Текст книги "Карты, деньги, две стрелы"

Глава четырнадцатая

Айден

Вечерело. Наш маленький отряд (впереди я, позади Брысь, в середине – не замолкающий ни на минуту единорог и замученная его сентенциями Матильда верхом на не менее замученной лошади) топал по заросшей тропинке. В глубине леса глухо ухали совы. Хотелось есть, но, кроме проклятых яблок, которыми запасливая кнесна набила седельную сумку еще в долине, поживиться было нечем. Да и тех оставалось всего ничего – кажется, наш златорогий спутник потихонечку их ночами подворовывает… То есть с поличным я его не ловил, но иглонос элементарно до подсумка не достанет! А яблок, хоть мы изо всех сил запас растягиваем, остается все меньше и меньше. У кнесны каждое на учете, и все равно что ни привал, так недостача… Если бы не Брысь, мы с Матильдой за прошедшие два дня уже с голоду бы опухли: я солдат, а не охотник. Впрочем, из нашего питомца он тоже не ахти: косулю спугнул, кролика упустил, а фазана и вовсе не донес – задумался да сожрал по дороге. Хоть пару тетеревов добыл, и то счастье. Правда, увы, недолгое – что там есть-то?.. Надо было тогда в башне не графа искать, а кладовую! Так ведь ума не хватило. Одна надежда – что все-таки наткнемся хоть на какую деревеньку средней паршивости! Я так долго не протяну.

Согласно карте, которую мне дали Змеи, до границы оставалось совсем немного. Карта из тетрадки Фелана была с ней на удивление солидарна: свернуть на запад, продраться сквозь очередную лесополосу, обойти озеро – и здравствуйте, дорогие сослуживцы! Двух дней не пройдет, если нигде не задерживаться.

Одно «но».

Нет, скорее даже два.

Единорог и фенийские погранцы… Первый слишком бросается в глаза, а вторые, я буду не я, только того и ждут, чтобы принять нашу компанию с распростертыми объятиями. И что делать? Обратно к лабиринту возвращаться? Но это же почти недельный крюк! Если не вспоминать о том, что Матильду наверняка мамочка ищет. Брашана они вон сразу за воротник взяли… И что-то мне следом за ним идти не хочется. Понятно, что я в отличие от графа кнесну не похищал, но кого это волнует? Если фениям даже кровное родство не указ, то уж какой-то унтер-полукровка… Э, нет. Я жить хочу. Долго, счастливо и желательно с Матильдой.

Знаете, а я ведь не спал тогда, позапрошлым утром… За ночь намерзся, к рассвету потеплело – вот и пригрелся на хворосте, дремал потихонечку. И тут она. Подошла, села рядом и ладошкой по щеке так ласково… Меня! Вы представляете? Как я прямо там на месте свечкой не растаял, до сих пор удивляюсь. Наверное, спугнуть побоялся. Что встанет да уйдет.

А мне так не хотелось, чтобы она уходила… Да я мхом на той куче хвороста покрыться был готов! Только чтобы она была рядом. Всегда.

Я даже собрался с духом и приоткрыл глаза, чтобы сказать ей это. Не сказал. И не потому, что опять струсил, нет… Просто увидел вдруг, что она плачет.

Почему?

Если бы она была ко мне равнодушна, то не сидела бы на холодной земле и не гладила меня по волосам. И не сбежала бы дважды из-под материнского крыла. И не бросилась бы на шею при всей родне, называя по имени… И за тот поцелуй в башне я бы точно по физиономии получил!

Актер из меня паршивый. Значит, о моих чувствах Матильде тоже известно.

Только вот от счастья так не плачут…

Может, она думает, что я это не всерьез? Просто интрижку решил завести? Или, того хуже, в тайных умыслах каких подозревает – ну а что, с таким-то опытом семейной жизни? Я ведь и правда гол как сокол, несмотря на отцовские регалии. Еще бы! Карьера высокая не светит, за душой ни гроша – готовый охотник за приданым! А она дочь великого кнеса… Но я ведь люблю ее. Не из-за папы, не из-за голубой крови, не из-за приданого, которого у нее, слава богам, все равно уже нет… Люблю. И у меня самые честные намерения!

