Текст книги "Неизвестная Тэффи"

Свои люди

Исторический анекдот

Втеатре было пустовато и холодно.

Многие, чтобы отогреться, а может быть, просто из боязни опоздать к трамваю, надевали шубы в последнем антракте и так в шубах и досиживали целое действие.

Генеральше Кудакиной все эти порядки очень не нравились. Все казалось ей и грубым, и неприличным.

Она давно не была в опере и теперь чувствовала себя, как в лесу.

– Где Арданова? Где княгиня? Где Левам-Тамураева? – Никого!

«Les notres»[31]31
  Наши (франц.).


[Закрыть] отсутствовали. Вместо них пришли «les autres»[32]32
  Чужие, другие (франц.).


[Закрыть], пришли в блузах, в смазных сапогах, в шерстяных кофтах, расселись на барьерах лож, громко хохотали, с треском откусывали принесенное в кармане яблоко, аплодировали там, где не надо, и громко вызывали кого не следовало.

Все это было ужасно.

В фойе, куда генеральша по привычке вышла подпудрить нос и посмотреть туалеты, «les autres» ходили густой тусклой толпой, стучали сапогами и «напирали», как в трамвае.

Генеральша Кудакина очень расстроилась.

Вдобавок предстояло идти домой одной по темным и страшным улицам, где грабят, как на большой дороге. Нет, положительно, игра не стоила свеч.

И чем ближе к концу, тем страшнее представлялась ей темная улица с поджидавшими на ней темными личностями.

Из «les notres» не было буквально никого. Ясно, что придется идти одной.

Спектакль кончился. Она торопливо оделась и бросилась на улицу, застегивая на ходу пальто. Нужно держаться с толпой. Не так страшно.

На площади перед самым театром груда сваленного слежавшегося снега. Торопясь скорее перейти улицу, генеральша влезла на одну такую гору и остановилась, не зная, как быть. Ноги скользили – ни за что не удержаться.

– Господи! Прямо хоть ползком!

– Сударыня, разрешите вам помочь! – раздался за ней мягкий басок.

Она обернулась.

Перед ней стоял среднего роста пожилой господин, типа бюрократа былых времен. Маленькие седоватые бачки, бритый рот, почтительные манеры.

«Он из “les notres”!» – подумала генеральша и не без грации протянула ему руку.

– Мерси! Вы очень любезны!

– Тут такие горы, что нетрудно и ноги переломать, – говорил бюрократ, поддерживая ее под руку. – Перейдемте на ту сторону, там не так скользко.

Генеральша подбодрилась. Ему, очевидно, в ту же сторону. Слава Богу, теперь не страшно.

– Н-да-м, вообще новые порядки! – неодобрительно покачал головою бюрократ. – Вы изволили быть в театре?

– Да, я была в опере.

– А кто сегодня пел? – поинтересовался он.

Она назвала.

– Ужас! Ужас! – возмутился старичок. – Разве можно им давать эти партии! Разве при прежних порядках это было возможно!

– А вы, как я вижу, часто бываете в театре?

– При новых порядках – ни ногой. Зачем? Только себе кровь портить. Видели, кто теперь в театр пошел?

– Ах да! Ах да! – встрепенулась генеральша. – Это что-то ужасное! Сегодня буквально никого не было из «les notres».

– Вот то-то и оно! Сидят, глазами хлопают, ничего не понимают. А в балете – я как-то зашел, кое-кого из своих повидать по старой памяти, так, верите ли, чуть со злости не заплакал. Танцует Маклецова[33]33
  Ксения Маклецова (1890–1974) – балерина.


[Закрыть], а они кричат: «Карсавина, браво», потому что в программе по ошибке Карсавину[34]34
  Тамара Карсавина (1885–1978) – звезда балета.


[Закрыть] поставили. Нет, вы подумайте только: смотрят и не видят, кто танцует. Тут как-то «Севильский цирюльник» шел, так они автора вызывали. Как вам это нравится!

– C’est affreux! C’est affreux![35]35
  Ужасно! Ужасно! (франц.)


[Закрыть] – совсем расчувствовалась генеральша.

