Текст книги "«В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников."

Глава 9. Вадим Егоров

Вадим Владимирович Егоров (р. 1947 г.), поэт, бард, дефектолог, кандидат психологических наук, заведовал сектором в Институте дефектологии Российской Академии педагогических наук.

Его песни давно стали «народными». Кто же не пел в детстве «Над землёй бушуют травы», «Нам с сестрёнкой каюк, наша мама на юг улетела внезапно», «На полянке – детский сад», «Ланку»… А вот автора вряд ли кто-то мог назвать. Вадима Егорова это мало огорчало, поскольку интересы его не ограничивались сочинением песен и их исполнением.

Успех у читателей и слушателей к Вадиму Егорову пришёл ещё в институте. Его стихи с удовольствием печатали в стенной и многотиражной газетах, а песни стали популярны благодаря популярному в те годы дуэту МГПИ, в составе Тамары Комиссаровой и Ляли Фрайтор. «Это было тем стимулом, который так необходим начинающему поэту», – вспоминал Вадим Егоров. Сам он петь тогда стеснялся и ограничивался тем, что читал свои стихи на вечерах в разных вузах.

Его родители всю жизнь проработали в школе. Отец – учитель русского языка и литературы, мама – биологии. Сам В. Егоров в школу вовсе не рвался, а мечтал о славе на литературном поприще. «Ещё в школе я напечатался в журнале «Смена» (тираж – три миллиона), посему считал себя состоявшимся поэтом, безусловным гением и был уверен, что мой путь лежит только в Литературный институт. Но без стажа туда не принимали, и тогда я решил поступать куда-нибудь на гуманитарный факультет. Проучусь два года, поработаю, думал, а после этого меня на руках внесут в Литературный институт – гений же! Вот так в 1964-м я стал студентом вечернего отделения филфака МГПИ. И ни в какой Литературный институт не захотел переходить, потому что понял, что писать стихи никто тебя не научит. Если пишешь, то у тебя есть только один учебник – хорошие стихи других поэтов. Главное, чтобы они тебя не придавили своей мощью. А тот объём гуманитарных знаний, который необходим культурному человеку, можно получить в любом хорошем вузе, каким и был МГПИ. Институт – это было здорово!»

Поэтическое мастерство В. Егоров оттачивал в литературном объединении, которым руководил тогда Всеволод Алексеевич Сурганов. «Литобъединение жило бурной литературной жизнью: читали друг другу только что написанные стихи, восторгались ими, разносили их в пух и прах. Каждый из нас испытал взлёты, безумства, нелицеприятную критику. Но главное, у каждого были надежды на собственное литературное будущее». Народ в литобъединении подобрался одарённый. Татьяна Реброва и Сергей Лузан стали литераторами, Леонид Школьник долгое время работал в НИИ Академии педнаук, выпустил несколько сборников стихов. Вадим Делоне стал известен как поэт и диссидент… Одновременно с Егоровым учились будущие поэты Татьяна Кузовлева и Александр Юдахин, журналист Геннадий Жаворонков. Традиции вдохновенного студенческого творчества, заложенного мэтрами: Визбором, Якушевой, Ряшенцевым, Кимом и другими – продолжались.

После окончания МГПИ судьба занесла Вадима Егорова в научно-исследовательский институт дефектологии, теперь Институт коррекционной педагогики. «Узнал от знакомого, что в одной из лабораторий есть вакантное место. Пошёл туда с бухты-барахты, и никак не думал, что осяду в этом институте на двадцать семь лет». Кстати, в его секторе трудилась ещё одна МГПИшница – Елена Дворцова…

В. Егоров на встрече в МПГУ

В. Егоров – единственный отечественный бард со степенью кандидата психологических наук. Тема диссертации – «Особенности восприятия литературно-художественных образов глухими учащимися старших классов». В. Егоров так объяснял неожиданный поворот в своей судьбе: «Я женился рано, в 19 лет, на третьем курсе, и надо было думать, как прокормить семью. В те годы даже представить себе не мог, что песенки мои когда-то могут стать для меня источником существования. Поэтому и пошёл в НИИ». Но продолжал писать стихи и песни, которых уже несколько сотен. Читаешь, слушаешь и понимаешь, как выросла бардовская песня МГПИ, какой качественный рывок сделала от первых трогательных и наивных туристских песенок начала 50-х к философски неисчерпаемой, серьёзной песенной поэзии. И всё-таки Вадим Егоров крепко связан с песенной мгпишной традицией. Интонация его песен неповторима, индивидуальна, но родственна по своей чистоте и искренности, мягкому юмору и доброжелательности песням старших товарищей по институту…

Часть 2. Прозаики

В начале было слово, и было оно – бесконечно…

Глава 1. Виталий Коржиков

Я столько ветров приучил

Бродить по палубе за мною!

