечер после ужина садились за стол, перечитывали и строили догадки: где будут жить молодые, какую комнату отдать им, где венчать, какую свадьбу делать. А если захотят отдельно жить, надо отдать сновотёлую корову Зорьку. А может, сначала дом поставить, потом жениться? Куда он жену поведёт? Так ведь надо. А как без него дом ставить? Он обидится, что за него всё сделали сами, а он вроде как юродивый, неумный – тоже плохо. Но ответ надо писать, потому как на следующей неделе в город поедет Касьян, он опустит письмо сразу в почтовый ящик. И решили: уже завтра сядут и напишут Александру письмо с ответом. Не разрешать жениться – вопрос не стоял. Раз Саша выбрал, значит, хорошая. Вот только как сказать Наде Пузырёвой, что он женится? Решили пока до поры до времени помолчать.

А вдруг что-то расстроится? А то Наде будет удар. Будем молчать, но благословим на доброе, семья – дело святое.

Сытно повечеряли и сели за письмо. В стеклянном пузырьке развели чернильный порошок, достали деревянную ручку с пёрышком-ласточкой, вынули старые листы пожелтевшей бумаги и стали писать. За писаря уже давно была Аня.

«Дорогой наш любимый сын, внук, брат Александр. Шлёт тебе привет вся наша семья: твой наставник дедушка Митрий, бабушка Анна, маменька, сестра Аня. Поговоривши, мы решились дать тебе благословение на женитьбу. Вот только где тебе жить с молодой-то женой, когда вернёшься? В доме можно со стороны Малышевских, но там маленький угол. Будем кумекать. Может, сразу поставим дом, а может, уйдёте в светлицу, а мы с маменькой в проходнушку. Если надумашь уйти, дадим тебе сновотёлую корову Зорьку и другой приплод. Но когда ты придёшь со службы? Хорошо бы свадьбу сделать на Покров. Венчаться будете в Рыбном.

У нас всё по-старому. Дедушка сейчас готовит перемёты, маменька вяжет сети. Дед Николай кланяется тебе и одобрят твоё желание жениться, а то ежели поздно, так не успеешь детей вырастить. Опиши, что за краля у тебя городская, смогёт ли она привыкнуть к нашей деревенской жизни. Её, поди, гнус съест. А умеет ли она печку топить, поди, дров никогда не видала. Всё опиши подробно. Ну, более ничего не пишем, да, твоя Голубка принесла жеребёночка, но похож на Савраса, серый в яблоко. Держим в стойле с матерью, холодно ещё. Да, ещё умер Иван Осипович, теперь некому гробы делать в деревне, видно, все будут долго жить.

До свидание. Ждём ответа, а то пошта ходит редко, пока письмо придёт, там, глядишь, и сам вернёшься. Служи хорошо, а то не ровён час задержат. Все тебя обнимаем. Ждём с нетерпением ответа. Твои матушка, дедушка, сёстры».