– Бывало, парадные спектакли! так ведь что это было! Блеск, золото, генералитет! Дамы, бриллианты, перья! Накидки какие! Соболя! Возьмешь в руки такую шубку, рука тонет. Душистые, мягкие.

– Ого! – игриво засмеялась генеральша. – А вы, я вижу, понимаете кое-что в дамских туалетах.

– Еще бы! Эдакая красота! Графиня Вестен, левый бенуар, какие ножки! И всегда белые атласные туфельки. И всегда ей нужно было ножки папиросной бумагой обвернуть, иначе она и ботики не наденет.

– Зизи? Вы знали Зизи?

– Очень красиво одевалась. Первый абонемент.

– Скажите, вы у них бывали, у Вестенов?

– Нет, только в театре видал.

– А ее сестру вы тоже знаете?

– Да, у той как-то раз был. Она просила зайти. Билеты ей завез.

Генеральша была очень довольна. Идти было не страшно и даже весело. В сущности, просто приятно было, что она сразу угадала в милом спутнике одного из «les notres». Она уже предвкушала, как расскажет об этом мужу.

Она смело взяла своего спутника под руку и кокетливо прощебетала:

– Вы простите, что я так sans façon![36]36
  Без церемоний (франц.).


[Закрыть] Но здесь до того скользко!

– Пожалуйста, я очень рад.

«Как жаль, – подумала генеральша, – что неловко спросить у него, кто он такой. Может быть, бывший министр! Вот забавно было бы! Такое романтическое знакомство! Как бы навести разговор так, чтобы выведать».

– Да, скучные пошли времена! – вздохнул бюрократ и замолк.

– А скажите: вам, наверное, очень скучно теперь… теперь ведь вообще все деятели старого режима сидят без дела…

– Н-да-с. Конечно, скучно для человека, привыкшего работать. Ну, что ж, подождем. Живу пока у дочки. Подождем! Еще вспомнят о нас! Вспомнят! Позовут! Не очень долго без нас просуществуют. Позовут!

Генеральше вспомнился знакомый сановник, который буквально этими самыми словами говорил о своих надеждах. Буквально.

– Скажите, – спросила она, – вы не знавали Острятинова?

– Нет, не доводилось.

– Он придерживался совершенно вашего образа мыслей. И знаете, мой муж – я вас непременно с ним познакомлю – он вполне бы с вами согласился… Хотя он сейчас избегает всякой политики. Его нервы так потрясены упразднением департамента. Вы ведь, наверное, тоже избегаете политики? Или вы не бросили надежды? Мне вы можете всё сказать. Мы свои люди. Вы сами видите, что мы свои люди.

– Нет, я политикой не занимаюсь. Политикой пусть мальчишки занимаются.

– Вот следующий подъезд уже мой, – сказала, вздохнув, генеральша и подумала, что, прощаясь, он, конечно, представится ей.

– Чагиных дом. Знаю, – сказал бюрократ. – Я тут все дома знаю. Еще бы! Двадцать шесть лет по этой дороге в театр бегал.

– Так часто бывали в театре?

– Да почти каждый день.

– Да что вы! Неужели вы такой театрал? – удивилась генеральша и сразу догадалась: у него была балетная интрижка или что-нибудь в этом роде.

– Н-да-с! Двадцать шесть лет, это не шутка.

– Ну, как это можно до такой степени увлекаться театром! Верно – тут какие-нибудь тайные причины – хе-хе?

Она игриво погрозила ему пальчиком в вязаной перчатке.

Но он не улыбнулся. Он приподнял шапку, вытер свой большой лысый лоб и, вздохнув, ответил:

– Нет-с, я не увлекался. Я работал. Я, сударыня, двадцать шесть лет прослужил капельдинером в этом самом театре. Да-с!

Генеральша Кудакина ничего не рассказала мужу о своем чутье относительно «les notres».

Она была сильно не в духе и сейчас же легла спать, даже без чая.

1927

Типы и группы

Человеческие взаимоотношения вещь сложная.

Они-то главным образом и отягощают земное наше пребывание.

Без этих самых взаимоотношений жизнь была бы и проще, и разумнее, и определенные причины рождали бы натуральные следствия, и определенные следствия всегда вытекали бы из надлежащих причин.