Виталий Коржиков

Виталий Коржиков (1931–2007 гг.), детский писатель, поэт. Окончил литфак МГПИ в 1953 г.

Он из тех людей, которые живут словно с обнажёнными нервами, обострённо воспринимая чужую боль. Романтик, максималист, всю жизнь ведущий бой за справедливость, – делами, книгами, стихами. Писатель, Моряк и настоящий Мужчина – всё с большой буквы. Каждая строчка его стихов проверена честной и чистой жизнью, в которой было столько трагического и возвышенного, что хватит на десятки судеб и книг. В нём переплетается мужественное и беззащитно-детское, он весь словно светится добротой – как Солнышкин, герой самой знаменитой его книжки.

Когда Виталий Коржиков начинает свой неспешный рассказ о кругосветных плаваниях, невольно замираешь. И приходит счастливое ощущение необычайности мира, как было в детстве от «Пятнадцатилетнего капитана», «Одиссеи капитана Блада», «Робинзона Крузо».

«Мы шли на Америку. Сидели с моим дружком Юрой, который стал потом прототипом Солнышкина, на баке и смотрели, как плыли в прозрачной воде черепахи, огромные медузы, акулы…»

Или вдруг достанет старенький блокнотик и покажет странички, исписанные по-испански Фиделем Кастро. Тогда, в 62-м, судно, на котором Коржиков был матросом и по совместительству корреспондентом дальневосточных газет, доставило на Кубу лес, из которого строили школы. В благодарность кубинский лидер написал дальневосточникам тёплое письмо. «А потом Фидель дал нам лодку, охранников, и мы с капитаном и главным механиком ловили диковинных рыб, которые переливались лунным светом и небесной голубизной. Было это в тех местах, где рыбачил Хэмингуэй».

Дух захватывает от этой пряной экзотики, и испытываешь благодарность к человеку, который делится с тобой радостью открытия мира, такого праздничного и многообразного.

Книга, принесшая ему известность, – «Мореплавания Солнышкина». Она родилась из весёлых полуреальных-полуфантастических морских историй, которые писатель рассказал, вернувшись из очередного плавания, двум своим сыновьям. Первую книгу, увидевшую свет в 1965 году, «Весёлое мореплавание Солнышкина», сначала печатать не хотели: что за намёки, что за капитан такой деспотичный и глупый Плавали-Знаем! Советские капитаны так не поступают. Что за матросы, попадающие в дурацкие истории? Тогдашний замредактора «Пионерской правды», Станислав Фурин, всё-таки опубликовал в отсутствие начальства несколько отрывков из «Солнышкина». Читатели приняли книгу с восторгом. Были, правда, и такие письма: «Моему внуку подарили книжку, а там советские моряки выставлены дураками!»

Прошло совсем немного времени, и «Солнышкин» влился в золотой фонд отечественной детской книги. А Виталий Титович был однажды приятно удивлён, когда на одном судне к нему подошёл солидный адмирал и признался, что «Солнышкин» – любимая книга его детства…

Валентин Берестов однажды заметил: «Без стихов Виталия Коржикова современная детская поэзия немыслима». Но сам о себе Коржиков говорит: «Мои детские стихи со взрослой душой… Я не детский писатель по сути». О поэзии Виталия Коржикова тепло отзывались К. Чуковский, В. Катаев, Б. Полевой, Я. Смеляков, М. Светлов. Я. Смеляков говорил М. Луконину про стихотворение «Морская игла»: «Ты послушай, что этот детский поэт пишет! Вот где философии надо учиться! Пойдём по стопке за это выпьем».

Иллюстрации из книги В. Коржикова «Мореплавание Солнышкина», худ. Г. Вальк, 1982 г.

