Текст книги "Дичь для товарищей по охоте. Документальный роман"

Они вошли в дом. На столе, покрытом кружевной скатертью, уже стоял самовар, в вазе – печенье, покрытое белой глазурью, напоминавшей о нездешних зимних холодах. Горький сидел, чуть ссутулившись, с видимым удовольствием отхлебывая чай из стакана в серебряном подстаканнике. Рядом на столе лежала открытая книга.

– Чаевничаете уже, Алексей Максимович? А мы с Марией Федоровной о мелочах заболтались.

Горький вопросительно посмотрел на гостя.

– Мелочи… – махнул рукой Красин – не стоят и того, чтобы на них внимание обращать, тем более вам пересказывать. Только голову забивать.

– А вот некоторые великие люди с вами не согласны, дорогой Леонид Борисович! – торжествующим тоном сказал Горький, перелистывая страницы назад.

Андреева протянула чашку Красину:

– Осторожно, Леонид Борисович, очень горячий.

– Вот послушайте, что думают по данному вопросу великие, – нашел Горький нужное место в книге:

«Давно известно – мелочи как раз сильнее всего долбят и точат нас…»

– Байрон… – одновременно выдохнули Андреева и Красин.

– Да, Байрон! – пробасил Горький, довольный произведенным эффектом.

– Откуда здесь эта книга, Алеша!? – Андреева вскочив из-за стола, выхватила у него из рук томик и, отойдя к окну, принялась быстро листать.

– А я с собой из дома взял почитать, в саквояж бросил, да и забыл. За свежим носовым платком полез и вот увидел. Великий все-таки Байрон поэт! Властитель дум современников… – обхватив подстаканник обеими руками, начал рассуждать он, отпивая чай маленькими глоточками.

Красин молча смотрел на спину Андреевой. Та застыла у окна, словно не решаясь повернуться, потом, не глядя на Красина, подошла к трюмо, положила книгу, вернулась к столу, вскинула глаза на гостя и… едва заметно кивнула.

– … а Байрон – забияка и драчун, не нашел ничего лучшего… – продолжал говорить Горький…

Мария Федоровна чай не пила, делала вид, что слушает Горького, а сама то и дело посматривала на Красина. Тот, уставившись в одну точку, напряженно думал о чем-то, машинально помешивая ложечкой чай.

«Как охотник, увидевший, наконец, добычу, по следу которой долго шел», – вдруг подумала она.

Красин встрепенулся и испытующе посмотрел на Марию Федоровну. Их взгляды встретились.

«Что вы на меня так смотрите, будто я разбойник какой? Вы ведь тоже знаете, что Морозов больше ничего давать не будет. А момент сейчас политический острый. Партии деньги нужны!» – прочитала его мысли Мария Федоровна и опустила глаза…

…Прощаясь, Красин был весел. Пожал руку Горькому, поцеловал Андреевой. Уже в дверях остановился:

– Совсем забыл, – хлопнул он ладонью себя по лбу. – В дорогу мне Байрона не дадите? А то после великолепных рассуждений Алексея Максимовича очень хочется поэта перечитать.

– Не возражаешь, Алеша? – похолодела Мария Федоровна, до последнего момента еще надеявшаяся, что поняла все не так.

– Вернуть только не забудьте, договорились? – недовольно пробасил Горький.

– Не сомневайтесь, дорогой Алексей Максимович! – заулыбался Красин. – Верну, все верну, уж не беспокойтесь…

* * *

Мерцающая россыпь звезд обрамляла холодный ореол луны, безразлично взиравшей на одинокую женщину, сидящую на ступеньках дома.

