Текст книги "Имперский Грааль"

Когда началась стрельба, контракт потерял силу. Теперь, будучи разоблачен, Бротиган подлежал бы разбирательству по законам чрезвычайной ситуации. Оговоренные риски этого не предусматривали, а гибель не входила в его планы. Какой смысл зарабатывать деньги, которых не получишь? В том, что Норм пристрелил бы его собственной рукой, Бротиган не сомневался ни минуты. В отличие от девицы Люссак, у него не было папы-президента, дипломатического статуса и трогательной внешности жертвы оговора.

Не ожидали же они, что их агент в самом деле примется убирать ключевые фигуры одну за другой? При всех своих талантах Бротиган сильно сомневался, что сумеет вывести из игры тройку Норм – Р. Эстергази – Морган. На девицу Люссак столько не повесишь.

Тем не менее, это был сомнительный пункт: если работодатель упрется, ему вполне могут не заплатить. Если бы Бротигану удалось снять верхушку авалонской колонии или хотя бы навести на них авиацию, планету можно было выиграть вчистую, однако судьба Авалона была Бротигану, во-первых, безразлична. А во-вторых, то, что ты до конца исполнял взятые обязательства, служит очень дурным утешением, когда тебя линчует толпа разъяренных фермеров.

И все же они догадались. Бротиган чувствовал себя в полной безопасности и только потому ответил на вызов Кэса. Мог и не отвечать, и даже посмеялся над собой: этакое традиционное злодейское пристрастие толковать правила жизни добр)', поставленному на колени, но ему тогда почему-то захотелось сказать – мол, я жив, и я тут самый умный. Кэссиди с его бессильными проклятиями вслед выглядел смешным, однако оказался менее глупым, чем можно было думать с самого начала. Бротиган поймал себя на том, что ему не хочется думать о Кэссиди. За некоторые вещи надо просто браться и делать их совершенно спокойно. Чем сложнее – тем спокойнее. Любые проявления непрофессионализма вызывали в Бротигане чувство брезгливой жалости. Кэссиди – никто, а мораль… Мы уже слишком большие мальчики, чтобы нам читали мораль.

По его расчетам оставалось не больше полудня пути. Дойти до выработки, найти, кто там главный, и предложить тому позвонить по некоему номеру, где подтвердят личность Бротигана и его полномочия. А дальше только мыться, есть и спать. Лежа без сна в палатке, которую заносил снег, и слушая ветер, Бротиган никак не мог понять причин своего беспокойства. Испытание тишиной, обязательное для сотрудника его службы, он никогда не считал тягостным. Напротив, обычно его раздражали бараки-общежития, где по соседству куча малых детей и подростков призывного возраста.

Природа тут была тиха изначально: изредка рычала громом, шелестела песком, шептала морской волной. Эта же ночь и вовсе будто затаила дыхание. Ровно в могиле… Бротиган мысленно сплюнул, но сон уже спугнул. Тяжелое забытье на несколько минут, когда ты даже не можешь с уверенностью сказать, что спал, и от которого никакого проку, кроме головной боли – вот все, что принесла ему ночь. А в дурные предчувствия он не верил. Казалось, ну что еще может случиться?

Чего бы проще для нормальных людей: позвонить в пункт назначения, сказать – «иду» и услышать в ответ – «ждем». Однако комм локальной связи, по которому Кэс до него дозвонился, ничем бы ему здесь не помог. Связь была очевидным слабым местом «Седьмой грани». Когда они прикрывались ионным зонтиком, радиоволна к ним просто не доходила, а станцию гиперсвязи – все это Бротиган определил, рассуждая логически! – они смонтировали не на спутнике, а на планете. Они не смогли бы прятаться так долго, если бы поставили на орбиту спутник искусственного происхождения, а естественных лун за Авалоном не числилось. Посему связь рудника с генеральным офисом могла осуществляться только по заранее установленному графику. График они, разумеется, держали в секрете, а каналы связи – зашифрованными, и у него не было ключа. Они сами свяжутся. «Шестерка» на планете безропотно переведет на Бротигана запрос от человека, имени которого не знает никто. Все в порядке и никаких обид между профессионалами, Бротиган бы и сам не дал ключ от канала офицеру СБ вероятного противника. Даже если он твой купленый агент, кто поручится, что не двойной?

