Текст книги "На другом берегу (сборник)"

Мы оставили мальчишек наверху. Жена подсела к монитору, внимательно просмотрела сайты школьного обучения, послала несколько запросов, записалась на прием к некоторым учителям и стала уверенно мне объяснять, что ничего страшного в ситуации она не видит. Я был с ней полностью согласен. Димка был сообразительным, но поверхностным ребенком. Я считал, что ему помогут дисциплина и требовательность.

– Наверное, ты прав. У меня была похожая ситуация. Мы с матерью каждый вечер составляли распорядок дня на завтра и даже рисовали следующий день в виде комиксов.

– Димка – творческая натура. Как и ты. Логико-математические дисциплины его раздражают. Может, есть специальные методы преподавания?

Жена еще раз прошерстила образовательные сайты, но на этот раз ей не все понравилось, и она, решив позвонить теще, торопливо стала нажимать кнопки. Вызов не проходил. Тогда она поискала код учреждения и повторила вызов. На экране появилась молодая девушка в спецодежде медицинского персонала. Она объявила жене, что ее мать сейчас на процедуре, поэтому подойти не сможет.

Вечером все, даже Вася, были ласковы с Димкой. Димка охотно отвечал на наши вопросы и выглядел вполне довольным. Вечером жена снова позвонила своей матери. Все та же девушка объяснила, что пациентка 68-го номера Инна Олеговна уже отдыхает. Жена отправила спать мальчишек и еще раз набрала код. Вызов не прошел.

– Влад, – позвала меня жена. – Влад, помоги мне.

На минуту мне показалось, что я вновь стою перед расписанием выпускных экзаменов, уверенный и целеустремленный, и не сразу понимаю мольбу одноклассницы Светланы.

– Помоги мне. Я пропаду, если ты не поможешь. Никто лучше тебя не объяснит.

Она была очень красивая, но всегда держалась в стороне, поэтому никто не пробовал за ней ухаживать. Я – в том числе. Мы занимались и до и во время экзаменов. Оказалось, Света честно зубрила все заданное, но голова ее была излишне нацелена на межличностные отношения. Смешно, но она выходила на правильные решения и отвергала неправильные по одному только ощущению хорошего настроя или раздражения преподавателей. Она их панически боялась. Уже тогда в школе активно использовались обучающие программы, но индивидуальные особенности Светланы требовали живого отклика. Она нравилась мне, я расстраивался от ее промахов и радовался успехам, и роль преподавателя неожиданно хорошо мне удалась.

Позади остались экзамены.

– Тебе повезло, сказала мама, когда впервые увидела Светлану. И отец закивал одобрительно. А когда Света знакомила меня с Инной Олеговной, та уже в прихожей сказала: «Проходи, сынок!» – и смутилась. Они с отцом Светланы мечтали о втором ребенке – сыне, но муж погиб. Дочь она растила одна.

Теща очень ждала рождения Васи, которого решили назвать в честь ее погибшего мужа. Почему сразу после его рождения она уехала на льготную зону? Тогда некогда было об этом думать. Мы со Светой проходили стажировку. Родители сидели по вечерам с внуком. Потом появился Димка. Теща приехала на него посмотреть, и больше мы не виделись. Работа, работа, работа. Короткий отдых – для учебного путешествия с детьми. На каждый возраст – свой тур. И не дай бог узнают, что рекомендованный тур пропущен – клеймо плохих родителей может сказаться на учебной карьере детей и будущем профессиональном распределении, на их «балльности», будь она неладна! Жизнь напоминала беговую дорожку, где снижать скорость было никак нельзя, чтобы совсем не сойти с дистанции.

Утром пришло послание от главного врача льготной зоны. Уверенный сорокалетний мужчина в кабинете с многочисленными медицинскими приборами сказал, как будто продиктовал: «Уважаемая Светлана Васильевна! Ваша мать – Колосова Инна Олеговна выразила желание совершить оздоровительную поездку по местам древних путешествий паломников. Она пожелала совершить все обряды, принятые в прошлые времена, которые предписывают, в частности, уединение и прекращение сношений с внешним миром. На время всего путешествия ваша мать обеспечена всеми необходимыми медицинскими и другими видами услуг. Законодательная база не позволяет мне сообщать о местонахождении пациентки кому-либо без ее согласия. Об окончании срока поездки я не уведомлен, но обычно подобные путешествия длятся от года до трех лет. Прошу вас не беспокоить персонал вызовами, отвлекающими нас от работы. Необходимую юридическую информацию и справочные материалы вы можете найти на нашем сайте. До свидания».

