Текст книги "Прелестник"

– Зачем это? Отдайте ее мне.

– Ну уж нет, – он лукаво улыбался.

– Луи, мне стыдно, тем более прошло время.

– Время – это миф, – спокойно возразил герцог и больше не сводил сияющих глаз с лица Мари.

– Нет, – упрямилась она, – мы меняемся, значит, оно реально. Вы представить себе не можете, сударь, как я устала… устала от вечной неопределенности.

Мари не могла бы объяснить, что заставило ее признаваться ему в своих личных переживаниях. До этой минуты она даже не думала, что с герцогом можно поговорить вот так откровенно: есть ли ему до этого дело? И вот, она неожиданно призналась ему в том, что угнетало ее уже не один год.

Луи продолжал пристально смотреть ей в лицо. Ее слова, казалось, не удивили его, и он понимающе заметил:

– Не знаю, есть ли определенность в действительности, но, дорогая, зачем же так? Твои дела обстоят куда хуже, чем я думал.

– Что же вы думали? – заинтересовалась она.

– Тебе это не нужно. Какой же определенности ты хочешь?

– Это сложно объяснить, – опуская голову, отстраненно сказала она.

– Послушай, разве я не в состоянии тебе ее дать?

Мари подняла на него глаза и улыбнулась:

– Ваша уверенность потрясающа.

Луи взял ее за руки.

– Я знаю, что тебе нужно, не удивляйся и не смейся.

– Вы уверены? – она все же смеялась.

– Абсолютно, – не сомневался Луи, – я готов поклясться, что знаю, чем угодить тебе, знаю, чего ты хочешь…

Она не выдержала откровенного взгляда, вновь ее ресницы опустились. Луи стоял так близко, что почти обнимал ее, и Мари, пребывая в нерешительности, невольно положила ему ладони на грудь, чтобы как-то защитить свое пространство. Еще мгновение, и Луи ринулся бы в атаку, но слова Мари удержали его на время.

– Не понимаю, чем вы завлекаете женщин… – шутливо и с каплей иронии проговорила она.

Луи уверенно ответил:

– Это меня завлекают. Понимание – к черту. Терпеть не могу это cogĭto, ergo sum.[11]11
  Знаменитая фраза французского мыслителя Р. Декарта: «мыслю, следовательно, существую».


[Закрыть] Люсьен тоже вечно старается что-то понять.

– А вы? – она все еще держала оборону.

– К чему? – рассмеялся Луи. – Зачем что-то понимать, когда можно чувствовать? Прикосновение, одно лишь прикосновение (он ласково дотронулся до ее щеки тыльной стороной ладони и провел по шее до плеча) – и целая гамма ощущений. Чтобы все это понять, нужно время, а чувство является немедленно и проникает глубоко. Ты устала от своего разума, детка, где же твое сердце? Где чувства? Ты сама не знаешь, что хочешь их испытать, разве не так?

– Вот как вы морочите голову безмозглым девицам, – посмеялась Мари.

– Думаешь, я тебе морочу голову? – возбужденно отозвался он. – Ты же сияешь от удовольствия, или я не прав?

– Луи, разве можно позволять страстям руководить нашими действиями?

– Я не знаю, что можно. Я знаю другое: вчера мне было шестнадцать, сегодня двадцать три, а будет ли завтра, неизвестно. К чему же терять драгоценное время?

Мари не нашлась, что ответить, и только смотрела ему в глаза. Она потеряла ощущение окружающего мира, то есть сейчас до нее не долетали никакие звуки извне, ей было безразлично, что делается там, за окном или за пределами комнаты. Время исчезло. Только в комнате стало темнее, потому что солнце быстро уходило за горизонт.

Все ее внимание сосредоточилось на Луи, который ни на миг не ослаблял своего влияния. Он уже держал ее за талию и повторял, как заклинание, какие-то нежные, ласковые слова. И Мари с улыбкой слушала его приятный голос и таяла от его прикосновений. Жаркий и желанный поцелуй окончательно победил ее волю.

