Текст книги "Дендрофобия"

Но он не взорвался. А так заскучал, что сам себе удивился. Никогда ему не было так тошно! Выл, как волк на луну, когда видел по тамошнему телевидению родные края, плакал, уткнувшись жене в колени. А она целовала его в макушку и говорила, что он – самый любимый её ребёнок. Никогда так не выл, даже когда из него пули без наркоза выковыривали. Ощутил он тогда всей своей шкурой, что измызганное его соотечественниками на все лады понятие «любовь к Родине» не имеет ничего общего с тем, чему его прежде учили. Это не собачья верность КПСС или их приемникам-демократам под бравурные марши, не активно-тупое участие в демонстрациях под транспарантами «Голосуй, а то проиграешь!», не напускное сопереживание якобы важным событиям в новейшей истории твоей страны, когда заголовки газет кричат: «Нам не додали золота в Атланте!», «Россиянка стала Мисс мира!!», «Мы перевыполнили план по поставке газа в Европу!!!», а за это «Нашим нагрубили в Куршевеле?!!».

Эта самая любовь к Родине напомнила ему упрямого новорожденного кутёнка, который ползёт поближе к мамке. Он её не видит, потому что пока слеп, но точно знает, где она. И тянет его к ней какой-то необъяснимой, неописанной даже в самых заумных учебниках силой, так что успокоится он только тогда, когда ткнётся мокрым носом в её тощий, отдавший все свои соки детям, бок. Его будут пихать и отталкивать другие более сильные братья – кто придумал глупость, что братья должны дружить и любить друг друга? – будут кусаться пока ещё беззубыми челюстями. Но он всё равно счастлив оттого, что в нос бьёт родной запах материнской шерсти. Это даже не любовь, а больше похоже на инстинкт. Да, есть матери более породистые, откормленные и сильные, но кутёнка тянет именно к своей, измученной и уставшей. Потому что именно она выносила его беспокойное существо в своей надорванной утробе под вечно тревожным за своих неразумных детей сердцем. И так хорошо, что никто не вмешивается в эти трепетные чувства, не пытается их как-то классифицировать и сортировать, никто не советует, как надо любить Родину, в какой позе, что при этом говорить и как доказать эту свою любовь каким-то наделённым в данный момент властью дурням! А если кто и рискнёт вмешаться, нарушив такую идиллию, то возникает такое же сильное и непреодолимое желание сомкнуть свои крепкие зубы на этой говорливой глотке, чтобы навсегда заткнулся её обладатель в кровавой пене.

Дома-то Авторитет привык спать с пушкой под подушкой, когда не знаешь, «что день грядущий нам готовит», когда нервы напряжены до предела, так что сам воздух трещит от разрядов опасности. А в этой Европе жизнь просчитана на сто, а то и двести лет вперёд. Ужас! Как так жить-то можно?! Закон нарушать не выгодно, а выгодно спокойно жить и, конечно, если есть желание, работать. И не просто работать, а… зарабатывать! Но ему работать и зарабатывать было не к чему, так как деньги имелись в достаточном количестве. Все враги остались там, на Родине, где как раз воровать и врать – выгодно. Кто научился это делать, тот и достиг успеха. Это здесь, на Западе, запятнавший себя хотя бы раз во лжи или воровстве потом ни-ког-да не сможет отбелить своё имя, а у нас-то!.. Ворьё и обманщики в первых рядах бодро и уверенно маршируют по жизни. Точнее, по головам тех, кто воровать и врать хронически не умеет или принципиально не желает.

То есть на Родину тянуло, да ещё как. Хуже всего было, что за бугром совершенно не с кем воевать. Каждый день, как в тюрьме, похож на предыдущий и последующий: погулял – покушай, покушал – поспи, поспал – опять погуляй. Когда он уже вернулся в Россию, ему ещё долго снились страшные сны, будто снова там оказался, в Европе! Засыпает и видит, что опять он в этой тюрьме благополучия находится. Даже орать начал во сне. Жена его растолкает: тебе чего, спрашивает, опять война снится?