Угу. Ни денег, ни титула, ни перспектив. Намерения одни. Зато честные. Я вот так ее отцу и скажу? Да от меня даже беглую кнесицу и ту тошнит! Надо смотреть правде в глаза. На что я надеюсь? С моей-то репутацией, с моими-то нынешними проблемами, да еще и в свете того, что я по факту самый настоящий дезертир? Причем не только сбежавший от «справедливого» возмездия, да еще и дочку правителя кнесата с собой прихвативший. И после всего этого я еще смею мечтать о…

– Идиот! – забывшись, пробормотал я. И только спустя мгновение осознал, во что вляпался.

– Ка-а-ак?! – после паузы ахнул из-за плеча знакомый единорожий фальцет. – Кто-о-о?! Да что вы себе позволяете?! Вы… вы… на меня, кандидата естественных и неестественных наук… на без пяти минут главу кафедры языкознания Лысавенского института… на магистра высшей категории… орать?!

Я тоскливо скрежетнул зубами. Все. Вернусь домой – наступлю-таки себе на горло и попрошу у отца денег. На врачебный консилиум. Похоже, крыша у меня окончательно прохудилась. Сам с собой разговариваю, да еще и вслух! Медленно обернувшись, я увидел перед собой возмущенную белую морду.

– Простите, Эделред. Это недоразумение…

– Ах «простите»?! – не дав мне закончить, снова взвился обидчивый единорог. – Ах недоразумение, значит?! И имя, гляжу, сразу мое вспомнили? Да где это видано! Приходят, дома лишают, краснеть заставляют по три раза на дню – и еще обзываются! Слова им не скажи!

– Да погодите, я ведь…

– Чурбан неотесанный! Темнота необразованная! Да мне светлейшие умы внимали! Мне короли кланялись! Я в Изумрудную летопись занесен как ценнейшее, разумнейшее, прекраснейшее…

О боги. Ну за что мне все это, а?

– …чистейшее и достойнейшее существо в мире! И после этого он смеет повышать на меня голос?! На меня! Солдафон!!!

– Эделред! – пришла в себя кнесна. – Прошу вас, успокойтесь, зачем же…

– Зачем?! – Тот затряс головой, как укушенная лошадь. – Они меня, несчастного, со свету сживают, а я молчи?! Они меня лицом в грязь макают, а я успокойся?! Хам базарный! Девчонка глупая! Да я на вас Совету Одиннадцати…

Из-под копыт взбесившегося «магистра» полетели комья земли. Брысь, ощетинив иглы, набычился. А моя рука, опередив мысли, взлетела кверху. Раз – пальцы сомкнулись вокруг золоченого рога. Два – глухо звякнул о ножны клеймор. Три – и струхнувший зверь быстро заткнулся.

– Значит, так, несправедливо обиженный, – сквозь зубы выговорил я, щекоча острием клинка шею притихшего единорога. – Слушай и запоминай. Ты не в своей долине. А я – не студент твоего мифического института. И выслушивать от тебя оскорбления не собираюсь. За «идиота» я уже извинился. Могу извиниться дважды, коли ты такая цаца… Но если еще хоть слово услышу в адрес госпожи де Шасвар, рог снесу к Трыновой бабушке! И будешь потом до самой смерти всем доказывать, что ты не ишак! Понял?!

– Но… мировая наука в моем лице… а-а-ай! Да понял, понял!

– Вот то-то же. – Наклонившись к его морде, я понизил голос: – Кстати, запомни еще кое-что, так, на будущее… Фирбоуэн до верхушки самой последней сосны нашпигован магией. И магами. А ты – последний единорог. Мне продолжать или дальше сам догадаешься?

– Вы на что это намекаете, молодой человек? – Грива многомудрого истерика встала дыбом. – Что кто-то посмеет пустить вымирающий вид на реактивы? Замахнуться на первый пункт Изумрудной летописи? Поднять меч против светила научной мысли, за которое дерутся ректоры восемнадцати академий? Вы с ума сошли?! Совет Одиннадцати никогда не позволит…

– Даже у Совета Одиннадцати не везде глаза и уши, – ухмыльнулся бессердечный я, глядя в глаза возмущенного единорога. – А до академии, хотя бы одной из тех восемнадцати, тебе еще нужно как-то дойти. Улавливаешь суть?

– Д-да вы… к-как вы… вы… вы же меня тут не бросите, правда?!

– Уловил, – хмыкнул я, разжимая пальцы. – Молодец.