Луи же беспрепятственно расстегнул ей платье, с восторгом целуя гладкие плечи. Он с легкостью приподнял ее и усадил на подоконник, стянул юбку. Мари ощутила в себе нарастающее желание, но кавалер не торопился. Она же почти одета – и чулки, и нижняя юбка, и корсет – придется повозиться. Но разве это сложно для привычных рук герцога де Сен-Шели? Он и от этого получает немало удовольствия, и заставляет волноваться даму. Луи невозмутимо раздвинул ей колени и встал поближе, чтобы расшнуровать хитросплетения корсажа. Мари, терявшая с каждой минутой самообладание, целовала герцога, но он был сдержан, и лицо его казалось немного сосредоточенным. Мари тем временем сжала его бедра коленями, а потом ее руки потянулись к его панталонам. Луи уверенно перехватил ее кисти и, водрузив себе на плечи, сказал:

– Это подождет, дорогая. Мы сразимся там, – он указал ей на застеленную кровать и, освободив томную даму от корсажа, повлек ее с подоконника в постель, не переставая восторгаться красотой ее форм и уверяя, что она стала в тысячу раз прекраснее, чем была когда-то.

Странно, только Мари, как и в первую, самую первую ночь, проведенную с Луи в то лето, казавшееся непреодолимо далеким, чувствовала теперь, после «сражения», как выразился герцог, ту же смесь ощущений и дум: она ничуть не жалела о том, что уступила ему, но и тревожилась, не зная, к добру ли это?

Несмотря на вечные сомнения, копошащиеся в мозгу, Мари была очень довольна и признавалась себе самой, что такой радости, подступившей к сердцу и заставляющей невольно улыбаться, она давно не испытывала. Пока он рядом, она может себе позволить ни о чем не заботиться и расслабиться. Да, Мари вдруг поняла, как давно не отдыхала, насколько безутешно протекала ее жизнь, а при мысли, что она позволяла прикасаться к себе тем, кого не желала, ей становилось гадко и хотелось очиститься.

Сейчас Мари, удобно устроившись, прильнула к герцогу. От Луи исходило приятное тепло, ощущение надежности и удобства. Он не убирал своей руки из-под ее головы и временами целовал ее волосы, губы, шею.

Мари первой нарушила долгое молчание, задав неожиданный вопрос:

– Луи… вам приходилось убивать?

– Зачем ты спрашиваешь? – он приподнялся, приблизив свое лицо, будто хотел разглядеть выражение ее лица.

– Вы не ответили.

– Приходилось, Мари, но я не думаю, что сейчас время заводить такой разговор.

– Я хочу знать о вас как можно больше. Вот, у вас и шрамы, и царапины… Франция сейчас не воюет, вы деретесь на дуэли?

– Бывает, а что?

– Похоже, вы все их выиграли?

– Можно сказать и так. Я стараюсь не доводить до дуэли, чаще секундантом зовут – приходится драться.[12]12
  В XVII веке секунданты тоже должны были драться.


[Закрыть]

– Ваши противники, вы их… – она не решалась сказать, но Луи развеял ее оцепенение ответом:

– Все живы. Бывало, ранил кого-нибудь, но, слава Богу, до сих пор удавалось решить без смерти.

– Удивительно, я думала, это очень опасно, и, наверное, все ваши дуэли из-за женщин?

– Само собой, и действительно опасно, просто я не люблю смерть, а вида крови не переношу. Раньше в обморок падал, как барышня.

– Не может быть, – не поверила Мари, – как же вы служите в армии?

– Так и служу, дорогая, – к Луи вернулся шутливо-игривый тон.

– Вы крепкий, сильный, – обнимая его, говорила Мари, – и в обморок при виде крови?

– Все говорят, что я здоровый, но чем черт не шутит. От духоты тоже бывает дурно, и в карете иногда укачивает.

– Как же воевать?

– Милая моя, поверь, на маневрах я себя чувствую великолепно. И уверен, что в драке со мной такого не случится.

– Почему?

– Просто уверен и все.

– Луи, я благодарна тебе за то, что ты пришел сегодня.

Он обрадовался:

– Наконец-то на «ты»… Я так и думал, что придется преодолеть приступ высокой нравственности, но не напрасно. Ведь ты не разочаровалась?

– Ни в коей мере.

– Я рад, что мы договорились. Ты осталась и будешь моей…

– О, это уже серьезное заявление, – шутливо отозвалась она.

– Мари, радость моя, провалиться мне на этом месте, если я вру. Я хочу тебя до безумия.

Луи немедленно перешел в наступление, и Мари с радостью приняла вызов.