– Какая война, солнце моё! Война – это моя родная стихия, лекарство от всех болезней. Как же меня можно ею напугать? Мне бы как раз туда…

– Я те покажу «туда»! – и жена, засыпая, нежно трепала его за ухо.

Он совершенно не умел путешествовать, не находил удовольствия в нахождении где-то далеко от дома. Поездки на чужбину у него ассоциировались совершенно с иными эмоциями. Не с курортами и гостиницами, а с участием в бесконечных боевых действиях по «освобождению бесчисленных братских народов от же их собственного идиотизма», как он это называл.

Как и все советские люди, он привык «путешествовать по миру» с помощью чтения книг о дальних странах. Холодная война и Железный занавес не позволяли делать это как-то иначе. А писатели, журналисты и прочие информаторы, владея искусством изящной словесности, иногда настолько увлекательно рассказывают о личных наблюдениях, что истинная картина всегда неизбежно разочаровывает расхождением с литературной. Вот и он был разочарован, как Буратино из популярного в годы его детства фильма, который от кота Базилио и лисы Алисы много слышал о Поле чудес, а когда увидел, воскликнул с досадой: «Вот уж никогда не подумал бы, что поле чудес так похоже на помойку!». Заграница ни в коем случае не была похожа на помойку, но он не увидел там ничего увлекательного, что было в книгах. Его вообще больше интересовала увлекательность рассказа, сочность и яркость красок изложения, а не поиск истины. Истины как таковой никогда не было и быть не могло в силу разного уровня развития людей.

Ещё в детстве он прочёл красивый миф, где Зевс, победив огнедышащего стоглавого Тифона, навалил на него громаду Этны, из вершин которой до сих пор потоками огня и дыма извергается его живое дыхание. А потом увидел эту самую Этну в «Клубе путешественников» и разочаровался: вулкан как вулкан, ничего мифического.

В эпоху странствующих учителей красноречия и мудрости искателям знаний полагалось путешествовать. И не просто путешествовать, а отчитаться перед потомками в увиденном и услышанном, поделиться результатами странствий с другими. Как Платон в сократических диалогах или Геродот в своей «Истории». Как бы сейчас сказали, на первом месте был познавательный туризм. Интеллектуальная атмосфера эпохи заставляла путешествующих интересно описать своё пребывание в разных странах, составлять точные и оригинальные наблюдения, так что невозможно отрешиться от обаяния их повествований. А сейчас мало людей, которые, объехав много стран, повидав разные обычаи, побеседовав с другими народами, сумели бы духовно и внутренне обогатиться, чтобы интересно и красиво об этом написать или просто рассказать. Может, эпоха не та. Или качество людей стало другим?

Он и в Хельсинки, и в Стокгольме повсюду встречал своих соотечественников, которые теперь были все сплошь бизнесменами. На чужой земле всегда начинает тянуть к своим. Именно поэтому эмигранты всегда сбиваются на чужбине в диаспоры. Ходишь по улицам и напряжённо вслушиваешься, не зазвучит ли родная речь. И почему-то радуешься, когда услышишь! А Европа середины 90-ых кишела русскими, так что и язык учить необязательно: практики-то всё одно никакой. Но никто из них не рассказывал о красоте здешних озёр и лесов, о посещении парка-музея Скансен или крепости Свеаборг. Они были похожи на морально дезориентированную, разбитую и отступающую армию. У них словно бы завтра заканчивалась жизнь, поэтому сегодня надо успеть потратить себя на какие-нибудь изощрённые, недоступные ранее приключения. Они напоминали детей, которые вырвались-таки из-под надзора сурового отца, устроив праздник непослушания. Эти господа-товарищи, которых на Западе точно определили термином «ноупроблемс»: очень проблемные новые русские люди с потрясающей способностью создавать проблемы на каждом шагу. Зато теперь они научились на всё отвечать этим устоявшимся словосочетанием. Даже тогда, когда проблемы существуют, да ещё какие. Им кажется, что они от этого будут больше походить на своих кумиров – американцев, у которых этих «проблемс» в самом деле «ноу».