– Прости… Прости… Прости… – шептала Андреева, раскачиваясь из стороны в сторону…

38

– Я просто не понимаю, что мне делать? – Зинаида встревожено глядела на сидящего напротив нее доктора. – Он – то напряжен, будто ждет неведомого удара, вздрагивает от каждого резкого звука, а то на него вдруг нападает безудержное веселье. (39). Что-то вспомнит, или подумает о чем, и начинает смеяться. А смеется он, сами знаете, так, что хочешь – не хочешь, в ответ весь дом ходуном ходит. Очень заразительный Савва человек! В эти выходные вдруг сорвался с Тимошей в Покровское – захотел на лошадях покататься. В лесу снег еще до конца не сошел, а он… Да разве его остановишь? А два дня назад вдруг приходит ко мне в будуар и зовет – идем, мол, погуляем немного до храма Вознесения и – обратно.

– И что ж, такого, Зинаида Григорьевна?

– В общем-то ничего, Николай Николаевич. Если б не два часа ночи.

– Так что, пошли? – сочувственно улыбнулся доктор.

– А что делать прикажете, Николай Николаевич? Пошла. Только от этого еще хуже стало. Сегодня узнала, что новые слухи по Москве ползут: будто Савва не в себе, да и по улице с ним не случайно гуляют по ночам, чтобы его не встретил никто…

* * *

Зинаида Григорьевна вошла в кабинет Саввы, держа в руках несколько газет.

– Савва! Ты читал, что газеты пишут?

Морозов, поднял глаза от шахматной доски и, нахмурившись, указав жене взглядом на Тимошу, размышлявшего над очередным ходом.

– Зина, с каких это пор ты к газеткам пристрастилась? Бумажные страсти мне не интересны.

– Но это, право, забавно, Савва. Пишут, что ты отстранен от дел в силу своей врожденной склонности к беспорядочности восприятия жизни. Говоря яснее, в силу своего полупомешательства, случившегося от избытка работы и дурной наследственности. Каково? Будто держат тебя взаперти, а ты – ну, совсем не в себе. (40).

– Зина… – Савва поморщился. – А писем не было?

– Не было писем. Зачем ты им теперь? Без денег ты для них – мыльный пузырь.

Савва снова поморщился и еще раз указал глазами на сидящего напротив Тимошу.

– Устал я, Зина, – неожиданно признался он. – Может, правда отдыхать поедем? Во Францию. К морю. Не возражаешь?

* * *

После строгого серого Берлина, где Савву не покидало ощущение, что кто-то неотрывно следит за каждым его шагом, тихий провинциальный французский Виши показался раем. Если в Москве, из которой они уехали неделю назад, воздух только пах весной, а набухшие почки робко дарили сладковатый аромат нераспустившихся листьев, то здесь в Виши весна была в разгаре.

Савва, сидя на диване на балконе гостиницы, не спеша ел яблоко, аккуратно отрезая от него небольшие кусочки и рассматривая каждый из них, прежде чем положить в рот. Делал так умышленно, нарочитой медлительностью заставляя себя переключиться на непривычный размеренный темп жизни. Там, в России, несмотря на накопившуюся усталость, невозможно было отложить все дела в сторону. По его инициативе было проведено совещание с участием представителей промышленных кругов Петербурга, Урала, Юга России и Царства Польского. Позиция Саввы, сформулированная в письме Витте, многими была поддержана. И это тогда взбодрило его…

Мать, хоть и грозилась его от дел отстранить, – помогла. Когда в марте состоялось очередное общее собрание пайщиков мануфактуры, поддержала его кандидатуру на переизбрание.

«Бежал, бежал и остановился… – подумал он, отрезая очередной кусочек яблока. – Целый месяц отдыха… Не привычное это дело… Какая красивая перламутровая рукоятка…» – остановился взглядом на ножике. – Как же славно, – продолжил он убеждать себя, – никуда не надо спешить, ничего не надо решать, не о чем волноваться… Впереди целый месяц тихой размеренной жизни… Репетиция старости, – усмехнулся он, положил аккуратно обрезанный остаток яблока на тарелку и прилег. – Хорошо… Тепло… Птицы поют… Как там Горький с Машей? – вдруг подумал он. – Да какая разница? У них своя жизнь, а у меня – своя».

