Текст книги "Исповедь зеленого пламени"

– Через сколько они будут здесь? – спрашиваю я, перепрыгивая через алое кольцо углей, чтобы лучше всмотреться. Тело сразу же обдает леденящим холодом осенней ночи – бр-р!

– Думаю, меньше, чем через час. Они идут по следу, всматриваются…

– Если я погашу их факелы, будет больше, чем через час?

– Я уже думал об этом. Они зажгут их снова. А если гасить все время – это то же самое, что громко крикнуть на всю степь: «Мы рядом!» Наверняка у них с собой есть какой-нибудь завалящий маг, а чтобы обнаружить нас, им и такого хватит.

– Так что же делать?

– Прежде всего будить наших рыцарей…

Я прыгаю назад, в огненное кольцо, сдергиваю со спящих плащ Гитранна и заворачиваюсь в него сама.

– Лоти, Тэль, вставайте! Тревога!

Они вскакивают, мутно озираются спросонья.

– На наш след напали!

– Волки? – спрашивает Тэль-Арно, еще не придя в себя.

– Какие Волки! Это отряд Ниххата! Сколько их там, Гитранн?

– Да уж не меньше двадцати. Отсюда трудно точнее…

– Так, народ, прочь из кольца, сейчас я буду его гасить. Нечего облегчать им задачу!

Кольцо полностью покорно моей воле – достаточно властного «спи!», даже не произнесенного вслух, как оно мгновенно гаснет, оставив лишь теплый пепел.

– Ну что, по коням? – Тэль-Арно смотрит на нас с Гитранном, ожидая приказа.

– Да, вы седлайте коней. А мы… двадцать-то минут у нас в запасе есть, Гитранн?

– Столько есть, но не больше. Через полчаса мы уже не сможем бежать, придется Говорить. А через сорок минут, боюсь, и Говорить будет поздно.

– Тогда в последний раз пробуем разомкнуть пространство…

Поляна, поляна, я не очень хорошо помню, как ты должна выглядеть ночью… к черту, попробуем что-нибудь другое, например…

– Лиганор, это бесполезно] Я снова не читаю тебя!

– Слушай, у меня такое ощущение, что дело в тебе, – яростно шепчу я. – С Лоти у нас все получалось, только сил не хватило. А тебя словно что-то экранирует…

– Что может меня экранировать? Ты вроде бы счистила с меня все наваждения Райнэи… На мне даже защитного браслета нет.

Защитный браслет…

И тут приходит ослепительное озарение.

– Кольцо! – почти ору я. – Кольцо на твоей правой руке!

– Не говори глупостей, Лиганор, оно серебряное. Я же принимал вчера Нездешнее обличье, но боли не чувствовал…

– А ну сними! – не слушая Его, приказываю я. – Дай сюда… Так я и знала! Если серебро намагничивается, то я ручная крыса из борделя Китт! Оно только посеребренное, кольцо твое! – сую этот несчастный кусочек металла в пояс, а руки трясутся, не слушаясь… – И вот теперь давай попробуем еще раз! Если и сейчас ничего не выйдет – тогда по коням… Руку!

Контакт происходит мгновенно и мощно – словно прожектор включился в ночи. Уверенный энергетический поток Нездешнего – мощное дерево, по которому я взбираюсь плетью дикого винограда. Я нервничаю, меня всю трясет, некогда сосредотачиваться на нашей несчастной поляне, поэтому я цепляюсь именно за этот образ – старые деревья, замшелые и увитые этим самым виноградом…

– Вижу Цель!!! – раздается рядом со мной Его звенящий радостью голос!

Я открываю глаза. В темноте разрыв ткани мироздания почти незаметен – просто в одном месте темнота кажется более теплой и влажной, дрожащей от тяжелых испарений… Гитранн делает шаг – и оказывается ТАМ, Его вытянутая рука выскальзывает из моей ладони.

– Ты удержишь этот разрыв минуты три? – спрашиваю я.

– Постараюсь.

– Тэль, Лота, – кричу я в полный голос, – хватайте лошадей и проводите их слева от меня, со стороны спины! Живее, мать вашу!

– Только осторожнее, – словно с того света доносится Его голос, – по-моему, здесь болото.