Все они, занятые исключительно «большим русским трахом», возбуждённо горланили, как их где-то в Копенгагене или Гётеборге загребли в полицейский участок за пьяную драку или непристойное поведение в общественном месте. Хотя в советское время на политинформациях им и говорили, что разврат и распущенность, алкоголизм и наркомания – это непременный атрибут «загнивающего капиталистического общества», так что там за это даже не арестовывают, а чуть ли не поощряют. И вот приехали вчерашние целомудренные пионеры-комсомольцы и умудрились-таки удивить «развращённый и пресыщенный» Запад своей бледной, наскоро подзагоревшей в солярии задницей! И теперь они считают своим долгом довести до сведения нищих соотечественников эти приключения через прессу и телевидение. Отчитаться, так сказать, о проделанной работе. Куда до них всем этим наивным античным авторам с их неспешными описаниями висячих садов Семирамиды и египетских пирамид!

Они все подтверждали поговорку про девушку из деревни, которую можно вывезти из этой деревни, но вот вывести деревню из девушки – нельзя. В какие бы заграничные костюмы они себя ни рядили, какую бы крутизну ни изображали, но замаскировать кислую рожу самого обыкновенного подзаборного деревенского пьяницы было не по силам никаким новомодным понтам и наворотам. Их сразу видно за версту: наши. Деревенские кислые пьяницы, москвичи ли это, ленинградцы или сибиряки. Городским россиянам почему-то кажется, что пьянка в их исполнении «не такая, что у прочего быдла колхозного», а какая-то интересная, эффектная, со вкусом и смыслом, что ли. Как же они себе льстят, как заблуждаются! Даже где-то было жалко их за этот самообман.

Он видел там самозабвенно торгующих собой внуков и внучек тех, кто, должно быть, в своё время протопал в худых солдатских сапогах до Берлина, строил города на Дальнем Востоке и осваивал целину. Всё-таки в какие странные комбинации иногда складываются гены…

– Ох, с какими же бл…ми мы погудели в Амстердаме! – взахлёб рассказывал ему в каком-то кафе один из таких российских туристов, впервые вырвавшихся на «свободу» из Совдепии.

Пьяный и опухший то ли от бесконечных возлияний, то ли от этой самой «свободы».

– С какими? – равнодушно поддерживал беседу Авторитет.

– С настоящими! Маде ин Ойропа! Ни какие-нибудь там Фроси-Тоси из Урюпинска за пару капроновых колготок дали, а десять тысяч баксов за ночь! Десять тысяч!.. Заразные, стервы, оказались. Я потом два месяца лечился, но тут и медицина не чета нашей «бесплатной», мать её, ха-ха… А эти датчане, или кто там в этом Амстердаме живёт, такие скучные люди! И чего в Совке нам врали, что здесь все трахаются на каждом шагу? Да они и понятия-то не имеют о том, как надо культурно отдыхать! Дикари, одним словом.

Авторитет спросил его о прошлой жизни, и он нехотя сообщил, что раньше был инженером на каком-то машиностроительном заводе. В городе Урюпинске. И ещё неохотней сказал, что в этом же Урюпинске он и родился. До тридцати лет честно работал от зарплаты до зарплаты, пока государство не прекратило такой глупостью заниматься: зарплату платить. Особенно, честным. Скинулись с бывшими коллегами по работе, купили первый ларёк. Потом кто-то кинул другого, кто-то сам отказался от своей доли, кто-то вовремя понял, что «бизнес – это не моё». Потом рэкетиры убили его жену. Он нашёл новую, но затем она ушла от него к более удачливому «бизнесмену от ларька». Потом вернулась, когда он его «обскакал» в конкуренции по продаже французского белья китайского производства. Потом он сам ушёл к её младшей сестре, которая тогда как раз подалась в модельный бизнес. Денег на раскрутку не было, а тут как раз подвернулся этот стареющий потаскун, жутко комплексующий по поводу того, что жениться на своей ровеснице мужчина может разве что до двадцати пяти лет. А потом ничего не поделаешь – надо увеличивать разрыв, потихоньку переходить на тех, кто годится в дочки, после чего придётся переключиться на тех, кого можно и внучкой назвать. Сам не хочу, а надо – имидж требует. Я ж – бизнесмен какой-никакой, а не абы хто!

