Текст книги "Выстрел в доме с колоннами. Сборник повестей"

Долгожданное завтра наступило для наших отдыхающих солнечным лучиком в оконце, запахом мокрой травы и настойчивым перезвоном колокольчика.

– Ну, где эти сони? Разве можно в деревне спать до полдвенадцатого?! – негодовала баба Настя, размахивая руками у калитки.

– Заходите, баба Настя, калитка не заперта, – позвала появившаяся на крыльце сонная Ниночка.

Соседка зашла в дом, вытерла о коврик у входа резиновые галоши. Ниночка разрешила не снимать обувь, зная, что у пожилых людей часто мёрзнут ноги.

– Слыхали, Кольку-то выпустили! Сосед Тарас Петрович видел, как на следующий день после покушения на Зинаиду, какой-то мужчина заходил к Кольке в дом, значит, этот человек мог подкинуть нашему дураку пистолет. Все знали, что Колька тем утром с дружками на рыбалку отправился, значит, мужик тот в пустой дом залез. Что творится! Я всегда говорила, двери закрывать на хороший замок надо! Поеду в город за новым замком, попрошу Фёдора его врезать в дверь. Сегодня с ним об этом поговорить хотела, но он какой-то хмурый был, ну, да ладно, завтра скажу… Непонятно, почему Тарас сразу, как Кольку забирать стали, про того мужика не сказал? Ну, что я с вами тут разговариваю, надо ехать, а то хозяйственный магазин на обед закроют.

Баба Настя вышла во двор тяжёлой старушечьей походкой, переваливаясь с боку на бок. Городские сони переглянулись.

– Ну и, слава Богу, – вздохнула Ниночка. Дина кивнула.

Без пяти семь вечера в музей вошли Тарас Петрович и следователь Борцов, их встречал сторож Фёдор Иванович. Когда они втроем появились в просторном зале, там, на диванчиках уже разместились: Марта Кун – худосочная женщина лет семидесяти с крашенными светлыми волосам, одетая в тёмные брюки и бежевую блузку; несколько сутулый, коренастый, с короткой бычьей шеей лысеющий Рейн Гиршман в льняной рубахе и джинсах и, довольно статный для своих лет, улыбчивый Томас Хартманн с тёмными приглаженными волосами с проседью и аккуратными усиками, костюм абрикосового цвета очень ему шёл, оба мужчины выглядели чуть постарше Марты. Неподалёку на потёртых стульчиках сидели Дина с Ниной. В центре зала во всём своём гордом великолепии возвышалась стройная Ольга Сергеевна. Прибывшие последними, Тарас Петрович, Борцов и Федор Иванович пристроились на стульях с краю, у самой двери.

Вступление было посвящено русским традициям и русской культуре, затем королева музея в платье а-ля «капитанская дочка» исполнила пару романсов, и после многочисленных комплементов типа «бесподобно» и «настоящий русский красавица» со стороны Марты и Томаса, Ольга Сергеевна затянула длинный рассказ о княжеской усадьбе, её владельцах со времён декабристов. Ниночка стала позёвывать, интуристы тоже, видно, подустали: Марта, периодически похрапывала, потом вдруг, вскидывала голову, просыпаясь, и вновь начинала храпеть, роняя голову себе на грудь; Томас зачарованно смотрел на рассказчицу, и только Рейн Гиршман на протяжении всего действа сидел напряжённо, то и дело озираясь на троицу мужчин в углу у входа.

– …И теперь мы перейдём к самому сенсационному событию нашего края. Не так давно, всего лишь около года назад… – Ольга Сергеевна ненадолго замешкалась, посмотрела в сторону двери, потом продолжила загадочным голосом: – в одном из помещений нашей усадьбы в стене был найден тайник. – Все заметили, как Рейн наклонился вперёд и буквально испепелял взглядом хранительницу музея, одна рука его крепко держалась за подлокотник дивана, а другая подрагивала на толстом колене. Тем временем директриса произнесла: – C годами в стенах образовалось множество дефектов, и обнаружилась дверца, за этой дверцей в нише было спрятано большое количество всевозможных золотых украшений с бриллиантами, изумрудами, рубинами. Ювелиры оценили драгоценности в семьдесят пять миллионов долларов. Только одна работа царских ювелиров, не считая золота и камней, стоила немало… А вместе с камнями… Господин Гиршман, что с Вами? Поддержите его господин Хартманн, Вы же рядом сидите! – запричитала краса музея.

