Текст книги "На другом берегу (сборник)"

Я не мог определить, сколько проспал, потому что давно потерял счет времени. За стеклами иллюминатора было черным-черно. Ни звезд вверху, ни огней внизу. Пожалуй, такой масштабности расстояний я не ощущал даже во время самых дальних туристических маршрутов. Сухой паек в серебристом герметичном пакете с ручками оставался нетронутым. Мне захотелось прилететь хоть с каким-то своим имуществом. У меня ничего не было от прежней жизни, кроме маминой иконки в нагрудном кармане. Я вконец заскучал, когда пилот по громкой связи объявил о снижении. Перетерпев тошноту при посадке, я с трудом встал на ноги. Тело, онемевшее после длительной однообразной позы, не слушалось. Отдыха после сна совершенно не ощущалось.

В салоне включили яркий свет и объявили о двадцатиминутной разгрузке. Я достал сопроводительные документы, но прежде, чем выйти к приемщику, открыл запечатанный конверт. Там находилась коротенькая записка: «Я всегда честно осуществляю сопровождение клиента. Но для тебя есть дополнительно оговоренное условие. Ты обещал ответить, кто отец Вики». В конверт предусмотрительно была вложена ручка. Я взял ее и размашисто написал наискосок крупными печатными буквами: «ТЫ».

Рядом с конвертом я оставил карту передвижения, спустился по трапу к ожидающему меня человеку и протянул документы для подписи. Получив закорючку, отнес бумаги в салон, закрепил их, карту и пакет прищепкой к спинке кресла и заторопился обратно, чуть не забыв серебристый пакет с пайком.

Человек внизу перебросился несколькими фразами с пилотами. Те отправились отдыхать в служебные помещения.

– Пошли, милый человек. Здесь тебе оставаться нельзя. Вижу, намаялся. Потерпи еще.

Ночной холод взбодрил. Я пошел следом, мысленно отдавая должное Наташе – нельзя было не влюбиться в парня-сталкера, способного на такие авантюры. Цепочка, по которой провели меня, явно не одна. Наверняка подобрано несколько типажей «двойников», которые не контактируют между собой. Никаких тебе заброшенных подземных линий метро, сканирования, скафандров с блокаторами и подпольных хирургов, вырезающих чипы слежения. А может, и это тоже есть?

В среде взрослых рассказы о сталкерах, которые проводят по маршруту «Мегаполис – Выселки» – это всего лишь сказочный городской фольклор. Однако Егор Быстров из приемника-распределителя выдал мне много достоверной информации, значит в кругах мальчишек «с нарушениями» найти выход на сталкеров можно. Именно так, по наводке приятелей, на Алекса вышел когда-то Димка.

Я почти не обманывал инспектора, когда утверждал, что не вел с сыном разговоры о предстоящей кастрации. Его действительно просветили на улице. Он не думал ни секунды, только поинтересовался стоимостью услуги и пришел ко мне с просьбой оплатить ее. Он уговаривал меня отпустить его, обещал там хорошо учиться и заплакал, когда я объявил, что поеду с ним. Уже через сутки меня встретил Алекс. Для меня он сделал исключение и провел переговоры лично. Он сказал, что подготовить две цепочки с небольшим интервалом, да еще для родственников, которые могут быть под наблюдением, довольно сложно. Он возьмется за дело при условии, что кроме денег я честно отвечу на его вопрос. Что мне оставалось делать?

Димку увели поздно вечером, и исчез он с Промзоны в кабине мусоровоза. Дальше – не знаю. На следующий день Наташа должна была повезти Вику на профилактический осмотр. После утреннего звонка учителя я выразил предположение, что Димка уехал с ней. Учитель знал, что она нанята для присмотра, и поверил мне. Так мы выиграли первые сутки.

Я почти не глядел по сторонам. Во-первых, было темно, во-вторых – все равно. Хотелось заснуть очень крепко и не видеть смены людей, машин и мест. Несколько раз я споткнулся и чуть не упал. Незнакомец провел меня тропинками между домиков, завел в пыльную казенную комнатушку одного из них, постучал в стеклянную дверь в углу.

– Ольга, просыпайся. Пассажира тебе привел.

Ленивый женский голос после паузы ответил из-за двери:

– А что, в зале ожидания не подождать?

– Одет он легко. Замерзнет. Открывай, говорю.