Утром, когда герцог уже собирался уходить, Мари все оттягивала минуту прощания. Она с удовольствием помогала ему облачаться в мундир, рассматривала оружие. В форме Луи выглядел неотразимо, и Мари откровенно любовалась его статным видом.

Они говорили друг другу «до свиданья», но тут же губы соединялись в поцелуе, а руки тянулись к объятью.

– Мы еще встретимся, и не один раз, любовь моя, – обещал герцог и вновь устремлялся к поцелую. Глаза живо блестели, на щеках играл румянец. Наконец Луи решительно ступил на порог комнаты.

– Лапушка, мне пора, но как подумаю… в жар бросает.

– Ах, господин поручик, держите голову холодной, – смеялась Мари. – Я не хочу повредить вашей службе.

– Что по-настоящему вредит моей службе, так это отсутствие женской ласки. Будь здорова, милая.

– И вы тоже. Сообщите, когда будете.

– Обязательно, – Луи бодро зашагал по коридору.

Мари видела его в окно и провожала взглядом, пока он не исчез из виду.

Она прилегла и чувствовала как бы беспричинную радость. Ночью здесь, рядом с ней, был Луи, поэтому теперь Мари приятно нежиться в постели, хотя уже пол-одиннадцатого.

Луи был здесь, и он еще придет. Как хорошо!

5. Разговор

Герцог не мог бывать у Мари слишком часто, потому что служба требовала его присутствия в Версале и, вообще, там, где прикажут начальники или сам король. Вдобавок ко всему домашние заботы забирали немало сил. Но Луи ничто не смущало, и при любом удобном случае он устремлялся к предмету своих желаний.

Однажды он заметил у Мари прекрасные тюльпаны (а тогда они были в моде), принесенные совсем недавно.

– От кого это? – удивился герцог, будто сам факт подаренных женщине цветов показался ему невероятным.

– Не догадываетесь? – улыбнулась Мари.

– Не дразни меня, киска, я не думал, что у тебя есть поклонники.

– По-вашему, я недостойна…

– Нет-нет, – энергично перебил герцог, – я вовсе не то имел в виду. И все же, кто проявляет к тебе интерес? Мне кажется, я имею право знать.

– Конечно, имеете. Жаль, что вы не догадались сами, ведь эти цветы прислал виконт д’Эперне.

– Люсьен?! – изумился герцог и только смотрел на женщину неверящими глазами.

– Ну да, почему вы удивляетесь? Вы же сами заметили, что я ему нравлюсь.

Луи усмехнулся, напряжение исчезло с его лица. Расслабленно откинувшись на спинку дивана, герцог спросил:

– А сам он не приходил?

– Нет, пока не приходил.

– Что же ты ему скажешь, если он придет? – завладев ее рукой, хитро спрашивал он.

– Еще не знаю. Найду, что сказать. Надеюсь, сударь, вы не будете меня ревновать и портить отношения с другом?

Мари доверительно склонила голову ему на плечо и принялась играть с воротом рубашки.

– Ревновать? Глупости… разве что самую малость. И ссориться с Люсьеном я не собираюсь, тем более не из-за чего.

– А если он будет оказывать мне внимание и впредь?

– Ты все равно моя и никуда от меня не денешься, – уверенно ответил герцог, и Мари не возражала на его слова.

Конечно, она не знала, что ждет ее впереди, но терять расположение Луи ей очень не хотелось. Рассудок, как всегда, был не в состоянии объяснить ей, что ее так тянет к герцогу. Она чувствовала, что хочет быть с ним, что его взгляды и прикосновения пробуждают в ней самые восхитительные ощущения, потому его нечастым визитам она была безумно рада и всеми способами старалась возбудить в нем страсть, что особого труда не составляло, ведь Луи был впечатлителен и откликался на всякое проявление красоты, а соблазнительно выглядевшая женщина неизменно производила на него именно то впечатление, какое и хотела произвести.

Луи, действительно, не собирался ссориться с Люсьеном, но знаки внимания, которые тот неожиданно стал оказывать Мари, смутили его, особенно потому, что Люсьен слыл человеком строгих правил, и хотя отдавал необходимый долг галантности, потому что не быть галантным считалось бы дурным тоном, но расточать свои восторги дамам без всякого разбора, как бывало с герцогом, виконт не считал необходимым. И если уж он пригласил Мари на бал, а теперь еще посылает цветы, это что-нибудь да значит.