Единорог подавленно молчал. Поздравив себя с пускай и маленькой, но все-таки победой, я снова зашагал вперед. Стемнеет, конечно, еще не скоро, но не помешало бы уже подумать насчет стоянки. По ночи в лесу бродить мне лично не улыбается. Как говорит Блэйр: «Была бы задница, а приключения найдутся!» Не знаю, как вы, а я ему верю. И приключений мне, пожалуй, уже достаточно.

Тропинка вильнула вбок и разделилась надвое. Я остановился. Так. Налево – еле заметная в густой траве колея, направо – неплохо протоптанная дорожка. Значит, человеческое (или какое другое) жилье как раз в той стороне? Прислушавшись к урчащему от голода и фунта незрелых яблок желудку, я, колеблясь, шагнул вправо… И снова замер. Есть, конечно, хотелось страшно. И наверняка не только мне, но разве же Матильда скажет? Только вот куда мы этого крикуна рогатого денем? Под лошадь его не замаскируешь и в лесу привязанным не оставишь! Я про магов не ради красного словца сказал: и оглянуться не успеем, как упрут зверушку вместе с веревкой. А другого единорога, увы, взять негде. Вот и думай теперь, то ли светиться, то ли под кустом ночевать.

– Айден, все в порядке?

– Почти, – хмуро отозвался я. И повернул голову: – Дай-ка тетрадь! Гляну еще разок, для верности.

Матильда соскользнула с седла и подошла ко мне, на ходу выуживая из-за пазухи мятый сшив. Мы сообща решили, что хранить все бумаги вместе не стоит. Никогда не знаешь, как дела повернутся, а так хоть один путеводитель, да уцелеет.

– Держи. Что-то не так?

– Развилка. – Я кивнул себе под ноги. – Направо лучше не соваться, вот хочу посмотреть, что в другой стороне… Так-так-так… Город, что ли? Ну-ка, подержи!

Я сунул раскрытую тетрадку в руки кнесны и вынул карту Змей. Как и следовало ожидать, там, кроме леса, никаких населенных пунктов не значилось. Тьфу! А еще всезнающие и вездесущие! Да их картографу обе руки оторвать надо! С долиной промахнулся – ладно, на то она и Плывущая. Но чтобы про целый город забыть?

Хотя… местность до войны и после нее иногда и старожил не узнает.

Свернув бесполезный лист, я вновь уткнулся носом в тетрадь. Несмотря на то что эта карта была старой, ей я почему-то верил больше. И про долину она, кстати, не соврала. Значит, обозначенный на ней город существует. Немаленький, ко всему прочему, если только во время войны его не постигла печальная участь агуанских поселений. Одно непонятно – зачем художник название зачеркнул?

– Сюда пойдем? – Матильда, придвинувшись поближе, ткнула пальчиком в жирный кружок на карте. И тут же, подпрыгнув, шарахнулась от меня, как от чумного барака, – наш златорогий моралист такого вопиющего сокращения дистанции не потерпел…

– Это что такое?! – заголосил он, вклиниваясь между нами. – Ни стыда ни совести! Только стоит отвлечься на минуточку – они уже за старое! Ну ладно еще этот амора… невоспи… э-э, солдат! Чему казарма научит? Но вы-то! Вы! Где это видано, чтобы порядочные девушки так к посторонним мужчинам прижимались?! Отойдите от него сей же секунд! Отойдите, я сказал! Сначала в седле по-мужски, потом по голове гладит, а завтра что?! Я вас обоих с сеновала зубами вытаскивать буду?!

Ну все. Кончилось мое терпение.

– Слушай, ты… – Сжимая кулаки, я развернулся к этой зла не помнящей скотине и уже занес было руку, но мне помешали. Кнесна, красная как вареный рак, повисла на моем локте:

– Айден, не надо! Он ведь не со зла и… убери меч, во имя богов, ты кого-нибудь заденешь!.. Брысь, фу! Нельзя!

– Гр-р…

– Матильда, пусти меня! Сейчас я ему такой сеновал покажу!

– Кому? Мне?! – шарахнулся единорог. – Извращенец!

– Что-о-о?!

– Айден! Прекрати! Эделред… Эделред, выплюньте мой рукав, что вы делаете?

– Спасаю! – заявил тот, силясь оттащить ее в сторону. – От этого вот… охальника бессовестного… Нечего в меня своей железякой целить, совратитель! Здесь у тебя не пройдет! И девицу невинную, несмышленую, я тебе своими же копытами на поругание не от…

– О Мать Рассвета! – не выдержала кнесна. – Да никто на мою честь не покушается! Я вообще уже не девица!..