При взаимоотношениях все переворачивается самым неожиданным образом.

Приведу пример. Аллегорический – так выйдет поучительней.

Посеял человек овес. И от этой причины, от посева овса, он имеет право ожидать того или иного урожая овса. Хоть самого скверного, самого неудачного. Человек знает, что на полосе, засеянной овсом, взойдет овес.

А вот при человеческих взаимоотношениях на полосе, засеянной овсом, весьма возможно, что вырастет редька. Потому что столько внесется в это дело брехни, ерунды, дружеских советов, вражеских наветов, воздействий и действий, что самая твердь земная, взбаламутившись, претворит семя овсяное в семя редечное.

Никогда в человеческих взаимоотношениях вы не можете знать, какие последствия будет иметь тот или иной ваш поступок.

Вы, может быть, думаете, что доброе ваше дело вызовет доброе к вам отношение? Ничуть не бывало. Вы сделаете подарок, а на вас обидятся. Вы протянете губы в восторженном поцелуе, а вам закатят пощечину. Ну как тут наладить? Как знать, на что идешь?

Для удобства взаимоотношений, чтобы не всегда из посеянного овса вырастала редька, можно прибегнуть к давно известному средству: группировке людей на определенные типы. Назовем, например, главные наши русские группы старинной стройки, но прочно держащиеся:

Враль с раздутыми ноздрями.

Светлая личность.

Корявая старушонка.

Гимназист-грубиян.

Дама-патронесса.

Человек, который все знает (разновидность дурака).

Делец настоящий.

Делец-любитель.

Стремящаяся женщина.

Впрочем, всего не перечтешь. И даже строго распределив типы по группам, вы легко можете сбиться с толку, если не обладаете достаточным опытом.

Вот как вы, например, представляете себе корявую старушонку? Что-то старенькое, слезливое.

– Ох, милая моя! Была я вчера у заутрени…

Вот и ошибетесь. Для корявой старушонки заутреня далеко не типична. Корявая старушонка говорит больше всего о туалетах.

– Хочу, милочка, прикупить к коричневой юбке чего-нибудь пестренького на рукава. Теперь вообще рукава в моде. Как вы думаете?

Корявая старушонка любит также давать советы в этой области.

– Взгляните на мою шляпку, – скажет она с гордостью, – другой подумает, и невесть сколько за нее заплачено, а на самом деле сущие пустяки. Потому что весь материал у меня свой, а модистку я нашла такую честную, такую честную, что не только моего не украдет, а еще и своего приложит. Видите пряжечку? Это она дала. Уголочек сломан, ну да кто же будет приглядываться.

Вы смотрите в ужасе на нечто, похожее на «буат а ордюр»[37]37
  Мусорный ящик (франц.).


[Закрыть], что увенчивает седую голову корявой старушонки. Вы различаете кусочек застиранного кружевца, клок какой-то шерсти, заячью лапку, ленточку, кусок меди. Чего тут только нет! Разве что вставной челюсти. И над всем этим мусором (всюду жизнь!) дрожит маленький голубой цветочек.

– Да, – говорит старушонка, – нужно самой понимать в туалетах; тогда вас никто не надует. Вот теперь тоже принято лицо всякими кремами мазать. А что тут хорошего? Каждый крем, заплати за него хоть сто тысяч, непременно что-нибудь да содержит. Уж в этом вы меня не переспорите. Да они и сами не скрывают. А вот вазелин ровно ничего не содержит. Я вот сорок лет мажу лицо вазелином, и чисто, и духами не пахнет. Это все нужно понимать.

В медицине корявая старушонка свой человек.

Она твердо знает, что мягчит, а что ежит, и как в старину лечились люди, которые «не глупей нас были», а с другой стороны, не отрицает и всякие малопонятные новшества.

– Вот, говорят, доктор есть. Так он совсем не лечит, а почешет чем-то себе в носу, человек и поправляется. И огромные деньги нажил.

Корявая старушонка следит за всеми событиями. Сны перемешиваются у нее с действительностью, но не затемняют ее, а, наоборот, выясняют.