Наш институт подарил Виталию Коржикову друзей и верную любовь – очаровательную Тамару Сергеевну. После окончания математического факультета МГПИ Тамара Сергеевна поехала во Владивосток вместе с мужем и маленьким сыном (Андрей стал замечательным хирургом-онкологом, написал книгу «Онкология для гомо-сапиенс»). Строили быт с нуля, а потом она, пока муж плавал, растила сыновей (вскоре родился Алёша) и работала в школе. Стала одним из лучших учителей-математиков страны, чуть ли не первой начала осваивать информационные технологии и преподавать информатику ребятам. В повести Виталия Коржикова «Добрая дорога» учительница математики, красивая, строгая, справедливая и отзывчивая Снежная Королева – просто портрет с натуры, в котором сразу узнаёшь Тамару Сергеевну.

Судьбе жены моряка не позавидуешь: по полгода в разлуке. Но есть у Коржикова такие строки, посвященные жене:

«И вновь искать тоски дорожной, таить любовь и вновь страдать. И знать, как это невозможно – такую преданность предать!» Не каждый имеет право сказать: «Я никогда никого не предавал».

У Коржикова это право есть. Для меня он – воплощение деятельной доброты, справедливости и бережного отношения к людям. С ним рядом спокойно и надёжно: он никогда не даст в обиду.

Я с удовольствием бываю в этом гостеприимном доме. Виталий Титович обязательно накормит собственноручно приготовленным обедом, а потом поведёт неспешный рассказ о невероятных, но всегда реальных событиях, которых в его памяти сотни, о необыкновенных людях. Это будет настоящая новелла, с напряжённым сюжетом и высоким нравственным накалом, образная и метафоричная, и будут в ней самые нужные, единственные слова – о добре и любви.

За что я люблю Виталия Титовича? За то, что от его книг, от его слов душа наполняется радостью и светом, уверенностью в том, что счастье есть. За его чудесные и правдивые истории – о человеческом благородстве и доброте. За то, что с ним можно говорить об Афанасии Никитине, Туре Хейердале – о том, что в наш прагматичный и циничный век говорить неприлично. О том, что, когда совсем плохо, мне есть куда позвонить и услышать: «Не сдавайся! А мне знаешь сколько раз хотелось броситься за борт? Пусть это будет твоя личная альпийская ступенька!» И находились силы двигаться дальше.

Он излучает доброту и благородство. Но величием души не подавляет, а окружает тёплой волной. Он не витает в заоблачных высотах, он очень понятный и земной. И когда измучишься, плутая в экзистенциальных дебрях и пытаясь найти ответ на вопрос, как жить дальше среди несправедливости и беды, иди к Коржикову, к его ясным и чистым книгам. Он всегда находит нужные слова, и в этих словах-правда и любовь к людям. И после общения с ним хочется жить.

«Я сын кузнеца и внук кузнеца, – говорил В. Коржиков. – Я внук музыканта, который не покорился Махно. Отец моей матери был еврейским музыкантом, талантливым пианистом. Моего отца, Тита Коржикова, мать родила прямо на поле. Положила в глиняную посудину и пошла дальше работать. Отец был незаурядным человеком. После революции закончил Московский университет, был знаком с Фурмановым, Демьяном Бедным, писал пьесы, одна из которых даже была поставлена в 1918 году».

Послужной список Тита Коржикова – первый председатель Клинцовского совета народных депутатов, председатель Черниговского и Донецкого исполкомов, один из тех, кто формировал дивизию Щорса, член ЦИК Украины, заместитель наркома тяжёлой промышленности Украины, представитель ВСНХ на Украине, начальник строительства соцгорода на ударной стройке 30-х годов, Магнитогорске, в последние годы жизни начальник строительства завода «Карболит». Один из его друзей сказал много лет спустя Виталию Коржикову: «Ваш отец был настоящий Чапаев: решительный, смелый, не способный на кривизну души, да к тому же ещё и интеллектуальный».

Виталий Коржиков родился в Харькове, тогдашней столице Украины. Потом с родителями переехал в Москву. Поскольку отец был близок к правительственным кругам, маленькому Коржикову довелось видеть в неофициальной обстановке первых лиц государства. Однажды даже Сталина.

«Это было незадолго до того, как арестовали отца, – рассказывал В. Коржиков. – В тот день он взял меня, пятилетнего, с собой в Кремль. Остановились на углу Александровского сада. Вдруг к нам подбежал невысокий курносый человек в кожанке. Лицо знакомое. Но я представить себе не мог, что передо мной Клим Ворошилов! Они с отцом стали по плечам друг друга хлопать. «Это у тебя, Тит, уже такой пацан?» И подкинул меня. А потом, я не помню, кто из них сказал: «А помнишь, как мы попали к казакам? Хорошие казачки попались, под честное слово отпустили…» Потом ещё поговорили, о чём – я не помню. А потом Клим сказал: «Вряд ли что-то получится. Но как знаешь…» Можно верить или не верить, но я помню эти детали совершенно точно. Вдруг выплывают из памяти такие яркие эпизоды и слова…» [53]53
  Из личного архива Н. Богатырёвой.