Он поправил подушку под головой и прикрыл глаза…

– Савва! Ты здесь? – услышал он голос Зинаида Григорьевна, которая появилась на балконе в длинном белом платье с вышитыми на нем белыми же цветами.

«Красиво…», – отметил он, открыв глаза.

– А я думаю, куда ты исчез? – Зинаида наклонилась и поцеловала мужа. – Ой, никак разбудила я тебя?

– Присядь, Зина. Вон, яблок поешь. Хорошие, кислые, крепкие. Редкость в это время года.

– Люблю мягкие и сладкие, – сказала она и отошла к краю балкона. – Савва… Взгляни-ка! Кажется мне, этого молодого человека я видела вчера, и сегодня днем он за нами шел, когда мы гуляли. А сейчас, смотри, под балконом ходит – туда, сюда.

– Может, ждет кого-то. Постоялец какой—нибудь. Чего ты переполошилась? – нехотя пробормотал Морозов.

– Да нет же, Савва, какой же это постоялец? Слишком небрежно для этого выглядит. И потом, уже несколько раз останавливался и демонстративно на наш балкон смотрел.

– Зина, когда за кем-то наблюдают, в силу служебных причин, то, напротив, скрывают это. Если он делает так, как ты говоришь, значит – не тот, за кого ты его силишься принять.

– К нему второй теперь подошел. Шепчутся… и вот, пожалуйста, – на наш балкон показывают! Мне что-то не по себе, Савва! – повернулась она к мужу. Но тот ничего не ответил. Лежал с закрытыми глазами. Зинаида вернулась в комнату за вязаньем, а затем расположилась в кресле рядом с Саввой. Так ей было спокойнее…

…Солнце клонилось к закату. В воздухе появилась прохлада. Савва проснулся, но не открывал глаз. Прислушивался к себе. Тяжесть, давившая на него в последнее время и комом стоявшая в горле, исчезла. Неужели прошло?

Открыв глаза, он сел на диване и потянулся.

– Зина! Что-то я разоспался. А пойдем-ка, побродим.

– Побродим? – она оторвалась от вязания.

– Ну, да. А что здесь еще делать? Спать, есть и бродить. Погуляем, потом в ресторан зайдем, поужинаем. Я уже присмотрел здесь ресторан с отменным меню. Ну, так что, пойдем? – поднялся он с дивана.

Зинаида Григорьевна, оживившись, отложила вязание.

– Я сейчас переоденусь и выйду. А ты иди и закажи пока цветов в номер. Хочу цветов. (41).

– Зина, – Морозов раскинул руки, потягиваясь, – посмотри вокруг, здесь кругом цветы!

– Это – на улице. А я – здесь хочу! – капризным тоном сказала она и заулыбалась.

«Как в молодости», – отметил Савва.

– Конечно, если хочешь, я прикажу, чтобы принесли.

– А ты переодеваться не будешь? – спросила Зинаида, поднимаясь с кресла.

Савва нехотя оглядел чуть смявшиеся светлые брюки.

– Не буду. Так пойду. Считаю приличным. Жду тебя внизу.

Спускаясь в парк по лестнице, покрытой зеленой ковровой дорожкой, по бокам которой в китайских вазах стояли цветы, Савва приостановился, вспомнив о просьбе жены, но решил сделать заказ по возвращении с прогулки. По дорожке, посыпанной мелким светлым гравием, похрустывающим при каждом шаге, он подошел к фонтанчику с минеральной водой и сделал несколько глотков.

– Здра-авствуйте, Са-авва Тимофеевич! Вот так встреча! – услышал он за спиной. Обернулся не сразу, потому что узнал голос.

«Этот Красин, как Мефистофель, появляется всегда, словно из-под земли», – раздраженно подумал Савва и, промокнув рот тыльной стороной ладони, повернулся.