Побледневший Рейн Гиршман сполз с музейного дивана на руки Хартманна. Девушки, следователь и Тарас Петрович повставали со своих мест и столпились вокруг Рейна. Марта стала размахивать над ним невесть откуда взявшимся журналом, Ольга Сергеевна забегала в поисках воды. Кто-то попытался открыть окно, но оно, как нарочно, не открывалось. Вдруг Тарас Петрович скомандовал: «Дине, как врачу и Борцову, как представителю власти, пока никуда не выходить, а остальным не мешать оказывать господину-иностранцу первую медицинскую помощь и покинуть помещение». Петрович сгрёб в охапку Томаса и Марту, пребывавших в ступоре и, выведя обоих на улицу, посадил в автобус, а шофёру велел везти интуристов в гостиницу.

Захлопнув входную дверь, Тарас Петрович поднялся в зал и нашёл наших героев, склонившихся над синеющим Рейном. Дед Фёдор к тому времени куда-то исчез.

Дина расстегнула иностранцу воротник, прощупала пульс и сказала: «Пульс слабый, срочно нужны внутривенные лекарства, вызывайте «скорую». Ольга Сергеевна теребила кнопки мобильного, следователь и Нина как-то странно смотрели на свои телефоны, у Петровича и Дины мобильных не оказалось. Связь на территории музея отсутствовала, как впрочем, она пропадала временами во всей деревне и за её пределами. Можно ещё было попробовать выбежать на свежий воздух и поискать какую-нибудь спасительную возвышенность. Ольга Сергеевна попыталась открыть двери на улицу, но те не поддавались, как она ни вертела ключом в замке и не налегала на крепкое дерево всем телом. Старания мужчин, явившихся ей на помощь, тоже не увенчались успехом.

Ни в кабинете Ольги Сергеевны, ни в каморке деда Фёдора обычные старые телефонные аппараты тоже не работали. Нина бесполезно крутила циферблат и била по рычагу.

Во время всеобщей беготни в зале находились только Дина с Рейном. Дина сразу и не заметила, как появилась тёмная фигура Фёдора Ивановича. Девушка увидела воспалённые старческие глаза, а в них такую боль… Иваныч сказал:

– Ну-ка, девочка, отойди-ка в сторону. Мне надо поговорить со стариком. – Дина покорно отошла к двери и села на стул.

Наклонившись над головой иностранца, грозным шёпотом дед Фёдор произнёс:

– Вот мы и свиделись, Вячеслав. Жаль, не сразу тебя признал, а то бы Зиночка не страдала сейчас в больнице. Что открыл рот? Жива наша Зиночка, всё поведала мне и следователю, и прокурору, и журналистам из твоей Германии. Кто же из вас соврал Ольге, что вы из Австрии? Ты, наверно, посоветовал, предположив, что немцев здесь до сих пор помнят… А Петрович видел твою машину на обочине в ту ночь. Сказать, где ты её в аренду брал? Петрович также может подтвердить, как ты в Колькин дом входил, да и я подтвержу. Из страны тебя не выпустят, расстрелять, быть может, не расстреляют, но наши тюрьмы – не ваши германские, у нас всё по-старенькому, как при Сталине. И товарищи из спецслужб, знающие своё дело, с тобой беседовать будут, всё на допросе выложишь как миленький. Ну что, взял свои сокровища? А я-то к ним не прикасался, всё тебя ждал. Что, вылупил глазищи-то? Могилы у тебя не будет, в лесу закопаю… – В ответ раздался свистящий хрип, и Дина отчётливо услышала на чистом русском: «Ненавижу».

Минут через пять подошли остальные. На полу подмосковного деревенского музея испускал последний вздох полноватый старый человек в дорогой иностранной одежде.

Следующий день выдался для наших молодых героев насыщенным. Утром подруг разбудила мелодия Дининого мобильного, звонил Борцов. Гриша сказал, что скоро подъедет, есть новости. Дина засуетилась по дому в поисках косметики, нарядов и туфель, Нина, не торопясь, стала готовить завтрак, запахло кофе и блинами. В десять часов прибыл Григорий Михайлович, с удовольствием позавтракал блинчиками с вареньем и, сытый, в приподнятом настроении увёз москвичек на своей Ниве. По дороге в больницу Григорий рассказал, что дед Фёдор тогда про выздоравливающую бабу Зину предателю соврал, а сегодня в девять утра позвонил врач и сообщил: пациентка Поликарпова очнулась, состояние её удовлетворительное, можно навестить.