Луи не ринулся выяснять отношения, он попросту на время позабыл об этом, занятый на службе, тем более Люсьен где-то ездил. Но друзья все же встретились и, как было у них заведено, если ни тот, ни другой не был занят, то обязательно шли в «Сосновую шишку» или «Рекрутирующего сержанта»[13]13
  «Рекрутирующий сержант» – знаменитая таверна в Париже.


[Закрыть] пропустить кружку-другую и поболтать. Оба в отличном настроении, веселые – любо-дорого поглядеть. После вина разговор оживился. Люсьен пожаловался на мужа сестры.

– Настоящий деспот, – говорил он, – не зря я был против этого брака.

– Что же вы могли сделать? Ваша сестра овдовела так рано, на руках у нее ребенок.

– Лучше бы она и не помышляла о замужестве, – возражал виконт, – она ведь не одна, у нее есть отец, бабушка, я, наконец.

– Вы не правы, друг мой, – твердо заявил герцог. – Жаклин – молодая красивая женщина, неужто ей теперь и не радоваться жизни? Просто бедняжке не повезло.

– Вы все о своем, Луи, – поразился Люсьен. – Вы об одном лишь и думаете, и говорите. Поймите, не все такие…

– Охотно верю, – беззлобно отозвался Луи, – но я вам с полной ответственностью заявляю, что большинство женщин думают именно о том же.

– Вам кажется, сударь. Вас окружают такие женщины. А вот я почему-то не встречал таковых.

Луи рассмеялся:

– Я не знаю, кого вы встречали, Люсьен; думаю, они не признавались вам: испугались вашей строгости.

– Не знаю. Может, и так, но от этого не легче.

– Это верно. Могу только посочувствовать вашей сестре. Будем надеяться, все наладится.

Люсьен с сомнением пожал плечами и, подумав, что слишком долго привлекал внимание друга к своим семейным заботам, перевел разговор на другую тему:

– Я вас видел на параде: у вас есть все способности, чтобы командовать людьми. А выправка, дисциплина… у меня дыхание перехватывало от гордости за нашу армию, честное слово.

– Благодарю за похвалы, – довольно ответил герцог.

– Не подумайте, что я льщу вам…

– Именно льстите, – улыбался Луи.

– Пусть по-вашему. Только я всерьез думаю, что вы сделаете хорошую карьеру.

– Если жив буду, мне ничего другого, поверьте, не останется.

– Вам не составит большого труда, – запросто заключил Люсьен, – все военные, насколько я знаю, спят и видят, как бы получить повышение: это слава, почет, положение…

– А я-то думал, вы не карьерист.

– Вообще-то, вы правы, но недаром говорят: аппетит приходит во время еды.

– Это уж точно, – весело подхватил герцог, – …кстати, я бы еще чего-нибудь съел.

– Это все вино, – улыбался виконт, – берегитесь, вы любите выпить.

– Шутите, сколько угодно; эй, милейший… – Луи подозвал к себе слугу и заказал жаркое.

– Да, у вас воистину королевский аппетит, – искренне заметил Люсьен.

– Между прочим, король говорит: «Кто хорошо ест, тот хорошо работает», – напомнил герцог.

– Да, но король сам очень много ест.

– Это мягко сказано… видно, поэтому он любит приглашать меня, – чтобы не чувствовать себя одиноким среди малоежек.

– С вами выгодно дружить, – уже шутил виконт, – вас любит король.

– Вы лучше скажите, дружище, – продолжал герцог, закрывая королевскую тему, – когда я буду гулять на вашей свадьбе?

– На моей свадьбе? Не знаю.

– Чудо-человек! Вам уже двадцать три, неужели отец до сих пор не взялся за вас? Не могу поверить.

– Отец, конечно, подгоняет, – задумчиво глядя в тарелку, ответил виконт, – но он не заставляет меня, пока не заставляет. Бабушка все невест предлагает.

– И что, нет ни одной достойной вас? – шутливо спросил Луи.

– Я не выбрал. Отец говорит, мол, до двадцати пяти сам не выберешь невесту, пеняй на себя, женю, и все тут.

Друзья рассмеялись. Луи же не то шутя, не то всерьез заметил:

– Нет, не женитесь, Люсьен, дышите свободно, пока есть возможность.

– Извините, но вы-то чем недовольны? По-моему, вашей свободе можно позавидовать.