[Закрыть]

Говорят, что с возрастом человек забывает то, что было вчера, но с поразительной достоверностью вспоминает то, что было десятилетия назад. Так могут неожиданно проявиться в памяти почти фотографические подробности эпизодов раннего детства. В случае с Коржиковым это именно так. Память детства и писательская фантазия вместе дают яркую картину в мельчайших деталях.

«…А потом мы с отцом оказались на территории Кремля. И мимо шёл человек с усами, в шинели и фуражке. Отец, было, потянулся к нему, но тот посмотрел так едко, с таким ожесточением. И как будто тень прошла по лицу отца… Я понял, что это Сталин, но как не совпадало это изрытое оспой недоброе лицо с теми парадными портретами, которые висели на каждом углу! Хотя, несмотря на всё это, вера в те портреты брала верх, они оставляли в сознании тот, красивый образ… Потом мы стояли в Петровском Пассаже в маленькой забегаловке, и отец говорил: «Ну, ничего. Давай делать суп из кубиков». А на следующий день отец приехал из Наркомата тяжёлой промышленности и сказал: «Завтра заберут Серго, а послезавтра всех нас».

Отец открыто возмущался тем, как проходила коллективизация на Украине, и подготовил письмо в ЦК, где говорил о том, что если не пересмотреть политику партии, это приведёт к страшному голоду – что и случилось. Отцу инкриминировали и его сочувствие к Троцкому, с которым они вместе воевали в гражданскую. Отец был уверен, что Сталин виноват во всём происходящем, но это поправимо: надо только дать народу возможность выбирать руководителя страны, и если оставлять Сталина, то так, чтобы народ мог корректировать его действия. Это был приговор самому себе. На следствии он сказал, что не только Сталин виноват, но и всё Политбюро, которое должно было уберечь его от неверных шагов, но этого не сделало. Заявить такую вещь – значило обречь себя на расстрел… Расстреляли отца в 37-м году.

В. Коржиков, 80-е годы

Я пять часов читал в архивах КГБ следственные материалы по делу отца: он всё взял на себя и никого не назвал из тех, кто собирался подписать то письмо в ЦК. А ещё раньше, в 56-м, когда отца реабилитировали, полковник-чекист показал мне отцовское дело (читать не дал – ещё не было распоряжений) и сказал: «Знай, твой отец был удивительно порядочный и честный мужик».[54]54
  Из личного архива Н. Богатырёвой.


[Закрыть]

Трагическая судьба отца стала темой автобиографической повести «Тень фискала», над которой Виталий Коржиков работал в последние годы жизни. Отцовское рыцарство и романтическое восприятие жизни передалось сыну. В революции, в которой принимал участие его отец, Коржиков и после сокрушения идеалов нескольких поколений видел воплощение всего чистого, гуманного и справедливого. «Мне двоюродный брат отдал будёновку, которая осталась от отца, и я всю юность проходил в ней», – говорил Виталий Титович.

Это было не только в память об отце. Так Виталий Коржиков подчёркивал свою преданность идеалам, которые исповедовали лучшие представители поколения отца. И в дальнейшем своём творчестве он последовательно утверждал эти идеалы добра, любви и правды.

В «Ленинце» за 1951 год было опубликовано стихотворение В. Коржикова о приезде в МГПИ китайских студентов. Были в нём такие строки: «В уме теснились сотни разных дум, сердца восторг свой сдерживать устали. Мы закричали им: «Мао Цзе-Дун!» Они нам хором отвечали: «Сталин!»

Комментируя эти стихи, Виталий Титович сказал: «Несколько лет спустя, когда отец и мать уже были репрессированы, по всей стране отмечали 60-летие Сталина, и я никак не мог понять, как с тем жёстким человеком сочетается то, что преподносили нам. А потом началась война, и с именем Сталина шли умирать… Уже потом, в институте, многое становилось ясно. Дело врачей началось, борьба с космополитизмом… Я уж не говорю о том, когда народ начал из лагерей возвращаться. Когда мы ходили в рейс в Арктику, то видели лагеря, ряды кладбищ. И отношение к Сталину стало меняться.