«Влад, с мамой беда», – прошептала Света.

В короткий обеденный перерыв я оглядел сотрудников своего отдела. Советоваться ни с кем не хотелось. Разве что Григорий? Он с нами особенно не общался, избегал корпоративных вечеринок, мы о нем вообще мало что знали. Но я был уверен, что именно он не станет говорить теми же словами, которые печатают в буклетах с названиями «Счастье второй половины жизни».

Григорий был старше меня, но отчество к нему не прилипало. Про таких, как он, говорят «мужчина без возраста»: худощавый тип телосложения, короткая стрижка, джинсы. Подсев к нему за обедом, я как бы между прочим спросил, что ему известно о льготных зонах. Он посмотрел на меня внимательно, несколько секунд механически пережевывал пищу, запивал ее водой из стакана, и когда я подумал, что он просто не понял вопроса, неожиданно предложил зайти к нему после работы поговорить, потому что живет он недалеко. Мы договорились встретиться у выхода.

После работы он ждал меня, кивнул в сторону аллеи, идущей от проходной, и предложил пройтись пешком. Мы пошли вдоль серой стены своей конторы к таким же серым домам, расположенным неподалеку.

– Я не знал, что ты здесь живешь, в смысле – совсем рядом.

– Ты хотел сказать – в промышленной зоне? В дешевых домах с плохой экологией?

Лукавить с ним было невозможно.

– Прости, если я тебя обидел. Мне казалось, что в промзонах живут лишь временно работающие или те, кто не закончил полное обучение.

– Ничего, я не обиделся. Домик в пригороде – это хорошо, но я трачу деньги на другое.

– Конечно, это только твой выбор. У одного – цель, у другого хобби.

Гриша усмехнулся при этих словах и совсем некстати спросил, держал ли я дома собаку.

– Да, даже две. Одну подарили нам с сестрой в младших классах, другую мы с женой купили старшему сыну лет десять назад.

– Она жива?

– Что ты! Породистые собаки стареют быстро.

– Она умерла?

– Не совсем. К старости она часто болела, почти ничего не ела, не могла передвигаться. Словом, пришлось усыпить пса, чтоб не мучался.

– Отвезли бы за город. У экологов есть парки, где брошенных животных лечат и подкармливают. Усыплять любимое домашнее животное не гуманно.

– Нет, Гриша, увезти ее из дома, где она прожила много лет, еще более не гуманно.

– Ну, да, конечно. Кстати, мы пришли. Вот эта дверь.

Невзрачная дверь в стене была открыта, мы прошли по узкой прихожей, которая неожиданно открылась в светлую комнату. Сощурившись от хлынувшего света, я не сразу заметил у окна сухонького старичка. Он внимательно разглядывал меня своими глубоко посаженными глазами.

– Знакомься, – сказал Гриша, – это мой отец – Степан Григорьевич.

Я пробормотал приветствие, про себя соображая, сколько же ему лет, если сам Гриша старше меня на… Но этих людей положительно нельзя было провести.

– Папе восемьдесят семь. Он успел побывать в льготной зоне, правда, недолго. Папа, Влад интересуется …

– Понял, – закивал Степан Григорьевич. – Вы присаживайтесь, молодой человек. Гриша, завари гостю чая. У вас что-то случилось?

Я хотел было ответить, как это принято, что проблем нет, есть некоторые вопросы, требующие уточнения, но опять не смог выдержать имиджа благополучного мужчины.

– Степан Григорьевич, моя жена расстроена. У нее на зоне пропала мать. Нет, нам говорят, что она в путешествии и отказалась от связи, но жене кажется, что с ней беда.