– Что?! – ахнул бедняга, едва не плюхнувшись на круп от такого потрясения. – Как – не девица? Это что же… это как же… я же которую ночь не сплю! Я бдю! Я… Да когда же вы успели-то, распутники двуногие?!

– Тьфу! – Матильда в сердцах всплеснула руками. – Капрал тут ни при чем. Замужем я, Эделред! За-му-жем!

– Дык… от мужа гуляете?!

Шлеп! Голова зверя мотнулась в сторону. Я, несмотря на острое желание все-таки врезать кой-кому промеж ушей, сочувственно крякнул.

– Не ваше дело! – потирая ладошку, припечатала девушка. – Мой муж, хочу – гуляю, хочу – нет!

Единорог закатил глаза. Я захихикал. И, сунув клеймор в ножны, послал кнесне воздушный поцелуй. Окончательно для себя решив, что неизвестный карточный шулер получит ее только через мой труп. Где я еще найду такую женщину?

Матильда, сердито сопя, демонстративно шагнула ко мне. Целовать не стала, а жаль… Впрочем, на Эделреда и без того уже было жалко смотреть. Он понурился, окатил нас обоих бочкой презрения и отвернулся.

– О времена, о нравы!.. – горестно причитало «чистое и непорочное» создание, бодая рогом ствол сосны. – Единорог – и в подобной компании? Все, конец репутации… Позор! О-о-о, Предвечная Пустота, какой позор! Лучше бы я вас совсем не встречал! Лучше бы меня ваша образина еще в долине с костями съела!..

– Гр-р-р? – деловито уточнил Брысь, облизываясь на его заднюю ногу.

Эделред гневно фыркнул:

– Но-но-но! Уйди, животное! Распустил слюни!

Иглонос грустно вздохнул. И, покосившись на меня, вопросительно гыркнул – мол, а все-таки? Хоть одно копытце? Я ухмыльнулся и покачал головой:

– Нет, приятель. Дороговата кормежка.

– Нахал! – донеслось от сосны.

Матильда смущенно потупилась. И, вспомнив о деле, тронула меня за рукав:

– Так мы идем? Ты показывал какой-то город.

– Да. – Я встряхнулся и снова раскрыл тетрадь. – Вот, смотри. Судя по карте, тут совсем рядом. Название разобрать можешь? Поперечеркали все…

– Пожалуй, – кивнула кнесна, прищурившись. – Мм, лыса… лысо… Что-то лысое? Как же неразборчиво написано!

– Погоди. – Я наморщил лоб. – Кажется, совсем недавно я слышал что-то такое… Лысо… Лысавенский…

– Лысавенский? – подхватила Матильда. – Институт?..

Мы задумчиво посмотрели друг на друга.

– Так, значит, это и не город вовсе! – понял я.

Кнесна открыла было рот, чтобы согласиться, но ее прервал рванувшийся к небу восторженный вопль:

– Институт?! Альма матер?! Слава богам! Слава науке! Не думал не гадал… Да уберите же свою тетрадь, что вы в нее вцепились?! И дайте мне пройти наконец!

– Э-э-э… слушай, ты его, кажется, чересчур суровой правдой по темечку приложила?

– Я бы не приложила – ты бы приложил… и не правдой, а клеймором… Эделред! Да что с вами такое? Прекратите толкаться!

Единорог, похоже, нас даже не услышал. Оттер плечом в стороночку, вытянул шею и, просияв, принял охотничью стойку. Точеные ноздри зверя жадно вздрагивали.

– Книжная пыль… – как помешанный, бормотал он, принюхиваясь. – Мел… паркет тисовый, вощеный… розги…

– Розги? – тупо повторил я. – И чему тут радоваться? Совсем умом тронулся!

Как будто в подтверждение моих слов, наш утонченный и начитанный, образованный и разумнейший взвился на дыбы, заржал на весь лес натуральным боевым жеребцом и, дернув ушами, ломанулся вперед по теряющейся в траве тропинке. Мы едва отскочить успели!

– Айден?..

– А что ты на меня смотришь? Я еще меньше понимаю… Да что ж мы стоим-то! Уйдет ведь, подлец!