Не ахти какой и богатый, но на поездку до Парижу раскрутить можно, а уж там мы не растеряемся, найдём кого поавантажней! Короче, и эта несостоявшаяся модель его кинула. Обычный путь обычного российского бизнесмена постсоветского периода. Ничего оригинального. Как тут не заскучать с такой публикой? Вот Авторитет и заскучал.

Сам он не любил так «гудеть» и высовываться из общей массы в силу замкнутого характера и привычки сидеть в окопе. Высовываться из окопа при его статусе было крайне неразумно: враз подстрелят. Он, может быть, именно потому и выжил в 90-ые годы, что никогда не стремился к эпатажу и китчу, как это делают многие русские люди в условиях внезапно свалившихся денег и свободы. Свободы в виде доступного алкоголя и отсутствия ограничений на его потребление. Он вообще не верил в свободу, как не верил в истину. Зачем стремиться к тому, чего нет и быть не может? Это как на горизонт идти: видишь, что земля и небо там соприкасаются, но сколько ни пройдёшь, всё одно не дойдёшь до того места. Потому что его нет на самом деле. Что такое свобода? Гипотетическое понятие, о котором все говорят, но никто его так и не видел.

По-настоящему свободным может быть только тот, кто обладает свободой от страстей и глупостей. Свобода тела, возможность перемещать это тело куда угодно и как угодно – это для примитивных организмов. Свобода мысли, свобода думать только то, что именно тебе хочется думать, а не то, что популярный фильм или человек из телевизора посоветовали думать. Ехать туда, куда именно тебе хочется, а не по совету рекламы – такой свободой мало кто из этого быдла обладает. Да они и не догадываются о её существовании! Для них свобода: жрать и рыгать на глазах шокированной публики. И при этом никак не могут понять, что даже со своими большими деньгами они здесь всё равно остаются изгоями. От перемены мест человек не меняется, и наши отечественные скобари за границей не становится господами.

Они каждым своим поступком, каждым действием за бугром буквально требовали:

– Бейте нас! Задерживайте! Судите! Нам нужна диктатура! Мы к ней привыкли, а теперь её нет. Теперь всё можно, а мы уже перепробовали даже больше, чем всё. Какая к чёрту демократия – отмените вообще всякую демократию! Где наш Отец народов, куда он вообще смотрит, когда нас тут совращают?! Тирании хотим, Инквизиции с подвалами Лубянки…

Но вот беда: репрессий не происходит, тираном никто быть не умеет да и не хочет. Задержали, полюбовались, выпустили. Для них, вчерашних рабов, это – хуже смерти! Они страдают дальше:

– У-у-у, чтобы ещё такого отмочить, чтобы нас кнутами отходили? Мы же привыкли, чтобы даже за ношение джинсов в кутузку сажали: «Ты пошто Родину продал за заморскую тряпку на заднице, подонок?!». И по морде, по морде! Чтоб зубы в разные стороны. Мы привыкли, чтобы за любой похабный анекдот в СИЗО опускали по полной программе, а тут хоть со Статуей Свободы сношайся у всех на глазах – никто и слова не скажет!