Дверь открылась. Навстречу поднялась женщина с недовольным выражением лица. Половину помещения занимал компьютер с кассовым аппаратом, вторую – диван с брошенным поперек него пледом. Не знаю уж, что она прочла в моем лице, но со вздохом указала на диван.

– Ладно, поспите. У меня все равно сейчас рейсовый пойдет. Проезд ему оплачен?

– Как всегда. Ты ему билет покажи, он к карточкам привык. Его маршрут – девятый. Разбуди и отправь.

Я уснул сразу. Перед глазами поплыли станции метро, поля, облака, еще что-то. А через мгновение Ольга уже трясла меня за плечо. Я цеплялся за уютный диван и не хотел верить ее словам, что спал два часа и что меня ждет «девяточка». Я успел забежать в туалет и смутился, когда у двери меня снова встретила Ольга. Она снисходительно улыбнулась:

– Пакет свой забыли. И билет в автобус. Торопитесь. Там только вас и ждут.

– Я думал, что по тайге ходит современная спецтехника.

– Современная техника – производственная. Для пассажиров ее использовать дорого.

Я вышел из дверей автовокзала, неуклюже протиснулся в узкую дверь допотопного маршрутного автобуса, сел на свободное место. Водитель оглянулся на меня:

– Все, что ли?

Автобус тронулся, а я спохватился, что мне не дали указание о следующем проводнике. Наверное, так было надо. До сих пор цепочка не дала ни единого сбоя. Через полчаса езды автобус начало сильно подкидывать. Так я заметил, что мы едем по грунтовке. Я сам удивился, что помнил это слово. Ко мне не лезли с вопросами, но поглядывали с любопытством и сочувствием. Среди этих людей мой скромный костюм и куртка даже в помятом виде выглядели новыми и нарядными. Надо было терпеть и ждать до конца маршрута, но какая-то веселая волна начала подниматься из глубины души. Все заканчивалось! Бояться поздно! Я заставил себя посчитать до тысячи, но потом сразу же повернулся к усатому мужичку в шуршащем непромокаемом плаще, который будто родился вместе с хозяином:

– Долго еще нам ехать?

Он хитро усмехнулся.

– Загадывать нельзя. Я тебе скажу – сорок минут, а машина по закону подлости сломается. До утра в тайге просидим. До следующего маршрута.

– Часто бывают поломки?

– Да постоянно. Сам видишь, какие дороги.

– Почему же не кладут твердое покрытие?

Несколько человек вокруг, услышавшие мой вопрос, засмеялись. Женщина с четырьмя полными авоськами, устроившаяся напротив, охотно пояснила:

– Кладут время от времени. Для нашего болота это ничто. Тягачи пару раз за сезон пройдут – дорога в хлам. Так и мучаемся. А у нас кто знакомый тебя встретит или ты сам по себе?

– Сын должен встретить. Димка.

– Это какой же Димка? – заинтересовалась моя соседка. – Лет ему сколько? Работает на нефти или на лесе?

– Работать он не может. Ему всего четырнадцать.

Мужичок в плаще назидательно произнес:

– У нас с двенадцати трудовая повинность. Мы считаемся режимным объектом.

– Что, полноценное образование получить невозможно?

– Лес валят и без высшей математики.

Женщина решила меня успокоить.

– Да вы не переживайте. У нас есть вечерние отделения. Днем учатся дети только до 12-ти лет. А мальчик ваш как выглядит? Светленький? Крепенький?

– Ну да.

– В пятом бараке новый парнишка живет. Как звать – не знаю. С виду приятный. На лесозаготовки устроился.

Я был уверен, что это ошибка.

– Кто же разрешил подростку валить лес?

– Валить ему не доверят, а обработку лесоматериала у нас всегда бригада мальчишек ведет. Сучья собирают, грузят, делянку в порядок приводят. Летом молодняк подсаживают.

– На лесе и полегче будет, и поприятней, – успокоил мужчина. – Около нефтяной вышки даже взрослые в грязи тонут. Сколько щебня на площадки завозят! Все в болото уходит, как в черную дыру.

– Это хорошо, что у нас нефть своя, – похвасталась женщина. – Бараки теплые. В других поселках люди на дровах мучаются.

Помолчали. Я попытался представить себе новое жилье. Меня предупреждали, что некоторые не приживаются на Выселках из-за отсутствия не столько бытовых удобств, сколько элементарной бытовой техники. Информационный голод, говорили мне, мучает человека мегаполиса не меньше продуктового. Еще один минус – малое жизненное пространство в быту, отсутствие возможности уединиться. И это в огромной тайге! Но дорога и легенда для возвращения обратно стоят столько, что о них лучше забыть сразу.