Я оборачиваюсь через плечо – зарево заметно приблизилось, уже можно различить отдельные огни факелов, ветерок доносит обрывки команд. Мы не видны в темноте, но мои крики и звон конской упряжи, судя по всему, были услышаны – отряд быстро спускается в ложбинку с березами. Ничего, несколько минут у нас еще есть. Лота проводит свою кобылу – я кожей ощущаю, как раздвигаются края разрыва, пропуская зверя и его хозяйку.

– Скорее, Тэль, где ты там?

Мы успеем, не можем не успеть… Тэль появляется бегом, таща за собой коня.

– Эй! – крик сверху. – Выходите лучше сами! Вы там, мы же слышим! Все равно не скроетесь!

Тэль решительно шагает через край разрыва, но конь его неожиданно начинает упираться. С замысловатым ругательством юный Рыцарь в Алом дергает за повод заупрямившуюся скотину…

Огонь факела уже мелькает среди берез…

Преодолевая дрожь в коленях, я вскидываю руку:

Отблеск огня на моей руке,

Капля воды в моем кулаке.

Солнечным пламенем, талой водой,

Воины Тени, велю вам:

СТОЙ!

Откуда что и взялось – с перепугу даже что-то вроде Слова сымпровизировалось! Сработает, не может не сработать – наглость, она города берет.

Так и есть – шок, чисто психологический, но огни замерли, не приближаясь ко мне. Передние ноги… задние… ну Тэль, ну молодец – затащил-таки в разрыв этого вороного ишака, которого неизвестно за что возвели в достоинство рыцарского коня!

Реку с пути никто не свернет,

Солнца по небу извечен ход.

Именем утра, что гонит ночь,

Воины Тени, велю вам:

ПРОЧЬ!

С этими словами я делаю шаг вперед. Теплый и влажный воздух обнимает меня. С той стороны края разрыва поблескивают зеленоватым серебром. Огонь факела последний раз мелькает между ними – а потом я замыкаю разрыв эффектным ведьмовским знаком, ярко вспыхивающим в обоих мирах сразу. Несколько минут в глазах мешанина из золотых линий и завитков, а когда она гаснет, передо мной лишь трухлявый ствол дерева да яркая сочная зелень на кочковатом бережку озера-болота… Я поворачиваюсь к своим спутникам.

– Ты снова спасла нас, Королева, – с этими словами Гитранн отвешивает мне низкий поклон…

И вот тогда я подставляю Ему подножку, кидаюсь на Него сверху, и мы катимся по зеленой траве, Он отбивается изо всех сил, но я все равно нахожу Его губы и азартно впиваюсь в них, как вампир в свою жертву, долго не отпускаю, а потом ищу губами Его ресницы и не слишком удивляюсь, ощутив соленый привкус…

–…Лиганор, отпусти немедленно, что ты делаешь, ты с ума сошла, Лиганор, отпусти…

Какое-то время я еще борюсь с Ним, а потом, покорная новой внезапной вспышке, резко разжимаю объятья и валюсь лицом вниз на одну из кочек, и бешеные слезы неудержимым потоком льются из моих глаз. Я не вытираю их, плачу молча, и сама не знаю, от чего реву – может быть, от страха перед собственным могуществом? А может быть, именно так плачут от радости?

Лоти подходит ко мне – я чувствую – вот-вот положит на плечо утешающую руку, но Он, не поднимаясь с земли, отстраняет ее, мягко, но властно:

– Не трогай, пусть плачет. Наверное, так надо, – и, задумчиво, непонятно кому и зачем: – Mon faennro na rionat Кааег Maeyl'…

Волосы рассыпались по земле – я опять обронила гребень. Вижу прядку, упавшую мне на щеку и левый глаз, и не сразу осознаю, что если сравнить ее цвет с цветом разметавшихся тут же волос Гитранна, то никакой разницы не заметно.