Красин, в элегантном летнем костюме цвета слоновой кости, радостно улыбаясь, приподнял шляпу.

– Чем обязан? – сухо спросил Морозов, не протягивая руки.

Красин сделал вид, что не замечает неприветливости.

– Да вот, Савва Тимофеевич, почти что прямо из Лондона, со съезда РСДРП.

– Понятное дело, где ж вам еще свои съезды проводить. В России несподручно, – буркнул Савва и двинулся по дорожке. Красин последовал за ним.

– Поздравьте, Савва Тимофеевич, по предложению Ленина я избран членом ЦК, и утвержден, – сделал он многозначительную паузу, – ответственным техником, финансистом и транспортером.

– Поздравляю, господин «ответственный техник и транспортер», – хмыкнул Морозов. – Раньше, вроде, инженером числились. Хотя, наверное, сегодня при общении с моей персоной вы, прежде всего, «ответственный финансист»? Так?

– Так, Савва Тимофеевич, – почти смущенно улыбнулся Красин. – Так… И в связи с создавшейся ситуацией…

– Денег не дам! – решительно прервал его Морозов. – Уже говорил вашему человеку, повторю еще и вам – не дам! Разошлись наши дороги, любезнейший господин «финансист». Хватит, пожалуй.

– Савва Тимофеевич, уж, пожалуйста, не откажите, – продолжил улыбаться Красин, в глазах которого появилось напряжение, – хотя бы тыщу двести рублей! Сущий пустяк! Это тот минимум, который, по мнению ЦК сейчас необходим. (42).

– Не дам! – Савва остановился и повернулся лицом к гостю. – Ни сейчас, ни далее. Прощайте, – развернулся и пошел в сторону гостиницы, перед входом в которую уже стояла встревоженная Зинаида Григорьевна.

– Савва, это не Красин ли был?!

Морозов не ответил.

– Пойдем, Зина! – взял он жену под руку.

– Нашли все-таки, – вздохнула Зинаида Григорьевна. – И здесь нашли. О, Господи, куда же от них деваться-то? Мне страшно, Савва.

– Не бойся, Зина. Не посмеют ничего сделать. Здесь им не Россия.

Они вошли в гостиничный вестибюль. Савва покосился на вазу с цветами.

– Прости, Зина. Но цветов заказывать здесь не буду. Уезжаем. В Канны. Скажи доктору и прислуге. Пусть к утру собираются…

…Савва стоял на балконе, облокотившись на перила, и смотрел вниз. В темноте уже с трудом можно было различить фигуру человека, неторопливо меряющего шагами дорожку взад-вперед.

– Спокойной ночи, мил человек! Я уже спать иду! – прокричал Савва и помахал рукой.

В номере достал из чемодана пистолет и положил под подушку.

39

Канны – небольшой городок на французском побережье Средиземного моря, давно облюбованный английскими туристами, встретил их ясным небом и лазурной морской водой. Поселились в небольшом, по-домашнему уютном «Ройал-Отеле», выходящем фасадом на приморский бульвар Круазет. (43). Савва с женой – в двух соседних номерах на бельэтаже, слуги и доктор – на первом этаже. Просторные номера были обставлены с помпезной провинциальной роскошью: массивная мебель, обитая бархатом, незыблемые кровати, тяжелые портьеры цвета бордо на окнах, ковры во весь пол, хрустальные люстры под потолком, картины в массивных рамах на стенах и цветы в вазах из темного стекла.

Войдя в прохладный полумрак номера, Савва первым делом раздвинул портьеры, зажмурившись от солнечных лучей, распахнул двери и вышел на балкон. Голубое безоблачное небо сливалось с лазурным морем так, что и не поймешь, где море, а где небо. Три пальмы-сестры на набережной напротив окон гостиницы, сросшиеся при рождении и, видно, поссорившиеся потом из-за места ближе к морю, смотрели каждая в свою сторону. Справа поодаль на горе виднелась старая крепостная башня с часами. По бульвару неспешно прогуливались пары, с деланным равнодушием оглядывая друг друга. Почти все в белом – платья, костюмы, шляпы, легкие зонтики в женских ручках, и оттого похожие на две нескончаемые свадебные процессии, идущие одна другой навстречу.

