Текст книги "Мышеловка на три персоны"

– Мы, между прочим, подверглись нападению маньяка! – торопливо вставила Жанна. – И применили ваш… инвентарный номер как средство самозащиты!

– Типа газового баллончика? – рассудительно вставил усатый милиционер. – Хороший баллончик. – Он взглянул на пустой огнетушитель. – Надо будет жене такой купить, пусть в сумочке носит! Ладно, гражданочки, пошутили и будет! А где же ваш маньяк?

– Да вот же он! – Жанна опасливо указала на гору пены. – Затаился!

– А что же он не убежал? – поинтересовался милиционер, подходя к сугробу.

– А у него нога в унитазе застряла, – злорадно сообщила Катерина.

Милиционер ткнул пальцем в пену и тут же отдернул руку:

– Кусается!

Он осторожно сгреб часть пены и с интересом уставился на проступившее лицо.

– Что-то мне твоя физиономия подозрительно знакома! – проговорил он, разглядев представшего перед ним бандита.

– Гражданин начальник! – затянул тот, отплевавшись от пены. – Я тут не при делах, век воли не видать! На меня эти две кошки сами наскочили, чисто конкретно… еще гадостью этой облили…

– И выражаешься ты очень знакомо! – продолжал милиционер, наклонив голову и вглядываясь в лицо пленника унитаза. – Определенно, мы с тобой уже имели дело! Ладно, заберем вас всех, оптом, в отделении разберемся!

– Ой! – вскрикнула Катя. – Товарищ… гражданин… надо срочно спасать нашу подругу, этот негодяй запер ее в подвале с мышами на территории сумасшедшего дома! Там у него настоящий притон, эта… как ее… малина! Ирину нужно немедленно оттуда освободить!

– Да у вас здесь и так натуральный сумасшедший дом! – рявкнул милиционер. – И малина пополам с ежевикой! Все, ша! Хватит меня разводить, как марганцовку в стакане! Никаких мышей, никаких подруг! Едем в отделение, там до утра посидите, подумаете о главном, а утром начальство разберется, кого куда!

– Не имеете права! – подала голос Жанна. – Я юрист, я свои права знаю!

– Кто это тут о правах заговорил? – Милиционер развернулся к подругам, побагровев. – Я вам сейчас такие права покажу… Сидоров, Таранюк, препроводите задержанных в машину!

– Стойте! – истошно завопила Катерина. – Она там в темноте, одна, ночью! Позвоните майору Поперечному… то есть Продольному…

Милиционер, который уже направлялся к дверям, не обращая внимания на ее крики, вдруг замер как вкопанный и с уважительным удивлением переспросил:

– Майору Продольному? Ивану Никифоровичу? А вы что, с ним знакомы?

– А как же! – радостно заявила Катя, почувствовав резкую перемену в отношении милиционера. – Можно сказать, мы с ним лучшие друзья! Вот, у меня и телефон его имеется!

– Чего ж вы сразу-то не сказали? – Суровый милиционер окончательно оттаял.

Катя с гордостью поглядела на Жанну – вот, мол, вы меня бестолковой считаете, а ведь Ирка не догадалась попросить у майора Продольного телефон – так, на всякий случай.

В темноте и сырости подвала время текло ужасно медленно, казалось, оно вообще остановилось. Несмотря на то что на улице стояло лето, в подвале было очень холодно. Ирина дрожала от холода или от страха, ей было трудно отделить друг от друга два этих отвратительных ощущения.

«Почему, ну почему такое должно было случиться именно со мной? – мысленно вопрошала она. – Как же так получается, что я – взрослая рассудительная женщина – все время попадаю в ужасные переделки? Это все из-за Катьки…»

Из углов до нее то и дело доносился шорох, в котором воображение угадывало топот десятков крошечных лап… ей казалось, что крошечные обитатели подвала все ближе и ближе подбираются к ней, еще немного – и они начнут взбираться по ее ногам…

Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как подруги с похитителем уехали, – может быть, несколько часов, а может, и сутки… в темноте не было никаких признаков, по которым она могла бы это понять. День сейчас или все еще ночь?

Она поймала себя на том, что последние слова произнесла вслух, и еще больше испугалась. Все заключенные начинают с того, что разговаривают вслух, а потом сходят с ума. А вдруг этот лысый бандит убьет Жанку с Катей, и тогда никто не придет ей на помощь? Ирина умрет от голода. Хотя раньше она умрет от страха.

Что-то маленькое и холодное коснулось ее ноги. Ирина взвизгнула и отскочила, при этом наступила на что-то мягкое, раздался противный писк… сердце чуть не выскочило из груди от ужаса и отвращения.