На вопрос Нины о беспокоящей её личности Тараса Петровича, Григорий ответил, что это так называемый «батяня комбат», и на этом тема закрыта, зато кое-что поведал о себе, например, что все его предки по мужской линии, уж точно, начиная с прадеда, были следователями. В разговоре Гриша, как бы невзначай упомянул, что Дина теперь вряд ли останется городской жительницей. Нина удивилась: её, всегда такая серьёзная подруга, даже не пыталась спорить и всю дорогу улыбалась, как дура.

В пятиместной палате трио выстроилось перед койкой Зинаиды Васильевны, как водится, с апельсинами, яблоками и соками, представилось, и коротко поведало историю прошедших дней. Баба Зина выглядела неплохо. Дина с Ниной разглядывали её ладони в ссадинах, Зинаида Васильевна, заметив направление их взгляда, пояснила:

– Вижу, ирод в усадьбу направился, так я потихоньку за ним. Не спешила, уж сильно сердце билось. Нашла его там, он на стену, где клад был, смотрел в недоумении, и тут мне совсем не страшно стало. Я ему: «Ищешь? Но не найдёшь драгоценностей! Не тебе, извергу, они должны принадлежать! Не претворяйся, я тебя узнала! Где мой брат Павел, отвечай? И не подходи ко мне близко, а то закричу, люди милицию вызовут». А он молчит, словно воды в рот набрал. Тогда я стала поднимать стёкла с пола, их полно там, и ему прямо в глаза бросать. Тут он наставил на меня пистолет и зло так закричал: «Нет твоего Пашки, помер ещё на пути в Германию, а тебе, старая, надо было давно из деревни убираться, так что сама виновата, нечего было попадаться мне на глаза». А в музее тогда только и говорил: «По-русски не понимать». Когда я про Павлика услышала, ком к горлу подкатил, стёкла так в ирода из моих рук и посыпались. А что было потом, уже не помню, кажется, боль сильную ощутила, удар… Вот и всё, ребятки мои хорошие, спасибо вам, родные, за меня и за Павлика.

– О Вас в деревне все беспокоятся, все ждут, когда Вы выздоровеете, – сказала Дина.

– Фёдор Иванович только и думает о Вас, переживает, а врачи его к Вам не пускают, – промолвила Ниночка. И, подумав, добавила: – Он Вас очень любит, мне кажется, всю жизнь.

Баба Зина слушала и плакала…

В палату зашла медсестра, посетители направились к выходу, пожелав всем пациенткам скорейшего выздоровления.

В больничном дворе прохаживались люди в тапках, разноцветных халатах и спортивных костюмах. Одна пожилая пара привлекла внимание Дины. Женщина лет восьмидесяти в байковом халате оступилась, а сгорбленный старичок в костюме с орденскими планками на груди тут же поддержал её под локоток, что-то причитая себе под нос. «Так всю жизнь поддерживают друг друга», – подумала девушка, – «возможно, этот старичок, будучи совсем молодым, участвовал в кровопролитных боях, и где-то здесь недалеко похоронены его товарищи, а эта женщина ждала его, может, даже сама партизанила в местных лесах».

Выйдя с территории больницы, молодые люди увидели серый обелиск. Подойдя поближе, они смогли рассмотреть выгравированную на нём надпись: «Никто не забыт, ничто не забыто». Погода налаживалась, небольшой ветерок в июльскую жару только радовал, птички щебетали, перебивая друг друга, и всем хотелось думать, что впереди – только хорошее.

– Борцов, скажи, неужели действительно в усадьбе были несметные сокровища? – спросила Нинка, сгорая от любопытства.

– Были. Но камни в них оказались качественной подделкой.

– Это как же так? – выкрикнула обалдевшая Нинка.

– Шёл тысяча девятьсот четырнадцатый год, война, все сыновья великого князя отправились защищать Родину с оружием в руках. Вырученные от продажи драгоценных камней деньги княгиня отдала на нужды армии, оставив себе лишь золотые вещички в память о тех близких, кто эти украшения ей когда-то дарил. А после революции было уже не до колец и ожерелий, немногим членам семьи удалось выжить, – тихо произнёс Гриша. – Подробнее вам может рассказать директор музея Олечка. Она нам очень помогла, но запертая заклинившим замком дверь и бесполезные телефоны оказались для неё неприятным сюрпризом.

