Текст книги "«В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников."

В довоенном Мелитополе жил потомок того самого Гулливера, соседа Свифта, у которого писатель позаимствовал фамилию для своего героя. Он был старше Коржикова, невысокий такой, славный паренёк. Когда началась война, он ушёл на фронт. Под Сталинградом его встретил дядя Коржикова. Маленький Гулливер шёл на большой бой. Земляки обрадовались друг другу, а когда бой закончился, с передовой принесли Гулливера – смертельно раненого.

«И потом, – говорил В. Коржиков, – читая «Гулливера», я видел сквозь строки о Гулливере, тянущем корабли, нашего Гулливера, мальчика в солдатских ботинках и обмотках, тянущего своё противотанковое ружьё и идущего на свой последний бой за город Сталинград».[58]58
  Из личного архива Н. Богатырёвой.


[Закрыть]

«Вместе со взрослыми я рыл окопы, щели, бомбоубежища, – рассказывал В. Коржиков. – Были воздушные тревоги, рассказы отступающих раненых, кровавые бинты, первых похороны. А потом вместе с беженцами и ранеными меня вывезли в теплушке в Сталинград, оттуда в Алма-Ату, в военный городок. Там, чудо, конечно, встретил я своего дядьку, собиравшего бойцов в Панфиловскую дивизию. Там я заболел (в дороге меня ещё поморозили), не учился. Больше лежал и читал книжки».

Тогда же были написаны первые мало-мальски серьёзные стихи (сочинять Коржиков начал лет с семи). Стихотворение было о том, как Гитлер с Геббельсом попадают в ад. Отправил дядьке на фронт, и месяца через три пришёл ответ. Дядька-комбат писал, что собрал командиров и бойцов и прочёл им это стихотворение: «И мы решили: если наши пацаны пишут такие стихи – мы победим! Завтра снова идём в бой».

Потом было возвращение в освобождённый Мелитополь. Попытки покорить Москву и поступить на журфак МГУ, но сыну врагов народа дорога туда была закрыта. Год учёбы в педагогическом институте Мелитополя.

«Но Москва манила меня, и в 1950 году я перевёлся в МГПИ. Заместитель директора, Дмитрий Алексеевич Поликарпов, тогда сказал в подтверждение приказа о приёме: «Иди и скажи Устинову, что я тебя принимаю. Всё у тебя будет в порядке». Так и оказалось».[59]59
  Из личного архива Н. Богатырёвой.


[Закрыть]

Виталий Коржиков с головой бросился в бурную студенческую жизнь. Стал активным автором «Словесника» и «Ленинца», где постоянно печатались его стихи и поэмы. Уже тогда, по словам Ю. Визбора, М. Кусургашева, Ю. Ряшенцева, С. Богуславского, Б. Вахнюка, которые учились курсами младше, Коржиков был признанным поэтом.

Он увлечённо занимался лёгкой атлетикой под руководством заслуженного мастера спорта по лёгкой атлетике Вадима Сергеевича Небурчилова и бегал в соревнованиях за факультет и институт (кстати, вместе с Эвелиной – первой женой Максима Кусургашева). Для него, как и для других мгпишников, эти годы были полны упоения и счастья.

«Времена нашего студенчества были крутые, но в институте было хорошо, – говорил В. Коржиков. – И друзья хорошие были. Я очень много доброго и хорошего вынес из института. Если есть что-то целомудренное и святое в моей душе, то оно от тех добрых ребят и девчонок, с которыми мы дружили. Я очень рад тому, что рядом со мной в институте были такие ребята, как Гриша Яковлев, Аркаша Штутин, Юра Визбор, Вовка Маландин… Хороший парень Максим Кусургашев. Он всегда искал мужское, настоящее дело и нашёл его, много сделав, будучи радиожурналистом, для БАМа. Были в его жизни такие ситуации, когда другой рассыпался бы, а Макс – выдержал… Очень чистый и светлый человек был Юра Коваль, с которым я познакомился уже после института. И писатель он отличный. Очень хорошая книжица «Чистый Дор» – в неё собралось всё чистое, что было в нём самом, и всё, что он увидел в жизни чистого и хорошего. Юлика Кима я в институте не помнил, но мне приходилось слышать в 60-е годы его песни, которые делали душу светлей, а ум прозрачней.