– Мама! – заорала Ирина.

И в это время у нее над головой раздались шаги.

Шаги были тяжелые, наверняка мужские.

«Похититель вернулся, причем вернулся один, – подумала Ирина в ужасе. – Значит, он получил свою картину и мы ему больше не нужны. Он убил Катьку и Жанну, избавился от их трупов, и теперь вернулся, чтобы покончить со мной…»

Она почувствовала, как по щеке сбегает слеза.

Перед ее внутренним взором пробежала жизнь. Дети, подруги, Яша… книжки, которым отданы последние годы…

«Какой ужасный конец – в этом темном сыром подвале, с мышами… Вспомнит ли обо мне хоть кто-нибудь?»

Крышка люка с грохотом откинулась, и в подвал хлынул свет, с непривычки показавшийся ослепительным.

– Эй, вы тут живы? – раздался хрипловатый мужской голос.

– Не приближайтесь ко мне! – выкрикнула Ирина. – Я дорого продам свою жизнь!

– Ирина Анатольевна! – удивленно проговорил наклонившийся над люком мужчина. – Что это с вами?

И только тут она узнала майора Продольного.

Грубое, широкое, хотя, безусловно, мужественное лицо майора показалось ей в этот момент прекраснее всех на свете. Кто назвал красивым Алена Делона? Кто считает обаятельным Брюса Уиллиса? Кому понравились Том Круз или Пирс Броснан? Они не видели майора Ивана Никифоровича Продольного! Ирина вскарабкалась по шаткой лесенке, выбралась из подвала и, обливаясь счастливыми слезами, упала на руки бравого милиционера.

На следующий день подруги сидели в кабинете Себастьянова. На просторном столе красного дерева, по такому случаю очищенном от бумаг и альбомов, лежала картина из тайника. Покосившийся забор, две коровы, свинья…

– Так. – Вольфганг Степанович потер руки. – Это та самая картина? Холст действительно очень старый, а что там внутри… Посмотрим, посмотрим!

– Что, вы попробуете снять с нее верхний слой? – поинтересовалась Ирина, проявляя осведомленность в вопросах реставрации.

– Да ты что! – ужаснулась Катя. – Это такая долгая и кропотливая работа! Аккуратно снимать верхний слой надо будет несколько месяцев, иначе сама картина может пострадать!

– Вы совершенно правы. – Себастьянов с уважением взглянул на Катю. – Если наше предположение подтвердится, этим займутся лучшие специалисты страны… но пока мы можем заглянуть сквозь верхний красочный слой…

Он осторожно взял картину и вложил ее в большой аппарат, стоявший рядом с его столом. Аппарат ровно загудел, засветился голубоватым светом экран монитора. Вольфганг Степанович пробежал пальцами по клавишам, на экране начало проступать изображение.

– Это вроде как в аэропорту, – прошептала Жанна на ухо Ирине. – Когда просвечивают твой чемодан…

Подруги через плечо хозяина кабинета уставились на экран.

Изображение на нем становилось все четче и четче.

Сквозь унылый, кое-как нарисованный пейзаж проступили человеческие фигуры. Двое мужчин за резным столиком, в руках одного из них стаканчик для игры в кости, другой взволнованно следит за его руками. За спиной игроков стоят две женщины в нарядных, богато расшитых парчовых платьях. Сзади виднеется высокое стрельчатое окно, за ним – цветущий сад…

Даже в бледном, нечетком изображении на экране видно, как тонко и талантливо выписаны человеческие лица и фигуры, детали одежды, убранство комнаты.

Вольфганг Степанович с неожиданной для его возраста и комплекции прытью вскочил из-за стола, схватил трубку телефона и закричал в нее:

– Кирилл! Кирилл Сергеевич! Приходи немедленно, и всех своих зови! Я нашел неизвестного ван Гроота!

Когда восторги стихли и пожилые, представительные мужчины с просветленными от радости лицами покинули кабинет Себастьянова, где они только что визжали и прыгали от восторга, как кочевники племени мгвангве во время большого осеннего праздника, Вольфганг Степанович вспомнил о трех подругах, которые скромно ожидали завершения ритуальных плясок.

– Да, – проговорил он смущенно. – Я так увлекся, что забыл о самой важной стороне дела… эта картина… она… как бы это сказать… она нашлась… найдена… обнаружена благодаря вам, и вы имеете право… то есть… – Он окончательно смешался и замолчал.