– А для тебя, для Тараса Петровича, для сторожа Фёдора? – не унималась Нина, но, взглянув на мрачного Григория, примолкла.

– В начале пятидесятых усадьбу решили превратить в дом отдыха для трудящихся, – продолжал делиться знаниями местной истории Борцов, – тогда во время ремонта и нашли тайник. Поговаривали, кто-то из деревенских подсказал, возможно, как раз, баба Зина или дед Фёдор.

И тут Нинка прощебетала:

– А Ольга Сергеевна сказала, что тайник отыскался год назад… Да, уж, мне даже самой стало жалко… драгоценности! – Ниночка тяжело вздохнула.

– Девушки, как же я забыл, вы же с утра, кроме блинов, ничего не ели! Поедемте, накормлю вас и напою. Кстати, нам есть, за что выпить! Как раз тут неподалёку открылся отличный ресторан, на машине до него десять минут, «У Романовых» называется.

– А за что пить будем, Гриш? – прищурилась Нина. – За прекрасных дам? За любовь?

– За победу в войне с гитлеровской Германией! За здоровье бабушки Зины! – предложила Дина. Борцов обнял её и сказал с улыбкой:

– За наш российский народ!

И все трое рванули к припаркованной в тенёчке Ниве.

Неженский ответ на немужские поступки

– Показывайте, что там у вас.

– Григорий Михайлович, тут и не разберёшь, мужской это труп или женский, – голос стажера звучал растерянно.

Следователь Борцов с трудом пробирался сквозь кусты по влажной траве осеннего леса. Под ногами хлюпало, холодный октябрьский ветер протискивался в полураспахнутую, наскоро одетую куртку. Жена недавно купила её Грише и каждый раз, провожая на работу, напоминала: «Застёгивай куртку, когда выходишь из машины». Но Борцов был непослушным и на здоровье плевал. Недавно, выехав на место происшествия, проторчал с Зайцевым под дождём битый час, показывая и объясняя ему, что, да как. Витька Зайцев, стажёр, оказался смышлёным добрейшим парнем, но временами выкидывал такие фортели, проявляя излишнюю инициативу, что терпение Борцова не выдерживало, и уж какое там здоровье, когда приходилось то и дело отчитываться перед начальством, покрывая самодеятельность мальчишки. Гриша смотрел на Витю и видел себя в двадцать пять. Конечно, в том возрасте он был взрослее, суровая армейская жизнь воина-интернационалиста сделала своё дело, да и после не сказать, чтобы стало легко. «Эх, надо бы Петровичу напомнить, давненько мы с ребятами не собирались, а то переехал в свою деревню и увяз по уши в огородных делах», – думал Борцов о командире, приближаясь к группе мужчин, что-то с задумчивым видом обсуждавших.

Мужики, узнав его, поздоровались и указали на груду сухих листьев, которая наполовину прикрывала обезображенный труп. Разорванная в клочья грудь, местами из-под мягких тканей выступали рёбра, лицо выглядело настолько изуродованным, что казалось невозможным угадать, каким оно было раньше: единственный глаз – без верхнего века, отсутствие носа и верхней губы могли ввести в ступор любого повидавшего на своём веку. Стажёр Витька вопросительно смотрел на Борцова.

– А ты взгляни на ботинок. Женщины носят такую обувь? Размер-то не меньше сорок пятого, ну или вроде того, – Григорий рассматривал черный ботинок на изувеченной ноге.

– Действительно! Но всё равно, кто ж его такого опознает? Если только по одежде, да и от неё мало что осталось…

– Кстати, где Сергеич?

– Сергей Сергеевич на больничном, нам прислали Марину Алексеевну. – Зайцев впервые за последние полчаса улыбался, показывая рукой на беседующую с людьми в милицейской форме симпатичную девушку в светлом пальто. Борцов с грустью подумал: «Ещё один стажёр, к тому же баба, придётся, батенька, до всего самому докапываться от начала и до конца». Девчонка, тем временем, уже бежала к нему, спотыкаясь о коряги.

– Здравствуйте товарищ майор, я ваш новый судмедэксперт, меня зовут Петрова Марина.