Старичок оглянулся в сторону кухоньки, где Григорий колдовал над чайным подносом, и приглушенно начал рассказывать:

– Не уверен, что смогу вам помочь. На зоне я пробыл около трех месяцев. У Гриши с Лизой заболела дочь. Я не мог позволить, чтобы деньги тратились на поддержание моего здоровья, и сам оформился на зону. Что могу сказать? Внешне там пристойно и все, как обещано, – диетпитание, уход, лечение. Явно криминального ничего нет. А то, что на уровне ощущений, – передать трудно.

– Что вы хотите сказать? Что там все-таки…?

– Да, что-то нечисто… Начнем с того, что я сразу стал различать несколько групп или, правильней сказать, стадий пребывания. К одной сам принадлежал – мы присматривались, вторая группа была такая – потухшая, что ли. Знаете, забыть человека, выпавшего из вида, просто. Они это ощутили. У них были живы родственники и друзья, но им все реже звонили.

– Но ведь они же могли вернуться.

– Ну, что вы, Влад. Как вернуться к тем, кто без тебя прекрасно обходится и не зовет обратно? К тому же – не надо думать, как и на что жить. Обеспечение, комфорт, любой недуг вылечат или обезболят. К такой жизни легко привыкнуть. Еще одна проблема – контракт. Попадая на зону, ты подписываешь отказ от пенсии. Обратное ее назначение требует очень больших усилий и может не пройти.

– Но вы же вернулись.

– Я – скорее исключение. Сын приехал за мной, уговорил вернуться. Семья предпочла это жилье, отказалась от мысли иметь второго ребенка. А я стараюсь меньше жаловаться на старость.

– Но вы же целый день сидите один. Двигаться вам трудно, я вижу.

– У меня есть кого ждать целый день. А им приятно, когда их дома встречает живая душа. Ужин разогреть я в силах. Но вы не дослушали про третью группу.

Вошел Григорий и внес поднос с чаем. Мы уселись в кружок и сделали по глотку. Старик продолжил:

– У нас на зоне работало отделение Центра исследования памяти. Так вот те, кто стали внештатными сотрудниками этого отделения, узнавались легко. От них веяло какой-то таинственностью, выглядели они бодренькими, повеселевшими. Вербовали себе сторонников.

– Вы туда не захотели?

– Честно тебе скажу – испугался. Жизнь большую прожил, даже смерти перестал бояться, а вот их – испугался. Очень уж они назойливые. И глаза у них безумные. Если фильмы ужасов смотрел, там все вампиры с таким взглядом, как будто жертву ищут. Как подумаю, что со стороны мог бы выглядеть таким…

Старик замолчал, у него перехватило дыхание. Григорий легонько похлопал его по плечу, успокаивая, взял его чашку и вложил в ладони. На меня он посмотрел изучающе, потом сказал:

– После папиных рассказов я осторожно поинтересовался, где мог. Могу сказать следующее. Интерес к Льготным зонам не приветствуется. Если начнешь копать – будут неприятности. Мне удалось выяснить, что на каждой зоне действует одно из учреждений благотворительного фонда «Память». Вывески учреждений разные – скажем, «Клуб любителей истории», или «Центр нетрадиционной медицины», или церковная община, но финансовая поддержка и цензура осуществляются из одной точки – этой самой «Памяти». Фонд создан при правительстве, информация – самая общая.

– Я не совсем понимаю, что это означает.

– Что изоляция и содержание стариков кому-то выгодны. Если нет коммерции и фонд действительно благотворительный, к чему цензура и тайны? Папа же говорит – внешних нарушений нет. Кстати, забрать его оттуда было трудно. Официально – пожалуйста, на деле – много документов, справок, кабинетов. В результате – туда он попал за два дня, оттуда я его вырывал полтора месяца. Получил понижение в должности, не смог оплачивать коттедж. Но ты знаешь, оказалось, что нам и здесь довольно комфортно. На отдых жене и дочери я откладываю. Папа прилично содержит дом без новой автоматики. Разве что перед друзьями нечем похвастаться…

Я понимал только то, что вопросов у меня стало больше, чем ответов. Нужно было прощаться с хозяевами, которые уживались на небольшой площади без микроклимата и автомоек, вентиляции и пылесосов, мини-бассейнов и зимних садов. Электроника занимала угол центральной комнаты. Кроме нее проглядывались еще две маленьких комнатушки, одна из которых – явно детская. Ничего лишнего. Я вспомнил, как по субботам мы доверху загружали утиль-тележку (их в нашем квартале увозили по ночам с субботы на воскресенье). А на следующее утро жена уже доставала список покупок, составляемый всю неделю. Начинались хлопоты по выбору, доставке, установке, примерке. Кто из наших семей живет с большим удобством, если следовать действительному смыслу этого слова?