– Не волнуйтесь, Вольфганг Степанович, – ответила за всех Жанна. – Мы будем счастливы, если эта картина поступит в фонды Эрмитажа. Да и то – где ей еще быть?

Себастьянов вскочил из-за стола, козликом подскочил к подругам – при его весе и размерах это было очень потешно – и принялся целовать им руки, рассыпаясь в благодарностях. Успокоившись и вытерев выступившие на глазах от умиления слезы, он серьезным тоном спросил:

– Но я хотел бы в знак благодарности что-нибудь сделать для вас! Подумайте, чего бы вам хотелось?

– Как золотая рыбка – три желания? – усмехнулась Жанна. – Ну, я привыкла сама выполнять собственные желания, а вот Катюше вы могли бы очень помочь!

– Да! – всполошилась Катерина. – Ведь мой муж все еще томится в заключении по ложному обвинению… ведь его задержали по подозрению в убийстве Ирины Сергеевны Моськиной, а теперь ясно, что ее убил этот бандит, который охотился за картиной…

– Разумеется! – Себастьянов схватился за телефонную трубку. – Я постоянно контактирую с отделом ФСБ, который занимается предотвращением вывоза из страны ценных произведений искусства…

Он набрал номер, несколько минут с кем-то оживленно разговаривал и наконец, повернувшись к подругам, удовлетворенно произнес:

– Все в порядке, в течение часа ваша проблема будет решена, вашего мужа с извинениями освободят! Еще какие-нибудь желания у вас есть?

– Ну да, ведь золотая рыбка выполняет всегда три желания, – вполголоса проговорила Жанна.

– Ну, для меня замечательной наградой будет возможность описать всю эту историю в своем новом романе, – сказала Ирина. – Я даже знаю, как его назову – «Мышеловка на три персоны»!

– Девочки, – смущенно проговорила Катя. – Ну, если ни у кого больше нет желаний… вы же знаете, как я люблю сладкое!

– Ну вот мы и дома, – счастливо вздохнула Катя и открыла дверцу машины, – девочки, только вы не уезжайте! Нужно же это дело отметить…

– Может, в другой раз… – протянула Ирина, ей совсем не хотелось снова тащиться в квартиру профессора Кряквина, она и так провела там слишком много времени, ей осточертели африканские атрибуты. Опять-таки, пускай супруги побудут одни, зачем мешать…

– Не выдумывайте! – решительно сказал профессор. – Должен же я как следует вас поблагодарить за свое освобождение. И Катюшу вы поддержали в трудную минуту…

Жанна с Ириной переглянулись – слава тебе Господи, профессор заговорил, как нормальный человек! И выглядит он ничего себе – глаза не бегают, за топор не хватается… Топор, правда, профессору в милиции не вернули – дескать, по делу он проходит, как вещественное доказательство… Как бы не поперли топорик-то, горестно сказал тогда профессор, приспособят его мясо рубить, а это ритуальный жертвенный топор, большая редкость, раритетная вещь…

– И правда, девочки, – затянула Катька свое обычное, – хоть чаю попьем. Правда, у меня к чаю-то ничего особенного…

Разумеется, на лестнице они встретили генеральшу Недужную.

– Катерина Михайловна! – заговорила она, щурясь против света на всю компанию, поднимавшуюся наверх. – Должна вам заметить, что вы не имеете никакого юридического права поселить в квартире вашего осужденного мужа африканского шамана и его восемь жен! Я уж не говорю о сорока детях, это уже вообще переходит всяческие границы! Я специально узнавала у юриста! Ваш муж теряет прописку, и квартира…

– В чем дело, Эпопея Кондратьевна? – спросил профессор, отодвигая женщин и появившись перед генеральшей собственной персоной. – Отчего вы так интересуетесь моей квартирой?

– Ва-валентин Петрович… – оторопела генеральша, – вас выпустили до суда под залог?

– Не надейтесь, Эпопея Кондратьевна, – серьезно ответил профессор, – меня выпустили совсем. Нашли настоящего убийцу, так что я пока поживу в собственной квартире, как это ни противно окружающим…

Вся компания протиснулась мимо генеральши Недужной, взглядами выразив все, что они о ней думают.

– Как хорошо дома! – воскликнул профессор, перемигнувшись с чучелом обезьяны в коридоре. – Как я мечтал о покое…

Но вот как раз покоя-то профессору Кряквину в этот вечер так и не суждено было дождаться. Едва только все вошли в квартиру, как раздался звонок в дверь.

– Убью генеральшу! – кровожадно пообещала Катерина.