– Очень приятно. Следователь Борцов Григорий Михайлович, а это мой самый главный помощник – Виктор Васильевич Зайцев, которому Вы всё подробно доложите и передадите копию заключения. Хорошо?

– Да, Григорий Михайлович, Витя уже снабдил меня номером своего мобильного, буду держать его в курсе.

– Вот и славно, передайте ребятам, что я уехал на совещание. Витя, а ты со мной, – Борцов направился обратно по направлению к шоссе, ища в кармане трезвонящий мобильный. Звонила жена.

– Гриш, борщ стынет, ты же обещал, что уедешь ненадолго, говорил, у тебя сегодня выходной, – услышал Борцов в трубке.

– Динуль, я уже еду, буду с напарником, целую, жди, – тихо ответил Гриша и дал отбой.

– Витя, ты всё понял? – обратился Борцов к стажеру.

– А как же тут? У нас ведь работа…

– Работа работой, а обед по расписанию. Ты борщ любишь?

– Люблю!

– Ну, вот и молодец. Кстати, заедем за картошкой, у магазина рядом не припаркуешься, поможешь мне донести её до машины.

– А совещание?

– Будут у нас с тобой ещё совещания. – Сев в машину, Григорий произнёс: – Созвонишься с нашим юным судмедэкспертом, узнаешь время смерти убитого, посмотришь списки пропавших в этот день и ближайший к дате период, поищешь тех, кто заявлял о бесследно исчезнувших родственниках, ну и так далее с последующим опознанием. Но это потом, а сейчас надо к обеду успеть.

– Вы имеете в виду списки пропавших по нашему району, товарищ майор?

– Сначала по району, конечно.

– Понял. Не завидую я родственникам, – всё вздыхал Зайцев.

– Витя, работа у нас такая. Нам самим не позавидуешь. Не забудь пристегнуться. – Борцов нажал на газ, и машина плавно двинулась вперёд.

– Григорий Михайлович, почему преступники не закопали труп?

– Причины могут быть разные. Мне представляется самое простое: убийца или убийцы ничего не имели против того, чтобы труп обнаружили.

– В таком виде? Как Вы думаете, его специально так изуродовали, чтобы никто не узнал?

– Нет.

– Почему нет? Это же первое, что приходит в голову.

– Ну, с лицом-то всё понятно, по твоей версии. А грудь-то, зачем так потрошить, да и остальные части тела?

– А вдруг это волки? Пошёл человек вечерком по нужде…

– В этом лесочке волки не водятся, – изрёк подуставший от глупостей Борцов, – Витя, поумерь, пожалуйста, свою буйную фантазию и подумай. Создаётся впечатление, что тело истерзано каким-то зверем или зверьми, но от места преступления его увезли подальше, что говорит о причастности людей. Его оставили в лесной полосе, которая идёт вдоль дороги от города, значит, вероятнее всего, убийство было совершенно в городе. Никому не придёт в голову волочить труп через две полосы в противоположную сторону. Пока это всё. А вот и магазин, бери авоськи, они на заднем сидении.

Борцов жил в крепком деревенском доме из сруба, участок в десять соток окружал довольно высокий металлический забор. Просторные ворота были открыты и Нива, легко въехав в них, аккуратно встала под навес у сарая. Двери машины открылись, и мужчины вышли с весомыми авоськами в обеих руках. Несмотря на деревенский образ жизни, семья Борцовых не утруждала себя тяжелым физическим трудом по посадке и выкапыванию картошки, морковки, свёклы и т. д. Грядки небольшие имелись, но там сажались только клубника, огурчики, кабачки и зелень, так что приходилось почти полностью закупаться продуктами в магазинах. Правда, хозяйка увлекалась разведением цветов, и летом на участке было очень красиво: огромных размеров разноцветные цветки лилий радовали глаз; бутоны роз, ирисы, флоксы, ромашки и гладиолусы занимали четверть пространства борцовской фазенды. Весной по обе стороны дорожки к дому земля была покрыта тюльпанами.