* * *

А в это время из свинцовых туч, сгустившихся над Кармэлем, с оглушительным раскатом ударила молния – и хлынул ливень, да такой, какого и летом-то давно не бывало в этих засушливых землях! Небо обрушилось на землю со всем неистовством, и узкие улочки моментально превратились в бушующие реки, и звон и плеск низвергающейся с неба воды заглушил все прочие звуки, так что любой, кто желал быть услышанным, должен был кричать…

«Он пел – и строка его текла печально, как черная река, звеня, рассыпались зеркала на лица и блики, и время качало головой, летая задумчивой совой над тем, кто нашел какой-то свой путь в мудрые книги. Огонь обжигал его уста, гитары сухая береста пылала – и в запахе костра мне слышались крики…»

…И, разбрызгивая вокруг себя дождь, по колено в воде, мечевластитель Снэйкр у парадного подъезда леди Сульвас один отбивался от четверых солдат Ниххата, присланных взять его за пособничество нарушителям спокойствия. Капли дождя водопадом низвергались с выступающей кровли – и разлетались веером, сталкиваясь с бешеной сталью пяти мечей, так что облако водяной пыли окутало схватку… И недвижная, как статуя, застыла в дверях леди Сульвас, старшая из Последних Лордов, до самых расширившихся глаз укутанная в оранжевое покрывало, стояла молча, ни криком, ни вздохом не осмеливаясь помешать любимому, и только вздрагивала, когда до нее долетали холодные капли, обжигая сквозь тонкий шелк…

– Ишь чего захотели! – смеясь, кричал Снэйкр, ловко парируя удары. – Ничего у вас не выйдет! Весь город слышал и видел Их – всех не перевешаете! Пока жив хоть один человек, помнящий Их, жива и надежда Кармэля!

«А ночь плавно уходила в степь, с ней вместе уходила его тень, он сам отпустил ее – затем, чтоб рук не вязала… Слеза в ожерелье янтаря сверкала при свете фонаря, как будто заря всходила для притихшего зала. Он пел – словно падала звезда, он пел – словно шаг, и нет следа, он пел, что никого и никогда река не держала…»

…И, что-то весело напевая, матушка Маллен и Китт с трудом вытаскивали из-под навеса огромную жестяную бочку, чтобы подставить ее под щедрый дар неба. Бочка была сильно помята, так что катить ее было весьма затруднительно. Мокрые белесые пряди облепили лица матери и дочери, одежда их вымокла до нитки, но, захлебываясь беспричинной радостью, обе не обращали на это никакого внимания…

Неожиданно сильная рука оттолкнула Китт в сторону.

– А ну, уйди, – Ярт навалился на бочку, и та, покачнувшись, сразу стала в нужное положение. – И чтоб я больше никогда не видел, как ты тяжести ворочаешь – не бабское это дело! Поняла, сестрица?

«Движенье от Братства до родства, от Дня всех Святых до Рождества, цветы и руины торжества в декабрьской стуже – и ноты сошлись в один узор, и в полночь явился дирижер, и все мы обратили к нему взор и стали послушны. Он пел – и мы молились на него, он пел – и мы плевали на него, он пел – и мы не знали никого, кто был его лучше!»

…И, пытаясь перекрыть шум льющейся воды, молодой Степной Волк по имени Гурд кричал в лицо начальнику гвардии Залов:

– А я говорю – никакого гонца с желтым флагом не будет! Я не стану поднимать степь в погоню за этими людьми!

– Это еще почему?!

– Хотя бы потому, что отец обещал отлучить меня от рода, если я причиню хоть какое-то зло госпоже Лигнор!

– Утугэль убит пять дней назад на Соляном Тракте – теперь глава рода ты! Или в двадцать лет у тебя нет своей головы на плечах?

– Мне не сравниться мудростью с отцом, но я Степной Волк, как и он! Верность роду и данному слову для меня выше приказов всяких forass!

– За скотину ответишь, ты, степной кобель! – начальник гвардии побагровел. – Лорд Залов, значит, для тебя скотина, а эта потаскушка – госпожа?!

– Она не то, чем ты ее назвал! И не мешало бы тебе, зовущему себя лордом, поучиться у нее учтивости! Для тебя мы, весь народ степей – только сторожевые псы, а для нее люди! И пусть покарают меня Луна и Великий Волк, если я приму твою сторону против нее!

– Да пошел ты туда, откуда все мы выйти! – так и взвился начальник гвардии. – Не поднимешь ты – поднимет Каюлгадж, обойдусь без тебя – но ты у меня еще попляшешь! В следующий раз хорошенько подумаешь, прежде чем…

– Каюлгадж тоже не будет поднимать степь, – твердо сказал Гурд и громко свистнул.

– Он-то почему?

– А вот… – и Гурд резко скомандовал явившимся на свист троим лохматым и остроухим сородичам Лэрра: – Взять!