А в стихах того времени /…/ было ощущение радости жизни в своей стране. Это тогда носилось в воздухе. И я не избежал этой участи и этих чувств. Помню, что, когда начал печататься в «Юности», закопёрщики журнала, Толя Гладилин и Вася Аксёнов, критически реагировали на кое-какие мои патриотические стихи о революции. Они уже тогда понимали многое… А я? Нет, конъюнктурщиком я не был, а был человеком веры. Веры, которая ломалась, менялась… Интересно, что когда вышла книжка «Морской конёк», стихотворение «Осьминог», в которое я не вкладывал ни малейшего политического смысла, вдруг обрели политическое звучание, неожиданно напомнив развенчание культа личности.

А я если и соотносил их с конкретной личностью, то с Берией… Помню, на майской демонстрации в 53-м году мы с Гришей Яковлевым шли по Красной площади и у самого мавзолея уронили портрет Берии – перед самим Берией! – в грязь и по нему пошлёпали. Тут я вспомнил слова моей тётки: «Ну, дурак ты, дурак, куда ты со своей биографией лезешь?» Тогда, к счастью, обошлось… Так что отказываться от своих юношеских стихов – это всё равно, что отказаться от себя – прежнего. Чего каяться людям, у которых руки не были в крови, душа в крови не была? Окровавленная была, но не в крови…»[55]55
  Н. Богатырёва. «Свято дружеское пламя». Интервью с выпускниками Московского педагогического университета. М.: Исследовательский центр проблем качества подготовки специалистов, 2002. Кн.1, стр.59–60.


[Закрыть]

В шесть лет Виталий Коржиков практически осиротел: арестовали и его маму.

«Её забрали прямо с пляжа – мы были тогда на Азовском море – и в одном лёгком платьице отправили в Москву. Били, но она – я читал потом показания – упрямо твердила: «Не было… Муж не виноват… Виновной себя не признаю». Мама была хорошим скульптором, подавала надежды, но судьба распорядилась иначе: она работала на шахте, таскала кирпичи… Освободили её в конце сороковых. Помню шок, который испытал после ареста родителей: вот был отец – и нет отца, была мать – и нет матери. Я долго не мог понять, где я оказался и почему, чувствовал себя отсечённым от мира, полгода не разговаривал. Последствия этого потрясения преодолевались ещё очень долго. Я с матерью, когда она вернулась из Воркуты, не мог найти общий язык. Она старалась наладить контакт, мне, взрослому парню, рассказывала те сказки, которые рассказывала много лет назад. Как будто этим можно было вернуть утраченное! Мы даже поехали с ней на тот пляж, с которого её забрали, но для меня это побережье ассоциировалось уже со смертью и болью: я здесь во время войны мины вытаскивал, здесь подрывались ребята, мои товарищи. А для мамы это был всё тот же берег, где она когда-то рассказывала мне сказки, где лепила фигурки из глины…»[56]56
  Н. Богатырёва. «Свято дружеское пламя». Интервью с выпускниками Московского педагогического университета. М.: Исследовательский центр проблем качества подготовки специалистов, 2002. Кн.1, с.58.


[Закрыть]

Судьба детей репрессированных, как правило, была плачевной: детдом, а то и детский концлагерь. Виталию Коржикову повезло: его забрали на Украину родственники матери, к которым он на всю жизнь сохранил чувство глубокой благодарности.

«Из детства я вынес ощущение человечности, исходившей от окружающих людей». Эта благодарность и чувство долга по отношению к людям, спасшим его, с каждым годом усиливается. Многие произведения Коржиков посвятил своим близким. Воспитавшему его дяде – «Балладу о последней рубахе», двоюродному брату, погибшему на фронте, – цикл стихов из сборника «Морской сундучок».

«К ним подходит определение Гайдара: героические люди в героических обстоятельствах. Люди, которые окружали меня, были легендарными. Как жаль, что полегли на фронте почти все ребята 23–24 года рождения. Это были ребята, которые так верили в лучшее! С тех пор настоящим духовным движением моей жизни была память о мечтах брата и его друзей, об их подвигах, об их парусах. Это была та река, может быть ещё детская река моей жизни, которая протекла потом через все материки и все океаны».[57]57
  Из личного архива Н. Богатырёвой.


[Закрыть]