В октябре хозяева уже не могли похвастать перед гостями таким великолепием красок, и семейное гнездо выглядело несколько уныло. Налетевшие сухие листья шелестели под ногами. Навстречу Грише и Вите вылетел крупный рыжий пёс Степан неустановленной доподлинно породы, но признанный на деревне как ирландский волкодав. Пёс положил огромные лапы на плоский спортивный борцовский живот, пролаял что-то очень убедительно радостное и, оттолкнувшись, забегал кругами вокруг мужчин, таким образом, провожая их к дому. Дверь на крыльцо приоткрылась, и показалась красивая полногрудая шатенка среднего роста с округлившимся животом в просторном домашнем платье до колена и фартуке, тапочки-шлёпки с помпонами были одеты на босу ногу. Зайцев обратил внимание на стройные, немного загоревшие ножки шатенки и подумал: «Когда-нибудь у меня тоже будет красивая жена, уютный дом и большая собака, и мы с Григорием Михайловичем станем по очереди ходить друг к другу в гости».

Мужчины последовали за хозяйкой в дом, сняли обувь. Следующая за прихожей комната оказалась столовой-гостиной, посередине неё стоял большой прямоугольной формы стол с белой скатертью в мелкий розовый цветочек, в центре стола возвышалась большая эмалированная кастрюля, около неё на блюдце лежал половник. Гриша повёл гостя мимо гостиной в ванную. Помыв руки и узнав у Григория, как зовут его жену, Зайцев бодро вошёл в столовую и с улыбкой произнес:

– Дина Юрьевна, позвольте представиться: помощник Вашего мужа Виктор Зайцев.

– Витенька, садитесь, я всё переживала, что остынет. Вам погуще или пожиже? Вы, наверно, много мяса в борще любите? Вам чёрный или белый хлеб? Сметанку кладите, вон ложка. А почему лимон не берёте? Мы с Гришенькой ещё лимончик в тарелки с борщем кладём, поострее так.

– Спасибо, – ответил Витя набитым ртом, – очень вкусно.

И тут к ногам Зайцева что-то прикоснулось, он наклонил голову вниз и нашёл под столом полосатого кота, по виду очень довольного жизнью. «И кота тоже заведу, будет тереться о ноги и снижать давление, как в народе говорят; наверняка, к тому времени, когда я обзаведусь домом и семьёй, у меня давление как раз станет повышенное», – вновь подумал о счастливом семейном будущем Витя, а затем его мысли понеслись дальше: «А жена у Борцова беременна, вероятно, майор только и думает, что о ней, да о наследнике. Про труп в лесу, небось, уже забыл. Вот будет здорово, если мне удастся самому найти убийцу! Конечно, Борцов – опытный следак, но, как нам в институте говорили, опыт, бывает, играет против следователя. А тут, как раз, особый случай. Надо будет Петьке рассказать, что я сегодня в лесу видел… Ещё, помнится, на лекциях читали, что с годами многие следователи начинают небрежно и цинично относиться к своей работе…»

– Витя, Вам ещё налить борща? – вежливо поинтересовалась Дина Юрьевна, глядя на опустевшую тарелку.

– Нет, спасибо, у нас с Григорием Михайловичем ещё много дел.

– Динуль, посмотри, как там чаёк, заварился? – ласково обратился к жене Борцов. Дина побежала на кухню, а Борцов повернулся к помощнику и произнёс: – Часа через три созвонись с Мариной Алексеевной, а лучше сам навести её на работе, потом займись пропавшими. Мне доложишь, когда найдёшь родственников. Ясно?

– А, если не найду? – поймав суровый взгляд майора, Зайцев добавил: – Григорий Михайлович, я сегодня могу не успеть, да и завтра, наверно, тоже.

– У нас в районе не так много людей пропадает. Если он из нашего района, конечно. Обзвони всех, кто обращался, возможно, кто-то уже своих нашёл. К примеру, вернулись в семью загулявшие мужья. Даю подсказку: посмотри заявления о пропавших сорокалетних мужчинах.

– А это как Вы определили? – спросил поражённый Витя.

– Ты руки его видел? А шею? А зубы? Кстати, он, вероятно, курил. Обрывки рубашки явно не из дешёвого магазина, да и ботинок этот… Короче, ищем родственников мужчины лет сорока-сорока пяти с достатком не ниже среднего, вероятно, проживавшего в городе… А вот и чаёк!

