Текст книги "Лошадь на крыше"

– Мам… Я сам тебя нашел… – Ваня неожиданно погладил меня по голове. – Тут у меня друг есть, он тоже в аварию попал… Мы с ним по-немецки говорим… Я выучил столько слов… Мам, ты не можешь говорить, да? А ходить можешь? Хочешь, пойдем, я покажу тебе свою палату, она на другом этаже… У тебя такой шрам на лице, как будто ты улыбаешься все время, мам… Ты плачешь? Мам… – Ваня обнял меня и прижался ко мне коротко стриженной головой. «Хорошо, что постриглись перед поездкой», промелькнула у меня мысль. Хотя что тут особенно хорошего…

Забинтованной рукой я нажала на мышь, не надеясь сразу попасть на левую клавишу… И, вероятно, не попала, потому что теперь, сидя, я отлично видела себя в зеркале, висящем напротив на стене. Мое лицо перерезал свежий безобразный шрам. И правда, казалось, что я улыбаюсь ярко-красным, узким, бесконечным ртом… Я закричала и увидела, как этот рот приоткрылся длинной кривой щелью. Я кричала и кричала, и смотрела, не в силах оторвать глаз от того, что осталось от моего лица…

Картинка перед моими глазами вдруг застыла и резко уменьшилась.

Все. Я решительно сняла очки и повернулась к Левке, отодвинув от себя маленькую серебристую мышь.

– Спасибо, дорогой друг, за доставленное удовольствие.

– Подожди! Там еще, знаешь, сколько интересного будет!

– Так это ты придумывал эти идиотские сценарии! Варианты… Это не варианты, а бред какой-то! Бредовый ужастик на тему моей жизни…

– Да подожди, Настена, не кипятись, все совсем не так просто. Я…

– Все, Лева. Какое это имеет отношение к моим сомнениям, выходить ли мне замуж, я не понимаю.

– Нет? – грустно переспросил Левка. – Жаль. Я думал, тебе это поможет. Может, еще посмотришь?

– Нет уж, спасибо. Если из четырех сюжетов ни одного оптимистичного не было, вряд ли что-то будет лучше дальше.

– Из пяти, – вздохнул Левка. – Ты пять посмотрела… Но ты же сама так отвечала на вопросы… Вот и получилось не очень весело. Может, все-таки досмотрим?

– Сам смотри! – Я встала. – У меня, случайно, седых волос не появилось?

Левка посмотрел на меня, но почему-то не на волосы, а куда-то ниже – то ли на подбородок, то ли на губы.

– Что? Что-то не так?

– Да нет… Все нормально… Просто я… Да ладно. Самому мне досмотреть не получится. Тут хитрость одна есть… Вот антенки, видишь, короткие?

– Небось, собиратели психической энергии, а, Левка? – засмеялась я.

– Вроде того… – Каштанчик заметно погрустнел. – Не понравилось тебе, значит. А зря ты еще два варианта попробовать не хочешь… Зря. Вот так всегда и бывает – человек до своего счастья двух шагов не доходит…

– Нет уж, друг, спасибо. И так теперь буду ходить и думать, как бы не растолстеть, не попасть в аварию, не убить Коркина…

– И не забеременеть от него… – добавил Левка.

– Кстати. Самым лучшим вариантом в результате был тот, где Коркин упал мордой на очень дорогой телефонный столик. Ну, подумаешь, нарезался мужик, испачкался в чем-то неприличном, ругает жену…

– И сам повеситься хочет, убивать не надо… – добавил Левка.

Я засмеялась.

– Точно, в случае чего – пусть сам вешается… Да, пожалуй, никуда мне от него не деться, а ему от меня.

– Никуда? – уточнил Левка.

– Не-а. Тут уж… Ну ты сам видел… Ладно, спасибо, Лёв, пойду я.

Левка проводил меня до лифта. На прощание не удержался и снова предложил мне досмотреть оставшиеся «варианты».