«Сними пальцы с проводов и струн – все песни расходятся к утру, строка отлетает на ветру и меркнет в рассвете… Тела, заплетенные в любви, сорта драгоценнейших из вин, крестил сероглазый херувим ударами плети. Хэй, вы! Задержите новый год, часам указав обратный ход! Он спел, спрыгнул с берега на лед – и стал незаметен…»

…И, прислушиваясь к плеску дождя над головой, в подвале с выбитыми окнами лежали на старом одеяле Висару и Даммис.

– Королева пришла в свой город, – тихо сказала Висару. – Но люди не признали ее – и она снова ушла. Так нам всем и надо. Теперь радость опять уйдет отсюда…

– Она оставила нам лестницу, – возразил Даммис. – Ты же слышала, как она сказала: «Играйте на ней всегда, когда не будет нас»?

– Но ведь их, наверное, уже никогда не будет…

– Значит, мы станем на их место. Город уже привык каждый вечер в шесть часов быть на лестнице – не нам отучать его от этой привычки.

– Страшно, – прошептала Висару. – А если и нас… как их, как тогда Иэна?

– Ну и что? Смерти же нет. Мы просто уйдем отсюда, а на наше место встанет еще кто-то. Тот же Подвальный Змей, те же Лжи и Ларсет… Если не будем бояться мы – и они повылезают из нор, потому что это нужно городу. И кроме лестницы, будут и другие места…

Они снова замолчали, и снова тишина утонула в плеске дождя…

– А давай порепетируем прямо сейчас, под дождь, – вдруг предложил Даммис. – Где твоя гитара? Мне кажется, если мы будем сейчас играть, может получиться что-то совершенно запредельное.

– Давай, – согласилась Висару. – Только, Даммис…

– Что?

– Сначала поцелуй меня…

«Он пел – и строка его текла печально, как черная река, звеня, рассыпались зеркала на лица и блики, и время качало головой, летая задумчивой совой над тем, кто нашел какой-то свой путь в мудрые книги. Огонь обжигал его уста, гитары сухая береста пылала – и в запахе костра мне слышались крики…» (Слова Висару Жель на старую мелодию Иэна Дорсета – «Посвящение Безумцу».)

…И, клубясь белым паром, распространяя вокруг себя противный запах мокрой гари, медленно остывали почерневшие развалины того, что еще прошлым утром горделиво возвышалось над Кармэлем и звалось Залами Ночи. Эпоха владычества Райнэи на глазах делалась прошлым, даже если кто-то еще не был готов это признать…

Не бойся дождей, Кармэль!

КОДА: НОВЫЙ ГОРОД

– Ты все-таки уходишь?

Я аккуратно складываю вещи перед тем, как затолкать их в сумку. Бесполезное, конечно, занятие – в такой тесноте они все равно помнутся, так что это своего рода ритуал, означающий, что этот дом я покидаю не в спешке, не в обиде, а обдумав все, с полным уважением к хозяевам… то есть к Хозяину.

– Есть ли хоть что-то, что может изменить твое решение?

Он сидит в кресле, вполоборота ко мне – лица не видать, на него падает тень, а голос почти спокоен… знаю я это «почти».

– Ты же сам знаешь, Джейднор, что нет.

– Мне будет очень не хватать тебя, моя Королева.

– Мне тебя тоже, Лорд. Но я должна, – ремешок на сумке затягивается с трудом – так я ее набила. Даже не подозревала, что у меня здесь столько барахла, как бы опять пряжка не отлетела… – Рэссла вирз, я ведь за последние годы изрядно подзабыла это слово – «должна»!

Поворачивается. Глядит в глаза. Нежно-нежно берет за руки.

– Послушай… Ведь это предрассудок – насчет Нездешних и смертных… Ты Помнящая, это уравнивает тебя с нами – а я люблю твою душу, и не так уж важно, в какое тело она облечена. Твоей силы хватит даже на то, чтобы выносить моего ребенка, ты же сможешь принять и удержать лунную плоть на время родов…

– Дело даже не в том, что я смертная… Знаешь старую сказку о том, как пальма полюбила лилию? Так вот, в садах Эсхара, у Пэгги, растут древовидные лилии. Вроде бы и живут триста лет, и ствол у них, а не стебель… вот только и на таких лилиях никогда не вырастут ни орехи, ни финики!

Он отводит глаза.