Сколько всего было! Гуляли в саду на Пироговке, песни пели, целовались… Парень, который прошёл весь фронт, Лёша Петров с физмата, говорил: «Ёлки-палки, зачем мне на Курской дуге живот располосовало? Не могу по-настоящему похохотать…» На Новый год в Главном корпусе висел такой прекрасный шар, весь обклеенный зеркальными осколками. И вертелся он, и столько было чудесных бликов, летящих по залу, по колоннам, по этим молодым лицам…[60]60
  Н. Богатырёва. «Свято дружеское пламя». Интервью с выпускниками Московского педагогического университета. М.: Исследовательский центр проблем качества подготовки специалистов, 2002. Кн.1, стр.65.


[Закрыть]

Твардовский написал: «Ветер века в наши дует паруса». У всех у нас был единый парус. Все мы почувствовали тогда ветер перемен. Это ощущение объединяло и старых писателей, составлявших гордость советской литературы, и новых. Критика сталинских устоев, надежды – всё объединяло нас».[61]61
  Из личного архива Н. Богатырёвой.


[Закрыть]

Большое влияние на В. Коржикова в студенческие годы оказали соседи по общежитию на Погодинке. В этом здании, где сейчас Институт коррекционной педагогики РАО, в архивах до сих пор хранятся списки студентов МГПИ. До войны в этом доме было общежитие ИФЛИ. В нём бывали поэты Николай Майоров, Павел Коган, Николай Глазков, Сергей Наровчатов, Михаил Львов, прозаик Михаил Молочков (он погиб на финской войне). Весь цвет молодой военной поэзии! Дух поэзии витал в длинных коридорах и комнатах общежития, и его восприняли жившие здесь в 50-е Борис Вахнюк, Юлий Ким, Виталий Коржиков. Виталий Титович, шагая по длинному общежитскому коридору, написал известное своё стихотворение «Стремительность», опубликованное в «Юности» и вошедшее во многие его сборники.

В общежитии на Усачёвке рядом с Коржиковым были фронтовики, и это многое определило в его жизни.

«Женя Липченков, студент то ли истфака, толи геофака – теперь уже не помню. Женя Рудаков – с истфака. У него вся грудь была в орденах: на танке въехал в немецкий город и взял его один! Сашка Сагандуков – с физмата, по национальности остяк, слепой от рождения (я про него маленькую поэму в «Ленинец» написал).

Его отец выводил Сталина из нарымской ссылки, и Сашка любил всем рассказывать, как ему по указу лично товарища Сталина – и это была правда – в Филатовской больнице сделали операцию, частично вернули зрение. Он был очень хороший математик, мгновенно решал задачи, с которыми кандидаты наук не могли справиться… Помню и Вано Ионесяна, и прекрасного парня-корейца Луку Чжена… Липченков и Рудаков героические ребята были! Я-то видел войну краем, был лет на семь младше их, а это были настоящие бойцы.

Но нас всех уравнивало то, что надо было жить на стипендию. Устраивали дежурство, на шестерых распределяли деньги, покупали еду, сами варили – и вкусно, между прочим, получалось! Вот чему я научился по-настоящему в пединституте – умению готовить!

Вместе иногда ходили подзаработать. Помню, расчистили от мусора громадную площадку в Лужниках, там, где сейчас стадион имени Ленина. Мы очень дружно жили. Обсуждали то, что творилось в стране (ещё до смерти Сталина). И разговоры были очень жёсткие. Но никто ни на кого не капал, никто!

Помню, спорили о культе личности. Женя Рудаков говорил: «Да не виноваты те, кого посадили в 37-м!» Более осторожный Женя Липченков возражал: «Может, кто-то и виноват…» А Коля Рубцов молчал, но лицо у него было такое, что становилось ясно: понимал он гораздо больше нас… Коля – это душа-парень! Очень добрый, серьёзный и в то же время общительный и раскованный. Те, кто помладше, смотрели на него с восхищением: «Вон Коля Рубцов пошёл! Герой Советского Союза!» А для нас он был просто хороший товарищ, который мог в общежитии и выпить, и в карты до утра играть… Он в войну командовал взводом, форсировал Днепр, за это и звание Героя получил. Руку на войне потерял. Помню, я очерк о нём писал для «Ленинца»…»[62]62
  Н. Богатырёва. «Свято дружеское пламя». Интервью с выпускниками Московского педагогического университета. М.: Исследовательский центр проблем качества подготовки специалистов, 2002. Кн.1, стр.63–64.