«Люди радуются, когда играют свадьбы потому, что женитьба для них – страховой полис от одиночества в старости», – почему-то подумал Савва.

В дверь постучали, и в номер вошла горничная в белом фартучке, повязанном поверх голубого платья, держа поднос с двумя бокалами и серебряным ведерком, из которого виднелось завернутое в белоснежную салфетку горлышко бутылки шампанского.

– Мсье, мы рады приветствовать вас в нашем отеле. Чувствуйте себя как дома, – одарила Савву улыбкой и вышла.

«Лучше, чем дома!» – подумал Савва и постучал в стенку номера жены. Через несколько минут на пороге появилась Зинаида Григорьевна в розовом пеньюаре с бантом на плече.

– Мадам Зинаида, позвольте предложить вам бокал шампанского вина в честь приезда в этот райский уголок – с шутливой галантностью произнес Савва, разливая игристый напиток.

Зинаида, взяв бокал двумя пальчиками, испытующе посмотрела на мужа, уже сделавшего первый глоток.

– Савва, а ты не жалеешь, что женился на мне? – вдруг спросила она.

От столь неожиданного вопроса Савва чуть не поперхнулся, отставил бокал, потер лоб ладонью, будто тщательно взвешивая все, что собирается сказать:

– Я, Зина, никогда ни о чем не жалею. Переживаю – да, но не жалею. Любая ошибка – урок и учеба. А я, поверь, прилежным учеником стал.

Пристальный взгляд Зинаиды говорил, что ответ на свой вопрос она не получила.

– Не жалею, Зина, – твердо сказал Савва. – Ты мне вон каких детишек чудесных нарожала! Между прочим, жаль, что их с собой не взяли. Вернемся, летом надо их в Ялту отправить, что ли. Особенно Савенка. Малышу так славно будет покупаться. А что это ты вдруг спросила?

– Да так. Захотелось.

– Кстати, мадам Морозова! – Савва подлил шампанского в бокалы и поднял свой, разглядывая бегущие вверх игривые пузырьки. – Слышал я о неком господине Рейнботе, который слывет в свете вашим кавалером…

Зинаида чуть смущенно улыбнулась:

– Сам ведь знаешь… В свете без игры никак нельзя… А ты зачем спросил?

Хотел застать врасплох… – Савва шутливо нахмурил брови.

– Меня, Саввушка, врасплох застать трудно, – рассмеялась Зинаида. – С таким мужем, как ты, приучена быть всегда настороже. Никогда не знаю, чем не то, что день – час кончится, слезами или весельем.

– Так ведь так жить интереснее, Зина Согласна? – протянул он к жене руку с бокалом.

– Согласна, – неуверенно сказала Зинаида, прикасаясь своим бокалом к его.

– Ой ли? – недоверчиво покачал головой Савва, и неожиданно добавил:

– Ты прости меня Зина, ладно? Коли что не так сделал…

– Не переживай, Савва. Все у нас наладится, – сказала она и отвернулась к окну, чтобы скрыть мгновенно выступившие на глазах слезы.

– А сейчас мы незамедлительно идем купаться! Непременно купаться! – с нарочитой веселостью воскликнул Савва и вышел в соседнюю комнату. – Переоденусь – и сразу пойдем! – донесся оттуда его голос. – А вечером поедем в казино в Монте-Карло. Поиграем. В этот раз возьму тебя с собой. К слову сказать, здание казино – просто чудо архитектуры. И особенно красиво смотреть на него с набережной, когда солнце садится. Там, кстати и театр есть!