Я вспомнил свои опасения перед выездом из Жилой зоны на Промку. Собственно, что я тогда терял? Я устроил себе маленький удобный мирок в зоне с относительно невысоким уровнем жизни. А сейчас я будто на другой планете, к которой в своем возрасте могу никогда не привыкнуть. Поймет ли меня старший сын? Я скрыл от него свое решение и даже не попрощался. Он получит от меня последний привет, когда после стажировки его пригласят в Дом Законов. Тогда он узнает, что по своим показателям я мог войти в Совет Координаторов, но отказался от мечты, чтобы это место могли предложить ему.

Лес неохотно расступился. Автобус выехал на улицу с грязными обочинами и остановился у крайнего деревянного барака, над дверью которого ядовито-красным пятном выделялся прямоугольник вывески. После остановки мои попутчики сразу забыли про меня, заторопились. Шофер нашел меня глазами и кивком пригласил подойти.

– Видишь эту вывеску? Подойдешь в контору в течение первой половины дня. Получишь новое имя.

– Как это?

– Просто. Здесь не дают хода информации о погибших, если, например, несчастный случай произошел. Легальным человеком станешь. Только не тяни с оформлением. Это режимный объект.

– Так ведь все будут знать, что я – не я.

– Ты не один такой здесь. Наших не бойся. Главное, чтобы тебя город не искал.

Он вынул из бардачка бумагу, сверился с записью:

– Пятый барак, комната 38.

Я торопливо зашагал вдоль бараков, отсчитывая номера. Издали они казались маленькими, а здесь каждый растянулся на пять минут ходьбы. Навстречу попадались люди в мешковатой, грязной одежде. Вообще все напоминало кадры исторического фильма. Вряд ли кто в мегаполисе мог представить себе, что такие места и такой транспорт еще есть в наше время. Но люди не отличались. Нет явной агрессии или признаков деградации. Обычные человеческие лица.

Я потянул на себя тяжелую дверь пятого барака, вошел в полутемный коридор и убедился, что 38-я комната находится на втором этаже. Деревянная лестница на второй этаж – широкая и основательная, как в дорогих коттеджах, но перила затерты руками, которые занимались совсем не интеллектуальным трудом. Ряд одинаковых дверей с номерами. Остановился перед 38-й. Надо было перевести дух и унять сердцебиение, но костяшки пальцев уже барабанили по дереву.

Он открыл почти сразу, как будто ждал за дверью. Повзрослел – это точно. Я не успел произнести ни слова. Он обнял меня и неожиданно легко оторвал от пола.

– Правда, я стал сильным?

Глава 4. Зона Отчуждения

Когда-то я жил в городе… Меня уважали, потому что я имел хорошее образование, престижную профессию, постоянный доход. У меня были жена, дети, особняк, сад. Таким же богатством владел и мой отец, но оно обратилось в «ничто» с его выходом на пенсию. Он умер на Льготной зоне для стариков.

После развода с женой я с младшим сыном переехал на Промзону, но и там я принадлежал к немногочисленной группе людей, которые могли похвастаться домиком и должностью служащего. Кем я числюсь в Зоне Освоения? Рабочей единицей? Номером в статистике?

Занятие мне выбирает начальник. В магазин и столовую можно ходить «под запись». Раз в неделю из заработной платы высчитывают потраченное, остальное отдают на руки. Кредитные карточки здесь не в ходу. Вместо них пластиковые талоны определенной номинации. На зоне их подделать невозможно, а в мегаполисе, где их заказывают, они, в свою очередь, бесполезны. Если копить, то раза два в год можно съездить в поселение центрального офиса Зоны, где товара и развлечений больше. Некоторые так и поступали. Но мы с сыном на эту «обманку» не покупались. Центральный офис Зоны был слабой пародией на городские Зоны отдыха.

Я очень скучал по городу, по его ритму жизни, потоку информации, комфорту. Скучал по старшему сыну Васе, по маме и, что удивительно, по Светлане. На Промзоне я свыкся с нашим расставанием, но здесь всё чаще вспоминал её то скромной школьницей, то счастливой ласковой матерью. Память постепенно стирала образ больной и нелюдимой женщины, с которой я простился перед выездом.