Кнесна ойкнула. Лошадь, поймав мой взгляд, попятилась… Но мне было не до сантиментов. Птицей взлетев в седло, я протянул руку Матильде и скомандовал:

– Брысь! За ним!.. И не смей кусать, слышишь меня?

– Гр-р, – безрадостно отозвался питомец, исчезая в высокой траве.

Я ударил пятками в бока лошади:

– Пошла!.. Что за животное, честное слово? То нотации его слушай с утра до вечера, то гоняйся за ним по бурелому! Не единорог, а сплошная головная боль. Н-но, шевели копытами! Не хватало еще, чтобы этого кандидата всех возможных наук действительно кто-нибудь с костями сожрал…

Скакали мы недолго. Карта не соврала и в этот раз: искомое учебное заведение обнаружилось как раз там, где и должно было быть. Причем от войны, как оказалось, оно совершенно не пострадало. Когда задыхающаяся лошадка притормозила у высоких, в четыре человеческих роста, дубовых ворот, я даже рот разинул:

– Ого! Вот это размах.

– Да уж, – зачарованно кивнула Матильда, обозревая внушительные стены.

Они все были увиты плющом, покрыты мелкой сеточкой трещин, но тем не менее целы. Странно. Граница рядом, а здесь ведь даже на воротах ни единой царапины! И обе створки настежь распахнуты. Без боя сдались, что ли? Фении? Не смешите меня.

Я поднял глаза к полукругу арки над воротами и вздернул брови: на сером камне был выбит уже знакомый герб. Тот, из тетрадки Фелана. Треугольный щит, снизу – мечи, сверху – листья дуба, а по центру – три фигуры. Воин, книжник и маг. Контуры щита опоясывала каменная же лента. По ней округло змеились те самые три слова, одно из которых было «Честь». Девиз? Интересно, какой… Хотя что я тут голову ломаю?

– Матильда…

– «Честь. Знание. Мир», – опередил меня задумчивый голос кнесны. – Хм… Унгарский, лаумейский и фенийский. Вместе? Давно же этот город строили!..

– Я так понимаю, еще до войны. Причем задолго.

– И он не разрушен? – нахмурилась девушка. – Странно. Ладно еще от оружия не пострадал – но ведь время… Айден, ты уверен, что нам стоит входить внутрь?

– Нет, – честно ответил я.

Отсутствие повреждений на каменных стенах, размашисто зачеркнутое название на карте и неестественная, мертвая тишина вокруг заставили меня натянуть поводья. Лошадь попятилась назад…

– У-у-у-у! – глухо взвыли за воротами. – Да что же вы наделали?! Что вы наделали, изверги?! Что… уйди! Уйди, страхолюдина! Не видишь – страдаю?!

– Гр-р…

– А копытом в лоб?!

Голос был знаком до ломоты в костях. Ясно. Потихонечку сделать ноги уже не получится. Повезло нам с попутчиком – не пересказать.

– Эделред? – встрепенулась Матильда. – Айден! Он там!

– Угу. А судя по воплям – живой, здоровый и при компании… Оставайся в седле. Мало ли что.

Сделав знак кнесне ехать следом, я вынул из ножен клеймор. Покосился на тяжелый арочный свод, внимательно огляделся и, не заметив ничего подозрительного, шагнул в открытые ворота.

Это все-таки был город. Большой, красивый, только до странности тихий. От самой входной арки в разные стороны разбегались мощенные булыжником дорожки. Они огибали ухоженные клумбы и газоны, кольцами опоясывали изукрашенные разноцветной мозаикой фонтаны и уходили дальше, к замершим в сумерках домам. Я не знаток архитектуры, но такого дикого смешения стилей в жизни своей не видел! Строгие высокие башни мирно соседствовали с роскошными дворцами из розового туфа. Беленые стены двухэтажных простеньких домиков смыкались боками с уменьшенными копиями мрачных готических замков. Щедро покрытые золоченой лепниной карнизы – и соломенные крыши. Изящные витые скамеечки у фонтана – и самый настоящий деревенский огород с торчащим в центре пугалом. Большая круглая площадь, выложенная белым мрамором, – и… скотный двор? Ну вот он-то в институте зачем?

Где-то впереди гулко хлопнула дверь. Обиженно рыкнул иглонос.

– Так… – Очнувшись, я завертел головой по сторонам. – После осмотримся. Сначала этого плакальщика найти надо. Матильда… Матильда?