– Я Огонь, Джейднор, а в основании Башни должно лежать Камню. Ты сам это знаешь, и потому незачем рубить хвост в несколько заходов. Ищи себе ту, чье место – подле тебя, а мое – на пыльных дорогах мироздания. Может, еще встречу кого-нибудь, кто пожелает идти по ним со мною, – я резко поднимаюсь на ноги и вскидываю на плечо сумку.

– Но куда бы ни завели тебя эти дороги – знай, что в Башне Теней всегда тебя ждут.

Вот так – коротко и ясно. Даже не поднялся из кресла. Правильно, долгие проводы – лишние слезы, как гласит народная мудрость.

– Aen ye-o jthalet, – говорю я ему вместо «прощай» или «до свидания».

…И не потому, что смертная, даже не потому, что по натуре бродяга. И даже не потому, что с трудом сдержала крик, когда на следующий день после нашего благополучного прибытия в Авиллон Гитранн пришел к Хозяину… был бы тот королем, сказала бы «представиться» или «преклонить колено», а так даже и не знаю, как обозвать… Я тогда прекрасно видела глаза обоих: Его, до Кармэля не склонявшегося никогда и ни перед кем, – и Хозяина, на чьем лице ясно читалось: «Зачем мне ты, когда не вернулась Она?!» Умирать буду, не забуду этой сцены…

Просто потому, что это знатные леди изменяют своим лордам с менестрелями – я же не вправе изменять своим менестрелям даже с Лордом.

Что он мне может дать такого, чего не в состоянии дать их песни?

Это ТОГДА я так себе сказала – в начале сентября, когда еще была в своем праве и Зеленое Пламя незримой короной пылало над моей головой. Когда мы часами бродили с Гитранном по Розовому саду и ветер играл его плащом цвета листьев осеннего ясеня… Когда с минуты на минуту ждала – вот вернется Флетчер, и я их познакомлю, и может быть (предел мечтаний, невозможное счастье!) мы даже где-нибудь поиграем вместе. Уже представила себе во всех подробностях тот кабачок в Городе Мира Чаши, которому предстоит навсегда запомнить наши слегка пьяные учинения…

А потом с кленов облетела сияющая золотом листва, и в одном плаще, без надетой под него куртки, стало холодно, и земля в оголившихся клумбах перестала отличаться от асфальта, и утром в мое раскрытое окно робко залетела первая снежинка…

И настал день ежегодного бала в Башне, которого я всегда ждала с нетерпением, но в этот раз с особенным: ведь на балу будет играть Гитранн, и весь Город увидит, как я танцую под Его песни! Я даже, тайком от него, сделала себе платье под стать его нарядному камзолу – тоже зеленовато-коричневое и сплошь выложенное тонким узором из золотой нити…

И стоя на галерее с видом владычицы этого праздника и глядя сверху вниз на прибывающих гостей, увидела Флетчера – в роскошной, синей с серебром, одежде горных кланов Сирэллиэ, при мече, со сверкающим на груди Мастерским Символом… под руку с Тинэтин Лиурой, Жрицей Утешительницей, чаще именуемой попросту Тинкой. Он что-то говорил ей, улыбаясь, и лицо его было совсем таким, как тогда, два года назад, когда мы вдвоем у него дома украшали некое хвойное древо неизвестной породы, возведенное в статус рождественской елки…

Холодок пробежал по спине – и впервые в жизни я прокляла свою интуицию, которая даже сейчас не желала меня обманывать.

Я не подошла к ним тогда. Впрочем, нашлись, э-э, доброжелатели, которые то и дело, одинаково пряча взгляд, шептали: «…уже больше трех месяцев… сделал предложение, она пока молчит…»

Тинка, умеющая ходить по воде, Утешение душ наших… Менее всего я виню в случившемся ее. В конце концов, это ее работа. Точно так же, как моя – раздвигать пределы миров, маня людей в неизведанно прекрасное, обещать, дарить надежду… Я не могу ревновать к ней, особенно после того незабываемого момента, когда мы, пятеро Жриц Стихий, впервые слились в единое сознание. Как может средний палец ревновать к мизинцу, если они – части одной руки? И сможет ли рука нормально функционировать, если один палец возненавидит другой за то, что, допустим, на нем кольцо?

Вот только Воды в моем характере нет ни капельки. Наверное, в детстве всю слезами выплакала! И видеть, как Флетчер ее целует, я тоже не могу!