За чаем речь пошла о погоде, о том, что медики обещают ранний грипп и т. д. Зайцев из разговора понял, что жена майора врач, но сейчас временно не работает по случаю своего интересного положения. Григорий Михайлович ещё немного порассуждал о предназначении женщины сидеть дома с детьми и ждать мужа с работы, Дина Юрьевна ему повозражала, они посмеялись, и Вите показалось, что у них в семье нет ни патриархата, ни матриархата, а есть любовь, такая спокойная, верная и тёплая. Супруги не пытаются друг друга поучать, спорят так, играючи. Они относятся к браку легко и, при том, серьёзно. У Зайцева создалось ощущение, что он в гостях у близнецов, которые не могут друг без друга. Покормив кота и собаку, хозяева надели куртки, обувь и пошли провожать гостя. Закрыв калитку и заперев ворота, Борцовы с Витей прогулялись до автобусной остановки и, посадив его в автобус, стали возвращаться в деревню.

Дина убирала со стола, Гриша мыл посуду. Кот Барсик пристроился в углу и облизывал лапку. Стёпка сидел копилкой, с интересом наблюдая, как вкусно пахнущее отправляется в холодильник и на полки в буфет. И тут, о счастье, хозяйка ему бросила кусок колбаски, а потом и хлебушка. Кот смотрел с явной завистью, пока сам не выпросил угощение.

– Гриша, к нам хочет приехать Нина, моя подруга, ну ты помнишь, – произнесла Дина.

– Ещё бы, разве можно забыть Ниночку! Ты знаешь, а это прямо-таки замечательно! И тебе не скучно будет, и я за тебя спокоен.

– Почему спокоен? Причём тут Нина? Ты же сам всегда рядом, я только позвоню, и ты едешь сюда.

– Это последний месяц так. А помнишь, как я раньше сутками на работе пропадал? Сейчас, возможно, начнётся то же самое. Ты только не переживай, не скучай и не пугайся. Никаких опасностей для жизни твоего мужа не предвидится. А, если будешь нервничать, буду нервничать я и наш ребёнок, понятно?

– Как уж тут не понять. Хорошо, буду коротать дни с Ниной и не думать ни о чём плохом, – улыбнувшись, Дина обняла мужа, буквально повиснув у него на шее. Он поцеловал её сначала в нос, потом в щёчку, в губы; его руки, меж тем, нежно гладили её плечи, спину, потом спустились ниже, супруги уже не могли оторваться друг от друга, плавно перемещаясь в спальню. Отделка спальни была выполнена на японский лад: маленькие светильники в виде куба, иероглифы на покрывале и подушках, изображения сакуры на стенах, приглушённые тона обоев и небольшие фигурки японок на прикроватных тумбочках. С комнатой было связано много особенных моментов, воспоминание о которых вызывало любовный трепет, поэтому стоило супругам только заглянуть в неё, как последующие действия не трудно было предугадать. В течение дня, особенно, когда Борцов ждал важных звонков по работе, в спальню не заходили. Всего комнат в доме было пять, Борцовы иногда в них теряли друг друга. Взяв на руки Дину, Гриша донёс её до кровати, аккуратно пристроил на подушки и лёг рядом. Они медленно раздевали друг друга, в комнате было тепло, но не душно, горел маленький светильник, дыхание Гриши ласкало шею, грудь, живот… «В каком раю я живу», – подумала Дина и её сознание разлилось и пропало в далёкой бездне.