Вся эта пьяная урла русских богачей, повалившая сорить деньгами за границу после провала Перестройки и успешного развала страны, – не более чем запуганная карательной системой Советов шелупонь. Светские львицы больше похожие на драных кошек, их непросыхающие спутники – по базарному горластые и такие же помятые «лигархи» непонятно от какой «лигархии». Многие при этом обвешаны дополнительно не бабами даже, а какими-то школьницами. Запад ещё не дошёл до маразма в виде борьбы за права извращенцев, поэтому в стремлении русских денежных мешков обвешать себя малолетками тогда усматривал нарушение прав ребёнка, намёк на педофилию или ещё чего похуже. А у новых русских уж так повелось: появилось бабло – меняй бабьё. Ту самую жену, которая тебя выбрала, когда ты ещё нищим и простым советским служащим был. А теперь «меняю одну 40-летнюю жену на двух 20, одну 45-летнюю – на трёх 15-летних!», и так далее. Они меняют, их самих меняют и разменивают, и именно это им кажется высшей свободой. Из трусов готовы выпрыгнуть, лишь бы кто это заметил! Прослеживается некий мазохизм: ну хоть кто-нибудь побейте меня, плюньте мне хотя бы в рожу, а потом я – вам. И когда, в конце концов, получают-таки по чавке, то почти ликуют:

– Наших бьют! Народ, за Родину в атаку, ура-а!..

Только народ в гробу видел таких «наших». Ограбленный народ, на чьи деньги вся эта биомасса теперь шокирует Европу и Америку, её даже в большей степени иностранцами по отношению к себе считает. Зачем они народу? Народу даже отрадно, что хоть кто-то там назвал это говно своим именем. Народ уже давно от такого «патриотизма» выздоровел, когда его за уши притягивают к спасению подгулявшего отечественного дерьма за границей. Наоборот, каждый раз хочется добавить им кренделей и поблагодарить того, кто догадался этой шантрапе врезать первым. Авторитет сам не раз ловил себя на подобной мысли, когда видел проделки и слышал о проказах неугомонной «российской элиты» вдали от разорённой Родины.

Самое странное, что ни у кого из них не было больших целей в жизни. Что-то создать, организовать, сформировать, оставить в веках, завещать потомкам – ни боже мой! И мыслишки такой нет. Только мелочное стремление заработать на водку, на тёлок, на новый (подержанный не предлагать!) «мерседес» – всё. Дальше этого фантазия не работала. Когда бабла на тачки, тёлок и пьянку с обжорством стало больше, чем достаточно – а это очень быстро произошло, потому что не так уж и дорого стоит, – они стали банально спиваться и деградировать. Так спиваются простые мужики в деревнях, которые никуда для этого не едут и не суетятся, чтобы нагрести денег на… самую обычную попойку. И кто это, в самом деле, придумал, что на Западе общество аморальное? Ой, да не смешите меня! Оказалось, что никакой «аморалки» тут нет, и не было – вот оно как аукнулось, советское запугивание «нравами загнивающего империализма». Аморальнее общества этих дорвавшихся до свободы вчерашних рабов и представить нельзя.

Они так и не стали свободными. Потому что свобода может быть только внутренней, а внешний мир состоит из взаимозависимостей, взаимоисключающих любую независимость друг от друга. Если переходить дорогу на красный свет, как того требует абсолютная свобода, то попадёшь под колёса машины, так что приходится ограничивать свою «свободу» и ждать, когда загорится зелёный. Внутренняя же свобода замечательна тем, что её никто не может отнять. Кроме тебя самого. А внешняя свобода похожа на желание одной руки жить независимо от всего организма. В борьбе за свободу можно далеко зайти. Можно докатиться до раскрепощения животного начала в себе, до освобождения от оков цивилизованности, которая тоже ограничивает, задавая правила поведения. Именно поэтому многие под свободой слова понимают матершину и допущенный на телевидение юмор в стиле похабных надписей на стенах общественного туалета. В 1917-ом году люди штурмовали Зимний дворец, потому что одни свято верили в эту недостижимую внешнюю свободу и рай на земле, хотя такая свобода может привести только в ад. Зато другие «революционеры» туда бежали с одной лишь целью: нагадить в малахитовые вазы и мраморные чаши, порвать штыками полотна великих мастеров и перетрахать максимальное количество испуганных фрейлин императрицы. И эти другие в силу своего развития тоже совершенно искренне считали, что свобода заключается именно в этом.