– И все-таки… Вдруг там… А ты даже не хочешь узнать, какие у тебя еще могут быть возможности. Так и уйдешь, не узнав…

– Давай как-нибудь в другой раз, ладно, Лёв? Не обижайся, я на этом шраме жутком перегрелась.

– Хорошо, давай в следующий…

Я увидела, как его собака ревниво проводила меня взглядом красивых коричневых глаз и отвернулась первой. Ничего себе, гордыня какая. Мне бы хоть половинку такой царственной спеси…

Придя к родителям, я застала Ваню одиноко сидящим на полу в большом холле холодной родительской квартиры. Мама с папой любят ходить в теплых кофтах, носках и чтобы по всем комнатам гулял ветер, а температура в доме была бы не выше восемнадцати градусов…

Папа сидел у себя в комнате, оттуда раздавалась тихая музыка. Я прислушалась. Шуберт. Понятно. Значит, папа сегодня не хочет жить. Он всегда, когда не хочет жить, слушает «Блаженство» Шуберта.

– А бабушка где? – спросила я Ваню.

– Делает вареники с картошкой, для дедушки, – ответил Ваня, подняв голову от сломанной машинки, которой он играл еще в два года. – Пошли домой, мам…

* * *

– Тебе понравилось у дяди Левы? – спросил Ваня в машине. Но не сразу, а когда мы обсудили, как бабушка пыталась кормить Ваню по правилам: салат, первое, второе, компот… Бедный Ваня компот на дух не выносит, но сказал, что выпил половину, чтобы бабушка не ругалась.

– Вот и молодец, – вздохнула я. Ну почему все так получается, почему… – А у дяди Левы… страшновато было.

– Не смешно? – уточнил Ваня.

– Нет, сынок, не смешно.

– Ну и хорошо, что я не пошел, – небрежно заметил Ваня, который всегда считает, что если куда-то приглашают меня, то автоматически приглашен и он.

* * *

Дома нас ждал сюрприз. У нашего подъезда стоял, лоснясь чистыми боками, аккуратно припаркованный синий «опель» Кирилла Сергеевича. Его автомобиль всегда был сверкающим укором мне, хозяйке эффектного, но вечно забрызганного и немытого джипа, хозяйке, отлынивающей, но наотрез не отказывающейся от нечастых встреч с импозантным, начитанным и темпераментным владельцем «опеля».

Кирилл Сергеевич заметил нас и вышел из машины, застегивая на ходу добротный пиджак. Как обычно, он шел, будто вовсе не замечая Ваню, к одной мне. Он широко распахнул руки и даже чуть оттеснил Ваню. Обдав меня пронзительно-огуречным запахом «Фаренгейта», он проговорил:

– Предлагаю поужинать в итальянском ресторане «Лидо ди Езоло».

– Отказываюсь, – улыбнулась я, высвобождаясь из его рук.

– Настасья… Так сразу! – Кирилл Сергеевич неодобрительно покачал головой. – А я тебе букет приготовил…

Он полез в машину. Зацепившись там за что-то пиджаком, он крякнул и охнул. Ваня засмеялся, а я слегка дернула его за рукав. Кирилл Сергеевич в это время вытащил из машины довольно большой букет белых роз. Почему с белыми розами приходят не те мужчины, не тогда и, главное, – не по тому поводу? Не жениться же на мне мой не очень любимый друг надумал…

– Вот что я скажу, Настена…

– Вы скажите лучше, чего мама не видела в этом… как там его… «Людоеде»? А? – неожиданно перебил его Ваня и, резко размахнувшись, сшиб своим тяжелым рюкзаком сразу несколько тюльпанов, растущих на клумбе возле нашего подъезда. Узкие желтые и белые лепестки легко посыпались вниз, и теперь вместо цветков беспомощно качались черные толстые пестики, окруженные яркими тычинками на тончайших, почти не видимых ножках.