– Ты заснул? – спросила вернувшаяся из кухонного закутка Вероника.

Я вздрогнул от неожиданности и уставился на неё. Красива, что и говорить. Особенно сейчас – полураздетая и растрёпанная. Когда она мазала лицо краской и делала из волос поле для блестящих заколок, лицо её становилось кукольным, чужим.

– Да, задремал немного. Сделай мне кофе.

– Уже. Я изучаю привычки своих клиентов. Что сморщился, неженка? Неприятно?

– Ты не глупая, Вероника. Привычки изучаешь. Изучи заодно и то, что в присутствии одного мужчины не стоит упоминать о других.

Я встал с кровати, начал одеваться. Настроение было испорчено. Может, я и правда неженка по жизни? На Выселках не принято говорить о морали, тем более с женщинами лёгкого поведения.

– Не злись. Если хочешь, я не буду встречаться с другими.

– У меня нет таких денег, Вероника.

– А я тебя о деньгах не спрашиваю. Нравишься ты мне. Может, за то, что стесняешься меня, обидеть боишься. Меня многие зовут в постоянные любовницы. Особенно сектант из тайги старается. А я сама тебе предлагаю, подумай.

Она подвинула мне чашку кофе, сняла салфетку с вазочки, наполненной конфетами, и вопросительно поглядела на меня.

– Ты будешь смеяться, Вероника, но я чувствую себя женатым человеком. Развод с женой был по её инициативе. Не я разводился, понимаешь? У меня взрослый сын. Он прекрасно помнит свою мать.

Димке повезло больше моего – ему достались документы с именем Тимофей. Имена Тима-Дима созвучны. Он откликался на оба. И ошибиться можно – сочтут за удобное изменение.

– Да брось, Андрей. Твой Димка всё поймёт правильно. Думаешь, он про меня не знает? Вижу, что знает. И не презирает, даже как-то держится вежливее остальных. В клиенты ни разу не набивался.

– Этого ещё не хватало!

– Открой глаза, папаша! Здесь рано становятся мужчинами. И твой сын – не исключение.

Контактного весёлого Димку уважать стали сразу. Подшучивать над ним опасались – за последние два года он раздался в плечах и перерос меня. Я не заметил, как мы поменялись ролями. Теперь он опекал меня. К зиме доставал тёплые сапоги и куртку, делал какие-то заготовки из грибов, ягод и орехов, которые приносил из тайги. Научился вялить рыбу и коптить мясо. Я, всю жизнь проживший в Жилой зоне с тёплым климатом, забывал о грядущем похолодании и отсутствии фруктов в зимний сезон.

Полгода после побега в Зону Освоения я бесславно и тихо трудился на подсобных работах. Ломило спину, болели по ночам руки и колени, донимал кашель. Лучшими минутами суток стали те, когда я добирался до кровати. В конце осени я заболел, но поднялся быстро. Лечили в бараке на самой окраине. Курс не более десяти суток. Потом ты мог получать медицинскую помощь уже за свой счёт. Лечение заключалось, в основном, в курсе антибиотиков. Направление на операцию, если такая требовалась, давалось лишь тому, кто мог после неё работать, кормить себя и приносить прибыль.

Зиму я пережил почти благополучно, но стал очень бояться холода. А вот в самом начале весны слёг на месяц. Мой организм совсем ослаб, но главная беда была в том, что я упал духом. Рядом стонал старичок, проклинавший своё решение сбежать со Льготной зоны. Бывшая тюрьма теперь казалась ему раем. Я на целые часы впадал в беспамятство. Сын приходил с работы, тормошил и заставлял глотать настои и бульоны. Именно в тот месяц он пристал к таёжникам, научился приторговывать добычей, оплачивал мои лекарства и пребывание в больничке. Помню, что когда меня выписывали, я почти смирился с мыслью, что долго не протяну.

Спасло получение очень почётной должности «по специальности». Я стал главой маленького цеха по производству спирта из древесных опилок. Я знал, что, подворовывая и продавая спирт, можно жить довольно сытно. Знал и то, что мои предшественники закончили свою карьеру очень печально. Но я научился ценить своё пребывание вне улицы.

В дверь комнаты постучали. Я с досадой взглянул на девушку, но она замотала головой.

– Я никого не жду. Пей спокойно. Ко мне не приходят просто так, с улицы. Я открою, спрошу, в чём дело.

У порога состоялся короткий бурный разговор, после чего Вероника завела в комнату своего полусумасшедшего соседа Ивана Петровича по прозвищу Блаженный.