– В Америке водку разрешили. Пусть. Мне-то что. Мне не жалко. А вот видела я во сне, будто какой-то румын сидит в Америке. Вот, значит, и сядут они со своей водкой. Война будет. Вот увидите.

Корявая старушка скрипит и прихрамывает, но целые дни куда-то идет и идет. То ей нужно взглянуть на баржу Армии спасения, то на выставку искусственных ног, то на лекцию по противогазовой обороне, – всюду, где только двери открыты, корявая старушонка влезет, оттолкнет вас локтем и сядет в первый ряд.

– Слушала я этого, как его там, философа. Плетет, не плетет, ничего не разберешь. Чуть не заснула. Кант да Кант, а чего Кант – и сам не знает. Надо дело делать, а не Канта болтать. На словах-то все хороши, а как до дела дойдет, так их и след простыл. Такое ли теперь время, всюду шомаж[38]38
  Безработица (франц.).


[Закрыть]. Тоже выдумали.

Корявая старушонка может быть даже очень состоятельной. Это дела не меняет. Она может быть и образованной – это тоже дела не меняет. Она не может быть только умной.

Она входит в салон жизни через черный ход, впитывает душой кухню, коридор, столовую. Она знает о картине, сколько за нее заплачено, о концерте – почем был билет, об артисте – изменял ли он жене, а каким он голосом поет или на чем играет – это уж не ее сфера.

Такова, приблизительно, корявая старушонка.

Если вас столкнет с ней судьба и вам удастся определить, к какой группе данная особа принадлежит, вы избежите многих ошибок.

Действовать с корявой старушонкой (чтобы овес не родил редьку) нужно очень осторожно.

Прежде всего по возможности ничего ей не говорите, потому что она совершенно лишена способности понимать человеческую речь.

– Вот, – скажете вы, – собираемся открыть приют для детей.

– Ох, уж только не для детей, – скажет она. – Дети вырастут, а потом что?

– А потом новых.

– Это значит – все меняй да корми. На этом тоже много не заработаешь.

– Да это ведь не для наживы, это будет благотворительное учреждение.

– Ну, вот тоже нашли время. Теперь всюду такая бедность.

– Так вот поэтому-то и занимаются благотворительностью.

– Благотворительностью можно заниматься, когда делать нечего. А когда кругом беднота, так тут работают.

– Кто?

– Да все.

– Так ведь теперь кризис, безработица.

– Кто не хочет работать, тому всегда безработица. Я вон вчера пришла домой, вижу, у дивана аграманчик[39]39
  Бахрома, тесьма (франц.).


[Закрыть] оторвался. Так не поленилась, а взяла да пришила. Кто хочет работать, тому работа всегда найдется.

Или такой разговор:

– Какой у вас плохой вид! – скажет старушонка.

– Голова болит.

– Гулять надо! – крякнет старушонка. – Свежий воздух здоровее всего.

– Не могу гулять – работы много.

– А вы работу бросьте да погуляйте.

– Брошу работу – со службы выкинут.

– Ну и пусть. Здоровье важнее всего. Здоровая голова важнее всякого жалованья.

– А куда я эту здоровую голову ткну, если у меня денег не будет?

– Ну, знаете, и через золото слезы льются.

С корявой старушонкой разговаривать нельзя. Все ваше внимание, если она как-нибудь влезла в вашу жизнь, должно быть направлено именно на то, чтобы ни о чем ей не проговориться, чтобы она ничего о ваших делах не знала.

Если вас направят к ней по какому-нибудь делу – благотворительному или иному, – вот, мол, скажут, богатая дама, может быть, заинтересуется и будет полезной, – приглядитесь внимательно, и если поймете, что перед вами корявая старушонка, – бегите скорее прочь. Если что-нибудь, не разглядев толком, успели сболтнуть – берите слова назад, заметайте следы. Иначе все пропало. Иначе овес родит редьку.

1934

Благотворительное заседание

Секретарь сидит за столом в пустой комнате и уныло складывает стопкой пневматички[40]40
  Телеграмма пневматической почты, распространенной тогда во Франции.


[Закрыть].