Казалось бы, чем еще они рискуют, если он уже знает про прииск? Если – поправимся, да! – все уже знают про прииск? Шифрованным каналом? У них, стало быть, есть еще что-то такое, что они не потеряли?

Мне до того нет дела. Пока нет. Потому что никогда не худо иметь страховку, если тебя попытаются обжулить. С другой стороны, Бротиган прекрасно понимал, что во многих знаниях многие печали, и это знание было как раз такого свойства. Те, кто кое-что разнюхал, долго не живут. Посредник ставил одно условие: планета должна быть признана негодной для колонизации. Прочую информацию Бротиган получал исключительно дедуктивно, по мере того, как она поступала руководству авалонской колонии. Вместе со всеми, опережая их разве что на шаг. Это придавало блюду остроты.

Почему я связался с ними? Только лишь из любви к экстриму? С какой стороны ни взгляни, а выходило, что так.

Он повертел в руках комм. Бесполезная вещь, если думать, что старую жизнь ты оставляешь позади, как лыжню. Он и взял-то его по привычке: человек может подать сигнал другому человеку, если тот поблизости.

Теоретически, само собой. Современный человек без связи никто. Авалонцы наладили тут свою систему: сигнал с комма идет на антенну ближайшей башни, а с той на спутник, но гипертранслятор луча нынче контролируют миротворцы. Говорить мы можем только с планетой, как в Сумрачные века, а с орбитой – если Высшие Силы разрешат.

Автоном!

И тем не менее утро не задалось. Палатку занесло с верхом, и, видимо, забило трубку воздухозабора. Бротиган проснулся от духоты и долго откапывался, а после опрокинул кружку с чаем. Досада – это так нерационально. Он досадовал на себя за то, что досадует, и пытался доказать себе, что это смешно. Поскольку он не ожидал, что путь до убежища займет больше полудня, то позволил себе выйти позже расчетного времени. С другой стороны, он мог идти в заданном ритме еще неделю, не отвлекаясь на дурные мысли. Одним из своих главных достоинств Бротиган числил недостаток воображения.

Было очень холодно. Ветер дул в лицо, а солнце вовсе спряталось за низкие сизые тучи. Бротиган поймал себя на том, что прислушивается: но нет, из-за облаков не доносилось рева машин. Никто не окликнул его, когда он вошел в распадок присыпанных снегом холмов. Любой мог тут пройти, с неудовольствием подумал Бротиган. Хоть Р. Эстергази на крыльях, хоть девчонка Морган на пузе. Холмы – это терриконы, отвалы пустой породы. Работы не ведутся, установлен мораторий на все время, пока мировое сообщество выясняет, чья это собственность. И тумана нет: он у них, видимо, тоже искусственный. Бррр, какой туман в такую холодину? Только из твоего собственного рта. Ни одного работающего механизма. Проходя меж холмов, Бротиган оглядывался и скоро выяснил причину: черные норы в земле, похожие на вырванные ноздри, не дымились. Хрустальная и очень твердая тишина, которую не разбить даже криком – он попытался, но больше не стал, оставшись с неприятным чувством, будто смотрит на внешний мир из глубины кристалла. Сквозь грань. Холмы – а за ними еще холмы, и еще, видно далеко-далеко. И никого не видно!

Никого и нет.

Желая в этом убедиться, человек набрал на своем комме широкоохватный вызов, адресованный всем, кто слышит. Так подают SOS, и здесь должно сработать. Непосредственная же близость и более того – прямая видимость. Ответа он не получил.