– Дорогой! Почему ты не предупредил, что у нас будут гости? – с издёвкой спросила меня хозяйка комнаты.

– Андрей, где ваш сын?

– На рыбалку собирался.

– Так он ушёл уже?

– Да в чём дело, Иван Петрович? Присядьте.

Я подвинул стул. Старичок выглядел розовощёким и бодреньким, но стоило ему заволноваться, как руки начинали трястись, ноги подкашивались, дыхание сбивалось.

– Андрей, не пускайте его сегодня на реку.

– Как я его не пущу? Он – взрослый.

Руки на коленях Петровича начали слегка подёргиваться. Он схватил со стола чашку кофе, которую Вероника приготовила для себя, и залпом её выпил.

– Андрей, я чувствую их присутствие. Они здесь. Они снова пришли за нами.

– Кто – они, Иван Петрович?

– Это очень тёмные сущности. Они живут очень далеко – в зоне Отчуждения.

Вероника выскочила из комнаты, ничего не объяснив.

– Успокойтесь, Иван Петрович. Я обещаю с ним поговорить.

– Надо оставить его дома. Мне можно верить, спросите у кого угодно.

Прибежала Вероника с ампулой в руке. Она достала из ящика стола шприц, ловко наполнила его содержимым из ампулы и подошла к старичку.

– Иван Петрович, у вас начинается приступ.

– Подожди, девочка, мне надо ещё предупредить…

Он упал со стула. Тело начало биться в судорогах.

– Держи его крепче, – закричала Вероника, – рукав разорви.

После укола старик разомлел. Мы помогли ему добраться до кровати, с которой только что встал я. Вероника накрыла его покрывалом. Я отметил про себя, что она делала это без выражения брезгливости. Старика на Зоне уважали.

– Послушаешься Петровича? Оставишь Димку дома?

– А что я ему скажу – у Петровича видение было?

– Можешь и так сказать. Бормочет он, конечно, всякую чушь, но те, кто его послушал – живы. А из тех, кто посмеялся – многие пропали.

– А что он болтал про Зону Отчуждения?

– Потом, если хочешь, расскажу. А пока шёл бы к себе отговаривать сына от рыбалки.

Димка сидел дома. Обычно под выходной он сматывался в тайгу, а я договаривался о встрече с Вероникой. Сын встретил меня без улыбки и, пока я разувался и снимал куртку, быстро прошёл в отделение за ширмой, где размещалась наша кухня. Через несколько минут он вынес на подносе завтрак – яичницу, салат, приготовленный заранее, горячий кофе, моё любимое печенье. У меня возникли кое-какие сомнения на этот счёт.

– Балуешь ты меня, сынок. С чего бы это?

– А что так сразу – с ключевым вопросом? Ты сначала поешь, отдохни.

Димкина физиономия выглядела серьёзной, но глаза смеялись. Отдохни… Ответишь, что не устал – ещё смешнее окажется. Я присел к столу и начал ковырять вилкой завтрак. Димка сел напротив.

– Да ладно тебе гипнотизировать. Говори, что надо. Надеюсь, не спирт с работы? Год отбивался от подобных предложений, имидж неприступности себе создал.

– Спирт можешь пить сам. Я претендую всего лишь на деньги. Отдай мне нашу кассу. Мне предлагают купить одну штуку. Не спрашивай какую, ладно? У тебя критичный подход к делу. Можешь повлиять на моё решение.

Прошло время, когда нас звали «перекинуться в дурачка» или «составить хорошим людям компанию». Смотреть старые фильмы надоело. Одиночество я коротал с книгами, а сын уходил в тайгу. Что можно предложить в наших условиях, ума не приложу.

– Все сбережения?

– Все.

– Опрометчиво.

– Пап, заработаем. Ты помни ещё, что большие суммы долго хранить нельзя – уведут.

Да, это правда. Вскроют все хитрые замки, которые навесил сын. Я и сам подумывал о крупной покупке, чтобы не провоцировать домушников.

– И ты из-за этого не поехал на рыбалку?

– Ну да, надо решить этот вопрос сегодня.

– И ты останешься?

– Если дашь кассу – не поеду. Не успею и то и другое.

– Пожалуй, я соглашусь. Давно мы не проводили выходной вдвоём. С тебя обед и тёплая обстановка. Я стану нудно учить тебя жизни, а ты покорно слушать.