Влетает дама с лорнетом, оглядывает все кругом с негодованием.

Дама. Значит, c’est ici?[41]41
  Это здесь? (франц.)


[Закрыть]

Секретарь (почтительно). Иси-с.

Дама. Нашли тоже уютный уголок, нечего сказать. А где же остальные? Почему никого нет? В котором часу назначено было заседание?

Секретарь. В пять-с.

Дама. А теперь?

Секретарь (смотрит на часы). А теперь одиннадцать.

Дама. Значит, только я одна так пунктуальна. Как возмутительно такое отношение к делу! (садится). Объявляю заседание открытым. Вы секретарь? Так вот, господин секретарь, имейте в виду, что у нас очень мало времени и поэтому прошу вас говорить одновременно со мною. Это что?

Секретарь. Пневматички-с от неприбывших.

Дама. Читайте!

Секретарь (развертывая письма): «Viendrai pas, oublié adresse. Madame Boulkine»[42]42
  Не приду, забыла адрес. Мадам Булкина (франц.).


[Закрыть]. «Ne viendrai pas, un peu аппендицит. Julie de Kouritzine»[43]43
  Не приду, немножко аппендицит. Жюли де Курицына (франц.).


[Закрыть]. «Отчего не пригласили мадам Хрякину? Très fachée. Galkine»[44]44
  Очень рассержена. Галкина (франц.).


[Закрыть]. «Perdu adresse. Madame Belkine»[45]45
  Потеряла адрес. Мадам Белкина (франц.).


[Закрыть]. «Зачем позвали дуру Хряпинину? Не приду. Елен Свистюшко». «Занята. Приду завтра. Пентебрякова». «Зачем назначили пятницу, когда вторник гораздо удобнее. Агриппин d’Ivanoff». «Нельзя ли отложить до следующей недели? Лили Штрик». «Заходила вчера, никого не застала. Возмущена до глубины души. Эх, не умеем мы, видно, заниматься общественной деятельностью! Зайду завтра утром. Женщина-врач Г. Протоплазмова». Пуркуа кэ… кэ… нет ки… кэ… не разберу… кю-ю…

Дама (затыкая уши). Довольно! Вот какое у нас отношение к общественному делу! Не перебивайте меня! Я должна развить свою мысль. Пусть я одна, но я сильна. Мы должны служить человечеству, должны преклоняться перед идеей. Что же вы молчите? У нас каждая минута дорога, а этот идиoт позволяет себе молчать. Говорите одновременно со мной, а то мы никогда не кончим.

Секретарь. Я собственно гово…

Дама. Не перебивайте, ради бога. Я пришла с определенным планом. У нашего общества нет денег. Мы должны устроить концерт. Концерты надоели. Это факт. Нужно придумать что-нибудь особенное. А у нас все то же самое. Певцы поют, танцоры танцуют, публика покупает билеты. Надо устроить все навыворот. Пусть публика поет, а певцы покупают билеты. Не перебивайте – вы, наверное, рутинер. Подумайте только! Насколько это выйдет интереснее. И потом… Потом еще очень хороши экспромты. Понимаете? В программе стоит: «Анна Павлова исполнит умирающего лебедя». А вместо Анны Павловой вдруг на эстраду подымаются: я и Мари Пробкина. Я вся в розовом, она вся в голубом, в строгих длинных платьях до колен. Выходим и молча начинаем петь какой-нибудь эффектный романс. А? В публике шепот, удивление, захват… Неожиданность всегда пленяет. И потом еще концерты должны быть непременно интимными. Чем меньше народу, тем лучше. Собственно говоря, идеальный концерт – это чтобы публику представлял всего-навсего – один человек. Понимаете? Заплатил бы пятнадцать тысяч – вот вам и полный сбор, без всяких хлопот. И потом хорошо было бы, если бы никакой этой идиотской программы не было, а просто так – пришел бы этот самый, публика, поболтал бы и повез бы в ресторан ужинать. Вот это – идеальный концерт. Вот к чему мы должны стремиться! По крайней мере, наше общество, председательницей которого я состою, – «общество поощрения мальчиков», – должно согласиться с этими… – не перебивайте, пожалуйста, – с этими принципами. А разве это у нас в голове? На прошлом заседании мадам Апельсинчик поссорилась с мадам Аромат только потому, что мадам Апельсинчик сказала, что доктор Коробка не может ей отказать, если она ему предложит билет… А Аромат ехидно говорит: «Может!» А Апельсинчик со злости окунула ей лорнет в чай. Ну, при чем здесь наши бедные мальчики, которые нуждаются в поощрении… Не перебивайте, я хочу развить мысль. Итак, чтобы чего-нибудь добиться, нужно прежде всего единение, нужно быть снисходительнее друг к другу, только тогда возможна будет совместная работа, ведущая к светлой цели. Прощать друг другу, любить друг друга – вот лозунг общества «Поощрения мальчиков» – не перебивайте! Поэтому прежде всего предлагаю исключить мадам Апельсинчик. Потом исключить Сырникову, Мыльникову, Петрову, Попову, Ерофееву. Это все, в сущности, вредные и беспокойные элементы. Если бы я не боялась остаться одна, я бы предложила исключить и Коркину.