Осознавая масштабы катастрофы, Бротиган снял лыжи и огляделся. Внизу, в долине, стояла брошенная как попало и занесенная снегом техника. Никто не консервировал ее и даже не потрудился загнать в ангар. Проваливаясь по колено, он добрался до ближайшего краулера, заваленного набок, и бесцельно провел рукой по его промороженному борту. Мертвый. Они или неизвестно где, и ему их не найти, или… или их сняли, и он стоял за проигравшую сторону. Это совсем плохо. Не заплатят.

Опять же, если рассудить здраво, ему не заплатят в любом случае. Бротиган ведь перекуплен у НН не спецслужбами 30, которые бьются за планету в официальном споре. Он работал на корпоративную секьюрити «Седьмой грани», а тем было важно укрыться в тени от любого заинтересованного глаза. От своих – в первую очередь. Никто не любит платить налоги. Когда Р. Эстергази увидел то, что ему видеть не стоило, и ушел с этой информацией живым – тут-то «Седьмая грань» и проиграла. Попала под яркий свет. Именно это и должен был предотвратить Бротиган. Если бы он знал, он бы расколол башку чертову клону, а не старухе, по крайней мере сосредоточился бы на нем, но… как он мог знать?

Бротиган невесело усмехнулся. Нет ему удачи. Придется признать поражение и позвонить, надеясь, что Кэссиди намотал на ус его слова насчет профессионализма. Потому что профессионализм исключает мелкую паскудную мстительность. Он набрал номер Кэссиди.

Нет ответа. Бротиган сел на гусеницу, потер лоб рукой в лыжной перчатке и повторил попытку. Кэссиди молчал как мертвый. Какая жалость. Он упустил чудесную возможность выслушать покаянную Бротиганову речь. Сам Бротиган при этом упустил нечто более существенное. Кажется, это была его, Бротиганова жизнь.

Кэс бы ответил, кабы был на планете. Теперь, когда ионная глушилка не работает, дыр в сети связи вроде бы нет, если функционируют все башни, а мы в силу нашей профессии не можем не ответить на вызов, даже если нам очень не хочется разговаривать. Похоже, их всех сняли, договорились за его спиной, а его банально забыли. Или каждый решил, что его подберет другая сторона: так обычно бывает в анекдотах. Местный менеджер «Седьмой грани» не знает о нем и узнал бы только по предъявлении кодовых слов, а Норм с Кэссиди, естественно, решили, что пусть противная сторона заботится о своем сукином сыне.

Я остался один на планете! И что мне с ней делать?

Он встал и сделал пару шагов вдоль борта. Такая дикая, нецивилизованная тишина!

Аккумулятор в палатке сядет через неделю. Еды он взял на два дня. Можно попробовать запустить генератор и поискать еду по норам. Объявить робинзонаду и ждать, пока кто-нибудь придет. Позвать на помощь нельзя: уходя, люди уносят с собой гиперпередатчик.

Бротиган вдохнул колючий воздух, холодный и лично ему совершенно чужой. Ему внезапно сделалось лениво и скучно. Он никогда не любил «Робинзона Крузо» – ведь это повесть о силе духа и о надежде, а сами по себе они не существуют. Пошарившись в закромах памяти, обнаружил там детство, которого почти не помнил, и юность, за которую не смог зацепиться. К его собственному удивлению – ничего личного. Тогда он снял с пояса еще один предмет, про который всю дорогу думал, что тот не пригодится. Лишний вес в пути: его не съесть, и переночевать в нем тоже не получится.

Только застрелиться.

* * *

Последний челнок с Авалона Натали Норм ждала с особенным нетерпением: на нем должны прибыть свои, и приключение для них закончится. Айне было сказано, что вот приедут папа и Брюс и мы отправимся домой, довольные, счастливые и – вместе. Немыслимо держать на руках эту активную крепышку все время, пока челнок чалится, а потому пришлось смириться и не толкаться в общей группе, а чинно сидеть на поливиниловом казенном диванчике в диспетчерской, отделенной от причала прозрачной пластиковой переборкой, и делать вид, что превосходно владеешь собой.