Получившие внешнюю свободу люди похожи на птиц, которых выпускают из клеток в чистое и светлое небо, и они вскоре погибают, потому что отвыкли в неволе добывать пищу сами. Или на сорвавшихся с цепи, озлобленных жестоким обращением собак, кусающих теперь каждого встречного за свои обиды. И вот таких «собак» всегда больше, чем «птиц». Сейчас кому-то из бывших советских граждан тоже нужна свобода передвижения по планете, чтобы посетить лучшие музеи мира и получить образование в лучших университетах, если денег хватит. Но большинство всего-навсего банально мечтает высморкаться с Эйфелевой башни всем на головы, а то и ещё чего похлеще отмочить. И этот момент сморкания будет считать самым главным событием своей доселе несвободной «собачьей» жизни. Дворняжек как ни корми и куда потом ни выпусти, а всё одно ничего кроме помойки с объедками их не влечёт.

Тот урюпчанин тоже был из «собак» и считал апогеем судьбы факт общения с голландскими шлюхами, по сравнению с которым меркла вся его прежняя жизнь. Он потом долго хохотал, когда Авторитет сказал ему, что сам в России был как раз главарём рэкетиров. Но бывший инженер машиностроения решил, что это шутка, а когда устал смеяться, то расплакался и нежными словами вспоминал убиенную жену, которая заживо сгорела в машине.

– Это ведь я должен был сгореть, – всхлипывал он, – я! А она из-за меня… А я…

Авторитет смотрел на него и удивлённо думал про себя: почему ему совершенно не жаль этих несчастных людей, с которыми они когда-то были гражданами самой лучшей, как им казалось, страны. Теперь они хвалятся не перевыполнением плана на производстве, как это было раньше, а умением «снять» и оприходовать бабу в иностранном порту, которая сама-то, возможно, прибежала туда тоже откуда-нибудь с безработного и вымирающего Дальнего Востока.

Это похоже на новое Великое переселение народов, когда германцы и славяне стихийно перемещались в Европу, и толчком к этому послужило массовое передвижение на запад гуннов, вызванное взрывом рождаемости в охочей до этого дела Азии. Их опустошительные походы привели к крушению, казалось бы, незыблемой и вечной Римской империи. Теперь Европа стонет от наплыва русских, которые всюду, независимо от своего поведения, хотят видеть уважение и чувствовать комфорт, какого не было, нет и не будет у них дома. Потому что дома власть думает только о заполнении своего безразмерного желудка, а огромную и стремительно пустеющую Россию заселяют плодящиеся ударными темпами азиаты, на которых Авторитет мог смотреть только через прорезь прицела.

Русские в Европе напоминали ему своим горластым и шумным поведением южан, выходцев из бывших советских республик Кавказа и Средней Азии. Они бегут от развязанных своими же вождями войн за свою же независимость от ненавистной им России в ту же сердобольную и зацикленную на спасении всех голодранцев планеты Матушку-Русь, охотно посылающую на кровавые и свирепые войны своих детей. Только ради того, чтобы поддержать престиж на мировой арене, навсегда утратив его в глазах собственного народа. А теперь русские в Европе сами ведут себя так, словно только что спустились с гор и хотят вкусить все плоды цивилизации за один присест. Здесь на них смотрят как на дремучих дикарей, как на шумное сборище гопников и хабалок, а их разъедает дикая гордость за каждую свою выходку. И они совершенно искренне считают себя продвинутыми и по-настоящему свободными людьми! Авторитет там видел такие экземпляры, которые пьяно грозились местной полиции дойти до Кремля или Смольного, если им будут мешать «оттянуться по полной», как это надо делать по их представлениям. При этом они всегда недоумевают, почему в этой странной Европе никто не слышал про них, хотя они и владеют кто ларьком в Тверской области, а кто – бензоколонкой в Орловской. И почему здешняя полиция совершенно не благоговеет перед теми, у кого есть друзья среди тамбовцев или родственники в администрации города Таганрога.