Секретарь. Виноват, но я должен…

Дама. Опять вы меня перебиваете. Вот из-за вас потеряла нить мыслей. О чем я говорила? О концерте, что ли? Прошлый концерт сошел сравнительно блестяще. Всего три тысячи дефициту. И что же, в комитете опять споры – кому покрыть дефицит. Я говорю: «Господа, надо же рассуждать логично! Концерт в пользу кого? В пользу мальчиков? Ну, так пусть мальчики и платят. Кажется, ясно. Почему же это, раз мальчики, так и платить не надо? Хороши мальчики, нечего сказать! Не признают никакого долга, не желают нести никакой ответственности? Как доход, так пожалуйте, а как убыток, так они и знать не желают. Это уже, извините, не мальчики, а сознательные разбойники».

Секретарь (кричит одновременно с ней). Не ту-да! Пони-ма-ете? Не туда попали… Господи!..

Дама. Если мы будем прививать им такие правила, то кто будет виноват, если в один прекрасный день…

Секретарь. Мадам! Ради Бога!..

Дама. …прекрасный день нас зарежут.

Секретарь. Господи! Ну как ее заткнуть! Мадам! Мадам!

Дама. Надо рассуждать логически. В прошлом году, когда мы задумали ставить «Ревизора», мосье Бутылкин вдруг заявляет: «Мне неясен тип Хлестакова». Я его сумела поставить на место. «Перечитайте, милый мой, “Мертвые души” – вот и будет ясен».

Секретарь. Караул!

Дама. А? Что такое?

Секретарь. Вы, сударыня, не на то заседание пришли.

Дама. Как так – не на то? Вот повестка.

Секретарь (читает): «Комитет общества поощрения мальчиков 18 декабря 1926 года». Вот. А сегодня 18 января и другой год.

Дама. Н-да, я немножко перепутала год. Старая повестка попалась под руку. Но это уже не важно, раз заседание состоялось.

Секретарь (кричит): Другое общество! Общество другое! Общество распространения девочек! Господи! Умираю!

Дама (спокойно). Распространения девочек?

Секретарь. «Общество распространения девочек среди удивленных родителей».

Дама. Так чего же вы молчали? Возмутительно! Я заседаю, трачу время, силы, наконец, здоровье, а он сидит и молчит, как бешеный. Если это не то общество, то назначим новое заседание. Пишите: третьего марта, во вторник…

Секретарь. Третье марта не во вторник, а в четверг.

Дама. В четверг мне неудобно. Пишите тогда: третьего марта, в субботу…

Секретарь. Это не…

Дама (не слушая)…в субботу, в половине пятого – ставьте в скобках, чтобы было понятнее – в пять с половиной, 1925 года…

(Секретарь, закатив глаза, перекидывается через спинку стула.)

Дама. Ну? Что с ним? (с презрением дотрагивается пальцем до его лба). Скончался. Какая распущенность! Слушайте, вы! Не можете ли вы все-таки принести мне воды? Вы сами понимаете, что это действует на нервы, этот ваш прах! Вот и работай при таких условиях!

1928