В шлюзовой зоне нынче много лишних: представители конкурирующих сторон, миротворцы, болтающиеся без дела, и просто работники причалов. С диванчика ничего не видно, все загораживают спины, а Айна уже слишком велика, чтобы сажать ее на плечи, и потому тянется на цыпочках и плющит нос о стекло. Ага, над воротцами шлюза загорелась зеленая лампочка: кто-то ждет там, пока выровняется давление. Створки открываются, возле них образуется человеческий водоворот. Приматора Ариадна, которую цепкий взгляд Натали мельком выделяет в общем месиве, главным образом из-за темно-зеленого одеяния, хранит на лице непроницаемое, «в целом положительное» выражение.

Ждать оставалось недолго. Обязательный душ, медицинские процедуры и переодевание. Такие вещи Рассел ухитряется проходить быстро, деловито и почти безотчетно, Брюс проигрывает ему почти вдвое. Это ничего. Очередь взрослого сына всегда вторая. Просто эти последние минуты самые длинные.

Момент встречи потонул в восторженном реве: «Папа!» Семейству дали минуту, чтобы обняться, а после неделикатно прервали: комиссия подводила итоги, и Приматора желала, чтобы госпожа Норм заняла свое место. Норм отправился вместе с ними в качестве приглашенного свидетеля и для разъяснений, каковые могли понадобиться комиссии, а Айна поехала у него под мышкой. Играем в шпионов, молчим и слушаем. Кто слово сказал, тот провалился. Забились на это? Угу. Тогда – молчок, а про страшные опасности и ужасные приключения потом расскажу.

Противоположную сторону представлял президент Люссак с неизменной рыжей красоткой у левого локтя и таким выражением лица, словно сел в покер играть. Лантен и генерал Ква'ан выглядели попроще и отнюдь не такими уверенными. Они привели Ллойда Кэссиди и Эдеру Насименто. Все участники встречи имели при себе рабочие деки, открытые на параллельных списках экспедиций.

– Условия были следующие, – начала Приматора. – Планета достается той стороне, чьи представители сумеют дольше продержаться на ней без внешней поддержки. Только что мы подняли последний челнок. Время выносить вердикт, дамы и господа.

– Я должен заметить, что с последним челноком на борт «Эгле» ступил человек с гражданством Пантократора, – заявил Люссак. – Рассел Норм не имеет права быть учтенным в состязании сторон, поскольку является представителем миротворческих сил.

– Это не совсем так, – немедленно возразил Лантен. – Мы согласились на участие в экспедиции пантократорской кандидатуры до того, как Авалон стал предметом спора. Миссия господина Норма состояла в том, чтобы обеспечить выживание колонии любыми доступными методами. Поставить право собственности на Авалон в зависимость от выживания миротворческие силы решили позже.

– …несомненно, учитывая, какую фигуру они внедрили в экспедицию. Если Пантократор будет настаивать, значит, он сам не возражает наложить руку на спорную планету.

– Продолжайте, – сказала Приматора.

– Мы не будем считать, кто ушел с планеты последним, – Люссак кивнул сам себе, своим опережающим мыслям. – Давайте посмотрим, кто там остался. Я выставляю кандидатуру офицера Бротигана.

– Офицер Бротиган заявлен в списке погибших при налете Ночных Волков, – возразил Лантен. – Его фамилия выделена тут красным. К тому же офицер Бротиган – официальный представитель службы безопасности Новой Надежды при руководстве авалонской колонии. Каким образом эта фигура может быть использована Землями в их пользу?

– Так ли это на самом деле?

– На самом деле это не так, – глядя в стол, сказал капитан Кэссиди. – У меня есть доказательства и свидетели того, что офицер Бротиган, во-первых, жив… был жив на момент, когда я с ним разговаривал. Ну, а во-вторых, Пэдди Бротиган был перекуплен противником и осуществлял в авалонской колонии диверсионную деятельность. Более того, я имею основания обвинить Бротигана в убийстве научного руководителя экспедиции – миз Игнасии Монти.