Авторитет почувствовал себя иностранцем среди этой публики, которая жаждала быть скомпрометированной любой ценой, потому что ей казалось, что только так можно завоевать положение в обществе, которого у неё никогда не было. С ними было совершенно не о чем поговорить. У взрослых мужиков в башке – мечты прыщавых школьниц о каких-то виллах на побережьях в жарких странах! Когда и нужен-то дом где-нибудь в лесах Карелии или под Выборгом. Зачем русскому человеку жара? Гораздо комфортнее ему в прохладе. Рыбалка где-нибудь на Ладоге – что может быть лучше? А сон там какой! Зачем он лезет на раскалённый курорт «отдыхать»? Какой при таком скоплении народа и в жаре может быть отдых? То ли дело съездить пусть даже «по делам» в Сибирь или на Урал, где тихо-тихо: на ближайшие пятьсот вёрст – ни души. Это ли не счастье?..

А тут – чистый ад. Пробыл в нём пару-тройку лет и полностью исчерпал интерес к «забугорной» жизни, которая только в условиях тоталитарных запретов и жёсткого паспортного режима могла казаться манящей. С улицы доносятся звуки совершенно посторонней жизни. Соотечественники говорят с ним вроде по-русски, но он их не понимает. Совсем не понимает! И жить среди этих звуков невозможно, но и не жить нельзя. И как он только пулю себе в лоб не пустил в этом аду!

Помогло то, что связь с Отечеством он всё-таки держал и ждал, когда можно будет вернуться. Психиатр аж расстроился – где ещё в мирной Европе он найдёт такой шикарный материал для исследований! Сказал, что у него ещё остались очень сильные блоки, которые никак не хотят поддаваться вскрытию. Могут быть проблемы, особенно в российском криминальном климате: «Если прижмёт, запомни, что лучшие врачи в Германии и Израиле». Но Авторитет почувствовал себя настолько хорошо, что только и пообещал старику ещё когда-нибудь приехать.

Его вакансию в нашем городе заняла какая-то невозможно амбициозная мелюзга, и милиция воевала с ней, искусно стравливая между собой плохо организованные и стихийно спивающиеся банды. Наконец всё затихло. Эпатаж вышел из моды, и крутизной в России уже никого не удивишь, хоть ты напополам тресни. Это лет десять тому назад мобильные телефоны и иномарки были не столько для дела, сколько для форса. А теперь этот форс, как копьё с каменным наконечником в век компьютерного оружия.

Авторитет тихо, как он всегда это делал, вернулся и занял свой трон, опровергнув тем самым поговорку про цезаря: кто Рим покидает, тот Рим теряет. Поговорки и правила влияют на жизнь тех, кто в них верит. Остатки своей прежней команды быстро собрал, переметнувшихся на чужую сторону беспощадно наказал. После чего совершенно законно зарегистрировал в городе к изумлению многих… часовую мастерскую. Обычно бандиты тех лет для маскировки своей деятельности создавали какие-нибудь ЧОПы или склады, открывали рестораны и бани, но Авторитет был оригиналом. Выкупил здание бывшего Дома Быта, не стал менять основное направление его деятельности, а только отремонтировал. Засверкали там разные офисы (слово это только-только стало входить в обиход) ровными гранями отделки по всем правилам евроремонта (тоже очень модное в те годы словечко)! Обыватели туда иногда осторожно заглядывали, чтобы на красоту посмотреть, а то где ещё такое увидишь. На руинах бывшей сверхдержавы теперь, куда ни сунься, от поликлиники до Отделения почты, от Сберкассы до Жилконторы, а всюду одна картина – аварийное состояние. То потолки осыпаются, то полы проваливаются, то стены норовят упасть, так что очередь к врачу или за пенсией весьма кстати – подопрёт своей массой. Если до этого не провалится, конечно.