[Закрыть]

В. Коржиков: «Однажды готовился очередной студенческий вечер, и для нашего курса закупили большое количество продовольствия и винных напитков. Охранять их поручили мне. Вечером институт опустел, я расположился поуютней в аудитории на втором этаже, стал стихи сочинять. Вдруг – перебор гитары. Выглянул – идёт Визбор. Оказалось, сутра какая-то группа собиралась в поход, и Юрка остался охранять рюкзаки. Мы разговорились, потом распили с ним одну бутылку и закусили рыбой. И рыба была до того хороша, что Визбор сказал: «Слушай, а что если ещё навернуть?» Навернули ещё…

Потом, уже после института, через многие годы, Юрка приглашал меня в открывшийся при «Кругозоре» детский звуковой журнал «Колобок», и я там записывал пластинки, рассказывал о кругосветном плавании, о том, как тонули в Арктике… Когда уходил в очередной рейс, Юрка мне дал с собой бутылку коньяка, и капитан моего судна, с которым мы эту бутылку распили, оказалось, тоже знает Визбора, настолько тот был популярен на флоте. Вернулся в Москву, слышал, что Юра написал на мои стихи песню «Качка»… Мне кажется, Юра Визбор был очень нравственным человеком».[63]63
  Н. Богатырёва. «Свято дружеское пламя». Интервью с выпускниками Московского педагогического университета. М.: Исследовательский центр проблем качества подготовки специалистов, 2002. Кн.1, стр.64.


[Закрыть]

То, что рядом сидел человек, который мог так просто вспомнить Индию, Японию, Гавану, вдруг удивительно приближало тот мир, о котором она мечтала.

В. Коржиков, «Коготь динозавра»

После окончания МГПИ Виталий Коржиков работал учителем на Сахалине, во Владивостоке был корреспондентом дальневосточных газет. А в один прекрасный день ушёл в море. О море Коржиков мечтал с детства. Эта любовь – и от отца, который часто напевал «По морям – по волнам». И от хороших книг: «Дети капитана Гранта» Ж. Верна, «Дерсу Узала» В. Арсеньева, «Водители фрегатов» Н. Чуковского… Эта тяга к морю – и от мамы.

В. Коржиков рассказывал: «Во время ареста тётка, которая обыскивала мать, спросила её: «Ты ничего не забыла?» – «Забыла», – сказала мать. – «Что?» – «Море». Вот эта любовь к морю передалась мне».

В седьмом классе он даже хотел убежать в Ялту, в мореходную школу, да болезнь вырастившей его тётки помешала. Потом, во Владивостоке, Коржиков вёл уроки и всё смотрел в окно на бухту и корабли: «Там шла та жизнь, которая меня тянула давно-давно… «И я решил к исходу дня, переступив порог: всё, ставлю точку, из меня не вышел педагог!» – написал Коржиков и отправился в пароходство проситься в загранфлот. Но опять преградой стало родство с «врагом народа». И тогда наш Виталий Титыч попросился матросом второго класса на судно «Игарка», которое шло по маршруту бухта Провидения – Чукотка – побережье Северного Ледовитого океана. В Арктике он принял морское крещение.