– Нет, вы не понимаете. Жениться нужно на той, которая ваша и телом, и душой, а иначе лучше и вовсе не жениться. Я женат и уже не могу себе позволить выбирать. А с другой стороны, какая разница? – он вновь засмеялся, и Люсьен тоже не удержался.

– Люсьен, а давно ли вы виделись с Мари? – неожиданно спросил герцог, наливая еще вина.

– Давно. Вот с тех пор и не виделся. Так жаль, что я не смог ее проводить. А вы, сударь? Вы ее видели?

– Видел, – уверенно ответил герцог.

– И как она?

– Она прекрасна, как Венера. По-моему, она сейчас гораздо интереснее, чем прежде. Роскошная фигура, – он даже изобразил нечто руками, так что Люсьен покраснел от невольного стыда, – и все достоинства при ней, в общем… – Луи решил слишком не откровенничать и утаить свои отношения с Мари, поэтому сделал неопределенный жест рукой и замолчал.

– И как вы оцениваете ваши шансы? (Помнится, вы намеревались добиться ее расположения), – заинтересованно спрашивал виконт, не сводя пристального взгляда с лица друга.

Луи прямо посмотрел ему в глаза и бесстыдно ответил:

– Свои шансы я всегда оцениваю как сто из ста.

Люсьен смутился, поколебленный энергией герцога, а тот спросил в свою очередь:

– А что? Почему Мари вас интересует? Я заметил, что вы пригласили ее на тот бал, и знаю, что дарите ей цветы. Давно ли это с вами?

– Давно, – строго признался Люсьен.

Самоуверенность Луи и подавляла его, заставляя волноваться, и раздражала в то же время, что, наоборот, делало его способным противостоять.

– Очень любопытно, и каковы же ваши шансы?

Люсьен взглянул на герцога, уязвленный его словами.

– В отличие от вас, сударь, я не питаю иллюзий насчет ее расположения к себе, но буду предпринимать шаги к тому, чтобы добиться его, пока не увижу ясно одно из двух: или Мари ответит мне искренним расположением, или останется холодна. Вот и все.

– Похвально. Я начинаю гордиться вами, – усмехнулся Луи, но без язвительности, а вполне дружелюбно. – Выходит, мы соперники с вами?

– Выходит, что так, – Люсьен улыбнулся.

– Что ж, вольному воля. Каждый надеется на удачу.

– Надеюсь, я не вызвал вашего недовольства?

– Напротив, я испытываю удовольствие от азарта борьбы. В любом случае последнее слово за дамой.

– В этом я полностью с вами согласен, Луи.

– А я рад, что именно вы оспариваете пальму первенства, потому что вы порядочный и честный человек, стало быть, я могу не остерегаться подвохов.

Люсьен пожал плечами и ответил:

– Я тоже рад, сударь, видеть вас достойным соперником. Мне льстит тягаться именно с вами.

– Черт возьми, Люсьен! – герцог не выдержал учтивой игры слов. – Никогда не думал, что она встанет между нами.

– Она уже давно между нами, – сознался Люсьен, – очень давно.

– Почему я ничего не знал? – недоумевал герцог.

– Она любила вас, очень любила… я не хотел мешать.

– А теперь? Вы думаете, теперь что-нибудь изменилось?

– Я бы хотел это знать. Поверьте, я больше не могу оставить все, как было. Я буду действовать, а там увидим, кому повезет.

– Желаю удачи, – сдержанно произнес Луи и задумался, так что разговор на некоторое время повис в воздухе.

Герцог возвращался домой, все еще прокручивая в мозгу слова Люсьена. Он был не в силах определиться, какую позицию занять. Он промолчал насчет своих отношений с Мари, но если бы сказал, может, Люсьен и отказался бы от своих стремлений. Кто знает, однако, отказался бы? Возможно, и нет. Все это действовало на нервы, и Луи успокаивал себя только тем, что рассчитывал на уже реальные отношения, на несомненную связь с Мари, тогда как Люсьен слишком далек от цели.

Дома его встретили неприятным известием: Франсуа заболел и лежит в жару. И Анна, и Элен были в детской комнате.

– Врача позвали? – осведомился Луи, направляясь туда.

– Да, с минуты на минуту явится.

Женщины хлопотали у постельки мальчика. Увидев герцога, Анна жалобно рассказала, как Франсуа почувствовал себя плохо, как у него поднялся жар, и вот теперь он лежит беспомощный, а они никак не могут сбить жар.