По-моему, он даже не глянул в мою сторону, когда над залом закружили звуки «Белого облака», она же «Приди в мой дом» – одной из самых колдовских песен Гитранна… И я танцевала, когда хотелось плакать, впервые в жизни через силу – КОГО теперь манить в свой дом лесной лаийи? (Искренне надеюсь, что на том, что увидели зрители, моя тоска никак не отразилась…)

После танца он подошел сам, ибо уже невозможно было делать вид, что меня нет в зале. Улыбался, смешил, совсем как раньше, нас обеих, а потом, когда думал, что Тинка не видит, наклонился ко мне и одними губами прошептал: «Прости…»

Я взяла его за руку – он попытался вырвать ее, но я держала крепко – и выдохнула ему в лицо: «Rae asfa aom! Ты этого хотел от меня… радость моя?»

Я ОТПУСКАЮ ТЕБЯ…

Хотела как лучше – и опять вышло как всегда. Только лишний раз причинила боль – мне ли его не знать… Но все лучше, чем, уподобляясь героиням идиотских сериалов Тихой Пристани, закатывать сцену, или проклинать небеса, твердя с упорством, достойным лучшего применения: «Все равно ты уже в двух жизнях был моим и сейчас моим останешься!»

Трать-тарарать, силы святилища ничего мне не обещали! И он тоже ничего мне не обещал! Просто – не дождался. Не мужское это ремесло – ждать. Мне так нравилось думать, что мы обречены друг на друга… но в конце концов, предсказывать будущее не во власти Огненных, для этого надо быть Жизнью или хотя бы Ветром. «Кто вправе роптать?..»

Три дня после этого бала я тихонько плакала в Башне, скулила, как побитый котенок. А на четвертый день Хозяин сделал мне предложение. Что я ответила, уже известно…

…да хотя бы потому, что теперь ни один остряк-самоучка не посмеет пройтись насчет того, что у Хозяина и Магистра Ткущих Узор все женщины общие!

Дура-баба ты, Элендис. Такой, наверное, и помрешь.

Я медленно спускаюсь по ступенькам. Вечер. Холодно почти как зимой. Стражей нет – небось, греться ушли, они ведь тоже люди, хотя большинство приходящих в Башню думает иначе.

Как меня всегда завораживает эта пора… Лучшие мои Слова написаны в это время суток.

Домой не хочется. Мадам Гру ругаться будет… если только в моей комнате уже не живет другой жилец. Я ведь больше полугода носа туда не показывала. Можно бы к Гитранну, но он сразу после бала подался в свой Лесной Венец, даром что точно знает – Ланнад давно не живет в замке… Даже не попрощался, морда рыжая, Нездешняя.

Пойти, что ли, по Городу пошляться… по любой его версии, куда Силовой Орнамент вынесет.

Я ныряю внутрь. По какому-то непонятному наитию поворачиваю влево, а не вправо от Башни. Каблуки отбивают четкий ритм по каменному полу, воля скомкана, подобно платью в сумке.

Шаг – и вместо шитой серебром туники на мне нечто из темно-зеленой шерсти, длиной чуть выше колена.

Шаг – и плащ превратился в разлетающееся пальто, правда, оставшись кожаным и черным.

Шаг – и неожиданно слева открывается коридор, где стены словно сотканы из пляшущих языков огня. Тревожный, ярко-оранжевый отсвет. Я бывала здесь один раз, года три тому назад. С трудом припоминаю, что бы это могло быть. Кажется, Техноземля… А, все равно – не Тихая Пристань, и ладно.

Раз, два, три… На счете «двадцать» я упираюсь в небольшую металлическую дверь. Толкаю – заперто. Тяну на себя – и оказываюсь в низком коридоре, облицованном грязным кафелем непонятного цвета. Подземный переход, как и следовало ожидать…

Дверку бы эту не забыть. У Техноземли репутация места, откуда так просто не выйти. И вообще, это последние лет двести она Техноземля, а в реестре Башни Теней значится совсем другое название – Мир Дешевой Обиды…

Поднимаюсь на поверхность. Вокруг меня кипит городская жизнь, проносятся машины, народ толпится у лотков, зазывно светятся витрины еще не закрытых магазинов. Все вроде бы как у нас, только как-то нервно. Почти никто не бросает на бегу взгляд вокруг себя, не вбирает, как лучшее вино, это чудо – вечерний Город…

На земле тонкий слой не очень чистого снега. Десятое ноября распростерло свои ледяные крылья над мирозданием. Время торжествующего Камня.