«Всю Арктику прошли, – вспоминал В. Коржиков. – Работали мы на погрузке, таскали стокилограммовые мешки: четыре часа грузим, четыре отдыхаем – только пообедали и опять: четыре через четыре, четыре через четыре… Много увидел я там интересного: весёлого, трагического. И люди были замечательные: раскованные, свободные… И спасали друг друга, из-подо льда вытаскивали, и на необитаемом острове трое суток сидели во время шторма. Есть нечего, пить нечего. Вдруг шаги – пацан с ружьём, такой мужичок-с-ноготок: «Кушать хочешь? Пойдём!» Приводит на другую сторону острова, где лежит десяток распотрошённых огромных моржей. Мы спрашиваем: «Твои? Для себя, небось, набил?» А он в ответ с достоинством: «Зачем для себя? Для всех!» У нас это в поговорку вошло. Вот для того, чтобы увидеть этого человечка и услышать от него эти добрые слова, стоило попасть на шапку мира… Проходя через моря, я прошёл всё. И это дарило мне стержень человеческий.[64]64
  Н. Богатырёва. «Свято дружеское пламя». Интервью с выпускниками Московского педагогического университета. М.: Исследовательский центр проблем качества подготовки специалистов, 2002. Кн.1, стр.66.


[Закрыть]

Наблюдений была тьма. И медведя мы видели, и нерпёныша я в руках держал. И четыре солнца я видел – в виде креста (бывает в Арктике такой эффект оптический). И тонули, и спасали… Когда побывал в опасности, начинаешь внимательней прислушиваться: вдруг кому-то нужна помощь? Мне Арктика столько дала друзей! Тогда и начали появляться первые рассказы».

В 1961 году вышла первая прозаическая книга В. Коржикова «Первое плавание», адресованная, как и большинство его книг, младшим школьникам. Но Виталий Коржиков – ещё и серьёзный «взрослый» поэт. Он – один из первых авторов журнала «Юность». В 1957 году вышел первый поэтический сборник В. Коржикова «Крылья» (всего их семь, хотя стихов – сотни, их хватит ещё на двадцать сборников!) В 1958-м – сборник стихов для детей «Морской конёк». О стихах Коржикова тепло отзывались С. Маршак и К. Чуковский, М. Светлов и И. Андроников, А. Твардовский и Я. Смеляков, Е. Долматовский и М. Алигер, А. Фатьянов и А. Барто… Стихи молодого поэта-моряка, крепкие, свежие, непосредственные, запоминались с лёту. М. Светлов, прочитав их, сказал Коржикову: «Так держать! Хрусти дальше, Коржичек! Хорошо хрустишь!» И, конечно, поддержали Коржикова товарищи по МГПИ. Игорь Мотяшов, уже тогда уважаемый критик и литературовед, знаток детской литературы, обрадованно встретил первые книги однокашника.

В 1971 г. выходит сборник стихов и рассказов «Морской сундучок», переизданный в 1999-м. В 1974-м – повесть «Волны словно кенгуру», где впервые в отечественной детской литературе была с симпатией и объективностью описана Америка – тогдашний враг Советского Союза номер один! В 1979-м – повесть «Коготь динозавра» о поездке Коржикова в качестве корреспондента «Пионерской правды» и по совместительству руководителя детской делегации в Монголию, в пустыню Гоби. В 2005 году «Коготь динозавра», одна из любимейших книг моего детства, переиздана.

И ещё много хороших книг вышло за эти годы. Книгу рассказов «Жил человек у океана» С. Баруздин назвал «энциклопедией о Дальнем Востоке». Но самая известная и любимая многими поколениями читателей книга В. Коржикова – это, конечно «Мореплавания Солнышкина», увидевшая свет в начале 60-х. Чудесная полубыль-полусказка о приключениях судна «Даёшь!» за годы выросла в тетралогию. Последняя, четвёртая книга, «Там, далеко, под динозавром» повествует уже о событиях 80-90-х годов. Коржиков вообще социален. В 2007 году вышла его последняя повесть-сказка «Девочка в тельняшке», где отразился наш сегодняшний день со всеми его бедами и радостями.

Писательское кредо Коржикова таково: «Детям надо рассказывать очень интересное и светлое. Чтобы они от жизни взяли светлое, а уж грязь им потом лопатами придётся разгребать. Надо воспитывать их так, чтобы был стержень. Детский писатель, по моему убеждению, должен быть прежде всего хорошим человеком, имеющим добрые задачи. Не заданность, а добрую человеческую задачу. Тогда при таланте у него будут получаться хорошие и нужные книги».