У двери на выходе я на миг задержал Григория, чтобы спросить:

– Скажи, чем теоретически могут помешать старики?

Григорий усмехнулся:

– Почему теоретически? На практике любой человек хочет казаться себе самым умным и самым главным. Убери из окружения стариков – и ты усилишь эффект. Обществом без стариков управлять легче. Они недоверчивы и плохо поддаются пропаганде, они способны на исторические аналогии, наконец, они могут помнить компрометирующие подробности действующих лидеров.

– Но ведь прогресс тормозится, когда развитием руководят несведущие люди. Техника обновляется ежегодно, стареющий человек освоить ее не может.

– Знаешь, Влад, рост и развитие быстрее всего идут в подростковом возрасте. Подростки быстрее осваивают новую технику. Поверь, моя дочь и твои сыновья владеют ею лучше нас. Ты же не поставишь руководить ребенка даже в семье. Кроме того, я не согласен со словом «несведущие». У тебя дома много приборов, принцип действия которых ты понимаешь лишь в общих чертах, но знаешь их назначение и правильно используешь.

– Новая техника…

– Ты уверен, что новая? А не искусственно обновленная для большего покупательского спроса?

– Подожди, Григорий, так ты думаешь, что из-за этого… По-моему, решение слишком сложно для простой задачи. Да, старики – не самая активная группа населения. Они эгоцентричны, заняты своими ощущениями больше, чем новостями. Кстати, общество с руководством стареющего лидера часто инертное, реакционное, с жестким и авторитарным типом правления.

– Я думаю, что изоляция – выгода побочная. Главная – спрятана. Цель зоны – не ликвидация стариков. Это наименее защищенная часть общества. Их ликвидировать можно просто – путем ограничения, например, определенных лекарств. А вот на счет динамики общества я с тобой в корне не согласен. В начале времен стариков почти не было. Миром правили молодые и сильные, тоже, наверное, считали себя прогрессивными, но мир оставался варварским. И – поверь, что молодых деспотов не меньше, чем старых. Первые цивилизации уже не обходятся без долгожителей – по тем, разумеется, меркам – жрецов, звездочетов, колдунов. Потом появляются наставники, опекуны при молодых правителях. В более поздних обществах уже есть возрастной ценз на право быть руководителем. Общество в целом постарело, а прогресс пошел быстрее.

Я понимал, что мне пора, что нужно остаться наедине с собой, обдумать разговор. Но было что-то еще, я чувствовал. Так и не вспомнив, я ляпнул наугад:

– Скажи, а таких, как вы, – много?

Григорий уже держался за ручку двери и стоял вполоборота. Он снова задумался, говорить со мной или нет, потом не совсем охотно ответил:

– Больше, чем ты думаешь. Сейчас на зонах около шестидесяти процентов стариков. Остальные еще вне зон. Но лет двадцать назад на общественном содержании было не больше десяти процентов.

– Быстро сложилась «новая традиция».

– Хуже. Извини, но, по-моему, это скрытая сделка. Выживи на зону старика и получи взамен более обеспеченный образ жизни. Пройдет еще лет двадцать, и можно принимать закон об обязательной ссылке.

– Опять встает вопрос – зачем?

– Цель оправдывает средства. Остается понять, чья это цель и в чем она заключается.

Дома ждала расстроенная Светлана, которая побывала на приеме у классного руководителя Димы. Молодая, уверенная в себе девушка с ходу предложила Свете оформлять младшего в детское спецучереждение. По результатам тестирования в следующий класс он переведен не будет. Второй год обучения для неуспевающего ребенка – платный, но и второй год, по мнению учительницы, результатов не даст.

– Я смогу сама с ним заниматься? – спросила Светлана. – Школа поможет мне в методическом плане?

– Вам заниматься никто не разрешит. Вы же не специалист. К тому же методика нашей школы – не для Димы.