…Что это?!

Четыре повторяющихся хода мелодии – под них очень удобно спускаться по лестнице. Ноги так и рвутся проделать положенное движение. Мать вашу, быть не может!

Из-за дальних гор, из-за древних гор…

Случалось вам, пробираясь по лесу, не успеть перехватить отодвинутую идущим впереди гибкую ветку орешника – и получить хлесткий удар прямо по глазам?! Или, как вариант, по губам?!

Если нет – вам меня не понять.

Кровавым росчерком пылает во мраке неоновая литера М. Голос – не Его, незнакомый! – доносится оттуда. Перехватив поудобнее сумку, мчусь туда как цунами.

На пятачке между базарчиком и входом в подземку, и свечи горят у самых его ног, бросая отсветы на лицо. Одет в черное, даже плащ не постеснялся набросить. А лицо… именно таким обычно представляют себе Гитранна те, кто никогда Его не видел, но слышал запись голоса. Черные прямые волосы давно не стрижены, неровно падая на лоб, узкие глаза, черты лица как раз на полпути между Степным Волком и Лордом Залов Ночи…

ДА КАК ОН СМЕЕТ!!!!

В следующую же секунду я уже стыжусь этой мысли – но это в следующую. А в первую… не знаю, как мне удалось не выкрикнуть это вслух.

Значит, говоришь, ничего тебе от них не надо, кроме их песен?!

Я ведь так хорошо знаю, что надо сейчас делать, – вот конец третьей строфы, в этом месте я всегда срываю с лица покрывало и отдаюсь слиянию музыки и движения так, как никогда не отдавалась мужчине. Да и наслаждение получаю не меньшее, хотя и другого свойства.

Я еще не забыла ту ночь – уже в Авиллоне – когда Он по моей просьбе пел все Пять Смертных Печатей, а я стояла возле Него на коленях, и в ладони моей дрожал, меняя прозрачность, кристалл, запоминающий звук! Сколько раз я оживляла этот кристалл в компании друзей и радовалась их отраженной радостью!

Но эту вещь – Смертную Печать Огня, первый Его подарок мне, – я незаметно привыкла считать своей. Пусть не лучшая, но любимейшая, словно про меня сложенная. Я успела сродниться с каждой ее нотой так, как может только танцовщица. И вдруг увидеть ее в чужих руках, услышать от совершенно постороннего… бог мой, да он еще и слова меняет! Ну уж это слишком!

Где у меня та агатовая подвесочка? Вроде недалеко, я же все украшения в карман сумки положила.

Он продолжает играть, когда я протискиваюсь сквозь толпу и оказываюсь прямо перед ним. Чернобурый лисий мех на капюшоне, пожалуй, еще усиливает впечатление. Ага… твое лицо меняется, ты чуть не сбился с ритма… не иначе, боишься, что сам вызвал меня этой песней…

Вот Она подходит, чтоб взять меня вниз…

…Опомнись, Элендис!!! Ты ли это?!!

Что я такое наделала, как мне вообще такая мысль могла в голову прийти? Здесь ведь даже Орденское Право Мэллора неприменимо – Луг далеко отсюда, заведомо не в этой Сути. А этот парень – такой же уличный артист, как я и мои друзья, он тоже дарует ЭТО людям. Ради куска хлеба обычно поют вещи попроще, опускаясь до толпы, а не поднимая ее до себя.

Так как Я САМА посмела, уже после Кармэля?! Или действительно права была Райнэя, и мне не сами песни важны, а преломление их через меня, знание, что это МОЕЙ властью смеется и плачет народ?

Власть… Вон оно что… Воистину трудно выйти незапятнанным из Города-под-Тенью, если ты не святой. Как я проклинала одержимых – и вот сама позволила войти в себя ЭТОМУ! В отчаянии я шепчу себе под нос, как покаянную молитву, строку из кодекса Братства: «Не пожелай себе того, чего не можешь полюбить – то же, что любишь, и так твое».