Зинаида Григорьевна поморщилась… и допила шампанское.

– Однако обещай не мешать. Я ведь рулетку не жалую, меня покер привлекает, а покер – дело не быстрое.

Зинаида, вслушиваясь в веселый голос мужа, опустилась на диван.

«Купаться… Вода-то еще холодная… Ох, неужели все встает на свои места? Неужели та, старая, полная тревог, ревности и тоски жизнь – в прошлом?»

Решила выпить еще шампанского. Налила в бокал, подошла к окну и отшатнулась.

На бульваре напротив гостиницы под пальмами стоял человек, одетый в серый костюм и смотрел на их окна…

* * *

Доктор Селивановский был доволен. Всего за несколько дней, проведенных в Каннах, Морозов окреп, повеселел, немного загорел, и даже поправился. В глазах зажглись прежние, озорные огоньки. Вот и сейчас, играя в шахматы, он весело комментировал каждый ход:

– Ах, Николай Николаевич, вы так пойти изволили? Что ж, господин доктор, несмотря на нашу давнюю дружбу, я вам сейчас объявлю… шах… Так-то вот… – Савва переставил фигуру и, откинувшись на спинку стула, закурил папиросу. Поймав на себе недовольный взгляд доктора, благодушно проворчал: – Знаю, знаю – вредно. Вас, докторов послушать – все у вас вредно. Уж проще и не жить вовсе! – Он с удовольствием выпустил кольца дыма, наблюдая за противником, озадаченно изучающим ситуацию на шахматной доске.

Дребезжащий звук телефона вторгся в игру. Савва поднялся и снял трубку.

– Мсье, – услышал он на другом конце провода приятный женский голос, – вас пришел проведать ваш друг. Говорит, у него неотложное дело. Просит спуститься, ждет в вестибюле.

– Друг? – удивился Савва.

– Да-да, мсье. Его фамилия Кра-син.

– Красин? – глухо переспросил Савва и раздавил недокуренную папиросу в пепельнице.

Доктор бросил на него встревоженный взгляд.

– Да, да! Мсье Кра-син. Вы спуститесь?

– Это ошибка, мадемуазель. У меня нет друга, по фамилии Кра-син. Передайте господину, что он ошибся. Благодарю вас, – повесил он трубку.

– А вы безжалостны, Савва Тимофеевич! – воскликнул Селивановский, оторвав взгляд от шахматной доски.

– Кто – я? Безжалостен? Я – безжалостен?

– Конечно, жестоки и безжалостны! Я сдаюсь! Ваша взяла! – доктор опрокинул на доску белого короля.

Снова раздался телефонный звонок.

– Простите. Но этот мсье уверяет, что вы его точно знаете. Он настаивает, чтобы вы спустились. Так что ему передать?

– Передайте… – Савва помолчал, – что я… разговаривать с ним просто не желаю.

– Правильно ли я поняла, мсье, – женский голос растерянно дрогнул, – что вы знакомы, но общение с этим господином для вас нежелательно? Так?

– Именно так, мадемуазель. И прошу, скажите этому господину вашим ангельским голосочком: «Пошел прочь!»

– Как, как, сказать, мсье?

– Впрочем, говорите, что хотите. Главное, чтобы больше я не имел счастья видеть его. И его товарищей.

Савва повесил трубку и повернулся к доктору.

– Николай Николаевич! Извините. Устал.

Доктор понимающе кивнул и вышел из номера.

Снова зазвенел телефон.

– Мсье, я передала этому господину, чтобы он был так любезен больше не приходить к вам. Он просил передать вам, что ему очень жаль.

– Жаль? Чего жаль?

– Не знаю, мсье. Он просто пожал плечами и сказал: «Передайте господину Морозову, что мне жаль. Очень жаль». И это – все.

Савва закурил и подошел к окну. На приморском бульваре Круазет зажглись вечерние огни…