Кирилл Сергеевич не успел ничего ответить Ване, потому что в наш большой двор на сумасшедшей скорости ворвался желтый спортивный автомобиль и, обдавая брызгами из луж спокойно бредущих с вечерней прогулки мамаш с детишками и колясками, промчался мимо нас. Я еле-еле успела отпихнуть Ваню в сторону почти из-под его колес.

– Класс… – только и выдохнул Ванька, провожая зачарованным взглядом роскошную машину с бешеным водителем. Куда тот ехал, мы так и не узнали, потому что автомобиль вынесся из двора на такой же скорости и мгновенно исчез из виду.

– Я не человек! – раздался знакомый и очень пьяный голос. – Я – плесень! Белковая плесень на этой земле! Я думал, что я… А я!.. Потому что ты меня… А я тебя… А ты всегда меня обманывала… использовала…

– Ага, – вздохнула я. – Особенно когда тебе алименты в Гондурас посылала…

– В Эквадор! Я был в Эквадоре! И ничуть об этом не жалею! Ясно? Тебе ясно?

– Да ясно, ясно… – Я чуть придержала Илью рукой, чтобы он не упал на Ваню и на застывшего в ужасе около своей отполированной машины Кирилла Сергеевича. – Ты что пришел-то, Гондурас, а?

– Эквадор! Эквадор… Э-эх… – Илья вдруг всхлипнул и махнул рукой. – Вот так всегда… Пришел, чтобы жить с тобой наконец, Анастасия Коростылева… На-ко-нец! На весь конец нашей жизни! Ясно? А ты… Гондурас!.. А я… Эх, Настька…

Я увидела, что вся спина его любимой черной куртки – дорогой, но очень похожей на кожезаменитель – испачкана чем-то красным, вроде томатной пасты, густой, с кусочками лука, перца… Соус Карибских островов…

– Ты очень грязный, Илюша, – негромко заметила я.

– Зато ты очень чистая! – горько усмехнулся Коркин. – Вот это кто? Кто?! Думаешь, я не знаю? Это – кто? – Он широким жестом указал на отступившего на шаг Кирилла Сергеевича и чуть не упал.

– М-м-м… Кирилл Сергеевич, – слегка поклонился тот и сделал движение, намереваясь протянуть Илье руку. Но потом, похоже, передумал и почесал этой рукой ухо. – Я – хороший друг Анастасии. А вы, простите?..

– Э-эх! – Илья тоже почесал голову.

Я не выдержала и засмеялась.

– Может, вам в баню вместе сходить? Обсудить, как да что?

Они, вытаращив глаза, смотрели на меня и друг на друга. А я приветливо помахала рукой соседке, живущей этажом ниже. Она прошла мимо нас, ведя на поводке серого крупного кота с короткой, очень густой шерсткой, широкой симпатичной мордой и ярко-оранжевыми глазами. Британец… Конечно, эта порода называется британец. Умный, привязчивый и не очень пушистый.

Соседка оглянулась, посмотрела на обоих моих кавалеров и показала большой палец. Потом увидела огромный букет белых роз на капоте автомобиля и подняла большой палец на второй руке. Я развела руками и, чуть подумав, тоже показала большой палец, кивая на ее британца. Соседка величественно улыбнулась и пошла дальше, слегка колышась большим, мягким телом под длинным платьем. Она шла, а рассыпанные на черном фоне ее платья оранжевые и малиновые цветы медленно шевелились, заворачиваясь широкими гладкими лепестками" и снова расправляясь вместе с легкой струящейся тканью.

– Мам, – позвал меня Ваня. – Я писать хочу. Пошли домой.

– Пойдем, сынок, – Илья попытался увести Ваню к ближайшему кустику, – не надо терпеть!

Ваня вырвался и взял меня за руку. Я сделала два шага к подъезду и решительно вернулась за букетом.