Проходя через страны и моря, Виталий Коржиков всегда хранил память о тех, кто прошёл здесь до него. Есть у него этот чудесный дар: объять сердцем весь мир и сохранять благодарную память о всех хороших людях, с кем был знаком и с кем знаком никогда не был.

«Все мы ходим по вспаханному полю, – говорил В. Коржиков. – Только не замечаем – и в этом наша колоссальная потеря – что по этому вспаханному полю прошёл до тебя капитан Немо… Что это пути, освоенные человеческим сердцем, умом и человеческим кровным трудом. В Кочине, в Индии, мы пришли в церковь, где был похоронен Васко да Гама. У входа из стены поднимался кусок древней глыбы, и на ней были выбиты имена матросов с его судна. И разбередило душу ощущение, что и ты пришёл после них сюда. И вот перед тобой осколок их великого пути и колоссального мира. И ты ощущаешь свою причастность к этому».

Зимней порой в начале 30-х годов Виталий Коржиков вместе с мамой ехал к отцу, который тогда был начальником жилого строительства на «стройке века» – в Магнитогорске.

«Ночью я выскользнул из купе и пошёл по своим мужским делам, – делился В. Коржиков. – Вернулся – смотрю: вместо матери какая-то усатая морда. Ну, я заорал, сверху спрыгнул человек в галифе и шерстяных носках: «Чего орёшь?» Взял со столика апельсин, сунул мне в руку, потом отвёл к моей матери в купе… Когда мы приехали на Магнитку, было ветрено, холодно. На перроне нас встречал отец, подхватил меня на руки. Подошёл тот военный, к которому я попал в купе, поздоровался с отцом и взял меня на руки. Увидел, что я без рукавиц, достал из заднего кармана свои и дал мне. Только потом я узнал, что это был Гайдар, который приезжал на Магнитострой».[65]65
  Из личного архива Н. Богатырёвой.


[Закрыть]

Вот такое благословение получил Коржиков от Гайдара. Как будто вместе с рукавицами замечательный детский писатель передал другому – будущему – писателю основные заповеди: любить и беречь этот мир, учить ребят добру и справедливости. Гайдаровские рукавицы в войну пропали. Но их тепло Коржиков сохранил на всю жизнь. Оно, это тепло, в его книгах и согревает теперь нас, читателей.

А. Ненароков говорил: «Трудолюбие, наблюдательность и любовь к окружающим помогли Виталию Титовичу стать одним из самых светлых детских писателей России. Его Солнышкин, веривший в удачу «наперекор всем географическим картам мира», вот уже 20 лет любим и малышами, и их родителями».

Вспоминая своё мелитопольское детство, Виталий Коржиков говорил: «Когда я стоял на краю рва, в котором немцы расстреляли 10 тысяч евреев, я думал о том, что за то, чтобы этого не было, полегло столько ребят разных национальностей!»[66]66
  Из личного архива Н. Богатырёвой.


[Закрыть]

Читаешь книги Коржикова, и возникает почти физическое ощущение теплоты мира. Герои его книг – мальчишки и девчонки разных стран и народов: чукча, японец, кубинец, индиец, китаец… Все – реальны. И обо всех он пишет как о друзьях. И читателю его герои становятся очень близкими. В море границы не видны. Плывёшь – такой простор, что кажется: их вовсе нет. Морская широта души Коржикова сообщилась его книгам. Нет границ для человеческой дружбы, доброты, милосердия, нет границ отваге во имя людей. В штормящем море, один в утлой лодочке подаёт сигналы проходящим кораблям, чтобы не сели на рифы, маленький китайчонок (рассказ «Один длинный, два коротких»). Бросаются на помощь тонущему японскому школьнику немецкий и русский моряки («Онкель Федя»). И обо всех этих хороших людях Коржиков говорит с любовью и нежностью. Он словно держит в добрых руках такой тёплый, уютный и очень хрупкий мир. И мир этот хочется полюбить также, как любит его писатель.