Лантен кивнул с удрученным видом, словно личное бесчестье его офицера ложилось пятном на всю службу. Возможно, правда, он был огорчен тем, что Кэссиди не хватило ума промолчать. Наличие живого Бротигана было ему совсем не на руку.

– Вы, стало быть, утверждаете, что это ваш подонок?

– Подонок он или нет, если он остался на планете дольше остальных, мы охотно признаем его своим. В списках поднятых на орбиту он не числится – проверьте.

– Пэдди Бротиган, – сказал Лантен, – был перекуплен не федеральными службами Земель Обетованных, а теневым руководством «Седьмой грани». Его миссией была не служба на благо отечества, а сокрытие незаконной деятельности и уклонение от уплаты налогов. Он вредил вам столько же, сколько нам. Если эта кандидатура останется в игре, планету впору отдавать в подданство Фомору Я настаиваю на том, чтобы в рамках любого противостояния соблюдались этика и закон. Кто-то возразит?

А кто в здравом уме возразит?

– Тем не менее, Бротиган оставался на планете дольше, чем кто бы там ни было другой, и он – не ваш. Автоматически он наш.

– …если вы докажете, что он был жив на момент, когда Рассел Норм покидал планету, – сделал свой сильный ход Лантен. – Предъявите вашего человека! Если его нигде нет, его все равно что нет. Дело о собственности рассматривается сейчас и не может быть пересмотрено в зависимости от обстоятельств, которые, возможно, когда-нибудь вскроются. Законы в отношении собственности незыблемы и тверды, иначе она не собственность.

Натали перехватила донельзя странный мужнин взгляд: так смотрят мужчины, когда сомневаются, получат ли прощение. У мужчины, который смотрит так, один довод в его оправдание: дескать, иначе он поступить не мог. Иначе он был бы не он. Ладно Поговорим – не чужие. В любом случае через пять минут после того, как тут закончат, я буду знать больше их всех. До той поры играем в шпионов: слушаем и молчим.

– Одну минуту. Можно? На планете, – сказал Норм, – есть два живых человека, и они – не ваши, и могут быть предъявлены в любой момент. Это Брюс Эстергази и Братислава Морган.

Что? Во что ты впутал моего сына?!

– С ними можно связаться?

– Они сами могут с вами связаться, просто они вежливые ребята и ждут своей очереди.

– Пантократорцы, – Люссак растянул губы в ухмылке. – Оба. Напоминаю, кстати, что Пантократор формально входит в состав нашей федерации. Это – наши люди.

– Братислава Морган действительно с Пантократора, а у Брюса Эстергази двойное гражданство. Он рожден на Нереиде. Оба они изначально заявлены в команде Новой Надежды.

Натали откинулась в кресле: не ее бы сын, так было бы даже смешно – государства делят человека.

– Мы примем девушку, если она сыграет за нас, – предложил Люссак. – Один на один, и она не пожалеет, я обещаю.

Он, без сомнения, уже знал, что такое Братислава Морган.

– У нее самой спросите, – предложил Норм. – Ребята там одни. Ни у кого нет рычагов давления на них.

Голографическая Братислава скорчила насмешливую мордочку.

– Драться? С ним вот? Всего только за планету? Ну на фиг, а? Дешево покупаете.

– Я не понимаю, – сказала Приматора, – кому я должна в итоге присудить планету. Норм, почему вы сами-то оттуда ушли?

Да, почему? Как ты мог оставить ребенка…

– А разве вам нужны инсинуации насчет «руки Пантократора»? Ну и опять же – чтобы никто не давил на ребят. По-моему, у них есть идея.

Двое на голограмме переглянулись: мол, кто говорить будет?

– Я претендую на Авалон лично, – сказал Брюс. – В своем собственном лице. Я контролирую информационное пространство планеты и объявляю ее своей частной собственностью.