Но за дверью стоял молодой человек в зеленой униформе. В руках у него была круглая коробка, завернутая в яркую подарочную бумагу. Бант на коробке был такой огромный, что закрывал молодому человеку обзор.

– Для Дроновой Екатерины Михайловны, – сказал молодой человек, с заметной радостью поставив коробку на пол, – вот тут распишитесь.

– От кого это тебе такие большие подарки? – осведомился профессор, причем в его голосе подруги расслышали нотки ревности.

– Вот еще тоже, – прошептала несдержанная на язык Жанна, – сам полтора года шлялся неизвестно где, жене ничегошеньки не привез из своей Африки, а еще недоволен, когда другие дарят.

– Ой, это от Себастьянова из Эрмитажа, – удивилась Катя, расписываясь на квитанции, – что бы это могло быть?

– Тяжесть несусветная! – сообщил молодой человек и поскорее ретировался, чтобы не заставили его тащить посылку в комнаты.

– Кто такой Себастьянов? – нахмурился профессор. – Фамилия какая-то подозрительная…

– Не более подозрительная, чем Кряквин! – встряла Жанна, у которой лопнуло терпение. – К вашему сведению, Себастьянов – это профессор из Эрмитажа, очень уважаемый человек…

– Да-да, дорогой, – проворковала Катя, – именно ему мы должны быть благодарны за то, что тебя так быстро освободили. Он все уладил.

– Отчего же тогда он делает тебе подарки?

Профессор грозно сверкал глазами и схватился уже за первый попавшийся под руку топор.

– Оттого, что мы отдали ему картину! – хором заорали подруги. – Ян ван Гроот! Шестнадцатый век! Он считал картину пропавшей навсегда! А мы ее поднесли ему на блюдечке! Безвозмездно!

– Безвозмездно – это значит даром, – холодно добавила Жанна, – и за это он прислал вашей жене подарок. Еще вопросы есть?

– Есть, – профессор не отвел глаза, – а что же там такое?

– Понятия не имею! – Катерина бестолково вертелась вокруг коробки. – Наверное, памятный сувенир.

– Судя по размерам, осколок древней каменной бабы, – насмешливо сказала Жанна, – или царский ночной горшок из яшмы, может, у них там, в Эрмитаже, завалялся какой неучтенный…

Катерина выхватила у мужа топор, тоже очень ценный, и осторожно разрезала ленту на коробке. Долго разворачивала бумагу, и наконец все ахнули. На красивой крышке было написано:

Торт «Оперный». «Любовь к трем апельсинам».

Дальше в овале был портрет какого-то приличного господина в пенсне и кое-что написано мелко.

– Дата изготовления – двадцать седьмое июня, то есть сегодня, – прочитала Жанна, – вес… мама моя – двенадцать килограммов! Обожраться! А это еще что за хмырь в пенсне?

– Это композитор Прокофьев, тундра! – фыркнула Ирина. – Он написал оперу «Любовь к трем апельсинам»! Только непонятно, при чем тут торт…

– Девочки! – Катька осторожно приподняла крышку и застыла в полном экстазе. – Красота-то какая!

Посредине торта гордо возвышались три крупных засахаренных апельсина. Вокруг них был орнамент из кремовых листьев и сбитых сливок. Все свободные места были просто усыпаны орехами, цукатами и кусочками шоколада.

– С ума сойти! – выдохнула Катька. – Какой душевный человек этот Себастьянов! Валик, ставь скорее чайник!

С большим трудом перетащили торт на кухню, электрический чайник уже вскипел, и Катя торопливо рылась в шкафу в поисках заварки. И тут снова зазвонили в дверь.

– Ну будет когда-нибудь в этом доме покой или нет? – ворчал профессор, идя по длинному коридору. – Катерина, небось опять к тебе…

Однако на этот раз гость явился к профессору Кряквину. На пороге стоял худой высокий старик, загорелый до черноты и продубленный морским ветром и соленой водой. Ирина без труда узнала в нем бывшего доцента Константина Сергеевича Маслова, под чьим присмотром была оставлена вторая африканская жена профессора Кряквина. Доцент был одет в довольно приличную рубашку с коротким рукавом, потертые, но чистые джинсы и, если не считать длинной пегой бороды, выглядел вполне цивильно.

– Валентин! – вскричал исследователь одичания бомжей. – Горе-то какое! Ты прости меня, идиота старого! Не уследил! Не уберег! Маня-то наша… Маня-то… Манечка…

– Померла? – Профессор схватился за сердце.

– Акулы съели? – спросила Катька, сердито косясь на своего мужа и сжимая в руках пустой заварочный чайник.