Даже Арнольд Тимофеевич туда как-то заявился, пересилив страх, и дивился: ох, бохато! Да не особенно-то и богато, просто чисто, ничего нигде не отваливается, двери нормально открываются, а не на тебя падают. И сами же закрываются. Сами! А не втроём на них навалиться надо и хлопнуть так, чтобы стёкла повылетали. Но люди настолько к разрухе привыкли, что им просто ровные полы в помещении уже запредельной роскошью стали казаться. Увидят себя в зеркальной панели – испугаются. Контраста материалов, в котором чёткие металлические линии современного дизайна конфликтуют с заношенным мешковатым китайским пальто, купленным на вещевом рынке Апраксина Двора ещё в Перестройку.

В обновлённом здании остались химчистка, ателье, ремонт обуви, ритуальные услуги, парикмахерская, фотография. И часовая мастерская, естественно. Так Авторитет стал повелителем времени в нашем городе.

Дом Быта перед его возвращением из-за границы вёл ожесточённую борьбу с желающими открыть в нём хоть какой-то магазин. Господи, сколько тогда появилось таких захудалых магазинов, наспех созданных, торгующих всем подряд! Рабочих мест не осталось – одни магазины кругом. И торгуют в них бывшие работники стихийно закрывающихся и уже разваленных предприятий, кто как может и представляет себе советским воображением. В кого ни плюнь, а это или продавец, или грузчик, или охранник из какого-нибудь, да магазина. Товары там свалены в кучи, напоминающие багаж беженцев из эвакуации, полки кое-как сколочены из необструганных досок. На них стоят резиновые сапоги вместе с мясорубками и дрелями, туалетная вода рядом с дихлофосом, в горшки для цветов накиданы бигуди и колготки, тюль вывешен вместе с плёнкой для парников. Пойдёшь пилку для ногтей купить, а тебе впотьмах надфиль продадут! Не магазины, а какая-то пародия на торговлю. Любой угол, любой закуток умудрялись приспособить под торговую точку! Тогда шутили, что магазины скоро начнут открывать в трансформаторных будках. Шутки шутками, но в школе додумались открыть «филиал» по продаже канцелярских принадлежностей… в кладовке туалета. Чтобы хоть как-то концы с концами свести. Все наверняка видели в общественных зданиях такие ниши в стене, куда технички убирают вёдра и швабры. И вот наши люди могут в таком шкафу магазин открыть!

Даже в обычных квартирках их открывали, в тесной комнатёнке пытались примостить прилавок, перегородив всё досками различного калибра, наспех приспособленными под полки. Только в новом веке их стала вышибать СЭС: нельзя в такой антисанитарной тесноте хранить столько товаров с радикально противоположными свойствами вроде мешков с пшеничной мукой и цементом, да ещё самим там жить, иногда с детьми! Но местами они до сих пор остались, как памятник бума отечественной торговли в условиях нагрянувшего рынка, которого никто не ждал.

А тут целое здание стояло без пользы дела! Не самое плохое в городе, как милиция, где стены по швам трещат, хоть и при Сталине построено на совесть (под страхом смертной казни). Даже в военную годину выстояло, когда его взорвать пытались. Но на дворе-то уже конец девяностых, да и следы войны дали себя знать, так что затрещишь тут поневоле! И не новодел последних лет Застоя, когда в глупом ожидании, что вот-вот должен наступить коммунизм, при котором все переедут во дворцы (которые, кстати, никто даже не проектировал), наспех строили откровенную халтуру, времянки. Они первыми вошли в список аварийных, обогнав даже старый фонд.

В Дом Быта давно никто не ходил: покупательская способность населения упала настолько, что люди стриглись сами или вообще забили на это дело, шили тоже сами, если было что. Короче, не до химчисток и новых набоек – было б вообще что носить. Разве что к ритуальным услугам волей-неволей приходилось-таки обращаться…