Луи тем временем потрогал у Франсуа лоб. Лицо его стало пасмурным, он принялся задавать вопросы, упрекнул женщин в медлительности, мол, и раньше могли врача позвать.

– А где Леонора? – вдруг спросил он.

Элен виновато потупилась, чуя наступление бури, но ответила тихо и спокойно:

– Она поехала к ювелиру, еще после полудня.

– К ювелиру? Ребенок болен, а она к ювелиру! – вскипел герцог, – а вы куда смотрели?

– Сынок, в то время Франсуа еще играл, никто и не думал… – вмешалась Анна.

– В этом доме никто не думает, – разошелся Луи. – Я за всех должен думать. Ну, если с моим сыном что-нибудь случится, Леоноре это откликнется. Какая она мать? Волчица нежнее любит своих детенышей, чем эта…

– Луи, не кричите, или вы думаете, что Франсуа от этого легче? – прервала его Элен.

Он кинул на нее тяжелый взгляд и подсел к сыну, чтобы сменить холодный компресс.

Пришел врач, осмотрел мальчика и заявил, что у того обычная простуда, но следует быть осторожными. Он назначил жаропонижающее и рекомендовал покой и постельный режим, обильное питье и все, что в этих случаях полагается. С кровопусканием решили повременить.

Взрослые немного успокоились. Луи пошел переодеться, но лишь с тем, чтобы вернуться. На обратном пути ему попалась Элен.

– Вы бы поужинали, сударь, – сказала она.

– Я ужинал.

– И то верно, от вас вином пахнет, – брезгливо заметила она.

Луи хотел было ответить, что ужинал с Люсьеном, но тон женщины разозлил его, и герцог грубо отрезал:

– За собой смотрите, мадам, и за своей дочерью, – и прошел дальше.

Вместе с матерью они заботились о Франсуа. Время клонилось к ночи, и Анна сказала:

– Луи, вы бы шли спать, уже поздно.

– Я здесь лягу.

– Не волнуйтесь, все будет хорошо, я прослежу, – улыбнулась она, радуясь такому рвению сына.

– Не настаивайте, матушка, идите лучше вы спать, а я тут устроюсь.

– Хорошо, Лулу, вижу, мне вас не переспорить; я велю, чтобы вам постель принесли.

Она ласково обняла его за плечи и поцеловала, как делала это всегда перед сном.

– А с Леонорой я еще поговорю. Посмотрим, что у нее за дело к ювелиру до полуночи, – угрожающе произнес он.

– Луи, – усталым голосом выдохнула Анна, – когда же вы помиритесь? Сколько можно?

– Когда-нибудь это решится. Покойной ночи, матушка.

– Покойной ночи, золотой мой.

Луи устроился рядом с сыном и не успел еще заснуть, как мальчик проснулся: ему полегчало, жар немного уменьшился.

– Ну что, малыш, совсем расквасился? – ласково спросил герцог.

– Я не расквасился, – оправдывался Франсуа, – а где мама?

– Мама занята, она была здесь, – соврал Луи.

– А уже много времени?

– Почти полночь. Нужно спать.

– Я не хочу спать.

– А что хочешь?

– Не знаю. У меня сил нет.

– Ничего, выздоровеешь, будут силы. Давай спать, а?

– Нет, папа, расскажи мне про маневры. Помнишь, как вы штурмовали крепость?

– Я же недавно рассказывал.

– Ну, пожалуйста, еще раз, так интересно.

– Хорошо, только потом выпьешь лекарство, на горшок – и спать, ясно?

– Так точно, господин поручик!

Луи принялся рассказывать о штурме крепости, что-то сочиняя, а что-то вспоминая из баталий на маневрах. Он рассказывал уже раз пятый, поэтому забывал кое-что из рассказанного раньше, но бдительный Франсуа тут же его поправлял.

Все сделали, как и договорились. Только Франсуа, хоть и улегся спать, а все его разбирало, и он еще некоторое время беспокоил отца безобидными выходками. То спросит о чем-то, то щекочет, то еще что-нибудь. Наконец малый уморился и, свернувшись калачиком, прижавшись к уютному телу отца, засопел.

Утром Луи ожидал разговор с матерью. Вечером она и словом не обмолвилась, что ее заботит что-то, но сразу после завтрака попросила сына зайти к себе.