– О-о-о…

– Что такое?

Вместо ответа кнесна вытянула руку. На меня она даже не взглянула. Пожав плечами, я послушно поднял глаза вверх – и разинул рот.

Улиц как таковых в городе не было – здания, как почетный караул, выстроились подковой, глядя закрытыми ставнями на площадь. Все дорожки сходились к ней. От нее же шла только одна – прямо к подножию… нет, не дома. И не дворца. И даже не замка… Перед нами, заслоняя небо, высилось гигантское дерево! Причем не просто дерево – в выступающих над землей корнях были прорублены длинные лестницы. Они взбегали наверх, к многочисленным дверям, выкрашенным голубой, зеленой и оранжевой краской. Ствол дерева густо усеивали разнообразные по форме и величине окошки. Над землей то тут, то там выступали резные портики галерей и воздушные беседки, оплетенные зелеными стеблями ползучих роз. Таких же, как у мостика в памятной агуанской деревушке. Крона невообразимого дерева-исполина уходила в небо, бросая тень на пустынную площадь… Мне это снится, да?..

Бух!

Тресь!

Матильда подпрыгнула в седле. Я вздрогнул. Оторвавшись от небывалого зрелища, принялся лихорадочно шарить взглядом по фасадам соседних домов. Грохотало где-то рядом… Ну точно! Вон у башни слева Брысь топчется. Поскуливает, дверь когтями скребет – значит, рогатый там, я буду не я!

В узком окне-бойнице мелькнула золотая вспышка. Что-то снова грохнуло. И истеричный, со слезой, вопль услужливо подтвердил мою догадку:

– Как вы… как вы могли?! Как вы допустили?! О-о-о, горе мне! Горе мне, несчастному! Куда я рвался?! О чем грезил одинокими ночами?! Где?! Где утешение моей седой старости?! А-а-а! Что вы натворили, глупые людишки?! Во что вы превратили светоч учености и божественной мысли?! Убийцы-ы-ы! Сатра-а-а-апы! Варвары окаянные!!!

Да чтоб Змеи подавились своим «простеньким заказом»! Мало того что это копытное влезло в чужой дом, так оно сейчас своими стенаниями весь город перебудит… Если, конечно, здесь есть кого будить. Я окинул пристрастным взглядом единственную улицу. Ни звука, ни огонька в окне. А ведь сейчас всего лишь вечер.

И ворота нараспашку.

И охраны никакой.

И тишина, как в склепе, хотя покойников нигде не наблюдается. Живых, впрочем, тоже.

Только вот брошенным город не выглядит. Дорожки чисто выметенные, даже скамейки запылиться не успели. Фонтаны бьют… Стоп. А бьют ли? Я, забыв про единорога, круто развернулся и бросился к ближайшему фонтану.

– Не понял?!

Вода в узорчатой чаше не двигалась. Каменные рты трех диковинных рыб были широко открыты, бьющие наружу прозрачные струи изгибались дугой, на поверхности даже собрались маленькие бурунчики пены… Но все это замерло, остановилось и сейчас больше походило на застывшее желе в огромной миске. То-то я журчания привычного не уловил… Светлые боги, да что творится-то?

– Айден, – подрагивающий голос Матильды вывел меня из ступора, – мне здесь не нравится! Все вокруг какое-то… неправильное! Надо уходить!

– Согласен, – мрачно отозвался я. С подозрением покосившись на неподвижную статую возле скамейки, вернулся к башне. – Спускайся. Этого дурака отсюда не дозовешься, а одну я тебя здесь не оставлю. Местечко – жуть, нам вот только очередных неприятностей не хватало!

Кнесна спрыгнула на землю и по привычке вцепилась пальчиками в мой рукав. Оставленная на произвол судьбы лошадь нервно дернула ухом. Только Брысь, ничего не замечая, продолжал упорно полосовать когтями мореный дуб… Мягко отпихнув его носком сапога, я взялся за ручку и потянул дверь на себя. Она поддалась – легко и бесшумно.

– Пошли? – Матильда неуверенно взглянула на меня.

– Пошли…

Внутри было хоть глаз выколи. Пахло пылью и почему-то кошками. Запустив руку в карман мундира, я вынул волшебный шарик-светлячок. Тот не подвел – мигнул пару раз, будто привыкая к темноте, и засветился. Стали видны вытертые доски пола, гладкие оштукатуренные стены, длинный ряд крючков возле двери, на одном из которых висел чей-то плащ, громоздкий сундук и широкая деревянная лестница наверх. Если я ничего не путаю, нам как раз туда?