– Вы собираетесь жить там в одиночку? – немедленно спросила Приматора. – Не уходя под патронаж ни одной из коалиций? Вы дурачитесь, молодые люди, или впрямь считаете, что мы должны рассмотреть это предложение всерьез? На орбите – вам, может быть, не видно? – стоят две эскадры суммарной мощностью в пятьсот двадцать орудий, – здесь Люссак посмотрел на нее с интересом, – и миротворческое судно, которое не так уж безобидно. Кроме того, существуют экономические, социологические и психологические закономерности, открытые людьми поумнее вас обоих. В век космических технологий и командных стратегий планета не может существовать обособленно и быть ничьей.

– Ну не совсем в одиночку, – буркнул под нос Лантен. – Монарх – одна штука, и армия – одна штука. Может, им трахаться негде… прошу прощения, мэм.

Кто-то кого-то с той стороны ткнул под ребра. Брюс постарался сохранить официальное выражение.

– Не в одиночку, – возразил он. – Я не возражаю рассмотреть кандидатуры поселенцев, но решение по ним буду принимать единолично. Вероятно, мы начнем с колонии по типу авалонской…

– Придется торговать, – серьезно поддакнула Морган. – Без туалетной бумаги мы просто пропадем.

– Мы согласны, – тут же заявил Лантен. – Молодые люди, если вы встретите офицера Бротигана, не сочтите за труд сообщить ему, что он уволен без пенсии и страховки.

Натали откинулась на спинку кресла, не видя почти ничего вокруг. В груди слева образовалась зияющая черная дыра, куда внезапно начали валиться звезды и планеты, политические противоречия и этические системы. Пропадали пропадом. Норм тревожно шевельнулся, но она остановила его слепым взглядом… сейчас, погоди. Вдох, выдох, через силу, словно помпой продавливая воздух в легкие и механически вынуждая сердце сокращаться… Ничего, обошлось. Я не могу позволить им решать без меня. Без меня они… напортят!

– Я, – сказал Люссак, – попросил бы уважаемую комиссию вернуть разговор в серьезное русло. Для того чтобы двум тинейджерам заняться сексом, целой планеты многовато. Хватит палатки на Дикси. Дикси, кстати, намного более безопасна.

Это для матери.

– Вы не поняли, – ответил ему Брюс, став очень серьезным на вид. – Я не просто заявляю о своих правах, я готов подтвердить их силой. Вы пропустили важные слова в моем заявлении – я полностью контролирую инфосферу Авалона.

– Инфосфера – красивое слово, юноша. Что именно вы им называете?

– Им надо показать, – вмешалась Братислава. – Иначе не поверят.

– Хорошо, – Натали померещилось, будто бы сын заглянул ей в глаза, ища согласия, и то же самое наверняка мог сказать о себе Рассел Норм. – Слушайте не меня, господа комиссия, слушайте вашу собственную связь. Давай!

Связь не заставила себя ждать.

– Срочный вызов, господин президент, – сказала Калла Неро, протянув шефу комм. – Это эсминец сопровождения, господин президент.

– Я рекомендую вам включить громкую связь, чтобы мне не повторяться.

В оглушительной тишине комиссия выслушала сбивчивый рапорт командира эсминца «Шталь»: самопроизвольный запуск систем, неуправляемое маневрирование, заставившее прочие корабли зиглиндианской эскадры разойтись, чтобы избежать столкновения. Большего кошмара для тех, кто перемещается в космосе, наверное, и не придумаешь: траектория не поддается расчету, а корабль не слушается руля. Последним, что капитан проорал в свой микрофон, был доклад о запуске прыжкового двигателя, а после «Шталь» замолчал. Приборы обнаружения более не фиксировали его в пространстве Авалона.

– Куда вы его дели?

– Я не знаю, – сказал Брюс, к чести своей не ухмыляясь. Братислава Морган делала это за него во всю ширь. – На фиг, как мне тут подсказывают, и более точных координат я вам дать не могу. Повторить?

– О, да, пожалуйста, – попросил Люссак прежде, чем кто-либо успел рот раскрыть. – Только на этот раз будьте любезны выбрать их эсминец. Будем соблюдать хотя бы видимость равновесия сторон.

– Как вам будет угодно.