– Луи, это правда, будто наша знакомая Мари в Париже? – спросила Анна без всяких предисловий.

– Да, и давно; я удивлен, что вы только теперь узнали.

– Но вы же ничего мне не говорили, – с упреком заметила Анна.

– Я думал, вы и так узнаете, матушка.

– Говорят, она видная дама теперь, – заглядывая в лицо сыну, осторожно продолжала Анна.

– Настоящая дама, – подтвердил герцог.

– Да, может быть, и так. Но на самом-то деле она живет на содержании, не так ли?

Луи иронично улыбнулся.

– Все женщины живут на содержании.

– Бог мой, Лулу, как вы можете так говорить? – возмутилась Анна, – я не хочу, чтобы вы говорили что-нибудь в подобном роде.

– Простите, матушка, что же вас так волнует? Не зря вы затеяли разговор о Мари.

– Именно. Я понимаю, что когда-то, в юности, вы были ею увлечены. Я не мешала вам, зная, что это временно и пройдет. Но я не думала, что теперь вы снова увлечетесь ею.

– Кто вам сказал, матушка? – невинно удивился герцог.

– Вас видели в ее обществе.

– Ну и что?

– Луи, бесполезно отрицать. Я вас вижу насквозь. Скажите мне, ради всего святого, в каких отношениях вы с этой женщиной.

– Матушка, я прошу вас, – он хотел казаться непринужденным, но волнение его выдавало, – к чему этот разговор?

– К чему? – строго заговорила Анна, – я скажу вам, к чему: я устала от ваших выходок, Луи. Ваше имя у всех на устах. Вы всегда в центре внимания, всегда попадаете в какие-то истории. Но я не желаю, чтобы вы позорили себя, ибо общение с женщинами, подобными Мари, именно позорит доброе имя, компрометирует и вредит вашей репутации. Неприлично появляться на людях с такой женщиной и, тем более, давать ей деньги.

– Я не даю ей денег, – сердито отозвался Луи.

– И до этого дойдет, не сомневайтесь.

– Матушка, я прошу вас, – повторил он, умоляя, – это моя жизнь, позвольте мне самому решать, что хорошо и что плохо.

– Вы мой сын, и я не могу оставаться в стороне, когда вы совершаете неосмотрительные поступки.

– Но вы не можете повсюду следовать за мной, матушка, вы не можете отслеживать каждый мой шаг, – протестовал Луи с присущим ему темпераментом.

– Кто же, как не я, ваша мать, убережет вас? Я как вспомню ту девицу, которая чуть не подбросила нам ребенка, плод своего греха. Что, если бы мы не раскрыли обман? А какой стыд, какой стыд я испытала, когда она заявила, что это ваш ребенок, ведь у нее были основания морочить голову именно вам. Когда вы остепенитесь, Луи?

– Матушка, зачем вспоминать былое? Все позади…

– Да поймите вы, дитя мое, что это может повторяться сколько угодно, пока вы не измените свой образ жизни. И еще не хватало, чтобы ваша дама имела на вас влияние. Ваше богатство и положение – отличная приманка, а вы готовы сорить деньгами в угоду женщинам, которые пользуются вашим чрезмерным расположением. Подумайте о приличиях, о том, какую славу вы оставите по себе в наследство вашему сыну. Я не знаю, как еще умолять вас. А ваша супруга… нет, это ужасно, чудовищно. Пожалейте меня.

Луи приблизился к матери и тепло обнял ее, обезоруживая и лишая тем самым ее негодующего пафоса, с которым она журила его.

– Не волнуйтесь, матушка, – вкрадчиво говорил Луи, – я уже не маленький, у меня сын растет. Отдыхайте и не тревожьтесь, я сумею обо всем позаботиться, зачем же вам брать на себя обузу?

Анна только вздохнула и приласкала свое беспокойное чадо. Разговор был не первым и не последним. Она все старалась повлиять на сына, а он с переменным успехом отбивался, как мог, от ее опеки. Все было сложно и запутанно. Луи уже не тот мальчишка, которым легко управлять, а герцогиня с некоторых пор перестала казаться сыну образцом непогрешимости. Он повзрослел и увидел, что и она бывает не права, что ошибается, как и все. Но их трудно было представить друг без друга. Что бы ни происходило, как бы ни менялись отношения, Луи почитал мать как святую и не позволял никому сомневаться в ее святости.