Витя Зайцев сделал всё, как ему велел майор. Марина Алексеевна приготовила специально для него копию заключения. Назначив ей свидание в недорогом ресторанчике на вечер, молодой следователь поехал в отделение и просмотрел списки пропавших в начале октября. Среди людей, разыскивавших мужчин нужного возраста, оказалось четыре женщины средних лет и один пожилой мужчина. Обзвонив их, Зайцев выяснил, что сын старика недавно объявился после запоя, две женщины уже успели заполучить обратно блудных мужей; из оставшихся двух одной позвонили из больницы и, слава Богу, супруг шёл на поправку. Оставалось надеяться, что последняя, четвёртая дама, искавшая мужа, опознает труп, иначе расследование зайдёт в тупик, и Зайцеву нечем будет похвастаться перед другом Петькой, да и его авторитет окончательно упадёт в глазах Борцова. Вечерело. Приближалось время свидания с Мариной, и Витя поспешил в сторону ресторана «Сулико». Они встретились, увидев друг друга, идущими навстречу. В ресторане тихо играла музыка, народу было немного, Зайцев заказал Марине чахохбили из курицы, салат и сухое грузинское вино, себе шашлык и пару рюмок коньяка. Марина, в синем облегающем платье, казалась такой изящной, невозможно было подумать, что перед ним сидит судмедэксперт. Чуть захмелевший Витя даже хохотнул от этой мысли. Марина тоже расслабилась от вина, да от хорошей пищи, много смеялась над анекдотами, которые травил Зайцев. В зале одни грузинские напевы сменялись другими, вслед за анекдотами пошли истории из собственной жизни. Марина поведала о своих родителях – врачах, о том, как они видели её исключительно стоматологом, после чего молодёжь снова стала хохотать. Рассказов у Марины было больше, чем у Вити, и все особенности её работы описывались с присущим ей остроумием. Зайцев для себя отметил, девчонка выдерживает границы между юмором и пошлостью и смеётся в основном над собой, своей неловкостью и неопытностью. Вите приятно было проводить с ней время, смотреть на её светлые волосы, спускающиеся кудряшками по тонкой длинной шее, на её чуть вздёрнутый маленький носик и зелёные, как у кошки, глаза. Она выглядела такой худенькой и беззащитной, и это очень ему нравилось, хотя до сегодняшнего дня Витю почему-то притягивали женщины с объёмными формами. Официант подошёл к их столику и зажёг свечи на небольших стеклянных подсвечниках. Марине раньше и в голову не могло прийти, что первый день на новой работе закончится так романтично. Молодой следователь оказался настоящим кавалером, его было интересно слушать, она с удовольствием наблюдала, как Витя доливает ей вино, подаёт салфетки в нужный момент, при этом, не теряя нити повествования. Когда её кавалер рассказывал о себе, девушка отметила, что он несколько амбициозен и подумала: «это хорошо». Марина всегда считала, современный мужчина обязательно должен быть немного амбициозным. Время шло, стрелки на часах приближались к одиннадцати. Конечно же, Витя заказал такси и отвёз даму до дома, проводив до самой двери, затем поцеловал в щёчку, поблагодарив за прекрасный вечер и, выдав одну из своих самых обворожительных улыбок, побежал вниз по лестнице, оставив пребывать Марину в женских мечтах о неземной любви.

Марина вошла в квартиру, скинула сапоги, повесила пальто и бросилась на диван. Идти в ванную не было сил. Помимо усталости физической, голова тяжелела от не отпускающих её мыслей о работе. Сегодняшний труп задал ей загадок, её любимый учебник по судебной медицине мало, чем мог ей помочь. Она уже представляла, как будет ухмыляться суровый следователь Борцов, читая её заключение. «Ну и ладно», – успокаивала себя Марина, – «Витя защитит меня перед Борцовым». Но её беспокоило не только это… И тут позвонила мама. Девушке пришлось долго выслушивать советы по поводу ответственности в работе, осторожности в общении с мужчинами, девичьей гордости и т. д. Марина успокоила мать, убедив её в том, что всё хорошо и будет ещё лучше. Про встречу с Зайцевым она умолчала, да и про жуткого вида труп, тоже. Так уж получилось, что с родителями всё общение сводилось к теме здоровья, быта и работы вкратце. Мама с папой большую часть своей жизни провели на работе: в дежурствах и подработках. В медицине, чтобы заработать на еду, одежду и оплату ЖКХ, всегда приходилось много пахать. Времени, свободного от работы, хватало родителям только на сон и на то, чтобы помыться, постираться и немного прийти в себя, поэтому принятых в некоторых семьях неторопливых душевных бесед за столом в доме Марининых родителей не получалось. Марина любила долгие разговоры по телефону с подружками, с которыми делилась всеми своими бедами и радостями, правда, встречалась с ними крайне редко. Школа, где училась Марина, была с углублённым изучением английского языка, но преподаватели там требовали углубления по всем предметам, а оценки нередко занижали. Уроки дома делались до ночи; о том, чтобы в будни погулять во дворе или сходить в театр или кино, не было даже речи. После школы Марина сразу поступила в медицинский институт. Первые два с половиной года одногруппники прозвали «сплошной нервотрёпкой», потом стало легче, но всё равно учёба занимала много времени. Кино, театр, концерты, походы по гостям с подружками, свидания с молодыми людьми, то есть нормальная человеческая жизнь, бьющая ключом, началась только в интернатуре. Партер в большинство театров был не по карману, а вот середина бельэтажа, балкон, оказались доступны, там подруги могли посмотреть спектакли и немного пошептаться.