Шоу повторилось с той только разницей, что на этот раз лиловеть и давиться парадным воротничком пришлось генералу Ква'ану. Для мальчишки на планете это не больше чем компьютерная игра.

– Они не погибли, – сказал Брюс. – Однако я могу в считанные секунды расшвырять ваш флот по всей галактике, и вам придется долго его собирать.

– Мы согласны, – сказал президент Люссак и усмехнулся. – Один вопрос господину… э-э-э… я не знаю пока, какой титул он себе изберет… ну, пока просто – Эстергази. Вы ведь формально с моей дочерью не разведены?

* * *

Айна сидела в детском углу, прижав к ушам ладони. Творилось невообразимое. Мама с папой ссорились: более того, мама кричала на папу. Папа не отругивался, папа расслабился и позволил себя топтать, но для мамы это ничего не значило. Она, судя по запасу воздуха в легких, могла концертировать еще долго, и папа нуждался в защите столь явно, что Айна, подойдя, обняла его колени и уткнулась в них носом.

– …и не говори, что ты не мог просто взять его за ухо!

– Он уже большой.

– Достаточно большой, чтобы делать большие глупости – и не больше.

– Каждый должен в восемнадцать лет сделать свою глупость, иначе никогда не вырастет. Или еще хуже: сделает ее позже.

– Рассел, это все общие слова, которые нельзя произносить в далеко не общей ситуации. Кто о нем позаботится? Эта девочка Морган?

– Ну, с Морган он во всяком случае не замерзнет. Разве возразишь на армейскую шутку, тяжелую, как камень? Натали на секунду замолчала, переводя дух, и в эту брешь были двинуты войска.

– Я не мог иначе распорядиться Авалоном. Это идеальная планета для Назгулов, но юридически она должен кому-то принадлежать. Рубен – клон, он не может владеть недвижимостью. Алькор официально не существует. Мари Люссак… фигура, да, все Эстергази ей не выше пояса, но она идет по мосту шириной в лезвие, и любая случайность может склонить ее к добру или злу. Мы ведь оба верим в добро и зло, не так ли?

Нельзя обременять ее столь великой ношей. В смысле – опасно. Оставался только Брюс.

– Или ты.

– Или я. Но на Пантократоре у меня в заложниках жена и дочь. А ты лучше других представляешь, что такое Пантократор и кто именно выступит основным противником Авалона, когда всплывет истина. Пантократор не приемлет развития человека дальше человека. Пантократор почуял силу, которую кто-то намерен использовать в своих интересах, и Пантократору это не нравится, хотя бы потому только, что тремя противовесами управлять сложнее. А как противник Пантократор будет куда похуже Люссака, я тебя уверяю. Те хотят только овладеть силой. Пантократор захочет ее уничтожить.

– И ты заткнул брешь моим сыном.

Норм тяжело вздохнул и не ответил.

– Он не продержится долго, – продолжала Натали, вытирая уголки глаз. – Ариадна совершенно права: он засветил себя как силу и Авалон – как ее источник. Теперь туда полезут матерые одиночки всех мастей, потому что захотят оценить источник силы и забрать его себе. Почему, ты думаешь, Люссак согласился?

– Потому что рассчитывает через Мари Люссак-Эстергази дотянуться до сокровища первым. Лантен подумал об этом еще раньше. Если у Брюса хватит ума сыграть в интерес с обоими союзниками, он может держаться очень долго.

– Он должен был отслужить свои полтора года и вернуться.

– Он должен был прежде всего определить свое место в жизни.

– Его облапошат. Он не может быть умнее всех.

– Не может, это точно. Но он там не один. На Зиглинде Рубен держит Мари Люссак, которая в свою очередь держит своего палу. Новая Надежда пока рассчитывает склонить свободную колонию Авалон к своему типу хозяйствования. Авалон ведь выглядит сейчас солидным – и свежим! – противовесом Зиглинде, которую Земли уже переварили. Не исключено, что Новая Надежда предоставит Брюсу кредит и материалы, а также специалистов для восстановления колонии. Я думаю, что Брюс не сразу обломает НН. На самом же Авалоне у него есть лучший советник из всех возможных. Я имею в виду госпожу Монти.