– Можно ли нанять специалиста?

– Можно, но это очень дорого. Предположим, у вас есть эта сумма, пока вы работаете. Но специалист придет на четыре часа в день. Остальную часть времени ребенку запретят проводить без присмотра. Вам придется бросить работу. Один работник в семье с двумя детьми – ваш муж. Вы не справитесь.

– У мужа живы родители, у меня – мать.

Учительница очень удивилась.

– Ваш первый мальчик учится в старшем звене. Значит вам, простите, около сорока лет. Разве родители ваши еще не на льготной зоне?

– Да, они там. Но они же могут вернуться.

Учительница сразу успокоилась.

– Вы не в курсе, а я с такими ситуациями сталкиваюсь каждый год. Родители ваши, уезжая на зону, подписали контракт?

– Мы точно не знаем. Не спрашивали.

– Зато мы знаем. По условиям контракта общество несет ответственность за их жизнь, здоровье и – заметьте! – благополучие до конца жизни. Забирая их к себе, вы должны доказать, что сможете поддержать на прежнем уровне условия их содержания. У вас с мужем было двое иждивенцев, а станет пятеро. Как вы оплатите услуги очень дорогого специалиста?

– Но ведь должен быть какой-то выход. Я не могу лишить сына семьи, поймите меня, у вас тоже будут дети.

– Прежде чем завести ребенка, я пройду генетическую диагностику и не допущу рождения коррекционного ребенка.

– Какого?

– Коррекционного – требующего специального обучения. Поверьте мне и последуйте моему совету. Не оттягивайте решение. После спецобучения Диме найдут специальность, и он получит право на жизнь.

– Право на жизнь дано ему от рождения.

– Светлана Васильевна! То, что говорите вы, это только слова. Если бы у вас действительно были такие убеждения, вы бы не жили в урбанизированной зоне. В государстве, кроме зон проживания, есть и зоны освоения труднодоступных территорий. Там – бесплатное жилье, там разрешено дистантное обучение и экзамены экстерном. Только их никто не может сдать. Вас такой выход устроит? Желающих жить вдали от цивилизации мало, поэтому там работают ссыльные по приговору суда. Обратно в города их детям вход закрыт. Без образования нет работы, без работы – нет права на проживание. Зачем разводить нищету? Слава богу, времена бандитизма и воровства прошли. Работающему человеку без этого доступны любые блага.

Я чувствовал внутри пустоту. Уютный трехэтажный дом без мамы и отца, а теперь, возможно, еще и без Димки, показался мне тюрьмой. Эту тюрьму я должен буду оплачивать, пока смогу. А потом меня сдадут на Льготную зону. Тогда право содержания перейдет к Василию. Ничего не придумав, я сказал жене:

– Я понял – у нас есть год. Об оплате не беспокойся. Я откажусь от отпускных путешествий с вами. В течение года мы что-нибудь сообразим.

Света немного подумала, потом спросила:

– Но пока Димка на бесплатном обучении, ты сможешь поехать с нами последний раз, через две недели? По всем предприятиям дадут отпуска для каникулярных поездок. Если ты не привезешь отчет – следующий отпуск тебе уже не оплатят.

– Света, не обижайся. В последний отпуск я поеду к родителям.

– Ты не отправишь нас одних. Когда Диму будут оставлять на повторный курс обучения – проверят все. Выяснят, что ты не провел отпуск с ребенком. Если будет доказано, что мы не можем обеспечить воспитание и обучение – ребенка заберут без нашего согласия.

Жена нервничала и явно что-то не договаривала. Безусловно, одной пропущенной поездки было мало для разрешения проверки личной жизни и постановлении о принудительном спецобучении.

– Света, что ты знаешь о школах для детей с малой балльностью?

Спросил и почувствовал, что сейчас у жены начнется истерика. Она часто задышала, но я, предотвращая ее негодующий крик, сам повысил голос:

– Послушай меня! Чтобы помочь Димке, я должен знать все, даже самый худший вариант. Успокойся и ответь мне на вопрос. Не заводись. Я устал. Я весь день искал выходы на тещу.