– Держись крепче, – шепнул я, хотя осторожничать смысла не было. Этот придурочный единорог на весь город воет. Если здесь хоть кто-то есть, нас наверняка уже услышали.

– А-а-а! – незамедлительно раздалось над головой. – Обезьяны неразумные!.. Оплот знаний псу под хвост пустили! Сердце мировой научной мысли как есть угробили! Да за что же мне все это, за что, я вас спрашиваю?!

Вот скажите – чего так верещать? Режут его, что ли? Или он попросту нормально разговаривать не умеет? Честное слово, знал бы – не связывался. Поморщившись, я преодолел последнюю ступеньку и увидел перед собой приоткрытую дверь. Стенания достопочтенного магистра доносились именно оттуда. Прекрасно. Сейчас прижму рогатого к стенке и узнаю наконец, куда мы попали. А не узнаю, так хоть рот заткну. Ведь уши же режет. Я ободряюще улыбнулся Матильде и толкнул дверь плечом.

Волшебный шарик осветил ситцевые обои в легкомысленный цветочек, фаянсовый умывальник возле шкафа и большую кровать. На которой в окружении целой дюжины разномастных кошек преспокойно похрапывал старичок в ночном колпаке. Рядом на коврике у кровати сидел единорог и ревел в три ручья, уткнувшись мордой в вязаный шлепанец…

Теперь все ясно.

Я таки рехнулся. Окончательно.

Листья чудо-дерева шевелил теплый ветерок. Над нашими головами зажигались первые звезды. Внизу, окутанный ночной темнотой, лежал спящий город.

Он действительно был спящим – как тот старик в башне, как его кошки, как фонтаны, как поросята на скотном дворе… Часа два назад, кое-как придя в себя и успокоив бьющегося в истерике Эделреда, мы с Матильдой обошли все дома, заглянули в каждую собачью будку – и везде обнаружили одно и то же. Люди, птицы, животные – спали. Мирно, спокойно… и непробудимо. Что мы только не делали! И дверьми хлопали, и топотали, как кони, и звали, и водой на них брызгали! Даже Брысю позволили на кровать к какой-то пожилой даме взобраться и щеку ей обслюнявить. И что? Дама только поморщилась во сне да перевернулась на другой бок, а вот несчастного иглоноса снесло с кровати знакомой золотистой вспышкой – аж иглы задымились! Сморкающийся в углу единорог, вздохнув, развел копытами: магия… Его опаленная морда была наглядным тому подтверждением.

Я ни шиша не смыслю в чародействе. Но я умею делать выводы.

– Ничего не трогать! Матильда, Эделред, Брысь – на выход. Поднять мы их не поднимем, только сами же и огребем. Пусть мага, наложившего это заклятие, уже давно нет в живых, но…

Златорогий паникер, уже направивший копыта к выходу из дамской спальни, остановился:

– Простите?

– Я говорю, того мага…

– Это я слышал! А с чего вы взяли, что он умер?

– Э-э-э… – замялся я и развел руками. – Да ни с чего. Случайно вырвалось.

– Случайностей не бывает, – серьезно сказал Эделред. Отсутствие обычной патетики в его голосе меня почему-то насторожило. – Ну да ладно. Пойдемте, молодые люди! Хоть почтенная госпожа и спит, но это ужасно неприлично… Если кто-нибудь узнает, что я, магистр высшей категории…

– Валите все на мое дурное влияние, – весело подмигнул я, пропуская хихикнувшую Матильду вперед. – Глядишь, еще и посочувствуют. Брысь, фу! Не трожь печенье! Кто его разберет – вдруг отравленное?

– Нет, – смущенно сказала кнесна, опуская глаза. – То есть я не знаю, просто… оно не берется, Айден.

– Это как это?

– Ну вот не берется, и все! Такое ощущение, что оно вместе со столиком и блюдцем из камня выточено. Эделред, вы ничего такого не подумайте…

– Воровать?! При живом-то мне?!

– Они все равно спят, а мы…

– Ни стыда ни совести! – припечатал единорог. – И еще девица из порядочной семьи! Позор!

– Тихо, – велел я. – Мы с утра ничего не ели. А насчет воровства – да кто бы говорил! Куда по ночам яблоки из сумки пропадают, а?