Малому слову разве состязаться с большим? Большие стучатся в голову снаружи, а малые слова живут в сердце. Они такие жалкие, если произносить их вслух.

– Зачем Авалон Рубену Эстергази?

– У Рубена есть две задачи уровня «долг»: собрать Назгулов и найти императора. Близость к зиглиндианской верхушке должна бы ему помочь. Что они все вместе будут делать дальше… – Норм пожал плечами и застенчиво улыбнулся. – Боюсь, им тоже особенно не из чего выбирать. По всей видимости, это реальная сила, которая вмешается в мировой расклад, но, может быть, это уже не наше дело?

Состояние Натали внезапно резко изменилось, она успокоилась. Хорошая идея, вовремя пришедшая в голову, обладает таким свойством: ты начинаешь думать в правильном направлении, и чем дальше, чем меньше у тебя возможности свернуть в сторону. И в конечном итоге ты обнаруживаешь, что выбора нет.

– Брюс заполучил силу, – сказала она. – А сила заполучила Брюса. С чем он там остался лицом к лицу, вы подумали? Бестелесная сущность, способная быть во всем и говорить с тобой по своему желанию. Вам не страшно?

– Страх преодолевается через понимание. Кто, кроме Брюса, сможет понять Алькора, раз уж тот есть? Пантократор в свое время противопоставил религии веру и стал тем, что он есть. Ожидал ли он, что придет время, и вере противопоставят… вот это?

– Бога?… Богом имеет право зваться лишь та сущность, относительно которой человек испытывает доверие: мол, она выполнит свою часть договора, причем – выполнит совершенно безвозмездно. Пантократор провозгласил богом – человека, а верой – доверие во всесокрушающую силу человеческой этики как основы социальности. Как они смогут верить в существо, с которым не заключен договор, а завет не оформлен? В нечто, существующее независимо от их норм? В нечто реальное? Они скорее назовут его демоном. Бог-тинейджер… да он уничтожит всю их систему одним своим существованием!

– Я не знаю, хорошо это или плохо. Но я могу приложить немного слов и некоторые усилия, чтобы это стало хорошо в том смысле, в каком я понимаю хорошее. Кто может больше? Да и какой из него, прости господи, бог?!

Больше всего мне хочется остаться самой в моей безопасной гавани, куда нет доступа злу. Остаться самой и оставить тут дочь, и всех, кто мне дорог. Я буду жалеть, но…

– Мы с тобой, – сказала Натали, – подаем заявление и переезжаем на Авалон. Мне кажется, эээ… Брюс – ну придумайте уже, как он будет себя титуловать! – нам не откажет. Да, я собираюсь со всем цинизмом воспользоваться семейным положением.

С тобой или без тебя – так это прозвучало, и она мимолетно испугалась. Нет, не то чтобы у нее не хватало характера или решимости поставить на своем, когда приперло. Невозможно произнести эти слова, когда он держит на коленях твоего ребенка, как невозможно выбирать, кто из твоих детей нуждается в тебе больше. Кто сказал эти слова – ну или почти сказал! – тот виноват, и все равно, что было сказано раньше. Если ты муж, краеугольный камень мира и центр его равновесия, ты поймешь и ты не заметишь. Самое страшное – это, если стоя на двух берегах, мы не протянем друг другу руки. Элементарно не хватит житейского ума.

– Ну, что ты скажешь?

Норм тихонько засмеялся и притянул к себе жену так, что теперь обе его дамы – большая и маленькая – оказались в его объятиях.

– Я об этом думал, – признался он. – Но, разумеется, я хотел посоветоваться с тобой. У меня семья, жена, а у жены – мнение, я не могу принимать такие решения ударом кулака по столу. Тем более, – он потер лоб, прежде чем выдать последнее катастрофическое соображение, – похоже, что теперь Пантократор мне не заплатит.

26.04.2005 – 25.02.2006 г.

Екатеринбург