Мои слова произвели на жену странный эффект. Она обмякла, взгляд ее уставился в пустоту. Я понял, что слез не избежать. Обычно женские слезы обезоруживают, но сейчас во мне сидел охотник за информацией, без которой ему не двинуться дальше. Я терпеливо переждал первые рыдания, погладил ее плечи, дал выпить воды и дождался, наконец, когда глаза ее высохли и уставились мимо меня. Ее рассказ кое-что прояснил.

Мать Светы, моя теща, работала учителем до введения «системы балльности». Тогда учитель вел класс не один год, а несколько лет. Система оценки тоже была, но в основе ее лежали индивидуальные смысловые опросы, беседы и письменные задания. Возможны были условные переводы. Если ребенок не успевал по основной программе, то не родители, а общество обязано было предоставить ему индивидуальную программу обучения. Разлука ребенка с семьей считалась противоестественной. Обучение в школах со специальной программой осуществлялось только с согласия родителей. Было и домашнее обучение, и экстернат.

Против введения тестов по результатам каждого года, нового ежегодного («возрастного»), сменного преподавателя и сетки с четкими показателями по каждому году обучения выступали многие общественные деятели, родители, учителя, психологи. Они говорили, что у детей бывает разная скорость развития, что постоянный педагог-наблюдатель имеет больше шансов дать правильную педагогическую диагностику, чем система тестов. По крайней мере, тесты должны быть подспорьем для работы, но не вердиктом. Были и такие высказывания, которые утверждали, что ребенок, плохо пишущий разработанные специалистами тесты, может быть, вопреки их тестам, талантлив.

Чтобы замять спорный вопрос, тестовую систему ввели в виде эксперимента. Результаты эксперимента подтасовывались и подавались как единственно объективная система оценки. «Учитель субъективен! Учитель придирается к одним и повышает оценки другим!», – пестрели примерами СМИ. Факт коллегиальности принятия решений и индивидуального подхода к ученику в школах подвергли сомнению. Профессиональное обучение по набранной в результате экзаменов «шкале балльности» узаконили.

Старых учителей убрали из школы, создав льготный выход на пенсию. Молодым легче оказалось работать по-новому – по стандартам обучения. В результате резкой смены преподавательского состава потерялась преемственность в профессии. Работа учителя потеряла ореол гуманизма и приобрела функции надсмотрщика.

Инна Олеговна, будучи педагогом старой школы, рано заметила у дочери особенности восприятия, которые могли стать причиной получения низких баллов. Она занималась с ней сама и успешно вела ее вплоть до старшего звена обучения. Там начались специальные предметы с электронными учебниками, требующие четкого мышления, где мать помочь уже не могла. Света обязательно бы провалилась, если б не наши совместные занятия. Кстати, школьные трудности не помешали впоследствии ее профессиональному становлению и росту.

– Когда родился Вася, мама сказала мне, что психические функции могут передаваться по наследству, и я должна быть внимательной к ребенку, хотя с Васей, как ей кажется, все в порядке. Я очень обиделась, нагрубила ей, перестала приглашать ее домой. Она осталась одна, она из-за меня уехала на зону. А потом, когда родился Дима, она стала приезжать часто. Я уже не сердилась на нее и была очень рада. А она понянчилась с Димкой, и однажды после ее отъезда я нашла записку: «Когда станет трудно, я помогу тебе».

– Она что-то разглядела в Димке?

– Наверное. Но я ничего не хотела знать. Потом об этом заговорила твоя мать. Ты был строг с детьми, и они не хотели лишних наказаний. Тебе говорили, что он – ребенок как ребенок, а мне – другое… Димка не такой. Димка рассеянный. Димка слишком эмоциональный. О Димке нужно посоветоваться со специалистами.

– И тогда ты сделала все, чтобы родители уехали?

– Да. Мне казалось – я защищала сына.

– А теперь?

– А теперь пришла расплата. Я даже не говорю – прости. Меня нельзя простить. Но ты же не бросишь своего ребенка? Он не виноват! Это все я…

– Успокойся. Я виноват не меньше. Был рядом, молчал и не остановил тебя.

– Ты презираешь меня?

– Нет. Но послушай, не перебивай и просто поверь. Я не знаю, почему я должен поговорить с родителями лично, не по связи. Отпусти меня. Мне нужен их совет.