– Акулы в наших широтах не водятся, – с достоинством ответил бывший доцент, – вы, Катерина, Михайловна, со мной не шутите, я по серьезному делу пришел. И не померла, Валентин, твоя жена, а сбежала.

– Как? – ахнули все хором.

– Да вот так! – сердито ответил дядя Костя. – Парусник такой знаете – «Штандарт» называется?

– Знаю! – оживилась Ирина. – Ребята его сами сделали по чертежам Петра Первого. И внешне все такое же, как в восемнадцатом веке, очень красиво…

– Ну, проходили они мимо, да сели на мель возле судостроительного. Там давно фарватер почистить надо. А эти думали, что проскочат – ан нет. Ну, пока то да сё, буксира ждали – три дня они возле нас ошивались. И все на берег – то за водой, то инструмент какой… Маня им покушать сготовила, они ее к себе на судно пригласили. Есть у них там такой не то механик, не то еще кто… – здоровый, рыжий… И как я не допер, что она на него сразу же запала…

Доцент огорченно махнул рукой и продолжал:

– Они ее сманили, сказали, что в кругосветное путешествие собираются, может, и к берегам Африки пойдут… Да только дело все в этом рыжем, он девке голову заморочил…

– Какое кругосветное путешествие? – удивилась Ирина. – Я думала – это судно у них вроде игрушки, туристов привлекать.

– Ну да, плавают они отлично. Далеко ходят, если штормов, конечно, нету. Когда под парусами, а еще моторчик у них, десять узлов дает, а им больше и не надо. На зиму на прикол становятся в Швеции, к примеру, или еще где. В прошлом году во Франции стояли, в Сен-Мало. Так что сбежала Маня этой ночью, а тебе, Валентин, вон послание оставила.

Он протянул профессору кусок бересты. Там было нацарапано что-то неверной, дрожащей рукой. Профессор внимательно вгляделся в неразборчивые каракули и побледнел от гнева.

– О несчастная! – вскричал он громким голосом. – Как посмела ты ослушаться Великого Шамана? Как посмела ты написать мне, моля о прощении? Нет прощения неверной жене! Думаешь, я поверил твоим словам, что ты решила уехать, чтобы не мешать моему счастью с Катериной?

Подруги в полном обалдении уставились на профессора. Волосы его встали дыбом, глаза горели огнем.

– О неверная! – продолжал в исступлении орать профессор. – Место тебе на жертвенном костре! Великие Боги Западных Болот повелели запекать подобных тебе на медленном огне!..

– Под соусом из семи трав? – спросила Катерина таким голосом, что ее муж сразу остановился. Он даже положил на пол копье, которое схватил в гневе, бегая по коридору.

– Ах ты, многоженец несчастный! – крикнула Катя и бросила на пол заварочный чайник – к счастью, он оказался пустой. Чайник разбился, Катерина наступила ногой на осколки и пошла на своего профессора:

– Значит, вот оно как? Значит, ты привез ее сюда вовсе не из жалости? С чего это ты так раскипятился? Баба с возу – кобыле легче! Тут бы радоваться, так этот заведующий гаремом встает в позу и начинает орать, как будто его ограбили!

– Никому не позволено нарушать Закон! – высокомерно произнес профессор. – Иначе Великие Боги Западных Болот…

– Да плевать я хотела на твоих Великих Богов! – завизжала Катерина. – И Маня тоже! Здесь не Африка. Так тебе и надо! Одна жена ушла, и я тоже уйду!

Ирина дернула Жанну за руку и рванулась к двери.

– Хватит уже с меня этой сумасшедшей семейки, – шепнула она, – слышать их больше не могу!

Жанна согласно кивнула и схватила сумочку.

– Девочки, не бросайте старика! – жалобно воззвал бывший доцент. – Я с вами!

– Конечно, – опомнилась Жанна, – я вас отвезу куда нужно.

– Да мне только до Невы, на пристань, – сообщил дядя Костя, – там Борька с катером ждет.

– Привет ему передавайте, – на бегу улыбнулась Ирина.

Когда они были на первом этаже, сверху раздался крик, и Катька перевесилась через перила:

– Девочки, вернитесь! Мы уже помирились!

– С чем вас и поздравляем! – хором ответили Жанна с Ириной, не сбавляя темпа.

– Девочки, а как же торт? – взывала Катька. – Мне одной столько не съесть, а Валик вообще к сладкому равнодушен…

– Генеральшу Недужную пригласи! – крикнула Ирина и хлопнула дверью подъезда.