«Однажды мы с Женей Евтушенко сидели в кафе, – вспоминал Виталий Титович, – и он, зная, что меня не берут в плавание как сына врагов народа, сказал: «А ты дай телеграмму Суслову». Но я знал, что этого делать нельзя. Я много грешил и ошибался по глупости. Но главное, что было во мне, – это определение того, ради кого и кем быть и КАК быть. Менее талантливым, более талантливым, меньше заработаешь, больше заработаешь – не это главное. Главный вопрос: КАК и ЗАЧЕМ. А тут уж каждому самому решать: дать телеграмму, пойти просить у нового русского денег на книжку или нет. Я не хотел ни того, ни другого».[67]67
  Из личного архива Н. Богатырёвой.


[Закрыть]

На вопрос, зачем живёт человек, Виталий Коржиков ответил в повести «Коготь динозавра» словами своего героя-моряка, в котором угадывается сам писатель: «Бывало, и он спрашивал: «Зачем жить?» Но после того как упал однажды за борт и тонул в море, а потом погибал среди льдов и выбрался – понял, как это хорошо-жить! Чтобы нести среди звёзд вахту, чтобы приплыть к родному берегу, сойти на родную землю и увидеть, как рады твои друзья тому, что ты вернулся и поёшь с ними песню… Нужно жить друг для друга. Чтобы было хорошо тебе и хорошо людям, с которыми вместе ты живёшь. А если сможешь, то жить так, чтобы даже потом, даже отыскав следы твоей жизни, человек тоже захотел бы совершить что-то прекрасное и прожить как следует».[68]68
  В. Коржиков. Коготь динозавра. М., Детская литература, 1979, с.96.


[Закрыть]

В. Коржиков

А студентам сказал так: «Однажды мы с моим дядькой шагали по степной дороге, и я спросил его: если так трудно жить, то для чего мы живём? Он посмотрел на меня и сказал: «Для победы!» Пусть и для вас это станет лозунгом и сутью жизни. Как бы нам трудно не было, надо жить надо для победы. Над трудностями. Над пошлостью, над дрянью. Над неправедным богатством. Пусть звучат для вас эти слова солдата, который отдал Родине всё, что мог».

В. Коржиков: Бывали такие жестокие ситуации, о которых и вспоминать не хочется. Однажды во Владивостоке возвращался поздно вечером после выступления перед читателями и увидел, как толпа, двенадцать человек, избивает ногами парня. Попробовал вмешаться – ничего слушать не хотят, тащат его на трамвайный круг, бросают на рельсы: трамвай из депо пойдёт и наверняка перережет. Я снова попытался их остановить, тогда они всей толпой набросились на меня. Один полоснул ножом по бушлату, по щеке, другой пытался впиться ногтями в глаза. Я его отчётливо запомнил: плюгавый, вёрткий.

Тут из кинотеатра, что был неподалёку, народ показался – ночной сеанс закончился. Девушка и молодой парнишка из «бригадмильцев» (так назывались добровольные помощники милиции) бросились мне на помощь. Через несколько дней я того плюгавого случайно встретил в бане. Иду с полной шайкой кипятка, а он навстречу. Увидел – затрясся: «Прости, я рыбак, завтра в море ухожу – не держи зла!». Потом оказалось, что никакой он не рыбак, а вор. Целая банда занималась уже тогда, 30 лет назад, тайно в сопках каратэ. Они много попортили мне крови, прямо на допросе грозились отомстить, детей убить…

В другой раз провожал жену и сыновей в пионерлагерь на одном из островов под Владивостоком. Команда катера перепилась, и, когда пришли на остров, матросы стали неправильно подавать корму к причалу. Я уже выпрыгнул на берег, смотрю: трос вот-вот лопнет. Хотел отскочить назад: этот трос человека пополам может перерубить, а обратно дороги нет – сзади старуха с двумя пацанами.

Успел только лицо руками прикрыть. Страшный удар, крики: «Убило! Убило!» Открыл глаза, посмотрел под ноги – лежит моя половина или нет. Перебило мне обе руки, ключицу и позвонок. Решил: если дойду до конца причала – выживу. Увезли в больницу, загипсовали, дело до милиции дошло. Команда этого катера боролась за звание «Бригады коммунистического труда». Вот они и начали все вместе говорить, что это я был пьян, сам, дескать, покалечился, а они ни при чём. Но вступилась за меня та старуха: «Он меня спас и мальчишек моих!»