– Все, друзья, сегодня уже нет сил… Ни на что. Даже на «Лидо ди…» Как ресторан называется?

– «Лидо ди Езоло», – сдержанно ответил не очень довольный всем происходящим Кирилл Сергеевич.

Илья просто помахал сцепленными в кулак руками над головой, очень стараясь, чтобы это выглядело независимо и хамски. Я послала воздушный поцелуй, особенно не адресуя его никому, и не оборачиваясь пошла к подъезду. Уже захлопнув дверь, я услышала вызывающе-громкое:

– «Путана – путана – путана…»

Была когда-то такая ужасная песня во времена нашей юности. Я понадеялась, что это кричит не Илюша. С чего бы ему называть меня так? Хотя это, конечно, лучше, чем плесень.

* * *

Той ночью мне приснился удивительный и странный сон.

Я отчаянно обнимала Илью, почему-то ставшего маленьким и толстым, и знала, что никогда его больше не увижу. Я чувствовала под своими руками его напрягшуюся спину, туго обтянутую белой рубашкой, на которой были отчетливо видны следы моей крови.

У меня не было никакой раны, но я точно знала, что кровь – моя. И от этого мне было еще печальнее. Я обнимала его в последний раз, а он как-то небрежно посмеивался и не знал, как больно мне прощаться с ним.

Потом я изо всех сил старалась взлететь, убегая от Кирилла Сергеевича. Мне это почти удалось, но земля как будто тянула меня к себе, и время от времени мое тело снова обретало вес и устремлялось вниз, к земле, где мчался на своем сверкающем автомобиле Кирилл Сергеевич. Я даже видела сверху, как блестят его вспотевшие залысины, и мне было его очень жалко, потому что я знала, что ему меня никогда не догнать. Ему никогда не попасть в эту прозрачную, легкую пелену облаков, в которой я лечу, не чувствуя вокруг себя потоков воздуха.

Зато я чувствовала, как крепко в меня вцепился Ваня и не отпускал – до самого утра.

– Вань, а не страшно ночью бродить в одиночку по квартире? – спросила я его утром.

– Так я же не бродил… Я к тебе бежал, – резонно ответил он.

– А зачем?

– Не зачем, а от чего, – грустно опустил глаза Ваня.

– Отчего же, сынок? – Я поцеловала его волосы, так еще приятно пахнущие детством.

– От страха, – честно сказал он, прижался ко мне и неожиданно спросил: – Мам, а Каштанчик женат?

– Конечно, нет, – ответила я.

– А почему?

– Потому что я с ним в пятом классе в театр не пошла.

– Ну какая же дура! – искренне сказал Ваня. – Машина, конечно, у него не очень, но я думаю, тебе надо сходить с ним в театр.

– Ты точно знаешь? – спросила я.

Ваня улыбнулся. И ничего мне не ответил. А я подумала: хорошо, когда у тебя остаются еще два варианта. Целых два.

Я вздохнула и решительно набрала Левкин номер.

– Жалко, что все так грустно, – неожиданно сказал Ваня, так и стоявший рядом.

– А как бы ты хотел, чтобы было? – Я услышала, как Левка ответил «Слушаю», и нажала клавишу отбоя.

– Ну… – Ваня показал руками что-то очень большое над собой и вокруг себя. – Чтобы… чтобы ты всегда смеялась.

– А в небе всегда светило солнышко, да, Вань?

Он совершенно серьезно кивнул и спросил:

– А так нельзя? Так не бывает?

Он ждал ответа. Я знала, что должна сказать ему правду. И я ответила:

– Так бывает, Ванюша.

Я посадила его к себе на колени и обняла. Вот оно, мое большое – надо мной и вокруг меня… Любит, ревнует, страдает оттого, что я мало смеюсь. И очень, очень быстро растет. Быстрее, чем я успеваю что-либо понять о себе, о нем и о том, сколько же на самом деле в году солнечных дней.