Воистину! Любить, а не иметь, не обладать! Не уподобляться Райнэе! Если я люблю Флетчера – да будет он счастлив с Тинкой, ибо ему так лучше! Если я люблю песни Гитранна – пусть их слышит как можно больше народу! Радоваться же надо, что неведомым путем они добрались и на эту, весьма тяжелую Суть, а не ощущать себя обворованной!

Между тем этот… черный менестрель доиграл Смертную Печать Огня – и теперь смотрит мне в лицо со страхом.

– Кто… ты?

И тогда я, сгорая от стыда, бросаюсь бежать – прочь от того, кого посмела поставить ниже себя, прочь от тех, кто это видел, прочь, через узкую проезжую часть, туда, за киоски, куда не падает свет фонарей…

…удар – и громоздкая, как бронеход типа «личинка», легковая машина уносится прочь, даже не сбавив скорости, а я лежу на асфальте, задыхаясь от боли. Капюшон слетел с моей головы, волосы рассыпались, сумка отлетела в сторону… а я завороженно смотрю, как медленно проваливается сквозь решетку канализации тонкая цепочка со знаком Черной Луны.

Толпа, слушавшая песню, быстро обступает меня, народ все прибывает, я как во сне различаю сквозь гул голосов: «Не было же никакой машины… как из-под земли вылетела!»

– Дайте пройти! – теперь уже он, черный менестрель с Техноземли, протискивается сквозь толпу, чтобы опуститься передо мной на колени.

– Что с тобой? Очень больно?

– Конечно… – его лицо белее мела, и только расширившиеся глаза чернеют провалами. – Но я попробую встать… – с огромным трудом пытаюсь приподняться, и тогда превосходящая все мыслимое боль словно взрывается в груди и особенно в спине, и сознание мое мгновенно гаснет…

* * *

А в этот миг далеко от места происшествия сильный порыв ветра ударил в закрытое окно – раз, другой, взвыл, с размаху ударившись о стекло, яростно ударил третий раз… И, сдавшись, форточка распахнулась, и стекло пошло трещинами от удара о стену…

Шинно почувствовал, как рыженькая девушка, только что мирно дремавшая у него на груди, похолодела, напряженно выгнулась – и вдруг забилась в кольце его рук, как пойманная птица.

– Что ты, Тайка? – произнес он, невольно заражаясь ее тревогой.

– Мне страшно, Гэлт, – неестественно ровным голосом ответила девушка. – Мне привиделось… я задремала, и мне привиделось, что я – осенний лист, последний на ветке. Ветер сорвал меня и бросил на землю, и нога прохожего вмяла меня в грязь. Только и всего.

Она замолчала, все еще дрожа, и тогда оба ясно услышали, как воет ветер и звенит бьющееся стекло в соседней комнате.

Одним гибким движением Тайка вырвалась из рук Шинно, схватила с полу начатую бутылку с вином и исчезла на кухне. До Шинно донесся плеск жидкости, льющейся в раковину.

Милая вечеринка вдвоем кончилась неожиданно и зловеще.

Набросив рубашку, Шинно взял свечу, подошел к темному, отливающему последней синевой зеркалу ночного окна – и не увидел себя. Вместо этого взгляду его открылась картина обнаженного поздней осенью леса. У почти погасшего костра прямо на земле неподвижно лежал юноша с закрытыми глазами и руками, стиснутыми на рукояти джэльты. Порывы ветра разносили в клочья почти мертвый костер, и пепел, подобно первому снегу, ложился на лицо и одежду юноши, засыпал сединой его длинные темные волосы. Сон, похожий на смерть, и только яркой, до боли в глазах, точкой пульсировал синий свет в камне его перстня.

Машинально Шинно бросил взгляд на свое кольцо – точную копию того, в зеркале ночи. Конечно, камень был спокоен – драгоценная игрушка, мертвая имитация сапфира Огня…

– О небо, что это? – Тайка неслышно подошла сзади, обняла за плечи. Шинно мимолетно удивился, что и она ВИДИТ, но задумываться над этим было некогда.

– Один человек попал в беду, – отрывисто бросил он. – То есть даже не столько человек, сколько… Мир в опасности, Тай.

Он повернулся к ней, и она увидела, как он изменился. Не было больше веселого и хитроватого Гэлта, первого донжуана в их кругах – перед нею стоял рыцарь в черном и желтом, и в руках его откуда-то взялась шпага с позолоченным эфесом, но острее шпаги был взгляд зеленоватых глаз.