– На что вы намекаете?!

– На то, что Брысь фруктов не ест.

– Да вы!.. Вы!.. Нужна мне больно эта кислятина!

Я ухмыльнулся и следом за Матильдой вышел из дома. Стоящая возле клумбы лошадка подняла нос от раскрытого цветочного бутона. Судя по отсутствию ожогов и общему спокойствию, животное оказалось умнее нас всех и пастись на местных лужайках не стало… Кстати, о лужайках и иже с ними.

– Эделред, как вы считаете, город не опасен?

– А сами не видели? – обиженно буркнули сзади. – Так и шарашит, только сунься.

– Я не о том. Если никого не трогать? Просто уже совсем стемнело, и лучше заночевать под защитой крепостных стен, а не в лесу. Ворота, кстати, и закрыть можно. Ну то есть я надеюсь, конечно.

Магистр, подумав, дал согласие на привал. Общими усилиями мы захлопнули тяжелые створки ворот (они разрядами не пулялись, уже хорошо), опустили засов и вздохнули с облегчением. Правда, на площади укладываться поостереглись – в Фирбоуэне, как показывает печальная практика, многие вполне свободно перемещаются по воздуху. Матильда, поколебавшись, предложила обосноваться на дереве. Места там предостаточно, подобраться к нему, оставшись незамеченным, трудно… Да и на голой земле ночевать, имея в наличии такой дворец, просто глупо. Надоело мерзнуть! Мы с Эделредом дружно согласились – и теперь все втроем стояли у резных перил открытой галереи, глядя на тонущие во мраке окрестности. Леса, леса, сплошные леса… Хочу домой. Природа – это, разумеется, хорошо, но я же элементарно не мылся уже бог знает сколько времени! Как от меня еще кнесна не шарахается, даже удивляюсь.

– Жаль, что мы так припозднились, – нарушил мои мысли голос Матильды. – Отсюда, наверное, такой вид!

– Ваша правда, – вздохнул единорог. Он стоял на задних ногах, положив передние на бортик галереи и скрестив копыта. – Особенно на закате – чудо что такое! Кирхонские горы вдалеке огнем так и пышут… Эх-х! Как же я любил это место! Увяжешься бывало потихонечку за кем-нибудь из мэтров, отстанешь по пути – да и сюда… Помню, тут вот кушетка стояла, с подушечками. И лилии в кадке, ректор Сит-Маллан очень лилии любил. Так вот возляжешь, знаете ли, со всем удобством, копыта свесишь – и по лепесточку пожевываешь! Внизу толпы студиозусов галдят, а тут тишина, благолепие, лилии. А ежели нектару кувшинчик с собой протащить удалось, то и вовсе… Божественно!

Глаза зверя подернулись мечтательной дымкой. В воспоминания ударился. Вот и славненько.

– Видно, давно это было, – как бы между прочим обронил я. – Ни кушеток, ни лилий, ни студентов. Я правильно понял, этот институт принимал всех?

– Конечно! И фениев, и людей, и мисов, и лаумов… Со всего света съезжались. Главы государств сюда своих детей отправляли. А какие учителя были, о-о-о… Это старейшее учебное заведение Фирбоуэна. Считай, все главы нынешних родов – его выпускники!

– Да? Что же они свою академию тогда не уберегли?

– Мне почем знать? – мгновенно нахохлился единорог. – Я тут уже лет сорок не был. А когда был, ничего подобного не видел. И как это все объяснить, не знаю!.. Не травите вы душу!

Он отвернулся. Я умолк. Значит, у него даже догадок нет никаких. Ну да, он же не маг. Он всего лишь легенда с золотым рогом. Сильно начитанная.

Жаль.

– Эделред, – Матильда, желая сгладить неловкость, утешительно погладила его по длинной шее, – а вас, наверное, в те времена тоже мэтром называли?

– А как же! – встрепенулся он. – Я ведь преподавал!.. Меня уважали! И студенты знаете как любили?

– А хвост?..

– Что – хвост? – Зверь повел плечом. – Ну дергали, конечно, из озорства… так ведь юнцы, что ты с них возьмешь? Мировая наука в моем лице снисходительна к менее просвещенным умам… Зато вы бы видели, как они меня слушали! Прямо вот с открытыми ртами! А уж когда я экскурсии водил, так даже…